Подлинная история графини Марицы

Он не мог говорить, членораздельная речь не давалась ему. Лиза уверяла, что он еще сможет говорить, когда шок пройдет. Что с ним было в эти недели или месяцы, он не помнил. Но, кажется еще стоит лето, значит времени прошло немного. А еще он совершенно наг, Лиза отвернулась, когда он сел. На мху таяли полупрозрачные клочки шерсти. Что это? Где же одежда? Сорочку и пиджак на нем срезали, это вспомнилось сразу. – Ох, что же делать? – это Лиза. – Бричка! Что? Бричка? Можно содрать обивку сидений и обернуть вокруг бедер. – Чемодан! Причем тут чемодан? – Отвяжи мой чемодан, я подберу тебе что-нибудь! Что-нибудь оказалось розовым пеньюаром. С трудом сведя края на груди, Тассило подпоясался веревкой, вышло похоже на длинную рубаху. Вещи тоненькой как тростинка девушки не могли подойти взрослому мужчине. Лиза вынула несессер с принадлежностями для гигиены и дала ему ручное зеркальце: – Держи! Я буду приводить тебя в порядок. Он с удивлением рассматривал себя в зеркале – бледный, худой, похожий на иконографические изображения Иисуса, ввалившиеся глаза и борода довершали образ. Лиза колдовала над волосами с расческой и маникюрными ножницами. При этом она ворковала, чтобы дать ему забыться. – Ты просто романтический дикарь, или как разбойник из Шиллера. Эти космы можно в косички заплетать. А я, пожалуй, так и сделаю. – А еще тебе надо принять ванну, но обойдемся, пока я найду гостиницу в городе… Когда она протянула руку к его бороде, он прижал ее руку своей ладонью. Лиза замерла, Тассило отложил зеркало и прижал маленькую ручку к губам и слезы вновь покатились по щекам. – Ну же, не надо, не плачь. Я с тобой и теперь буду заботиться о тебе. Но сначала обрежу бороду … Тассило изо всех сил затряс головой, Лиза поняла сразу: – Хочешь остаться неузнанным? Я только подровняю? Нет, ну и ладно. Тассило показал рукой на дорогу. – Идти в город? Хорошо, – но как ты войдешь в город? Ночью? – Представляешь, дурак Пишта меня напугал и сбежал. А ты знаешь дорогу? Ну, конечно же, ты здесь столько прожил. Ой, а у нас целая корзина с пирогами и колбасой! Ты голодный? – он промычал что-то отрицательное. – Не ври сестре, естественно ты голодный! По крайней мере, человеческой еды ты давно не ел. О чем это она? Но ведь и она тоже голодна, он это чувствует. Они перекусили снедью матушки Мицы, выпили вино, затем увязали вещи первой необходимости и розовую шкатулку в узел и пошли в город в сгущающихся сумерках, превращавших лес в глухую стену. Лиза молчала, хотя ей явно хотелось расспросить его о многом. Когда она стала спотыкаться от усталости, он подсадил ее на спину и понес заснувшую сестру через темный лес к людям. Была предрассветная пора, когда они оказались около железнодорожной станции. – Псиной несет, – Лиза понюхала рукава жакета. – Ты что же, всю ночь меня на своих двоих нес? Лохматые космы тумана скрывали здания и железнодорожные пути. Над зябким маревом выступали только телеграфные столбы с обвисшими проводами. – Тебе нельзя в таком виде в поезд, нужна одежда, – Лиза критически оглядела неглиже брата. Тассило показал жестом, как пьет из бутылки, запрокинув голову. – Для пропойцы ты слишком трезв, – заметила Лиза. Тассило одобрительно хлопнул сестру по плечу и указал на станцию. – Я должна ждать тебя там? Нет? Да, но я должна что? Купить билет? Отчаявшись, Тассило вывел на земле слова «буфет», «водка». – Купить тебе водки? Зачем? Сколько? Тассило изобразил пальцами маленькую мерку, а затем показал на спящий городок. – Ох, заберут нас в полицию, я схожу в лавку сама, а ты жди в лесу. Тассило сделал страшное лицо и подтолкнул Лизу к станции. Девушка сдалась и пошла. Вокзальные часы указывали пять часов. Окошечко кассы было закрыто деревянной заслонкой, дежурный спал, сидя в будке. Лиза обошла серую сырую платформу, все двери были заперты. Наконец, она толкнула последнюю дверь наугад и та подалась. Это оказалось служебное помещение – что-то вроде истопницкой и кухни одновременно. – Есть тут кто-нибудь? Простите, пожалуйста! – и торопливо принялась объяснять заспанному буфетчику свое неожиданное появление. – Я пришла слишком рано к поезду на Бухарест и замерзла. Можно погреться? – А что, зал ожидания заперт? Да грейтесь, чего уж там. Лиза села на лавку и стала соображать, как достать шкалик, нужный брату. Вскоре она прихлебывала чай, который сварил буфетчик, и рассказывала придуманную историю про то, что из деревни ее подвез крестьянин, который высадил попутчицу на развилке, а дальше она пошла пешком. Буфетчик неодобрительно покачал головой: всякое бывает, но отпускать юных девушек без сопровождения в дорогу опасно. Лиза вынула кошелек, но добряк с возмущением отвел ее руку с мелочью, и тогда решившись, Лиза пискнула: – А можно купить водки? Брат и сестра пробрались на улочку, где жил старьевщик, задами. Лиза никогда не видела изнанку города и была шокирована мусорными кучами, неубранным навозом, отхожими местами, огородами и свинарниками. Собаки, спящие, как и их хозяева, лаяли на них вяло, чтобы вновь заснуть в теплой конуре. Брат, найдя нужный дом, взял водку, прополоскал рот и щедро смочил шею. – Для чего тебе этот парфюм? – спросила наблюдавшая за ним Лиза. Тассило закатил глаза, а потом указал на себя и зашатался как пьяный. – Клоун, – подытожила Лиза. Тассило заколотил в закрытое ставнями окно. На осторожный окрик он жалобно замычал и стал дергать ставень. В доме раздалась ругань, и в приоткрывшуюся дверь выглянуло дуло ружья. Тассило замычал что-то нечленораздельное и протянул руку с зажатыми в ней деньгами. Дверь приоткрылась шире и еврей-старьёвщик оглядел раннего посетителя, Тассило отхлебнул из бутылки и разжал пальцы – несколько монет упало на крыльцо. За хозяином виднелась его тощая супруга с кочергой. Посовещавшись, хозяева нашли посетителя неопасным. Дверь захлопнулась, чтобы вновь раскрыться через некоторое время. Тассило вышел одетым, засовывая в карман бутылку. – Прямо как на тебя шили, – восхитилась Лиза, поджидавшая его за углом. – Это мое, – глухо ответил Тассило и замолчал. Голос его был бесцветно-мертвенным и Лиза осеклась, хотя хотела радостно завопить: «Заговорил!». Жизненный опыт Лизы был невелик, и она не знала, как быть: сочувствовать, и если да, то как, или дать выход взрыву возмущения действиями насильников и грабителей. Она молча пыталась угнаться за шагающим широкими шагами братом. Марица не ждала, что Пишта довезет Лизу до станции и вернется за час, поэтому спокойно отужинала. К ночи она потребовала доклада от Чекко, вернулся ли Пишта. Узнав, что нет, она забеспокоилась. В последнее время было неспокойно: в округе появились волки и резали скот. Может, Пишта выпил в городе и не в состоянии ехать? Нет, управляющий считал Пишту надежным человеком. Опять этот Торёк в мысли лезет! Надо выкинуть его из головы, но стоит признать, он сумел стать незаменимым в доме и в хозяйстве. Скорее бы прибыл человек на замену управляющему! Утром Марице доложили, что Пишта вернулся пешком. Выскочив на крыльцо в халате, Марица слушала сбивчивый рассказ о произошедшем. – Как ты посмел бросить бедную девушку одну, в лесу? – воскликнула в гневе графиня, замахиваясь. Проламывая спиной беленый штакетник, Пишта изумился неженской силе в белой ручке графини, а когда небо опрокинулось над ним, решил, что легко отделался. Меж тем Марица отдавала команды, требуя запрягать, вооружаться и выезжать на поиски. Когда слуги во главе с графиней и крестьяне из ближайшей деревни добрались до места происшествия, то обнаружили опрокинутую бричку, чудовищно огромные следы волка и чемодан, аккуратно стоящий на обочине. К ручке чемодана была привязана бальная книжка. Марица открыла ее и увидела слова, выведенные четким почерком Лизы: «Я в порядке. Мне не хотелось писать эту записку, но ты поднимешь всю округу и я стремлюсь избавить людей от беспокойства. Пишта не виноват, надеюсь, что с ним все хорошо. Отправь мои вещи на вокзал Бухареста до востребования. Лиза». От сердца отлегло, но успокаиваться Марица не собиралась. На станции буфетчик припомнил девушку, пришедшую до рассвета, а кассир сказал, что девушка в жакете приобрела билет второго класса. Это была единственная особа женского пола сегодня, ошибки быть не может. Кроме нее билеты приобретали только мужчины. Поезд на Бухарест ушел в десять тридцать. Следующий – через два дня. «Вот и уехала моя девочка навсегда, – подумала Марица. – Она настолько ненавидит меня, что не захотела вернуться; пренебрегая опасностью, ушла одна через лес, лишь бы не видеть меня». Было грустно и невыносимо одиноко.