Подлинная история графини Марицы

Ему было плохо, отвратительно. Зачем он не умер там, в лесу, избитый и опозоренный? Всем было бы легче: Лиза поплакала бы и помирилась бы с Марицей, но теперь о ней есть кому позаботиться. Яды, которые ему давали, убивали его медленнее, чем раны от кнута, но эффективнее. Чередование серебра и антидотов причиняло адскую боль, которая вытесняла все. Суставы ломило, мышцы сходились в спазмах, а еще он необратимо сходил с ума. Беснующегося пациента заковали в кандалы, ибо он рвал веревки, раздирая кожу и мыщцы. Мрачный подвал был темницей в полном смысле этого слова, без окон и с чудовищными решетками. В полу было забранное решеткой отверстие для слива нечистот. Смену дня и ночи обозначала электрическая лампочка. Напротив в стену было вмонтировано зеркало из полированной стали – даже если дотянешься, разбить невозможно. Это часть лечебной программы, объяснили ему – смотри, в кого ты превратился, чудовище. Каждые несколько недель он бесновался сильнее. Никто ему не говорил, но он догадывался, что наверху полнолуние, ночи для нечисти, носителей отравленной крови. Утром к нему приходили, фиксировали голову чем-то вроде ухвата и палачи вновь вливали ему свои зелья в горло, в вену втыкалась игла. И вновь начиналась пытка агонией метаморфирующего тела, пытавшегося избавиться от солей серебра. Боль, боль, красные круги перед глазами, выкрученные суставы. Потом приходят судороги и в вену вновь втыкается игла. Ему делают переливание крови. По лицам палачей-санитаров он читает, что гуманнее отпустить его душу к господу, но они выполняют чужую волю и продолжают эксперимент. Однажды сжалившись, ему дали морфин, и он забылся на несколько часов. Ему было хорошо, он был свободен и тенью несся прочь от замка. Приходил врач, похожий на священника, и вел беседы, точнее разговаривал сам с собой, ставя вопросы и аргументированно отвечая на все пункты за рычавшего или беснующегося пациента. Легче переносить неизбежное, если есть куда идти. О, он хочет уйти в никуда, умереть, дабы обрести свободу. Выбор есть у каждого, бубнил настырный лекарь, надо думать о тех, кто ждет вас. «Откуда у вас такое звучное имя?» – терпкий запах полыни мешается с запахом духов. Солнце высушивает траву и все живое прячется, но этим мужчине и женщине все равно – они идут по дорожке. Когда и кем были эти мужчина и женщина? Кажется, было лето. Знойный полдень и зеленый сад, неправдоподобно изумрудная трава, хотя за садом выгоревшая до суха степь. Он не помнит лица той женщины, но почему-то видит ее целиком, от носков лакированных туфель до завитков, выпадающих из-под шляпки. Что это? Желание и отторжение? О, он чувствует все, но знает, что поддаваться нельзя, эта игра идет в одну сторону, и это не его игра. Неуемный стрёкот саранчи и звучный женский голос: «Вам бы пошло другое имя» ... Ее кожа пахнет персиками, а вокруг дрожит знойное марево. Мужчина улыбается: «Если вам угодно, зовите меня Балинт Тёрёк, но не просите меня спасать Буду». «Не буду». Он цеплялся за этот осколок памяти, и хотел, чтобы женщина назвала по имени… Кого? Его или того человека? Лето клубком катится во мрак и тонет в приступе боли. Имя было ниточкой к нему сегодняшнему. Он закричал от отчаяния и забился в оковах. Дни шли друг за другом, неразличимые при свете электричества, обозначавшего смену дня и ночи в каменном мешке. – Я хочу на солнце, – говорит он в краткий миг просветления. – Нельзя, тебя это убьет, – отвечают ему. – Слишком много серебра ты принял, ожоги доконают тебя. – Пусть. Я увижу солнце в последний раз и умру. Отпустите меня. Санитар покачал головой, вышел и вернулся с карманным зеркальцем: – Смотри внимательно. Заключенный увидел в зеркале лицо дьявола из преисподней, каким его изображают на лубочных картинках, до сих пор популярных у крестьян. Истощенное лицо с ввалившимися глазницами, синеватые белки глаз, серая кожа с глубокими черными морщинами и синюшные губы [5]. – Кто это? – А ты как думаешь? Теперь для тебя уже поздно. Захлопнувшаяся дверь отметила еще один день. Во рту отвратительная сухость, горло сдавливают приступы кашля. Желудок выворачивает даже от питья. Как хочется убежать подальше и забиться в нору или под валежник. Свернуться клубочком и заснуть навеки, чтобы скрученный костяк засыпало метелью. Что это? Снег? Зима? Он забыл даже это… В звёздной ночи легко ступать по много раз пройденной тропке, если прыгнуть вбок, то хрупкий наст выдаст твое присутствие на километр вокруг. Хруст выдаст твое присутствие врагам, поэтому надо бежать неслышно. Он голоден, но есть вещи важнее этого чувства. Выживать вместе легче, а одиночка обречен: он должен найти себе подобных. Деревья расступаются внезапно: пахнет смолой, хвоей, тягловыми животными и металлом. Он обходит свежую вырубку по широкой дуге, но силы на исходе, и пробиваться через сугробы тяжело. Тогда он выходит на дорогу и опустив голову, трусит по глубокой колее, оставленной санями. Колея ведет к человеческому жилью, но он не сворачивает. Он чует дым и запахи пищи. Живые существа боятся его, но он решительно минует овчарню и курятник, и идет к освещенным прямоугольникам. За стеной человек и кто-то еще. Это маленькая волчица и детеныш. Он знает эту самку, она когда-то бежала с ним рядом, и он зовет ее воем. Узнай меня, давай уйдем в лес, там безопасно! Но рядом возникают чужие, они его гонят, кусают и тащат прочь, он огрызается. Силы неравны и он падает в ледяную реку, память затягивает серым льдом, и забвение утягивает его на дно. Дни пыток сменяются ночами боли, истерзанный, он не может сопротивляться и просто скулит, сворачиваясь клубком. Однажды приходит кто-то, кого боятся все, смотрит долго-долго, и уходит молча. Пытка прекращается и его оставляют одного, только приносят воду и пищу, которую он отвергает. С него снимают цепи и отводят в комнату с зарешеченными окнами. К нему возвращаются волчьи сны. В воздухе разливается томление, инстинкты требуют искать что-то, чему он не может подобрать названия. Дорогу к маленькому домику затоптали, на побуревшей земле среди побегов зелени таилась опасность. Он предпочитает скрываться в лесу, набухающие почки скоро скроют его от чужих глаз. Но этот лес слишком мал даже для него, и однажды он осмеливается и выходит из леса. Он бежит балками и рощами, скрываясь от чужих взглядов, невидимый компас ведет его на запад. Когда перед ним возникает стена, он бежит вдоль нее направо, потом налево, но она не кончается. Стену нельзя перепрыгнуть, но он знает, что должен очутиться по ту сторону и тогда он начинает копать.