За пределами холста

      — Делай так, как делаешь всегда, — указал беспрестрастный голос.       В руках Блэйда меч. Не настоящий — деревянный. Но даже он откинул мысли в давние воспоминания первых уроков фехтования — строгий, но знающий свое дело учитель, гордившаяся всеми свершениями приёмная мать и соученики.       По памяти мечник провел двумя пальцами по деревянному лезвию. Сделал пару движений. Просто чтобы вспомнить.       Новая картина обещала быть интригующей.       — Не хватает, чего-то не хватает, — спустя десяток минут проговорил Лоча.       Блэйд замер, ожидая указаний. Обычно после таких слов они и следовали. Лоча встал сам, подошёл, провел по рукам, держащим меч.       — Раздевайся, — сказал он как-то глухо.       Очень посредственное действие, потому что мечник всегда в этих играх оставался полуголым. Стараясь раздражённо не сопеть, он снял футболку, стряхивая чёлку с глаз. Лоча на пару мгновений куда-то уходил и вернулся с тёмным свертком ткани.       — Штаны тоже и накинь это.       — ....       Взамен на нормальную одежду ему подсунули какой-то халат, длинной едва до колен. Завязывался он исключительно поясом, поэтому перебинтованная грудь снова оставалась открытой. Блэйд почти привык. Обычно он скрывал их — взгляды близких и знакомых при столкновении с ними менялись, это было как предзнаменование, что ничего не хорошо и плохое снова случится.       Лоча же оказался лишён обременительного сожаления и оценивающе смотрел почти всегда. Нажав на плечи, он заставил мечника опуститься перед ним на пол.       — Обними меч, вот так, — обе руки обхватили деревяшку. — Молодец.       Чем дальше шли дни, тем меньше терпения у Лочи оставалось, как ощущал сам мечник. Обычно в начале работы всё шло гладко, может спустя недели три начинались волнения, но новая идея видимо совсем не хотела реализовываться.       Блэйду по большей части всё равно и ему говорили, что в процессе он не должен брать на себя ответственность за какие-то сложности. Однако отрезаться от дел, в которых берёшь непосредственное участие уже почти полгода, крайне проблематично.       «— Никогда бы не подумал, что рисование вызывает столько сложностей. Это всё искусство такое жуткое?» — заходя очередным утром в квартиру, Блэйд неспеша снял обувь и прислушался.       Внутри подозрительно тихо. Обычно Лоча включал телевизор или какое-то инструментальное музыкальное сопровождение для своих дел. Тишину художник терпел лишь во время работы, и то, у него в голове точно со звуком крутились шестерёнки.       — Лоча? — позвал Блэйд.       Тишина.       Мужчина зашёл в гостиную и увидел, светлую макушку, лежащую на сидении кресла. Вокруг царил хаос из тюбиков и баночек красок, журналы, порванные холсты. Сам Лоча был похож на палитру, видимо искал какой-то подход и совсем уморился.       По комнате как ураган прошёлся.       — Что с этими художниками не так? — спросил так, будто сам лучше.       Взяв спящего за плечи, Блэйд подхватил его под коленями, поднимая на руки. Золотой водопад волос запутался в пальцах и мечник осознал, что художник не так хрупок как кажется. Он думал тело будет как перышко, но в нем обнаружился вес здорового мужчины.       Пока не занёс Лочу в комнату, тот уже начал хмурить идеальное лицо. Светлые ресницы затрепетали от попытки открыть глаза.       — Лучше спи, — положив хозяина квартиры на белые подушки, мечник принялся говорить тише: — Ты где мышечную массу набрал? Мольберты вроде бы столько не весят.       — Гробы таскал, — сонно ответил художник.       — Надеюсь один для меня, — подумав, что сказанное шутка, Блэйд поддержал.       — Уже начало девятого?       — Да.       — .... — мужчина прекратил движение на пару секунд и сказал: — Начнём чуть позже. Никуда не уходи, пожалуйста.       — Ладно.       Плотно закрыв за собой дверь, Блэйд начал думать чем можно заняться. Тоже завалиться спать звучало как план, но внимание на себя забрал бардак под ногами в гостиной.       Так и началось: убрал тюбики и банки, потом остатки холста, грязную ткань, вспомнил, что лицо Лочи испачкано той же краской, но ничего не поделать, пусть спит. Привёл в порядок стоящие мольберты и, забывшись, поднял незаконченную трехнедельную работу.       Лишь наметки грифелем, но в центре вырисовалась его собственная фигура. Акцент приходился на алый глаз, выглядывающий из-под тёмных волос. Сжатая поза, схватившиеся за меч руки, словно за последнюю надежду — начертания без чётких линий передавали напряжение, отчаяние. Чего-то точно не хватало. Возможно из-за отсутствия красок, возможно Блэйд возомнил себя смыслящим.       Дилетант он и есть дилетант.       «— Может он не зря мне запрещал смотреть до того как....» — Блэйд спустя мгновения осознал сделанное: — Гадство. Если он узнает, то никто не угадает, что ему в голову стукнет.       Однако вместо того, чтобы оставить холст в покое, мечник принялся рассматривать другие повернутые к стене работы. Рядом с местом, где обычно сидел Лоча, их накопилось немало. Когда его что-то не устраивало, он не разрывал, а откладывал.       На каждой была фигура мечника. На ранних вариантах он стоял в полный рост, держа меч горизонтально на уровне шеи. Все линии достаточно размыты, но длинные волосы словно углем надавливали, они кричаще забирали на себя всё внимание. Потом виднелись другие боевые позы, которые принимал Блэйд и в голове родилось забытое восхищение:       «— Как точно нарисовано».       Линии наброска короткие, острые, торчащие в разные стороны, отчего статичность обретала динамику хаоса.       Иной раз не верилось, что на картинах изображён он сам. Работа с художником помогла или вынудила Блэйда держать порывы желания навредить себе посмертно.       Порой думалось, что всё хорошо, будто никто не закатывал истерик из-за его непринятия проблемы, будто он совершенно здоров.       «— Я каждый день смотрю новости и боюсь, что по ним покажут тебя, найденного где-то среди развалов, мертвого от собственной руки».       В ушах знакомый голос, на него вновь смотрит пара золотых глаз. Иллюзия исчезла также быстро как и появилась. Блэйд медленно закрыл глаза, состояние афекта обычно приводило лишь к больницам. Сжимая пальцы на холсте, мужчина тщетно попытался остановить поток недобрых идей.       Глухой стук переключил на себя всё внимание. Мечник оглянулся, осознав, что шум послышался из комнаты Лочи. На часах девять, прошло не так много времени, чтобы художник выспался.       Отставив холст, Блэйд заглянул в комнату. Картина не поменялась — хозяин квартиры спал как младенец. Начав осмотр, мечник увидел наручные часы на полу и прямо над ними свисала чужая рука. На белом циферблате римские золотистые цифры, очень подходящие под образ возвышенного искусствоведа. Проверив атрибут на целостность, мужчина решил спрятать их в ящике прикроватной тумбочки.       Внутри обнаружились грифели, карандаши, мелки. Засомневавшись, что ложить сюда часы хорошая идея, Блэйд подумал закрыть ящик, но среди принадлежностей для рисования затерялся дневник. С виду ничем не примечательный и вообще рыться в чужом Блэйд не привык, потому что сам не любил, когда тянули руки к его собственности.       Впервые за долгое время ощущение любопытства проснулось в нем. Мельком глядя на спящего Лочу, мечник осторожно отложил часы рядом с лампой, которая занимала почти всю тумбочку и неспеша вытащил вожделенный предмет.       Обложка сделана из чёрной кожи, даже есть вшитая закладка в виде ленты. В голове появилась догадка, что это мог быть личный дневник, но это бред — Лоча взрослый человек, к тому же, очень занятой, у него вряд ли есть время на подобное.       Может планарник или номерная книжка.       Построив пару догадок, Блэйд поднял твёрдую обложку и на пару мгновений замер.       Первую страницу украшали большие прописные буквы на английском языке. Лоча плохо знал китайскую письменность, поэтому чаще всего использовал английский в письмах и подписях работ.       И мечник узнал своё имя. И не просто написанное, а каллиграфически изображенное. Так в обычной жизни не пишут. Кроме того, окрас букв имел черно-белый градиент, местами серый. В каждому углу страницы бонусом служили лепестки хиганбаны.       Следующая страница посвящена его фигуре в старой курточке. Втянув голову в плечи он шёл в яркой, красочной толпе, отличаясь черно-белой штриховкой. Лица не видно, только волосы, кепка и очки.       — Так вот как ты видишь других, — полу-шепотом вслух подметил Блэйд. — Это как цветной слух. Видимо такой же феномен сверходаренных.       Чем дальше мечник заглядывал, тем сильнее крепчало смятение — вот он уже в кресле, как на одной из картин, но рисунки в дневнике отличались на корню. В них детально нарисован каждый изгиб тела, черты лица, локоны волос. Даже три страницы подряд шли лишь один бинты Блэйда, вечно находящиеся на руках и груди.       А потом шрамы. Лоча до пугающего вывел их детально и правильно, словно сам оставлял. Делал акцент на обнажённых руках, шее, талии — чаще всего рисовал их отдельно.       Маленький червяк, прогрызающий его с первой встречи мерзко скрутил желудок. Блэйд понимал красоту детализации и почерк художника, но до таких деталей...       Представлялся Лоча в свете настольной лампы, сидящий за столом в сопровождении записи инструментального произведения, который рисовал свою модель снова и снова.       Будто пытался возвести в абсолют.       — Нравится?       Блэйд дернулся от неожиданности. Голос хозяина квартиры вернул в реальность. Он попался.       — Знаешь, будь это любая моя предыдущая модель – выгнал бы за нарушение личного пространства.       — ....       Зелёные глаза спокойны как лесные луга в далёких природных заповедниках — ни намёка на негодование. Мужчина нежен, пугающие расслаблен, подложив одну руку под голову.       — Но глядя на твое выражнние лица, я хочу тебе всё простить, — художник приподнялся, похлопывая край постели: — Расскажи, что ты ощущаешь? Ты зол?       — Нет... — деваться некуда, пришлось сдаваться без боя. Блэйд сел рядом. — Не верю, что это я. И... разве можно так много рисовать одного человека?       — Я вникаю в твою палитру, это необходимо. Ты красивый, высокий, заманчивый, конечно моё вдохновение при одном взгляде на тебя взлетает до небес, — мужчина словно промурлыкал, перетаскивая чёрные волосы вперёд, чтобы открыть себе чужую спину. — Твоё смятение на лице выглядит невероятно. Мне интересно увидеть больше. Как бы ты смотрел на того кого любишь, к примеру?       Лоча находился немного сзади, может, поэтому говорить в пустоту оказалось куда проще:       — Я похож на того, кто умеет любить?       — Ты похож на того, кто потерял любовь.       Воцарилось грузное молчание. Под весом невидимой силы плечи Блэйда опустились вместе с головой. Он напрягся, сжимая пальцы в замок, кажется, воспоминания пробивали плотину раз за разом.       Все уставы о рабочей атмосфере Лоча нарушил. С тех пор как позволил себе думать о модели в другом ключе. Блэйд ещё не понимал, но это ненадолго — художник придвинулся ближе, поставив подбородок на плечо. Руки сначала невесомо погладили талию, плавно перемещаясь к животу.       Мечник почувствовал лёгкий запах ванили и лилий, исходящий от человека позади. Он нахмурился еще больше, но подобная близость не насторожила. Скорее держала в цепях реальности.       — Блэйд, расскажи, пожалуйста, — тихо попросил художник.       — Что именно?       — Как ты дошёл до этого? — рука перехватила перебинтованную кисть.       — Это поможет тебе нарисовать картину быстрее? — едко отозвался мужчина.       — Дело не в картине, дело в тебе.       Блэйд резко повернулся в сторону говорящего. Но взгляд Лочи упрям, в ожидании ответа на вопрос. Его объятияя не удушали, но то как художник плотно прижался к спине не давало покоя.       Пришлось вздохнуть и взамен на свободу открыть ящик Пандоры своего сознания:       — Я был одним из фаворитов на победу в турнире фехтования. На кону стоял огромный денежный приз, — мечник говорил сухо, словно пытался оградиться от эмоций. — Это был вопрос чести, а не финансов, поэтому я сначала не реагировал на записки с угрозами. Очевидно, что конкуренты решили избавиться от меня лёгким путем. Только потом они добрались до моей матери и человека, которого я любил.       — Они их убили?       — Да. Мама погибла в подставной аварии, а его выследили. Меня не было рядом, чтобы помочь. Несмотря на всё я победил того ублюдка, потом нашёл лично и убил вместе с дружками. Мой давний друг, который учился фехтованию с тем же преподавателем имел связи в полиции, говорил потерпеть, не делать ничего, но я не видел смысла в правосудии. Уже ни в чем.       Много криков, проклятий, ругательств наполняло голову. Мозг будто в тот момент отключился, передав управление телом инстинктам животного, жаждущего крови. Блэйд ничего не помнил с той ночи, только собственный окровавленный меч.       — Потом я переехал сюда, сбегая от всех кого знал. И сделал всё, чтобы меня не узнали.       Следствие так за ним и не вышло. Может снова приятель прикрыл или из-за ранения, они подумали, что он сам жертва. Роли ничего уже не играло — он не смог преодолеть потери. Ему не хочется дальше понимать, что всё случившееся его жизнь.       — Закрыться дома и перерезать себе горло идея хорошая, но каждое утро ко мне заходит та девчонка. Она, кажется, совсем подросток, не знаю где её родители, но она вечно вяжется за мной, пытается научить играть в свои игры, совсем как тот кот. Не хочу стать очередной травмой для неё. Ей и так, судя по зависимости от мира в телефоне, досталось немало.       Услышав как мужчина отозвался о Серебряном Волке, Лоча сразу улыбнулся. Внутри этой серой, выцветшей палитры ещё остался белый окрас. Он слегка безразличен, но не вредоносен. А дети, особенно подростки, чутко ощущают отношение к себе. Им не хочется выглядеть беспомощно, но ощущать поддержку, даже самую молчаливую, им необходимо.       Блэйд не сдал её в органы опеки и не собирался этого делать, даже пошёл на контакт, несмотря на желание поскорее закончить свое существование.       — Я ведь больной на голову, он говорил, что мне нужно к врачу. Это ненормально... — мечник опускает голову на сомкнутые руки: — Я не верю, что это моя жизнь. Это не я...       — Блэйд, врачи не понадобятся, если ты осознаешь и примешь себя. Я могу тебе помочь, — художник скрестил руки на животе, прижимаясь чуть сильнее. — Посмотри на меня.       Алые глаза — единственное яркое пятно в тусклой палитре — рассматривали творца недоверчиво и хмуро. Ему больно думать, больно осознавать, но эта израненость тела и души манила. Блэйд думал о себе слишком плохо, ведь прожить долго после стольких происшествий не каждый сможет, Лоча прятал восхищение за сдержанностью. Единственное, что не удержалась в узде — порыв.       — Мы каждую твою рану изобразим на картине, — прошептал художник, прежде чем поцеловать бледные губы.       Тело под руками замерло, Блэйд на секунду перестал дышать. Он не оттолкнул, поэтому Лоча принял это за зелёный свет, поднимая руку к подбородку, чтобы заставить его немного расслабиться, впустить пугающе сильное восхищение и желание.       Поцелуй выходил медленным, вязким как мед, Блэйд наконец оттаял от чужой ласки, отвечая без напора, только прощупывая почву. Он не до конца осознавал происходящее, в голове помещалось лишь тепло чужих губ, влага языков, переплетающихся всё чаще и недостаток кислорода.       Если бы он знал, что означал этот поцелуй для художника в полной мере, то возможно бы постарался сдерживаться сильнее.