Dancing With My Demons

Моргание. Астарион? Моргание. Она на земле, всё слишком громко, она не может дышать, она не может дышать— Моргание. Что-то хватает её, переворачивая на спину. Уродливое зеленое лицо нависло над ней с ножом в руке. Она пытается поднять руку, чтобы защитить себя, но затем выражение лица гоблина становится вялым, струя крови хлещет из передней части его горла, где внезапно появляется острие кинжала. Она поворачивает голову, когда брызги льются на неё, горячие и влажные, на её щеке. У неё голова раскалывается. Не выключайся, не выключайся. Моргание. Кто-то несет её. Она пытается поднять голову, но с каждым шагом её голова болезненно трясется, так что все, что она видит, — это перевернутый хаос. Ей нужно постараться оставаться в сознании—ей нужно— Моргание. Её выносят через дверной проем и кладут на стол, но к тому времени, как её глаза могут сфокусироваться, её спаситель уже ушел. Вместо этого над ней появляется лицо Шэдоухарт. — Давай, чёрт возьми, останься с нами, — бормочет она, затем поворачивает голову к дверному проему и кричит: — Кто-нибудь, зайдите сюда и, чёрт возьми, помогите мне! — в плече Нив расцветает ощущение прохлады, борющейся с жгучей болью, но этого недостаточно. Моргание. Эти гоблины кричат? Почему они кричат? Разве они не победили? Моргание. Между её зубами зажато что-то похожее на кожаный ремешок. Уилл плывет в поле зрения и садится у её плеча. Его лицо мрачно. — Прости, герой, это будет больно… — он отрывает наконечник от стрелы, в то время как Шэдоухарт держит над ним свои руки, и у Нив есть достаточно времени, чтобы задаться вопросом, что они делают, прежде чем все станет белым. Моргание. Прийти в сознание на этот раз похоже на всплывание из глубокой воды: ни одно из её чувств не работает, голова настолько тяжела, что ей приходится бороться, чтобы не соскользнуть обратно во тьму. Теперь стало тихо, и Нив судорожно делает вздох, переходящий в хныканье, когда её грудь расширяется настолько, что растягивает мышцы вокруг плеча. На другом конце комнаты Шэдоухарт резко разворачивается и бросается к ней, вытирая руки тряпкой. — Не двигайся, — приказывает ей Шэдоухарт. — Эта стрела не попала в твоё сердце примерно на дюйм. Я стабилизировала тебя, но придется продержаться так до завтрашнего утра. На данный момент я чертовски истощена. — Прости, — хрипит Нив. У неё кружится голова, когда она пытается собрать вещи воедино. Когда её перенесли в кровать? — Не надо, — отчитывает её жрица, всё по делу. — Гейл был тем, кому пришлось пойти и бросить чертов гигантский огненный шар, чтобы драматически выразить свою мужскую боль. Конечно, это сработало, но мне пришлось тратить силы на то, чтобы не допустить, чтобы проклятая деревня вокруг нас сгорела. Нив облизывает пересохшие губы. — Что… сколько сейчас времени? Что случилось? Все…? — Никто не умер. Не напрягайся. — Шэдоухарт хватает с тумбочки бурдюк с водой и жестом предлагает Нив слегка поднять голову. Нив с благодарностью пьет, хотя Шэдоухарт вытягивает напиток слишком быстро, на её вкус. — Мы измотаны, но ты единственная, кто нас напугал. Ты не приходила в себя несколько часов. Уже немного за полдень. — Но что случилось? — повторяет Нив, уже более настойчиво. — Мы… мы были в меньшинстве. — Да, ну, — говорит Шэдоухарт, и голос его звучит усталым, — как я уже сказала, после этого Гейл довольно свободно обращался с магией огня. Это вынудило большинство лучников выпрыгнуть из окон, а после того, как Астарион переместил тебя— ну. Я не знаю, действительно ли убийство — достаточно сильное слово. Я никогда не видела, чтобы столько глоток открывалось одновременно. — пока она говорит, она в основном сосредоточена на своей работе, проверяя уголки повязки, обернутой вокруг плеча Нив, но взгляд жрицы всё же почти заговорщически скользнул к ней. — В тебя должны стрелять чаще. Кажется, это очень мотивирует группу. Астарион. Значит, она не была в бреду, думая, что видела его лицо на крыше. Во рту Нив внезапно снова пересохло. Затем Шэдоухарт тихонько цокает, и Нив в замешательстве смотрит на неё. — Посмотри на себя, — говорит жрица, — пытаешься придумать, как спросить меня, где он, не спрашивая при этом, где он. Просто признайся в этом. Нив какое-то время просто смотрит на неё, решая, насколько сильно протестовать, но обнаруживает, что у неё просто нет сил. — Так? — спрашивает она с тяжелым голосом. — Он задержался ровно настолько, чтобы занести тебя внутрь, а затем погнался за убежавшими гоблинами. Похоже, он не хотел, чтобы кто-то из них ушёл. Сердце Нив чуть не провалилось сквозь пол. Итак… что это значит? Вернулся ли он или нет? — Он... он что-нибудь сказал? — осторожно спрашивает она. Шэдоухарт закатывает глаза. — Ничего вразумительного. Я почти подумала, что он собирается перерезать и мне горло, когда бросил тебя передо мной. Кажется, немного одичал. Детали странно устаканиваются у неё в животе, как чаша вина, опустошенная слишком быстро. Половина её хочет прихорашиваться — он вернулся, он спас тебя, он сошел с ума, видя, как тебе больно, — в то время как другая остается совершенно замороженной от неуверенности. Если бы она только не бодрствовала побольше, судила бы сама. Если бы она только могла ясно мыслить. Её плечо горит, как угли, прижатые к коже, а в голове такое ощущение, будто кто-то открыл верхнюю часть её черепа и наполнил её большим количеством камней, чем могло поместиться внутри. Внезапно она снова унизительно близка к слезам; Нив быстро моргает и отводит взгляд, делая вид, что внезапно заинтересовалась балками над ними. Может быть, Шэдоухарт купится на это и примет это за боль; возможно, она просто пожалела Нив. — У нас есть несколько зелий, хотя они мало что сделают, но снимут остроту, — говорит Шэдоухарт. — Лично я бы на твоем месте снова заснула. Лучшее, что ты можешь сделать, — это отдохнуть, пока я не восполнюсь. Очевидно, клирик на данный момент сделала всё, что могла. Она кладет один из лечебных флаконов на стол рядом с Нив и поворачивается, чтобы уйти, но в нескольких шагах от двери останавливается. — Как бы то ни было, — мягко комментирует Шэдоухарт, — ты могла найти телохранителя и похуже. И тогда она уходит. ** Это занимает некоторое время, но, что удивительно, Нив снова удается задремать. Возможно, это из-за усталости от ужасной ночи, которая настигла её, а также из-за раны на плече, заставившей её тело посвятить драгоценную энергию попыткам исцеления. Она то засыпает, то просыпается, её голова наполнена странными, безумными снами, которые она едва может вспомнить, когда просыпается между ними. Свет в окне тускнеет с каждым пробуждением, пока, наконец, в следующий раз, когда она просыпается, не становится темно. Но именно так она чувствует, что кто-то находится рядом с ней в комнате, ещё до того, как открывает глаза. Она смотрит сквозь ресницы, держа веки почти закрытыми, и видит склоненную перед ней голову серебристо-белых кудрей. Астарион сидит в кресле у изножья кровати, наклонившись вперед, обхватив голову руками, как будто он слишком устал, чтобы держать её дольше. — Астарион? — тихо спрашивает Нив, внутренне вздрагивая от хрипоты в своем голосе. Астарион яростно подпрыгивает, на мгновение глядя на неё широко раскрытыми глазами. — Я думал, ты спишь, — простодушно говорит он, очевидно, испугавшись честности. Его голос звучит почти так же грубо, как и её; поразительное отличие от его обычного растягивания слов, почти всегда такого плавного и идеально контролируемого. Он стоит, и, судя по языку его тела, Нив могла быть злой гадюкой, которую слишком поздно заметили под ногами. — Я… пойду, — резко заключает он, начиная поворачиваться к двери. — Нет! — Нив хрипит, прежде чем смогла остановиться — потому что, очевидно, она, должно быть, ударилась головой, когда стрела попала в неё, и полностью потеряла способность сохранять хладнокровие. Это единственное объяснение, которое она может придумать, почему, несмотря на всё, что произошло прошлой ночью, следующее, что она произнесла: — Останься. Пожалуйста. И что удивительно, эти слова действительно удерживают его. Астарион медленно поворачивается к ней, как будто не мог расслышать её правильно. Она смущенно добавляет: — …Если хочешь. Он долго смотрит на неё, его лицо трудно прочитать в полумраке. Затем он снова нерешительно приближается к своему стулу, опускаясь обратно. — Как ты? — спрашивает он наконец более трезвым голосом, чем она когда-либо слышала. Она думает о том, чтобы отказаться от абсурдно нормального вопроса, как будто их последняя встреча не закончилась тем, что она кричала на него, как будто она не провела большую часть часов перед тем, как её подстрелили, задаваясь вопросом, увидит ли она его когда-нибудь снова. Но она устала. И она не хочет, чтобы он уходил. — Наполовину выздоровела. Хоть и, — говорит она наконец. Нив сгибает пальцы на пораженной стороне, держа руку прямо, опасаясь большего движения. — Всё ещё ощущается как большая гребаная дыра в моем плече. Астарион кивает на стол рядом с ней. — Рядом с тобой лежат зелья. Возьми их. Нив гримасничает. — Шэдоухарт сказала, что это мало что даст. Нам следует приберечь их на случай чрезвычайной ситуации. Он наклоняется вперед, и даже в тени она видит, что он выглядит злым. — А в какой реальности быть пронзенным стрелой— это не чрезвычайная ситуация? — Может быть, в той самой, где ты сидишь здесь и играешь роль моей медсестры, как будто ты не закатил истерику и не ушел от меня вчера вечером. Вот и всё, что было про не спугнуть его. Нив пытается выдержать его взгляд так, как будто она хотела это сказать, как будто её не пугает перспектива того, что ещё может вылететь из её рта, пока она устала, обижена и не полностью контролирует свой мозг. Астарион выпрямляется на стуле и несколько долгих мучительных мгновений молчит. — Я думал об уходе, — признается он наконец, опустив глаза. Его тон тих и странно пуст, как будто он пытается отстраниться от грехов, исповеданных на ухо священнику. Нив изо всех сил старается сохранить свой голос сильным — потому что чёрт с ним, если он бросает её сейчас, если он заставляет её вести этот разговор сейчас. — Почему ты этого не сделал? Он смотрит на неё. — Я не мог. — как ни странно, последняя часть ещё более позорна, чем первая. Она глотает. — Ты так говоришь, как будто это что-то плохое. — Это так, — говорит он. — Это худшее, что я мог с тобой сделать. Наконец-то это снова случилось — то же самое уныние, которое висело над ним перед тем, как он начал оскорблять её, и которое охватила его, когда она ответила на это. — На этот раз ты окажешь мне любезность и объяснишь? — она спрашивает. — Или ты собираешься снова лгать мне в лицо, когда что-то явно не так? Еще одно долгое молчание. А потом: — Ты не знаешь, какой он. То, на что он способен. — шепчет Астарион это в темноте комнаты, совершенно опустошенный. Ему не нужно объяснять. Касадор. — В течение многих лет я боялся, что он может читать мои мысли — он может контролировать всё остальное во мне, так почему бы и нет? — Астарион качает головой, как будто не веря ужасам своей жизни. — Он начал увлекаться магией… Я даже не знаю, как давно. Мрачные, мрачные дела, сделанные тайно, чтобы никто из отродий не знал, что он задумал. Я не знаю всего, что он может сделать. — затем он опускает голову. — Он приснился мне прошлой ночью. Точки начинают соединяться в сознании Нив. Она сомневается, что любой сон Астариона о Касадоре может быть приятным или даже нейтрально бессмысленным, как это часто случается с ней — и даже в смертной жизни эльфы вместо этого склонны впадать в транс, чтобы избежать царства снов, находя этот опыт дезориентирующим и неприятным. Возможно, прошли годы с тех пор, как Астарион последний раз по-настоящему видел сны, что сделало его особенно уязвимым перед жестоким реализмом кошмаров. И если он боялся, что здесь замешана магия… — Что случилось? — спрашивает Нив так нежно, как только может, с резкостью в голосе. Астарион снова качает головой, словно не хочет говорить. — Ты… была у него, — наконец говорит он. — Обещал использовать тебя, чтобы… преподать мне урок послушания. — для Нив это звучит как сильно отредактированное резюме. Затем он прерывисто выдыхает, как будто не может больше сдерживаться. — Если это он говорил со мной, если он уже знает о тебе… он не сдастся. Я, чёрт возьми, обрек тебя, если ты окажешься где-нибудь поблизости, когда он меня выследит. Использование когда, а не если совершенно не упущено из виду Нив. К сожалению, то, чего он боится, вполне возможно: заклинание посещения снов — это магия более высокого уровня, чем сейчас способна сама Нив, но оно определенно существует. Однако использование его на эльфах является широко обсуждаемой темой, если она правильно помнит свои исследования. Заклинатель должен иметь разумное предположение, что цель заклинания вообще может спать, и что она будет делать это в течение определенного периода времени. Добавьте сюда вампиризм, и это станет еще более неизведанной территорией. — Касадор не знал, что ты можешь ходить под солнцем по крайней мере ещё несколько дней назад, — медленно начинает Нив, — иначе этот человек, Гандрел… он бы не был так шокирован, увидев тебя при дневном свете. Астарион слегка приподнимает голову, хотя, судя по выражению его лица, он, кажется, не понимает её логики. — Мне просто интересно, — продолжает она, — если бы у него была возможность наложить это заклинание или если бы кто-то наложил его за него… была бы у него причина думать, что ты действительно спишь, а не просто находитесь в трансе? Астарион настороженно смотрит на неё. — О чём ты говоришь? — Не пойми неправильно — это возможно, — говорит Нив. — Но… если бы он собирался рискнуть и попробовать, разве он не попробовал бы это на рассвете? Оно не принуждает спать или видеть сны. Если я правильно помню, заклинателю приходится в трансе ждать, чтобы увидеть, уснет ли его цель, и это довольно сложно. Ему пришлось бы приложить немало усилий, чтобы сделать это на случай, если ты будешь заниматься чем-то большим, чем просто трансом. Я просто говорю… это маловероятно, если только у него нет информации, которой, как мы знаем, у него нет. Астарион откидывается назад, его черты лица и поза расслабляются от облегчения, но затем его глаза затуманиваются, и он проводит рукой по лицу. — Это не имеет значения. Не совсем. — Что?! — голос Нив звучит недоверчиво. Боги, ей нужно ещё глоток воды. — Конечно, имеет! — Нет, — мрачно говорит Астарион. — Даже если он ещё не знает о тебе, всё, что мне приснилось… именно это он и сделает, если найдет тебя со мной, если поймет, что я… Он замолкает, как будто чуть не признался в чем-то ужасном. Нет. Больше никаких чертовых секретов. — Что ты что? — требует Нив. И всё же он молчит. — Что ты что? — повторяет она, и на этот раз она приподнимается на здоровом локте, чтобы по-настоящему посмотреть на него, изо всех сил пытаясь сесть, — но это движение раздражает её рану, и она вскрикивает от приступа раскаленной добела боли, падая навзничь на спину. Астарион оказывается рядом с ней, прежде чем она успевает моргнуть, и становится на колени у края кровати. — Не могла бы ты выпить это? — рявкает он, хватая со стола пузырек с целебным зельем, — прежде чем Шэдоухарт придет сюда и заколет меня за то, что я позволил тебе уничтожить её работу? Даже запыхавшаяся от боли, с капельками пота на лбу, Нив прищуривается, глядя на него. — Не… меняй… тему. — Выпей. Это. — твёрдо говорит он сквозь стиснутые зубы. Нив пристально смотрит на него. — Может быть, если ты скажешь мне— — Что я чертовски забочусь о тебе! — Астарион взрывается практически прямо ей в лицо. — Тебе от этого легче? Что лорд-садист-вампир сделает тебя своей игрушкой, потому что ты единственное, на что мне не плевать? — он хватает её здоровую руку и вдавливает зелье в её ладонь, так что обе его руки сжимаются и трясутся вокруг её, его глаза дикие. — Я думал, что видел, как ты умерла сегодня утром. Пожалуйста, Нив. Потрясенная и замолчавшая, Нив моргает на него внезапно жгучими глазами. Её имя звучит так странно в его устах, что она сразу же убеждается, что он никогда не произносил его раньше. Она бы запомнила, как он обращался со слогами, положила бы это воспоминание на ночь вместе с ней в свою постель, чтобы исследовать вместе со всеми остальными частями его тела, которые она каталогизировала в течение дня: изгибы его рта, форму его плеч, то, как его глаза всегда были готовы уловить каждую её реакцию. Она проанализировала его достаточно тщательно, но все же недостаточно. Не зная, что ещё сказать, Нив просто кивает. Лицо Астариона немного расслабляется, и она позволяет ему откупорить пузырек и поднести его к её губам, когда она поднимает голову. Красная жидкость лечебного зелья становится горькой и слегка травянистой, и когда она выпивает последние капли, легкое ощущение прохлады разливается в её плечо, притупляя ожог в самой глубокой части раны, достаточно, чтобы заставить её вздохнуть. Напряжение уходит из него, Астарион прижимается лбом к матрасу рядом с ней. — Я остаюсь — тебе больно, — жалобно шепчет он в кровать. — Я пытаюсь уйти, они чуть не дали тебе умереть. Что я должен делать? Какое-то мгновение Нив может только смотреть на него, сердце у неё замирает. Затем она поднимает руку к его склоненной голове, гладит пальцами серебряные волны — отчасти для того, чтобы утешить его, отчасти для того, чтобы убедиться, что он реален, что ей не просто снится эта версия его признания у её постели. — Мне интересно, когда же ты сможешь узнать моё мнение, — мягко говорит она. — Поскольку мы говорим о моей жизни. Проходит пауза, и эти слова захлёстывают его. Астарион медленно поднимает голову, глядя на неё с некоторым недоумением, как будто он, честно говоря, никогда не задумывался об этом до сих пор. Она могла бы почти посмеяться над ним, если бы ставки не были такими ужасными. — Ты думаешь, мне ничего из этого не приходило в голову? Что если останусь с тобой, это может привести к Касадору? — она спрашивает. — Я не говорю, что всё понимаю. Я не знаю, смогу ли я справиться со всем, что меня ждет, я не знаю, переживу ли я завтра. Но… я хочу попробовать. Дай мне попробовать, Астарион. Если мы этого не сделаем, то с тем же успехом ты всё ещё можешь оставаться в цепях. Астарион просто смотрит на неё долгое время, в его глазах читается страдание. — Упрямая, — шепчет он и снова берет её за руку, прикасаясь губами к каждой из её костяшек, вдыхая слова в её кожу. — Безрассудная. Идиотская. Ведьма. Её сердце, вероятно, не должно биться так быстро, пока она должна выздоравливать – или, если уж на то пошло, когда её оскорбляют. Нив тяжело сглатывает. — Означает ли это, что я выиграла? Астарион смотрит на неё поверх её руки. — Не знаю, можно ли назвать это победой, — мрачно говорит он. — Но нечестно спорить с инвалидом. Мы обсудим твое ужасное чувство самосохранения в другой раз. В этом заявлении она слышит убежденность: что это ещё не конец, что его страхи не утихают. Но на данный момент она обезоружила его, обеспечив им, надеюсь, ещё хотя бы несколько дней вместе, пока следующее напоминание о Касадоре не заставит его крутиться по спирали — и на данный момент этого достаточно. Нив прищуривается, глядя на него, изображая немного большую ярость, чем она чувствует на самом деле. — Ты точно знаешь, как очаровать девушку. — Возможно, я не в настроении быть очаровательным, — говорит Астарион с неожиданно опасным взглядом. — Возможно, я бы преподал тебе урок за то, что ты так небрежно относишься к себе, если бы ты была в хорошем состоянии. В шее начинается тупой ожог, ползущий вверх. Она пытается сопротивляться ему, закатывая глаза. — Не пора ли сейчас заявить, что я не увлекаюсь кнутами? — Я бы не смеялся, — говорит он, — учитывая, что ты так охотно просишь милостыню, когда я веду себя очаровательно. И вот она снова: вечная травма от того, что она увлечена самым темпераментным существом в мире. Нив сразу краснеет, внезапно осознавая, что его тонкая рука всё ещё затмевает её собственную, ощущая, как его дыхание струится по нежной коже её запястья. Похоже, это был тот ответ, на который надеялся Астарион; он награждает её причудливым движением этого красивого рта, прежде чем наклониться и слегка ударить её лбом по лбу. Как бы говоря, я так и думал. Ей хочется на него ворчать, но вместо этого вырывающийся из её уст шум звучит странно удовлетворенно. Весь день в этой комнате с застоявшимся воздухом её температура граничила с неприятно высокой, но он прохладный на ощупь, успокаивающий бальзам для её покрасневшей кожи. На этот раз она хватает его за руку, жадно прижимая тыльную сторону его прохладных пальцев к своей шее. Астарион отстраняется и смотрит на неё несколько озадаченным взглядом. — Ты приятный, — объясняет она, прижимая его руку к своей теплой щеке. Конечно, это неправильно говорить такому человеку, как он. Но она это знает. По правде говоря, ей нравится иногда говорить ему что-то не то в обмен на прихорашивающуюся дьявольскую ухмылку, которая начинает искривлять одну сторону его рта. И, возможно, она знает, насколько безопаснее он чувствует себя в этой роли, как сильно он, должно быть, хочет вернуться в неё, обнажив так много своего истинного лица. — Правда? — бормочет Астарион, прижимая руку к её щеке, когда она отпускает. Пространство между ними кажется намагниченным — возможно, это был самый длинный период времени, когда они оставались наедине, не нападая друг на друга, с тех пор, как Астарион впервые сделал своё дикое предложение, и тело Нив, похоже, не хочет признавать, что она действительно не в состоянии сделать что-нибудь с этим. Астарион, кажется, думает в том же духе, если его полуприкрытые глаза о чем-то ей говорят. У неё перехватывает дыхание, когда его взгляд опускается на её рот, и он проводит большим пальцем по её нижней губе… а затем замирает, обращая внимание на беспорядочные бинты на её плече. — Полагаю, мне следует дать тебе отдохнуть, — с сожалением говорит он. Но когда он собирается отстраниться, Нив нащупывает край его рукава, чтобы остановить его. — Подожди, — выпаливает она, почти испытывая желание снова сесть в знак протеста. — Я отдыхала весь день. Ты не можешь остаться? В её голове эти слова казались гораздо более естественными. Но как только она слышит их вслух, её лицо снова нагревается от того, насколько отчаянно они звучат, как на днях утром, когда она поймала себя на том, что страстно клянется, что никогда не будет поддерживать чьи-либо ухаживания. Это глупо, учитывая всё, что он сказал ей в этой комнате, но даже когда он стоит на коленях у её кровати, ей трудно заставить себя поверить, что чувства между ними взаимны, особенно учитывая, что и секс, и кровь на данный момент не обсуждаются. Особенно после того, что он сказал ей прошлой ночью, даже если он всего лишь пытался разозлить её настолько, чтобы она захотела, чтобы он ушел. — Я знаю, что сейчас не обеспечу веселья, — тихо добавляет она. Астарион откидывается назад, на его лице пробегает странная боль. Он стоит, какое-то время смотрит на свой стул у изножья кровати, прежде чем перейти на другую сторону. Глупое, полное надежд сердце Нив подпрыгивает так высоко в горле, что она удивляется, что может дышать. Осторожнее, чем она когда-либо видела, чтобы он двигался, Астарион забирается на пустую сторону кровати, как будто рама могла подломиться под ним, и устраивается рядом с ней, прижав спину шомполом прямо к изголовью, давая её раненому боку почти фут пространства. Несколько долгих мгновений он осматривает комнату, как будто внезапно может появиться что-то гораздо менее драматичное, о чем стоит говорить. Наконец его взгляд настороженно возвращается к ней. — …Удобно? — спрашивает он с искренней неуверенностью. И она, должно быть, всё ещё в бреду, потому что из неё вырывается смех, который не прекращается, даже когда её плечо горит. Она смеется до тех пор, пока не начинает кашлять и задыхаться, — потому что он такой смешной, потому что они оба такие смешные. Они могут сражаться плечом к плечу на этой адской земле, они могут заставить друг друга потеть, стонать и дрожать, но они не могут лежать вместе в тихой комнате, испытывая только свои чувства, не превращаясь в неловких подростков, у которых нет никаких идей, что сказать друг другу. Астарион выглядит совершенно шокированным. — Что, чёрт возьми, ты— — Мне очень жаль, — хрипит она, — Я просто—. — её следующие слова не улучшат ситуацию, но ей все равно: — Я просто думаю, что ты милый. — Милый? — Астарион сплевывает, словно ему хочется наброситься на неё за такую наглость. — Полагаю, мне действительно следует остаться с тобой, учитывая, что у тебя явное сотрясение мозга. Она просто поворачивает голову к нему на подушке и улыбается. — Как бы то ни было… Мне тоже не плевать на тебя, Астарион. Он закатывает глаза к потолку. Но через мгновение он снова переводит на неё взгляд, немного настороженно. — Продолжай говорить, — командует он ей. — Продолжать говорить? — спрашивает она озадаченно. — Да. — О чём? Он принюхивается. — О чём-нибудь. Что-нибудь о себе. Мне нужно услышать, как ты соединяешь достаточно слов, чтобы понять, есть ли у тебя необратимое повреждение мозга. Всё, что ты сказала до сих пор, меня не убедило. Она ещё раз смеётся. — Сволочь. — Я такой, — говорит он тихо. — Теперь говори. И он протягивает свою прохладную руку ей на лоб.