Dancing With My Demons

Нив просыпается от звука открывающейся с первыми лучами солнца двери. Входит Шэдоухарт, останавливаясь при виде Астариона рядом с ней на кровати. Они оба, конечно, совершенно приличные — Астарион даже не снял сапоги — но, судя по выражению глаз жрицы, она будто бы только что нашла их обоих обнаженными, распростёртыми на простынях. Хотя то, что они делали здесь вдвоем, тоже казалось довольно личным. Хотя они только и разговаривали. Ну... точнее, она рассказывала анекдот за анекдотом по просьбе Астариона о своем ученичестве и о том, как оно сложилось. Нив была уверена, что она, должно быть, утомила его до слез, описывая банальность магического образования и свое нищее детство кому-то, кто был ужасом блестящей ночной жизни Врат Балдура, но он отклонил любые попытки переключить эту тему на себя, требуя, чтобы она продолжала до раннего утра, пока она, наконец, не устала и снова заснула. — Ни слова, — тянет Астарион, обращаясь к незваному гостю. Нив старается не выглядеть слишком явно разочарованной, когда он скидывает ноги с кровати и сразу же поднимается на ноги, прежде чем Шэдоухарт успевает что-нибудь сказать. — Просто осмотри её. — Спасибо, — искренне добавляет Нив, надеясь, что это отвлечет их компаньона от краткости Астариона. Ранний час не ускользнул от её внимания: Шэдоухарт явно позаботилась о том, чтобы встать ровно на рассвете, не заставляя Нив ждать ни секунды дольше, чем нужно. Шэдоухарт, кажется, довольствуется тем, что идет дальше, покачивая головой, отбрасывая все мысли о них двоих. — Давай сделаем это быстро, — говорит она, подходя к кровати Нив. — После этого я снова пойду спать ещё минимум на час. Астарион отступил в угол комнаты, скрестив руки на груди, как будто если стоять как можно дальше от Шэдоухарт, она забудет, что он здесь. Нив вздрагивает, когда жрица развязывает повязку на её плече, но прежде чем она успевает даже подумать о том, чтобы сказать ой, чистый, сияющий комфорт окутывает её волной, исходящей из раны от стрелы, кожа там снова срастается на глазах. Каким-то образом оно согревает и охлаждает одновременно, как бриз с океана в разгар лета, и все остальные её случайные боли тоже тают вместе с ним. Нив в изумлении садится, когда блаженство угасает. — Чёрт возьми, — выдыхает она, проводя рукой по теперь уже гладкой коже обнаженного плеча. Даже Астарион выглядит впечатленным; Не то чтобы они все не видели лечения Шэдоухарт, но никто из них никогда раньше не получал столь серьезных травм. По секрету, тот факт, что она первая, кто действительно заслужил трофей "почти умер", заставляет Нив подумать о том, чтобы надуться. — Твоё восхищение оправдано, — невозмутимо говорит Шэдоухарт. — Теперь, как я уже сказала, я возвращаюсь в постель. Постарайся пока больше не испытывать околосмертный опыт. — затем жрица смотрит на них обоих с легким намеком на веселье. — Продолжайте с… чем бы это ни было. Когда она выходит, Астарион отталкивается от стены, глядя ей вслед, на закрывающуюся дверь. — Полагаю, она думает, что смешная, — ворчит он. — Она просто дразнит, — говорит Нив, хотя её лицо немного покраснело. Астарион встряхивается, снова обращая внимание на неё. — Дай-ка я осмотрю, — раздраженно говорит он, подходя к кровати, как будто работа Шэдоухарт нуждается в проверке. Он берет её за плечо с удивительной нежностью, поворачивая её, чтобы осмотреть плечо сзади. Кожа там тоже целая и безупречная — Нив и не ожидала меньшего от их клирика, но Астарион продолжает её внимательно осматривать. — Всё в порядке. Видишь? — Нив поворачивает плечо, чтобы показать ему. Это действительно безболезненно, и она могла бы поклясться, что некоторые из вечных узлов в её спине, возникших после многих лет склонения над пыльными томами, тоже рассеялись. — Наверное, даже немного лучше, чем было раньше. Астарион фыркает. — Просто хотел убедиться, что она ничего не скрывает. У Нив возникло бы искушение посмеяться над его суетливостью, если бы утренний свет не начал обнажать глубокие круги усталости под его глазами. Он почти благоговейно проводит пальцами под её ключицей, делая несколько легких кругов. Именно тогда она понимает, что, не имея ни раны, ни повязки, рукав одеяния, сброшенный с её плеча, теперь просто обнажает… ну, кожу. Голодные бордовые глаза медленно поднимаются и встречаются с её глазами. Прежде чем он успевает что-либо сказать, Нив кладет свою руку на его. — Я не возражаю, — говорит она, — но я лежу в этой кровати почти двадцать четыре часа. Я умираю с голоду. Астарион моргает, глядя на неё. — Еда. Точно. Чёрт. — он говорит это так, словно она — растение, которое он забыл полить. Нив натягивает рукав туники обратно на плечо, затем гримасничает, глядя на дыру в ткани, совпадающие с местом, где в неё прострелили, потертые края испещрены её собственной засохшей кровью. — Я её только начала носить, — вздыхает она. — Послушай себя, — ухмыляется Астарион. — Суетишься со своим гардеробом. Как далеко мы ушли от мешка с картошкой на все случаи жизни. — Ха-ха, — язвит Нив. — Я хочу, чтобы ты знал, что у меня тоже было дневное платье. — натянув поврежденную ткань, она бормочет заклинание, небольшая магия стекает с кончиков её пальцев так, что нити скручиваются и сплетаются вместе, как быстрорастущие лозы. Затем она хватает его за рукав и нетерпеливо тянет к двери. — Давай, мне нужно размять ноги. Освободившись наконец из больничной палаты, Нив впервые осознает, что её принесли в таверну, чтобы оправиться от раны – и это место, должно быть, также служило гостиницей, зал был уставлен дверями, подобными той, которую они видели. Они только что вышли с верхней площадки с видом на пустой бар внизу. Здесь тихо, если не считать нежного потрескивания угасающих углей в огромном каменном очаге внизу; остальные их товарищи, должно быть, тоже решили поспать немного дольше. Нив старается пройти другие комнаты как можно бесшумнее, в равной степени завидуя и благодаря Астариона, двигающегося в непринужденной тишине рядом с ней. Дело не в том, что она не хочет всех заверять, что с ней всё в порядке, но после всего ей не помешало бы потратить ещё немного времени, чтобы примириться с прошлыми двумя ночами. Астарион прислоняется к дверному косяку и достает немного хлеба и кусочек твёрдого сыра из их недавно расширившегося запаса еды, который сейчас хранится на кухне. Пока она складывает их в связку, чтобы было легче нести, пятно на большом деревянном столе в центре комнаты привлекает её внимание, и она бессознательно потирает зажившее плечо, прежде чем до неё доходит, на что она смотрит: на свою собственную кровь. Шэдоухарт и Уилл вытащили из неё стрелу прямо здесь. Она чуть не умерла прямо здесь. На первый взгляд она мало что из этого помнит, слава богам, но призрак боли, кажется, всё равно задерживается в её памяти, угрожая затруднить зрение и стиснув зубы. Каким-то образом, в восторге от исцеления, она почти забыла, как плохо для неё всё обернулось. Нив рефлекторно делает шаг назад, затем ещё один, гораздо менее уверенный, быстро моргая, голова начинает кружиться, но затем её спина сталкивается с чем-то твёрдым, удерживая её в вертикальном положении. — Тише, тише, не надо этого, — упрекает Астарион ей на ухо, когда она прижимается к его груди. Две уверенные руки хватают её и разворачивают к двери, оставаясь на месте, пока он выводит её на свежий воздух. К сожалению, вид деревенской площади не сильно отвлекает её от вчерашних событий. Булыжник усеян обломками битвы, а также изрядным количеством крови в местах, где гоблины вели рукопашные атаки. Нив старается не смотреть ни на землю возле перевернутого стола, за которым она пряталась перед падением, ни на тела гоблинов, беспорядочно сваленные в дальнем углу площади; но даже не поднимая глаз, она обнаруживает, что на зданиях тоже видны следы резни. Верхние этажи магазинов и домов на восточной стороне площади почернели и обуглились от огненного шара Гейла — драматическое выражение его мужской боли, как назвала это Шэдоухарт. Эффективно, но безрассудно. Нив не совсем знает, что с этим делать. Очевидно, ему не нравилось видеть её боль больше, чем Астариону, от чего у неё скручивало желудок от чувства вины… но его поведение в последние несколько дней мешало сочувствовать её коллеге-волшебнику. — Пойдем, — говорит Астарион, его голос звучит так, будто здесь нет ничего интереснее, чем перекати-поле, — но он не отпускает её плеч, пока совсем не выводит с площади. Всё ещё в каком-то оцепенении, Нив следует за ним, не удосужившись спросить, куда они идут, едва замечая, что они прошли через одни из боковых ворот деревни, пока они уже не поднимаются по тропинке на лесистый холм. Вскоре после этого они достигают скалистого выступа, на который Астарион падает, занимаясь своими делами. — Садись, — говорит он, хлопая по камню рядом с собой. — Ешь. Она бы отказалась выполнить команду, но это не совсем похоже на приказ. Нет, судя по теплому ощущению, которое это вызывает в её груди, это больше похоже на… заботу. Впервые почти за две недели ей не обязательно быть той, кто решает, кто обо всем думает. Нив опускается рядом с ним и молча подчиняется, решив, что ему действительно не нужно догадываться, насколько ей нравится, когда он берет на себя ответственность за неё. Вид с этого места довольно красивый: на вершину деревни, солнце поднимается над гребнем противоположного холма блестящими полосами розового и оранжево-золотого цвета. Как только она съела достаточно хлеба и сыра, чтобы снова почувствовать себя человеком, она смотрит на Астариона, пока он смотрит на открывающийся вид, любуясь тем, как свет, кажется, согревает его обычно бледный цвет, как если бы он был холстом, на котором можно рисовать. — Как тебе удается находить такие места? — спрашивает она, вспоминая поляну с прудом, куда он взял её, чтобы выполнить их сделку, полную звездного света на воде и нежных голубых цветов. Он пожимает плечами, не сводя глаз с восхода солнца. — Ночи длинные, когда я не составляю тебе компанию. Она не может точно сказать, имеет ли он в виду, что это хорошо или плохо. До неё доходит эхо их спора: я не могу просто лежать здесь всю ночь. — Знаешь, тебе не обязательно этого делать, — тихо говорит Нив. — Я… я знаю, что спрашивала вчера вечером, но если ты предпочитаешь время наедине с собой… На этот раз он поворачивает голову, чтобы посмотреть на неё. — Я ничего из этого не имел в виду, — говорит он, по-видимому, сразу уловив ход её мыслей и выглядя почти удивленным, что она думает иначе. — Я думал, ты знаешь, учитывая, как ты отругала меня за то, что я такой ужасный лжец. Нив коротко и слабо улыбается, пытаясь выглядеть более удивленной собственной неуверенностью в себе, чем есть на самом деле. — Думаю, знала. То есть знаю. Просто... когда кто-то быстро придумывает подобные вещи... приходится задаваться вопросом, вдруг... вдруг... На этот раз он, кажется, не склонен перебивать её, спасая от необходимости говорить это. Она делает глубокий вдох, вызывающе приподнимая подбородок. — …Вдруг они действительно так думают, в глубине души. Астарион какое-то время просто смотрит на неё. Затем он наклоняется, его взгляд горит, словно он хочет, чтобы его следующие слова запечатлелись в её памяти. — Я так быстро могу придумать такие ужасные вещи, — медленно говорит он, — потому что я причинял людям боль дольше, чем ты живёшь. Пару столетий занятий тем, что делаю я, и ты научишься читать человека. Что они хотят услышать. Что навредит им больше всего. Затем он отстраняется, глядя на неё, как будто задаваясь вопросом, сказал ли он слишком много или недостаточно. — Раз я не мог тебя обмануть, я, по крайней мере, хотел, чтобы ты ненавидела это во мне, — бормочет он. И, возможно, ей следует. Он не ошибается; он совершал ужасные поступки как под своим контролем, так и вне его, возможно, больше, чем она хочет знать. Он может быть эгоистичным, аморальным, непостоянным, жестоким. Но… не с ней. Не с того первого дня. Невыносимый, конечно. Трудный. Вульгарный. Готовый выжить любой ценой. Но он также оставался с ней всю ночь, отвлекал её от боли, охлаждая её лихорадку. Он ухаживал за ней после того, как лишил девственности, и проверял её около дюжины раз перед самим актом, как будто боялся уговорить на соглашение, в котором она не хотела участвовать. Избавился от тела Гандрела, чтобы ей не пришлось пачкать собственные руки, несмотря на то, что он сам, должно быть, был в шоке от новости о том, что Касадор знает, где он находится. Он ставил себя между ней и почти любым врагом, который смотрел в её сторону. Его прикосновения могли быть поразительно нежными, его слова — отчаянно честными, его советы — резкими, но по-своему мудрыми. И, боже мой, он мог рассмешить её. Тот факт, что он думает, что должна его ненавидеть, почти гарантирует, что она не сможет этого сделать. — Ты сожалеешь об этом? — тихо спрашивает Нив. Очевидно, он ожидал от неё не этого. Астарион выглядит немного озадаченным этим вопросом и немного настороженным, возможно, подозревая ловушку. — Я… какую часть? Её очередь пожимать плечами. — Ну, какую-нибудь. Он на мгновение смотрит на восход солнца, размышляя. Красочное небо теперь смягчается, уступая место тусклой утренней синеве. — Я не жалею ни о чём, что сделал, чтобы выжить, — твёрдо говорит он. Затем смотрит на неё искоса. — Но… я сожалею, что причинил тебе боль. Нив задумчиво наклоняет голову, затем протягивает руку, накрывая его руку своей. — Ты мог бы попытаться загладить свою вину передо мной. Астарион моргает, глядя на неё. Затем уголок его рта опасно поднимается вверх. — Прямо здесь? Сейчас? Боже мой, ты становишься совсем ненасытной. Нив разевает рот. — Чт… ты… я имела в виду извинения! — шипит она. Его ухмылка совершенно не уменьшилась. — Да, любовь моя. Как и я, — мурлычет он. Но затем он расплывается в улыбке, обнажая клыки, которая убеждает её, что он чертовски хорошо знает, что она имеет в виду. Разгорячившись, она протягивает руку и толкает его в сторону, что у него, по крайней мере, хватает доброты притвориться, что она достаточно сильна, чтобы сдвинуть его с места. — Хорошо, хорошо, — признает он, продолжая веселиться над собственной шуткой, но успевает поймать её руку, прежде чем она её отдергивает, прижимаясь губами к костяшкам пальцев. Когда он снова заговорил, то уже более серьезным тоном. — Возможно, ты просветишь меня, что ещё я могу для тебя сделать, — говорит он, снова оглядывая деревню. — Секс и убийства — на самом деле два моих главных таланта, и я предполагаю, что такой мягкотелый человек как ты не хочет ничьей смерти. Этот поцелуй, коснувшийся её кожи, произвел очень странный эффект: он разжег её гнев, а затем внезапно растопил его. Неужели он действительно верит, что это всё, на что он годен? Она думает о его нежелании – нет, о его отказе – говорить о себе вчера вечером. Возможно, ей не следует удивляться, учитывая, что каждое мгновение последних двухсот лет перед его похищением было каким-то образом связано с Касадором. Призрак его жестокого хозяина висел над ним даже с самым маленьким анекдотом. Не в первый раз и уж точно не в последний раз в сердце Нив горит зачаток истинной ненависти к повелителю вампиров — один лишь намек на него может испортить такую простую вещь, как разговор между ними. Она этого не потерпит. Если Касадор не лишал бы Астариона способности говорить о прошлом, то она получила бы от него что-то ещё. — Просто порадуй меня на минутку, — говорит Нив. — И дай мне честный ответ. Без уклонения. Без отмахивания от этого шуткой. Эти условия, похоже, поставили Астариона в тупик. — …Продолжай, — неохотно говорит он, внимательно наблюдая за ней краем глаза. — Скажем, мы преодолеем всё это. Личинок, Абсолют… Касадора, — осторожно добавляет она. — Что ты будешь делать? Мышца на его челюсти напрягается. В последующую почти минуту молчания Нив подозревает, что он перебирает все за и против того, чтобы сделать именно то, чего она просила его не делать, — но, наконец, он бросает на неё довольно обиженный взгляд, очевидно, неспособный найти удовлетворительную лазейку, кроме как застопориться. — Что-то слишком жестокое мыслительное упражнение, тебе не кажется? Нив бросает на него взгляд в ответ. — Тебя не убьёт оптимизм в течение тридцати секунд. — Кроме того, что это в самом деле невозможно, — усмехается Астарион. — Касадор охотится на надежду и слабость. Думая с ним о чем-то, кроме реалистичного, ты в конечном итоге окажешься с раздробленным на части позвоночником или, что ещё хуже, связанной с его волей на следующую вечность. — Если он пытался напугать тебя, лишив возможности надеяться на что-то, то он знает, насколько это мощно, — говорит Нив. — Надо чего-то ожидать. Ты не сможешь преодолеть все препятствия чистой злобой. — О, я вполне думаю, что смогу, — горько говорит Астарион. Затем он встревоженно качает головой. — Это то, чего я боялся, — бормочет он. — Ты его недооцениваешь. Ужасно. — Я нет, — настаивает Нив. — Ты хочешь быть свободными, а это значит, что ты хочешь жизни. Всё, что я прошу тебя, подумать о том, чего ты хочешь от этой жизни. — Это значит ставить телегу впереди лошади. — протестует он. — Это гипотетически. — говорит Нив. Астарион ещё мгновение смотрит на неё с недоверием, а затем на небо, словно взывая к божественному вмешательству – довольно любопытный шаг для такого негодяя, как он. Затем он глубоко вздыхает. — Ладно. На что я надеюсь? Золото, секс, месть. Обычное дело, правда, — с горечью отмахивается он. Ну, это не пустяки… но это почти настолько близко к уклонению от вопроса, насколько он мог попасть в рамки установленных ею криитериев. Нив старается не выглядеть слишком раздраженной в надежде, что она не отпугнет его от дальнейших подробностей. — Значит, ты хочешь роскошного существования, — говорит она. Он фыркает. — Ну, очевидно. А кто нет? Нив снова пожимает плечами, стараясь не выглядеть слишком увлеченным своими ответами. — Простая жизнь может быть мирной. Некоторые люди вполне довольны меньшим. — Они так думают, — нетерпеливо говорит Астарион. — Но пересели фермершу во дворец, и я не думаю, что услышишь какие-либо жалобы. — затем он смотрит на неё, немного удивленный, немного раздраженный. — Не говори мне, что ты одна из них. Нив на мгновение задумывается. — Я даже не знаю, — честно отвечает она. — Я, конечно, не была счастлива, думая, что могу оказаться старой девой без гроша в кармане, всё ещё играющей продавщицу тридцати лет в ученичестве. Но у меня не было возможности жить самостоятельно, чтобы понять, чего я хочу. — Именно моя точка зрения. Тебе нужно немного пожить, — горячо заявляет Астарион. — Не запираться в каком-то фермерском доме, потому что там спокойно. Тебе действительно следует позволить мне показать тебе как жить по-моему. — Жить в роскоши? — спрашивает Нив, немного удивленная его настойчивостью. — Хорошо. Где именно мы возьмём золото, чтобы делать всё по-твоему? Астарион разводит руки, как бы обозначая их общее положение. — Мы заработали здесь приличные деньги, не так ли? И это только из тех случайных поручений, которые ты продолжаешь нам посылать. — он наклоняется почти похотливо, словно перспектива всего этого золота его немного возбуждает. Или много. — Подумай, сколько мы могли бы заработать, если бы действительно старались. Нив старается не улыбаться слишком понимающе. Судя по жадности в его голосе, кажется, что он действительно много думал об этом, несмотря на его заявления об обратном. — Значит, ты собираешься продолжать в этом же духе? Приключения. Немного удивительно, учитывая, как часто он жалуется — ну, на самом деле, на каждый аспект. Походы по дебрям, сон на земле, слишком легкие бои, слишком тяжелые бои… — Не совсем так, — говорит Астарион тоном, который говорит ей, что он подозревает ход её мыслей. — Отсутствие охоты и быть отмеченными смертью определенно сделало бы ситуацию более терпимой, это во-первых. А во-вторых, я бы выбрал более высокооплачиваемую работу. Нив закатывает глаза. — Бедняжка. Вынужден помогать беспомощным за меньшую рыночную стоимость. — Ты можешь заниматься благотворительностью, когда богата, моя дорогая. Но нужно быть проницательным, чтобы достичь этого. — он протягивает руку и убирает её волосы с плеч, приглаживая пряди так оценивающе, что у неё сжимается живот. — Только представь. Больше никаких мешковин. Все красивые вещи, которые ты когда-либо могла пожелать. Во всех утешениях, в которых тебе когда-либо было отказано. — Я… я думала, мы говорили о тебе, — напоминает ему Нив, чувствуя покалывание в высоких точках её щек. — Может, это то, чего я хочу, — говорит он ей гипнотически тихим голосом, снова играя с её волосами. — Чтобы дать тебе то, что ты заслуживаешь. Отвезу куда захочешь. Буду одевать тебя в шелка, драгоценности и дам самые тяжелые чёртовы книги, которые ты только можешь пожелать. Как бы это выглядело в качестве извинений? Нив разевает рот. А потом она просто как бы… отключается. Потому что это не просто шутка, не в его обычном смысле – нет, такое видение его будущего звучит как гораздо более долгосрочное предложение. — Я— ты—. — бормочет она, кожа от груди до линии волос вспыхивает. Она знает, что это такое. Он повернул это против неё, чтобы прекратить разговор, — сказал что-то, зная, что она не сможет его подтолкнуть, потому что она просто умрёт, если ответит положительно, только чтобы обнаружить, что он несерьезен; и то же самое будет, если она попытается уличить его в этом только для того, чтобы он заявил, что так это и есть. Каким монстром она была бы, вырывая зубы, чтобы получить от него ответ, просто чтобы сказать ему, что это неприемлемо, если он откажется от этого? Хуже того, она не может точно сказать, что возмущает её больше: предположение, что он хочет оставить её как своего рода наложницу, или тот факт, что она не возражает против этой идеи почти так сильно, как следовало бы. Ответная улыбка Астариона немного горько-сладкая. Что-то в этом подсказывает ей, что эта тема на данный момент почти исчерпана. — Гипотетически, конечно, — шепчет он, опуская взгляд на её губы, его рука скользит по раковине её уха и вниз по подбородку. Он слегка наклоняет голову к ней, словно шепчет секрет. — Ты уверена, что я не могу загладить свою вину более ощутимым образом? Боги, она действительно обречена. Вот он, так очевидно меняет тему, и она, чёрт возьми, просто позволит ему, потому что как она может не позволить, когда он так на неё смотрит? Когда чуть больше дня, проведенного без его рук, она чувствует, что отказывается от какого-то наркотика? Нив наклоняется вперед, как будто её тело отчаянно пытается сделать это с тех пор, как он вчера вечером встал на колени у её кровати, и у неё есть достаточно времени, чтобы увидеть мимолетную улыбку на его лице, прежде чем он оказывается практически на ней сверху, сжимая её лицо в своих руках, целуя её так, будто он был вдали на чертовой войне, вместо того, хотя просто держал руки при себе на несколько часов. Он настолько чертовски хорош в этом, что она даже не осознает, что её опускают вниз, пока ее спина мягко не касается земли. — Что ты говорила раньше? — хрипит он, когда позволяет ей снова почувствовать воздух. — Хотела размять ноги? — рука, которая не поддерживает его над ней, гладит внутреннюю часть её бедра, его пальцы впиваются в неё, как будто он хочет оставить след. Он наклоняет голову и целует в горло так, что её спина выгибается. — И ты называл меня ненасытной, — язвит Нив, пытаясь скрыть интенсивность своей реакции. — Астарион, мы на утёсе. Он снова поднимает голову. — А ты бы предпочла уединиться в комнате, которая разделяется стеной от Лаэ'зель? — Ну— нет, но… — В любом случае, это не утёс. Это выступ, — говорит он, как будто это сразу всё меняет. Он резко садится со странным пылом в глазах, перекидывает ноги через край, а затем падает вниз, чтобы проиллюстрировать свое утверждение, - и приземляется на следующий выступ скалы всего в нескольких футах ниже, всё ещё легко видя край, на котором она сидит. Протягивая руки, он кладет их ей на оба колена, осторожно притягивая их, уговаривая её ещё раз раздвинуть ноги, чтобы он мог встать между ними. — Иди сюда, любовь моя. Я не позволю тебе упасть. Нив смотрит на него широко раскрытыми глазами, пока в её голове формируется осознание. Это очень похоже на тот момент, когда он поднял её на каменную стену на обочине тропы и чуть не был пойман… Кроме как, ну. Сейчас они не рядом с тропой. — Что ты делаешь? — спрашивает она, немного запыхавшись. В ответ она получает волчью улыбку. — Извиняюсь, — говорит Астарион с раздражающей долей невинности в голосе для кого-то, кто сейчас стягивает с её тела леггинсы. Он гладит руками её недавно обнаженные бедра, когда она освобождается, массируя большими пальцами круги под подолом её туники. — Сними это для меня, — говорит он, выглядя невероятно голодным. У неё перехватывает дыхание, Нив подчиняется, её прежние колебания внезапно исчезают. Её награда — поцелуй в нижнюю часть живота, не прикрытую корсетом, бордовые глаза жадно бегают по ней, как будто он не может решить, куда смотреть. — Боги, ты такая мягкая, — благоговейно дышит Астарион, губы снова касаются её живота, пока он говорит. При этих словах по коже, которую он только что поцеловал, и в тех местах, где он ещё не поцеловал, пробегают мурашки, как будто тело жаждет большего внимания и знает, что она слишком увлечена, чтобы говорить. Он мрачно усмехается, двигаясь всё ниже и ниже, пока не целует её внутреннюю часть бедра, зажав руки под её ногами и сжимая, отчаянно разминая руки. Она этому рада; нервы и предвкушение так сильно натянуты внутри, она уверена, что колени стучали бы друг об друга, если бы он уютно не сидел между ними. — На этот раз, если кто-то перебьет меня — получит кинжал в сердце, — клянется он, глядя на нее с опасным блеском в глазах. — А теперь ложись, моя дорогая. Боюсь, мне придется многое искупить. Она уже настолько чувствительна, что хнычет от того, как он раздвигает её немного шире. На самом деле она не собиралась лежать на спине, а намеревалась сидеть и наблюдать за каждым моментом этого непристойного акта, о котором она только читала в книгах, но когда он наклоняется к ней ртом, её позвоночник резко выгибается, и она буквально падает на свои локти. Сразу скажем, что это просто… слишком чертовски много. Она беспомощно извивается в отчаянии, пытаясь прижаться ближе, когда кончик его языка кружит вокруг её клитора, в то же время чувствуя, что взорвется, если не отстранится. Возможно, почувствовав напряжение в её теле, он чуть отстраняется, поглаживая бархатистой поверхностью языка всё медленнее, снова и снова – более мягкий ритм, но всё ещё греховный, всё ещё сводящий с ума. Её голова откидывается назад, челюсть раскрывается, когда её бедра начинают двигаться вместе с его талантливым ртом, взгляд наполняется утренним небом, в которое она чувствует, что вот-вот упадет. Но нет. Это не то, на что она хочет смотреть, не там, где она хочет быть. Собравшись с силами, она снова поднимает голову, чтобы посмотреть на Астариона, на восхитительно непристойную фигуру, которую он изображает, склонив голову и мягко двигаясь между её бедрами. Этот красный взгляд всё ещё тлеет на ней, вероятно, не покидая ее ни на мгновение. По-видимому, не в силах удержаться от дальнейших мучений, он отрывает рот на несколько мучительных секунд. — Я всё ещё хорошо это делаю, дорогая? — он мурлычет. Её слова вчерашнего вечера. Они для того, чтобы раздражать её, дразнить. Но внезапно всё, о чем она может думать, это то, насколько жестокой она была, постоянно отказываясь от похвалы, которая, как она боится, закружит ему голову, когда он сможет заставить её чувствовать себя так. — Потрясающе, — выдыхает она, — Ты потрясающий. Эти несколько слов, кажется, произвели на него странное впечатление. Развратная ухмылка на его лице смягчается чем-то вроде удивления, как будто он ожидал проклятия из её уст вместо настоящего комплимента. Затем он приходит в себя, сжимая её бедра руками, прежде чем снова наброситься на неё. На этот раз по-другому — она почти кричит, когда вместо языка он обхватывает губами её клитор, утаскивая в небытие, начиная посасывать. Она бесстыдно толкается ему в рот, пока он вырывает из неё короткие бессловесные крики, её лоно начинает пульсировать, она напрягает бедра вперед. Тяжело дышащая, отчаянно нуждающаяся в чем-то твердом, за что можно было бы удержаться, Нив нащупывает одну руку, сжимающую её бедра, и накрывает её своей, нуждаясь в хоть немногой устойчивости. И, к её удивлению, Астарион сразу же принимает это, сцепив их пальцы даже под странным углом и сжав их, как будто пытаясь удержать. В её голове не так много места для мыслей, но одно слово всплывает на поверхность среди всего этого экстаза. Разрушена, думает она. Он нахуй меня разрушил. Астарион наконец отпускает её, когда она начинает хныкать, умолять и толкать его голову, не в силах больше терпеть эти ощущения. Теперь она ложится, падая на спину, даже особо не желая этого, с вздымающейся грудью. Она даже не может собраться с силами, чтобы жаловаться, когда Астарион снова поднимается на её уровень, вытирая рот рукой гораздо резче, чем нужно, и смотрит на неё сверху вниз, как будто она была обедом из пяти блюд, который он только что сожрал. Нив пытается подготовиться, когда он снова наклоняется к ней, чтобы не напрягаться — только за исключением того первого раза, он всегда пил из неё только в середине или непосредственно перед самим актом, пока она отвлечена, или достаточно возбуждена, чтобы не думать о этом в моменте, когда его клыки пронзают её кожу. Когда он приближает своё лицо, она немного поднимает подбородок, чтобы дать ему лучший доступ… …Но укуса так и не последовало. Вместо этого он деликатно проводит пальцем по её щеке, вытирая дорожку слёз, скативщихся из её глаза, о существовании которых она даже не подозревала. — Буду считать, что ты приняла извинения, — бормочет он, наблюдая за влагой, оставшейся на кончике его пальца, — и, поразмыслив на мгновение, отправляет его в рот. Он поднимается на ноги, отряхивая колени штанов. Итак… никакого укуса. И он даже не снял своё возбуждение. Что-то в этом заставляет её сердце слегка подпрыгнуть, она смотрит на него, моргая от изумления. — А теперь… давай оденем тебя, любовь моя, прежде чем твои белые ягодицы цвета лилии начнут гореть, — говорит он, ухмыляясь. — Я сомневаюсь, что наша дорогая жрица захочет это исцелить.