Осуждалов С. «Петербургский листок»
Положительно не было никакой возможности сосредоточиться сегодня на Анафоре. Уже читали эпиклезу, а Арсений забылся ещё где-то на «Свят-свят-свят». С самого утра он был одновременно взволнован и рассеян — с момента, как вошёл в свой кабинет и ему показалось, что там кто-то был. Кабинет Арсений всегда запирал на ключ, пускал прислугу убираться только под личным присмотром, гостей там принимал редко и вообще обычно делал вид, что никакого кабинета у него нет. Ценностей в нём было не так уж много — сейф, в котором хранилась небольшая сумма денег на возможные расходы в течение летнего сезона, бумаги на поместье и документы крестьян, и учётные книги по финансам, закупкам для хозяйства и производимым товарам, хотя они могли бы заинтересовать только человека разбирающегося. Но боялся Арсений не за деньги или документы. Он боялся, что где-то могла остаться корреспонденция от информаторов Осуждалова. Вообще всё, связанное с Осуждаловым, Арсений сжигал сразу, как работа с документом была окончена: записки со слухами и краткими репортажами с балов, переписку с редактором, собственные черновики — всё это немедленно отправлялось в камин. Но всё равно он почти параноидально боялся, что что-то затеряется, упадёт под стол, окажется зажатым между страниц книг, и поэтому всегда закрывал кабинет на ключ, когда уходил из него. Этим утром кабинет был закрыт, но стопка с учётными книгами стояла на столе не справа, а по центру. Арсений замер в дверях, осматриваясь. Это были мелочи на грани помешательства, но ему моментально начало казаться, что всё было самую малость не так — сдвинут стул, отогнут уголок ковра, корешки некоторых книг на стеллаже выступали, словно кто-то их выдвигал, а потом неаккуратно поставил обратно. Он проверил окна — одно из них было открыто, но вполне вероятно, что Арсений сам его оставил перед тем, как уйти спать вчера вечером. Всё это — да даже сдвинутые учётные книги, хотя они беспокоили его больше всего, — могло ничего не значить. Но в груди уже поселилось тревожное склизкое чувство. Ничего не пропало, и от этого становилось лишь страшнее, ведь если кто-то всё же проник в его дом, но ничего не украл, то значит, он приходил не за ценностями. Как ни странно, единственным, что чуть приглушало беспокойство, был Шастун. Он как-то почти незаметно, что, должно быть, было сложно с таким ростом, перебрался из одного конца церкви в другой, ближе к Арсению, и остановился рядом, чуть задевая его плечом. От него вкусно пахло — наверняка какой-нибудь заграничный парфюм — и стоял он, сложив руки на груди, а так как Арсений опустил голову во время службы, то княжеские пальцы попали в его поле зрения. На безымянном, прямо поверх перчатки, было массивное кольцо-печатка с изображением короны — что, хоть и не было нарушением этикета, но Арсению всегда казалось дурновкусием. Очевидно, какая-то императорская история и случай, когда Антон, который ещё пару дней назад рассказывал о себе, как человеке куда более свободном, чем Арсений, был вынужден следовать правилам. Хотя в такие времена разве не нелепо было носить что-то, что указывало на принадлежность к царской семье? Арсений бы, например, предпочёл это скрывать. С другой стороны, он вообще бы всё предпочёл скрывать и довольно успешно это делал. Во всяком случае, так ему казалось до сегодняшнего утра и возможного проникновения в поместье. Неужели это было связано с Осуждаловым? Но почему здесь и сейчас? Кто мог заподозрить его здесь, на уездных балах? Он и был-то всего у Варнавы и Добрачёвых, и у последних не произошло ничего примечательного, а у княгини он если и привлёк к себе внимание, то только всей этой идиотской ситуацией с танцами. Но ещё это могла быть часть какой-то долгой кампании, и тогда след тянулся бы из самого Петербурга. Может, за ним давно наблюдали. А может, Арсений сжался и снова покосился на Шастуна, может, это был Антон? Вдруг слуги ему рассказали что-то ещё — уж кому как не Арсению знать, что больше всего о хозяйских делах известно именно им. У него половина информаторов была из прислуги. — А вы знаете, что за границей батюшки обычно помоложе и куда как симпатичней? — прошептал Антон, наклонившись к его уху. Его шёпот почему-то повлиял на мыслительные способности Арсения — и не в лучшем ключе. — Что? — почти беззвучно переспросил он. — Ну, или это мне так везло с моими curés. Все эти чёрные ладно скроенные сутаны… — Побойтесь Бога, Ваше Высочество, — шикнул на него Арсений и с удивлением обнаружил, что привычного раздражения не чувствует. То ли на него так действовала всё ещё душащая тревога из-за событий дома, то ли он просто чего-то такого от Шастуна и ожидал. — В Его-то Храме. — Я же всё равно это уже подумал, а Ему, — Антон показал глазами на потолок, — без разницы, озвучил я это или нет. — Не без разницы, вы свои ужасные мысли распространяете на окружающих и сбиваете их с пути истинного. — А вас так легко сбить? — заинтересованно повёл бровью Шастун, и, к счастью, Арсению не пришлось отвечать, потому что к ним обернулась раздражённая графиня Щербакова-старшая и, окинув строгим взглядом, приложила палец к губам.***
На бал к Миногаровым Арсений собирался с самыми дурными предчувствиями. Дело было не в тех, кто его устраивал — милейшая семья барона Миногарова была хоть и не самого высокого происхождения, но так богата благодаря винодельческим хозяйствам, расположенным на юге страны, что никому и дела не было до того, насколько именитыми были их предки и как именно они получили титул. Ну, не совсем, конечно, никому — Осуждалов об этом писал, но, после публикации довольно неприятной статьи, в редакцию прислали несколько ящиков миногаровского вина, что Арсений посчитал красивым жестом и больше не касался их происхождения в своей колонке. Бал они устраивали явно по двум причинам: потому что могли и потому что хотели развлечь свою единственную дочь, ещё совсем юную для настоящего выезда Марию. А так как денег у Миногаровых было много, то бал обещал быть устроен с не меньшим, а то и большим размахом, чем у княгини Варнавы, что значило, что уж там Арсений сможет если и не определиться с невестой, то хотя бы пообщаться с кандидатками. И здесь и зарождались дурные предчувствия — Шастун наверняка явится. По арсеньевскую голову и по ручки ли всех хоть сколько-нибудь ему симпатичных дам — Арсений не был уверен, но мысли об этом его нервировали. Миногаровы жили в Жерновке, которая находилась примерно в получасе езды от Малиновки, и за время в дороге Арсений успел себя накрутить: оставаясь в экипаже один, он всегда погружался в размышления, а сегодня они были исключительно мрачные и тревожные. Если кто-то всё же проник в его кабинет с целью найти что-то связывающее Арсения с Осуждаловым, то это, конечно, был дворянин. И если оставить идею с тем, что это была какая-то долгосрочная кампания, а предположить, напротив, что он разозлил кого-то совсем недавно, то этот кто-то скорее всего будет на балу у Миногаровых. В итоге, приехав, Арсений сфокусировался на рассматривании мужчин. Он мысленно вычеркивал одного за другим — барон Миногаров был слишком великодушен, чтобы опускаться до такого; граф Позов был достаточно умен, чтобы догадаться, кто такой Осуждалов, если бы это его интересовало, но Арсений никогда ничего о нём не писал, так что мотив отсутствовал; вот господин Щербаков мог бы на него обозлиться за недавние слова о Варваре Щербаковой, но в его духе было бы скорее вызвать на дуэль, чем тайно пробираться в дом. Граф Никитин тоже подходил — Арсений часто писал едкие комментарии о его дочери Дарине, но и этот тоже бы потребовал публичной сатисфакции, а то и вовсе, подал бы в суд. А вот Шастун… Арсений нахмурился. Тот сегодня был явно в приподнятом настроении, стоял в центре полукруга из дам и господ, возвышаясь над всеми. Как всегда безупречно одет — сегодня не в траурном наряде, хотя Арсений, попытавшись сыграть на опережение, тоже предпочёл белую рубашку чёрной, — завитые кудри подпрыгивали, когда он запрокидывал голову, заливаясь смехом. Вот этот бы пролез в его кабинет исключительно из любопытства. Даже не подозревая Арсения в том, что он — Осуждалов, Антон бы залез в его кабинет по какому-нибудь совершенно дурацкому поводу. Поискать его личный дневник, утащить дагеротип с пятнадцатилетним Арсением и написать в пустующей графе учётной книги «Le comte Popotin». Арсению стоило не уголки ковра проверять и не сдвинутые книги рассматривать, а оценивать произошедшее с точки зрения того, что преступник, возможно, был идиот. Но — и ах, как же это невероятно бесило! — с этим Арсений бы ничего не смог сделать. Предъявить князю обвинение в проникновении в дом? Арсению бы не светило ничего хорошего, даже будь у него улики, а без них максимум, на который он может рассчитывать, это ехидная усмешка Шастуна и рекомендация съездить на минеральные воды, чтобы подлечиться. — Арсений! Ваше Сиятельство граф Попов и всё такое прочее! — окликнули его из толпы. Арсений завертел головой, тут же узнав голос, но графа Захарьина всегда было сложно заметить сразу. Впрочем, можно было ориентироваться на скопление симпатичных дам в платьях всех цветов, лишь бы не светлых оттенков — Захарьин всегда предпочитал общаться с замужними. Так и в этот раз — бордовые, изумрудные и синие турнюры расступились, и появился Антон. В некоторых отношениях этот Антон был куда приятнее другого, в некоторых же других… — И чем ты, голубчик ты мой золотой, выбесил князя Шастуна? — И тебе не хворать, — поморщился Арсений. — Не ожидал тебя здесь увидеть, думал, ты ещё в Швейцарии. — Тоска, — отмахнулся Захарьин. — В Петербурге, правда, ещё пованивает, пусть и поменьше, так что решил смотаться к Альберту. Люблю Миногаровых. — Пить ты любишь. — Всё-таки настаиваю на любви к Миногаровым, — улыбнулся Антон. — Но, revenons à nos moutons, что с князем, душа моя? — А что с князем? — Господи помоги, — Захарьин закатил глаза. — Я, оказывается, так хорошо отдохнул, что совершенно забыл, какой ты утомительно изворотливый уж. Но ладно, драгоценный мой, делюсь. Первый слух, который встретил меня, как только я переступил порог этого дома? Ладно, не первый, первым делом мне рассказали, что граф Макаров по мальчикам, ты представляешь? — Арсению не надо было представлять, он видел. — Ну, не по маленьким, к счастью. А по половозрелым. Вроде… — Антон нахмурился. — Но ладно. А вот второй слух сразу навёл меня на нехорошие мысли, что ваше перебрасывание навозом с Шастуном опять куда-то не туда зашло. Его Высочество, оказывается, поспорили с вами о том, что он сможет танцевать сегодня все танцы, а вы — ни одного, — у Арсения вытянулось лицо. — И, как вы понимаете, на помощь князю бросились все — барышни подсовывали свои книжечки, а господа записывались на все свободные вальсы и мазурки. Возможно, конечно, где-то в закуточке и осталась дама, у которой в бальной книжке есть свободная строчка, но, друг мой, только представьте, как унизительно будет эту барышню выискивать… Арсений перевёл тяжелый взгляд с Захарьина на Шастуна, который по-прежнему веселился в кругу гостей. Над этой ли ситуацией они смеялись? За каким чёртом он это всё делал? Антон осёкся, казалось, на полуфразе, посмотрел на него удивлённо, и Арсений заподозрил, что лицо у него приобрело откровенно зверское выражение, потому что удивление на физиономии Шастуна сменилось беспокойством. — Прошу меня простить, пойду подышу, — сказал Арсений, кивнул Захарьину и направился к выходу. Покидать бал сейчас было бы неприлично — он уже успел подойти к чете Миногаровых, Альберт что-то сказал о том, что посадил его за ужином к себе поближе, так как хотел бы обсудить прибыльность арсеньевского молочного производства, так что незаметно исчезнуть никак бы не вышло. А так бы хотелось, раздражённо подумал Арсений, быстрым шагом пересекая сад. Бал начался рано — около шести, и сейчас солнце, хоть и клонилось к закату, но всё ещё тепло светило, окрашивая всё вокруг в золото, и неприятно слепило Арсения. Поэтому на очередном изгибе садовой дорожки он свернул, и тут за его спиной раздалось: — Ваше Сиятельство! Подождите! О, нет. Он этого не слышал. Арсений ускорил шаг, почти срываясь на бег. — Ваше Сиятельство! У меня ноги длиннее! Вот и беги ими обратно, мысленно огрызнулся Арсений. — Арсений! — выкрикнул Шастун совсем близко. — Прекратите от меня убегать! Арсений как раз вышёл к садовому комплексу — небольшая поляна с беседкой, парой лавочек и большим фонтаном со странной скульптурой полуголого мужчины, который держал на голове корзину с цветами. Цветы в ней были настоящие, а ещё несколько — кувшинки — плавали в чуть зеленоватой воде. Арсений остановился, уставившись на скульптуру. Мужик выглядел мученически. Ему это всё явно тяжело давалось. Арсению тоже — разговора было не избежать. — Почему… — Шастун остановился где-то рядом. Дыхание рваное, не без злорадства отметил Арсений, хоть утомил Его Высочество. — Почему вы так резко ушли? Что-то случилось? — Почему?! — Арсений повернулся к нему. Антон весь раскраснелся от бега. Хотелось бы думать, что от стыда, но вряд ли это было ему доступно, вон, изображает святую невинность. — Вы ещё имеете наглость… Послушайте, нет, я всё понимаю! Но это, знаете ли, унизительно! В родном уезде! Не иметь возможности подыскать себе невесты! — он выставил указательный палец и обличающе ткнул им в сторону Шастуна. — Да я… — начал было тот, но Арсений его перебил: — И почему?! Нет, это вы мне скажите, почему? У меня крайне мало соображений. Может, Ваше Высочество решили побаловаться? Доказать, что императорская кровь лучше дворянской? В таком случае, позвольте вас удовлетворить! — горло начало неприятно саднить, но это было ничто по сравнению с тем, как приятно было орать на Шастуна, который с каждой секундой краснел всё сильнее. — Конечно, вы лучше! Довольны? А я — червь, пресмыкающийся перед вами! Так достаточно хорошо? Или мне что-то ещё надо сказать, чтобы вы перестали надо мной издеваться?! — Вы что, — неожиданно холодным тоном произнёс Шастун и расправил плечи. — Вы что же это, думаете, что я это всё, чтобы унизить… вас? Чтобы возвыситься над вами? — А как, простите, я ещё должен смотреть на то, как вы уводите у меня из-под носа абсолютно всех свободных барышень? Даже, помилуй Господи, поповскую дочь! Она-то вам зачем была?! Конечно, они все предпочтут вас! Из-за титула по меньшей мере! — Из-за титула, — повторил Шастун, становясь каким-то излишне мрачным. Насколько Арсений мог понять, это он тут должен был оскорбляться, а не Антон. — Да знаете, что?! — воскликнул он. — Провались они к чёрту, эти титулы! И тут этот придурок сорвал с пальца кольцо, повертел его в пальцах, показывая Арсению — то самое, с царской короной, — и, замахнувшись, закинул его в фонтан. — Всё, — сказал феерический идиот, — теперь мы на равных! — Да на каких равных, Ваше Высочество, — вздохнул Арсений, — если вы дурак какой-то. Злость вдруг отхлынула, оставив после себя лишь какое-то истерическое веселье. Он не мог выиграть: не только потому, что Антон был выше по статусу, не только потому, что любая барышня предпочла бы его Арсению, а в основном потому, что с идиотами было бесполезно соревноваться. — Вы что… вы что делаете? — спросил Шастун. — Как что, — Арсений положил фрак на бортик чаши фонтана, сел рядом и начал стягивать высокие сапоги — с этим потом, конечно, будет проблема, потому что надевал он их с помощью слуги. — Собираюсь спасать честь короны и Отечества. — Я не понимаю, — пробормотал Шастун. — Не сомневаюсь, — кивнул Арсений, снова встал — трава приятно холодила голые ступни, и начал расстёгивать брюки. — Вы давно заняли эту чрезвычайно удобную позицию — ничего не понимать. Немного подумав, он снял и сорочку, но кальсоны оставил. Большая часть одежды будет сухой, а мокрое белье и брюки он сможет вытерпеть, пока попрощается с Миногаровыми и под каким-нибудь надуманным предлогом покинет бал. — Я понял, что вы считаете меня идиотом, — сказал Антон и откашлялся. — Но, признаться, это первый раз, когда я себя им на самом деле чувствую. — Хорошо, — просто ответил Арсений, снова сел на бортик фонтана, развернулся и соскользнул в воду. Фонтан оказался глубже, чем он ожидал — Арсений предполагал, что футов пять, но судя по тому, что он не коснулся дна, чаша была раза в два больше. Он дал себе несколько секунд, чтобы привыкнуть к холоду, и нырнул. В зеленоватой воде было сложно что-то разглядеть — мешали стебли кувшинок и их корни. Пришлось пару раз проплыть по кругу, пока он, наконец, не заметил, как на дне что-то блеснуло. Дурацкий Антон со своими дурацкими жестами. Арсений схватил кольцо и, чувствуя режущую боль в груди от недостатка воздуха, вынырнул, тут же взбираясь на бортик. Сцена, конечно, вышла идиотская — полностью одетый Шастун стоял на том же месте, ещё более красный, чем прежде, и таращился на него своими огромными глазами. Арсений, с которого лилась вода, выпрямился во весь рост на мраморном бортике фонтана. — Ваше Высочество, — откашлявшись, сказал он и протянул руку с кольцом. И только когда глаза Антона быстро — за тысячную долю секунды — скользнули по его телу, тут же возвращаясь обратно к лицу, Арсений понял, что ситуация сложилась не только идиотская. А ещё и скандально опасная. Он не смотрел вниз, но чувствовал, как намокший шёлк облепил его ноги и пах. Проверять, насколько прозрачной стала ткань, он не хотел. Но подозревал, что очень. — Вам не стоило, — сказал Антон, продолжая напряжённо смотреть ему в глаза, и подставил ладонь, в которую Арсений вложил кольцо, чудом не коснувшись его руки. — И как вы… теперь? — Мокро, — ответил Арсений. — Мокро, — повторил Шастун и сжал губы. — Вода, она… да. Мокрая. — И холодная, — зачем-то сказал Арсений. Надо было бежать, но этот безумный разговор действовал гипнотически. Или дело было в румянце на щеках и носу Антона. Что-то из этого. — В самом деле холодная? — чрезвычайно вежливым тоном сказал Шастун. — А так и не скажешь. После этого он издал тихий звук, подозрительно напоминающий скулёж, и отвернулся. Арсений планировал одеться тут же, потому что идти куда-то в одних мокрых кальсонах было глупо и потенциально компрометирующе, но ничто не могло скомпрометировать его так, как Шастун, который хоть и стоял к нему полубоком, но весь его затылок выражал нервное смущение. — Я пойду, — пробормотал Арсений, подхватил свою одежду, зажал сапоги под мышкой и рванул с места. Он сможет переодеться в своём экипаже, а потом сам же от слуг получит письма в духе «Граф Арсений Попов был замечен в мокром белье у карет». Господи, почему в последние недели из автора колонки он всё больше превращается в её персонажа? Но на самом краю поляны, перед началом садовой дорожки, он остановился и обернулся. И если до этого всё просто шло очень сильно не так, то в этот момент — понеслось в пропасть на бешеной скорости. Потому что было довольно безопасно издалека любоваться Шастуном на балах и признавать перед самим собой его привлекательность, которая, к счастью, нивелировалась высокомерием и всем тем, чем у Антона была набита башка — вряд ли опилками, не по-княжески, может, гусиными перьями. Но увидеть, как Шастун снял перчатку, опустился на одно колено у фонтана, из которого только что вылез полуголый Арсений, и потрогал воду — вот к этому он был совершенно не готов.