you, me, my gun

Руки мёрзли. Конец ноября — примерно то время, когда в пору было бы уже снять едва ли тёплую джинсовку и носить что-то поплотнее и потеплее, но это волновало кого угодно, но не Шона Босуэлла — восемнадцатилетнего студента. В его жизни было что-то куда более серьёзное, чем ношение летней куртки, так что волнения насчёт скорой или возможной болезни мало его донимали: он уткнулся плечом в стеклянное нутро остановки и скучающе слушал играющий в наушниках трек: с каких-то пор он стал меломаном, гоняя в плеере одну за другой песни, которых раньше и минуты вытерпеть не мог. Кто-то называл это «взрослением», но Босуэлл, ощущая себя дерьмовее некуда, боролся с неистовым желанием закурить: пагубная привычка привилась с тех пор, как он сбежал из дома и переехал в Сакраменто, чтобы поступить в колледж, и теперь от неё никак не отвадиться. Никотиновая зависимость, по крайней мере, хотя бы не доводила до крайностей: сигарет у Шона не было, а вокруг — ни души. Дежурный автобус вот-вот прибудет. И почему он отказался от предложения Алекса подвезти его? Чем это лучше стояния в полном одиночестве, изнывания от холода и прочих прелестей? Босуэлл старательно отвлекался на музыку: играл старый индастриал, группа KMFDM пела про анархию с удивительно привлекательным музыкальным сопровождением: под него хотелось покачивать головой, глядя под ноги и впитывать текст. В какой-то момент, и Шон этого не заметил, к нему подошли: он лишь почувствовал, как плеча коснулась широкая ладонь, а затем спешно вытащил наушники, обращаясь к незнакомцу: — В чём дело? — Хотел спросить, подкинуть тебя или нет. — выдал высокий мужчина с вежливым, учтивым тоном, — Скоро дорогу перекроют для ремонта. — Не сажусь в чужие машины, — ответил Шон, неловко поджимая губы и ведя бровью, — Спасибо, сэр. Мужчине, судя по мельком брошенному взгляду, было чуть за тридцать: черты лица резковатые, но всё ещё ровные, с оттенком юношеских, такие типажи редко встречаются. Босуэлл с интересом окинул припаркованную и всё ещё заведенную Audi, но всё ещё не решался согласиться. — Будешь? — к Шону протянулась уже знакомая пачка красного Marlboro, а в груди натянуто йокнуло от осознания того, что, возможно, иногда мысли действительно можно читать. — Нет. — резковато выдал парень, — Ещё раз спасибо. Навязчивость незнакомца, высокого и стройного, пусть и одетого в простую чёрную кофту с однотонными джинсами, показалась странной: мог бы проехать мимо, но остановился же, чёрт возьми. Ещё и сигарет предложил, даже понятия не имея, что именно сейчас Босуэлла ломает больше всего. В такой темноте и со скудным освещением одной лампочки на крыше остановки было трудно до конца разобрать, может ли Шон знать этого человека: он перевёл взгляд, окинул незнакомца с ног до головы и ощутил странное, почти въедливое предчувствие. — Мне, кажется, лучше пройтись… — кивнув, студент дёрнулся, пытаясь перешагнуть через бордюр, но его тут же перехватили; затянули обратно под крышу и крепко обняли, обвивая длинными и сильными не по виду руками. Мимо проходила молодая девушка, и незнакомец внимательно проследил за ней, параллельно наклоняясь к Босуэллу и наконец-то говоря: — Опусти руку на пояс. Тон, ледяной и безэмоциональный, обжёг Шону горло. Он прикрыл глаза, боязно пуская ладонь вниз, где коснулся, справа, кожаного ремня и ощутил за поясом заткнутый пистолет. Внутри что-то дрогнуло, почти разбилось на клокочущий в животе страх; Шон нахмурился и резковато выдохнул. Незнакомец, обняв его теперь лишь одной рукой, сделал вид, будто они знакомы целую вечность, убедившись, что теперь студент никуда не денется. — Садись в машину. Только без глупостей, Босуэлл. Он его знает. Мысль растеклась горячим напряжением по мышцам студента, но он кивнул, старательно избегая конфликта: рисковать хотелось меньше всего. У этого человека пистолет, так что кулаки здесь вряд ли помогут. — Я не хочу повторять ещё раз. — предупредил мужчина, и вновь голос не совпал со внешностью. Шон вновь всмотрелся в чужое лицо, пытаясь приметить что-нибудь, что могло бы вывести на истинные мотивы этого своеобразного «похищения», но так и не понимал, что именно не так. Он прошёл к машине и сел впереди, откинув голову и зажмурившись. Кинул рюкзак в ноги, продолжая параллельно слушать шумящую в наушниках мелодию. Незнакомец занял водительское место и тут же двинулся в противоположную сторону от той, в которую нужно было Босуэллу: разумеется, теперь ему просто нужно ждать дальнейших указаний. — Можешь называть меня Джек, — прозвучало со стороны, но Шон не хотел смотреть мужчине в глаза. От одного только его голоса, вдумчивого и тёплого, как жарево от камина, ему становилось не по себе, — Было бы неплохо обсудить причины, по которым ты оказался в моей машине… — Ты угрожал мне пистолетом. — сорвано выдохнул парень, — Поэтому я в твоей машине. — Это, поверь мне, не в последний раз… — уклончиво усмехнулся тот, — Понимаешь ли, я знаю твою натуру, и… — Откуда тебе знать… — цокнул Шон, — Что за хрень? — Следи за языком. — уже грубее выдал Джек, — У тебя есть хоть какие-нибудь мысли по этому поводу? Да, они были. Шон отвернул голову и мечтал уже, наверное, краешком сознания, чтобы ему прямо сейчас прострелили голову. За окном машины проносились аллеи с тусклыми фонарями и удручающе яркие вывески ночных магазинчиков. Они ехали к главному шоссе — это парень понимал. Они уезжают из города. Пальцы парня коснулись прохладного пластика ручки двери; нащупали её через множество других непонятных и незнакомых ему выемок и кнопок. — Я заблокировал двери, Шон. — теперь он назвал его по имени, и Босуэлл сжал протянутую к двери руку в кулак, — Не надейся. Так будет лучше. Да, так будет проще: вывести Джека на конфликт и получить пулю в голову. Шон хочет этого уже на поверхности, и, наверное, скоро будет готов умолять. Он понимает, что ему грозит: его везут к семье, и этого ему не нужно. Кажется, этот мужик с заколотыми на затылке длинными волосами — один из сослуживцев отца. — Давай так, — уже устало протянул мужчина, так и не дождавшись никакого ответа от Босуэлла, — Ты не будешь молчать, а я не оставлю тебя инвалидом. — Ты не тронешь меня. — так же без эмоций бросил Шон, пожимая плечами, — Иначе отец тебя прикончит раньше. Джек лишь в наивной улыбке растянул губы, привлекая к себе взгляд парня; на лице мужчины мелькнула настолько яркая эмоция, что студенту в который раз почудилось, что он… Не врёт. Неужели отец сказал привезти его… Любой ценой, даже такой? Нет, он теперь точно не сомневался в том, что всё это — дело именно семьи, а не кого-то другого. Больше у Шона врагов не было. — Мы едем в Лос-Анджелес? — спросил Шон уже отвеченный собой вопрос. — Да, к тебе домой. — кивнул мужчина, — Почему ты не додумался уехать куда-нибудь в Мэн, Монтану? Почему остался в штате? Босуэлл не хотел отвечать: он лишь выключил плеер, замотал наушники и швырнул их в рюкзак, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки на груди. Он не хотел обсуждать это именно с тем, кто его похитил, да ещё и с угрозами. Это, в принципе, было вполне в стиле отца — бывшего морского котика, так что подобные методы работали не только в Ираке. — Говори со мной. — потребовал Джек на удивление спокойным тоном, будто отчитывая школьника, не расслышавшего вопрос, — Или приедешь в ссадинах. — Тебе нравится бить людей? Тогда возвращайся в армию. — выдохнул Шон на эмоциях, понимая, что ходит по тонкому льду, — Там таких как ты обожают. — Я не служил в армии, — с улыбкой, но скорее издевательской, хмыкнул тот, — Я был в SEAL, а это совсем другая структура. — Да, это те люди, которые любят пытать других людей. Я в курсе, спасибо. Ещё немного… И пуля. Уже, мать её, долгожданная. Босуэлл поёжился от дискомфорта; от волнения ему стало так жарко, что футболка просто липла к спине под курткой. Он снял её, швырнув в тот же самый полупустой рюкзак и вновь скривился от неприязни. Джек молчал, и это было подарком сведенному с ума студенту: ещё пара фраз, и страх куда-нибудь испарится. Вместе с жизнью. Но он больше так и не заговорил: их диалог остановился на упоминании SEAL. Это была ошибка похитителя, потому что перед тем, как уснуть от накопленного стресса прямо в салоне, Босуэлл вспомнил, как пару лет назад уже виделся с Джеком. Джеком Мерсером. *** — Подростковый максимализм… — усмехнувшись, миссис Босуэлл смущенно посмотрела на сына, сидящего за столом в серой толстовке и с высветленными волосами, — Ему всего шестнадцать, пусть занимается, чем хочет… — Но как только стукнет семнадцать — сразу поедет в пункт отбора и запишется в рекруты. — добавил отец, заставив подростка дёрнуться на месте, но не ответить совсем ничего. Самый худший ужин — тот, на котором присутствует Шон, и на котором не гнушаются поливать его грязью. Недостаточно умён, недостаточно старателен, слишком энергичен, чересчур «бунтарь». Несколько подруг матери лишь тихонько хихикнули: — Солдатов все любят! — Да-да, Мэри, будет нарасхват! Шона уже начинало подташнивать, и над столом он почти согнулся пополам, стараясь не обращать внимания на упрёки и укоры. На чужие желания, стремления загнать его в ту же стезю, что и отца — в армию, служить, иначе — не считаешься настоящим мужиком. Присутствующих за столом вообще было больше, чем обычно: в этот раз они решили собрать всех близких друзей, и при этом никто не побрезговал сослуживцами отца — один был старше, другой моложе, и ото всех несло пропагандой «настоящей жизни». Тогда он мало говорил, но Шону врезалась эта улыбка: она не могла бы остаться незамеченной, упущенной, потому что Мерсер всегда улыбался именно так — широко, искренне и без сожаления. — Джек Мерсер, — представился он, хмурясь и пожимая руку матери Босуэлла, — Отслужил несколько лет в Ираке вместе с вашим супругом. Теперь в отставке. *** — Тебе тридцать пять, да? — спросил Шон, и Мерсер, видимо, не заметил, как он проснулся. Повернув голову, мужчина снова улыбнулся, и никаких сомнений не осталось: Может, Шон сможет немного успокоить его? — Да. — Я помню тебя. — Неужели? — Ты — Мерсер, был у нас на ужине несколько лет назад, жал моей матери руку и постоянно мне улыбался. Джек фыркнул, но закивал, медленно и вдумчиво, будто и сам пытался вспомнить тот момент; он повернулся к пассажиру и всмотрелся в него: — Подумать только, всего пару лет прошло, а ты так изменился. Но одно осталось неизменным — дерзость, Шон. Ты всё такой же дерзкий парнишка. — Может, это из-за того, что у тебя пистолет за поясом? — Хороший мальчик. — усмехнулся мужчина, а Босуэлла в моменте обдало причудливым холодком. С ним так ещё не разговаривали, и отчего-то стало непривычно, почти странно ощущать себя в таком положении. Повисла глухая тишина, но и она вскоре нарушилась голом Джека, таким же размеренным, как и раньше, но теперь куда более серьёзным: — Ещё раз ответишь с сарказмом — и я тебе врежу. Понял? — Так точно. — бездумно ответил студент, шмыгнув носом и ощущая, как во рту тлеет привкус крови, которой ещё даже не проступило. За окном было настолько темно, что Шон перестал вглядываться. Он перестал даже думать, откинув голову и закрыв глаза. Да, Мерсер говорил, что с ним нужно разговаривать, но у парня не было ни единой темы. Он просто хотел вернуться в свою съемную квартирку и уснуть там, но оказывается, — это показывала полоска времени на магнитоле, — он проспал всего полчаса. А едут они от силы час. Шона повело, когда машина резко остановилась посреди относительного «пустыря» вдоль дороги. — Что случилось? — спросил он тихо, но без страха. Скорее хотелось уже приехать в точку назначения и… И чёрт его знает, что дальше. Он уже и не хотел думать. — Случилась заправка. — глухо выдал Мерсер, — Пойдём. Шон, пнув собственный рюкзак, наконец-то дёрнул дверь — и она открылась. Можно было бежать, но, опять же… Он уже не мог. Потянувшись, парень прошёл наравне с Мерсером до небольшого одноэтажного здания заправки, освещенного со всех сторон так, что глаза резало — и остановился в торговом зале. — Бери, что захочешь. — Я ничего не хочу. — Босуэлл сделал вид, что рассматривает банки с энергетиками, и только в этот момент ему показалось, что это будет полезно, — Хотя… Взял пару банок, он остановился около Мерсера на кассе и приобнял его, ощущая, как всё внутри начинает оповещать его о том, что незамеченным этот жест не останется: он просто хотел сделать вид, что они… Кем-то друг другу приходятся. Сам не понимая, почему. Рука прошлась по чёрной кофте, сжала стройную талию, а сам Шон уткнулся головой к плечу мужчины. Он вдыхал и выдыхал, тихо и нервно, вдруг почувствовав, как ускорилось сердцебиение Мерсера. Это обрадовало, кратким импульсом разнеслось по рукам. — Нездоровится? — спросил Джек шёпотом, неожиданно и нежно касаясь губами затылка парня, — Иди на улицу. Подыши. Шон знал, что его поведение стало решающей каплей в том, чтобы отпустить из душного и неприятного минимаркета — и довольно усмехнулся, забирая свой энергетик и оставаясь снаружи: там воздух был ледяным, и куртку Босуэлл забыл в машине. Точнее, в рюкзаке. В одной лишь футболке ему было настолько бодро, что прикосновение Мерсера обожгло, заставляя дёрнуться и обернуться в моменте, но далее всё происходило слишком быстро: обе ладони мужчины толкают подростка к стеклянной матовой стене, а губы, влажные и жаркие, обрушиваются поцелуем на раскрытый в удивлении рот. Шон мычит, упирая руку в грудь Джека, но в ответ его ударяют по лицу, снова утягивая в поцелуй, но уже горький и отдающий привычным металлическим привкусом. Мерсер напорист, груб и ничерта не спокоен: он вытирает дорожку крови, идущую из носа студента, и облизывает палец, следом проводя по его губам языком. Не издав ни звука после удара, Босуэлл часто моргает, и горячее послевкусие разливается по телу будоражущей дрожью. Нет, ему ничего не сломали — просто перебили артерию. Джек отходит, часто и сбито дыша от злости, и протягивает парню платок. Тот отрицательно качает головой и не понимает, что только что произошло: губы подрагивают, всё ещё в крови и с тонкой плёнкой слюны, но боли почти нет. — Заляпаешь мне сиденья. — негромко говорит Мерсер, и тогда Шон пытается избавиться от залепляющей ноздри кровищи. Выплёвывает остатки на асфальт и уходит в машину. Там открывает банку, вторую бросив под ноги, и пытается вновь прогнать произошедшее: сначала он обнял Мерсера на заправке, а потом они целовались. Они целовались, а почему? Почему ему понравилось? Мерсер вытер остатки крови, брызнувшей на рукав кофты, и выехал дальше: — Надо снять комнату в мотеле. — Ехать осталось часов пять. — едва проглотив ледяную жидкость со вкусом лайма, выдал Босуэлл. — Дорога на ремонте. Слушай внимательнее, когда я тебе что-то говорю. Тогда Босуэлл думал, что его хотят подвезти до его дома в Сакраменто, а никак не в Лос-Анджелесе, где его ждут лишь для того, чтобы поскорее отчитать и оставить в плену у ВВС США. — И что это было? — продолжил Джек спустя несколько долгих и колких минут, — Спонтанное выражение любви к похитителю? — Ты сам поцеловал меня. — шепнул Босуэлл, почти захлебнувшись энергетиком и тут же прокашливаясь. — Ты не особенно сопротивлялся. — Да, я не сопротивлялся. — опустив голову, Шон ещё раз проверил, идёт ли кровь, но больше от удара ничего кроме лёгкого покалывания в носу не оставалось, — И зачем ударил? — Захотел. Сложно. Жить вообще чертовски сложно, да? Шон смотрит на похитителя и думает о том, что, наверное, хочет повторить, но с другой стороны — медленно питает к нему ненависть. Он хочет выхватить пистолет и разнести ему голову, а потом, отбрасывая мысль об убийстве, жаждет продолжить их странный, грубый поцелуй, в котором он толком не успел утонуть. — Стокгольмский синдром, — вспомнил Шон, — Это так называется. Мерсер молчит, когда останавливается на парковке, почти наполовину забитой фурами; вдали виднеется стандартный мотель в форме буквы «С» со множеством дверей и двумя этажами. Шона вновь дёргает, и этот психический момент начинает напрягать. Он допивает первую банку и берёт свои вещи, выходя из машины. На этот раз Мерсер даже не закрывал дверей. А Шон и вовсе не думал бежать. Он просто мирился. Комната — одна на двоих, конечно же. Кровать — тоже. Как смешно, иронично, хреново и вообще безумно. — Ты завяжешь мне руки или глаза? — спросил Шон, когда Мерсер зашёл за ним в ванную комнату и прикрыл дверь. Страх отразился только в тот момент, когда мужчина медленно стянул с себя кофту и остался наполовину раздетым: Босуэлл и подумать бы не мог, что за худым на первый взгляд силуэтом в одежде может скрываться настолько рельефное и крепкое тело. Парень вытер наспех лицо и прижался бёдрами к тумбе раковины, глядя на Джека почти с жалостью; неизвестно, откуда все эти эмоции тянулись, но их хотелось завязать в узел. — Иди, я хочу сходить в душ. — гулко отозвалось от стен, — Услышу возню или ты попытаешься свалить — я тебя догоню и выебу. Ставки растут. Шон прикрыл глаза и смог двинуться, пусть руки и тряслись от выпитого энергетика, недосыпа, волнений и… Возбуждения. Он вышел, закрыв за собой дверь и пройдя в огромную комнату-студию. В ней была крохотная кухня за перегородкой, как в загородных домах, и большая кровать — семейная. Мысль о том, что ему предстоит спать на ней с Джеком, удручала и успокаивала одновременно. Шон чем-то точно болен — не иначе. Потому что объяснить это странное желание сближаться с Мерсером невозможно. Накинув на себя куртку, парень улёгся на кровать и закрыл глаза: если он и уснёт, то хотя бы это время не будет мучить себя ничем, кроме, возможно, только кошмаров.