you, me, my gun

Из сна его… Вырывают. Берут грубо за щиколотки, тянут из-под куртки и наброшенного во сне пледа, а затем хватают за футболку, поднимая из положения лёжа. — Что я успел натворить… — непонимающе мямлит Босуэлл, глядя на всё того же Мерсера. Теперь от него пахнет гелем, резковатым мятным шлейфом, а одет он в майку и джинсы. — Ничего. Просто захотел напугать тебя до усрачки. — Пошёл ты. Сонное сознание, едва сумевшее восстановиться после резкого пробуждения, не могло бы отреагировать иначе: Мерсер, зависший над Босуэллом в резком жесте, вдруг остановился. Влажные волосы ссыпались на плечи, а губы дёрнулись в лёгкой улыбке. — Иди искупайся. — сказал он, и по рукам Босуэлла потёк мурашками ужас. Парень кивнул, подскакивая с места. — Мне не во что переодеться. — Я оставил в ванной одежду. Бегом. Босуэлл никогда ещё так быстро не мылся: наверное, если бы он и попал в армию, то стал бы рекордсменом. Наспех намылившись и смыв всё за пару минут, он надел футболку, собственные джинсы и вылетел, вытирая голову, обратно в комнату. — Чего такой дёрганый? — заметил Джек, потирая плечо и косо глядя на студента, ходящего по комнате туда-обратно, словно заведенного, — Поспишь несколько часов, а потом поедем. — За что ты так со мной? — вдруг выдыхает Шон, останавливаясь и расставляя руки, — Мог бы просто сказать: садись и поехали, тебя ждут предки, они хотят промыть тебе голову и отправить в отпуск в жаркие, мать их, страны! Почему ты, твою мать, бьёшь меня и угрожаешь? — Пистолет позади тебя, на тумбочке. — спокойно сказал мужчина, — Можешь взять. — Чего? — То, что услышал. Бери пистолет. Босуэлл в смятении нахмурился; потёр шею, поняв, что только что сорвался в самый неподходящий момент, но всё-таки фыркнул, хватаясь за блестящее дуло и протянул рукоятью вперёд Мерсеру. — Держи. — Нет, бери сам. Можешь выстрелить. — продолжил Джек, даже не поведя бровью, — Хочешь? Хочешь же, я знаю. Шон сглотнул, ощущая на языке остатки кровавого привкуса. Его почти затошнило, но, взяв себя в руки, он рывком дёрнул затвор, выпуская патрон и вытаскивая магазин. Шон подошёл к мужчине, отдал оружие в свободные руки и отвернулся, чувствуя, как начинает дрожать. — Я знаю, что ты не шутишь, когда говоришь, что выстрелишь. — сказал парень с расстановкой, глубоко вдыхая, — Отец по пьяне рассказывал, что вы пытали кого-то… И я в это верю. — Я не собираюсь вгонять иглы тебе под ногти, Шон, — почти прыснул Мерсер, завязывая волосы на затылке эластичной резинкой, — Но мне нравится наблюдать за твоими эмоциями. Нравится, как ты, такой дерзкий и смелый, стараешься грубить в ответ. А тот жест на заправке… — Хватит. — Нет, не хватит. На заправке ты меня удивил. А я — удивил тебя. Не думай, что я какой-нибудь консервативный мудак и упущу возможность, когда она сама лезет в руки. — И что у тебя лично ко мне? — Шон присел на край постели, но как можно дальше от Мерсера, — Ненависть, неприязнь? За то, что я — не такой, каким хотят видеть в семье? Но какое тебе дело? — Ты мне симпатичен, это во-первых. Не делай удивленное лицо. А во-вторых, нам нужно доехать и… — Ты не скажешь, даже если захочешь. — перебил его Босуэлл, — Я знаю, что на самом деле ты просто помогаешь отцу. Мерсер поднялся медленно, почти скучающе глядя на сидящего Шона; подошёл ближе и опустился перед ним на корточки, всё ещё высокий и напряжённый. Низкая кровать позволила оказаться на одном уровне. — Мне жутко хочется тебя отметелить. — произнёс мужчина шёпотом, — Это что-то ненормальное, но оно сидит во мне, тянет мне руки. Пальцем коснувшись мелкого синяка на носу парня, Мерсер усмехнулся и выдохнул: — Или взять тебя насильно. Я же знаю, ты не дашься. — Мне подыграть, что я не хочу этого? — заикнулся Шон. — Не глупи. Ты не гей. Да, он был прав. Шон не гей и никогда не позиционировал себя даже как бисексуала, но нервы и страх, забравшиеся под кожу, были сильнее. Он не понимал, почему так хочет схватить Мерсера и позволить ему сделать всё, что тот вообще может. Но ответ пришёл сам собой. Столкнувшись взглядом с голубыми глазами мужчины, на удивление спокойными и выжидающими, он заговорил: — Я не хочу к ним. Я бежал, и они нашли меня спустя год — вот, благодаря тебе. Надо было словить пулю прямо на остановке. Я готов сделать всё, что угодно, лишь бы ты… — Что? — тихо спросил Джек, пуская одну руку по коротким волосам на висках студента. — Лишь бы ты отпустил меня. Мерсер медленно наклоняется, поддевая носом подбородок Шона и кратко кусая ща него; Босуэлла снова трясёт от новых ощущений, но он почти не двигается. Пустой взгляд упёрт в плечо мужчины, на котором чёрной краской набито несколько татуировок. — Кажется, мне всё-таки придётся сдержать своё обещание и… Шон прикрывает глаза, когда его, толкнув рукой, швыряют на кровать. Он сгибает ногу, отвернув голову и слыша, как Мерсер заряжает пистолет. Как возвращает обратно раму, как щёлкает магазин… — И? — едва слышно спрашивает Босуэлл. — Да, ты не убежал… — уклончиво хмыкнув, Джек нависает над ними берёт за подбородок рукой, поворачивая так, чтобы смотрел в глаза, а не в сторону, — Но дело уже не в помощи твоему отцу. — Ты просто больной на голову ублюдок, да, Мерсер? — Шон прищуривается и усмехается, следом несдержанно рассмеиваясь. — Именно. А ты — такой же, как я. — Видимо, так и есть. — печально выдыхает парень, а затем его наотмашь бьют по лицу. Босуэлл успевает прокусить кожу во рту и чувствует, как кровь хлестнула в полость, заполняя собой челюсть уже и с треснувшей губы; Мерсер злобно шипит, рывком поднимая край тёмной футболки студента и со всей силы впивается зубами в бок. — Сука! — воет Шон, хлопая глазами и рефлекторно хватаясь за руку мужчины, чтобы столкнуть его, но ничего не выходит. Мерсер лишь сильнее злится, ударяя снова и хватая парня за отросшую чёлку; он трясёт его, жёстко и не боясь за то, что теперь Босуэлл будет в синяках и ссадинах. Тот умудряется врезать в ответ; исподтишка, но ощутимо; рассекает Джеку бровь, оставляя, наверное, шрам на всю жизнь. — Сильный мальчик… — мужчина хрипит, перехватывая обе руки студента и кончиками пальцев больно, сильно впиваясь в его туловище, так, что без следов на коже Босуэлл не уйдёт. Никогда. Шон молчит, успевая лишь сплюнуть кровь, которая тут же попала везде, где только могла: окрасила майку мужчины, попала на лицо и вытекла изо рта. — Грязный сучонок, веди себя, блять, хорошо… — Мерсер усаживается на бёдра студента, прижимая всем своим весом, и, взяв за ворот футболки, бьёт уже в третий раз. Удар, хлёсткий и почти издевательский, приходится на левую сторону; Шон скулит, кашляя, и крови становится так много, что это вводит в немой восторг даже самого Джека. Он, взяв Шона за шею полностью одной лишь рукой, с полной отдачей целует, толкаясь языком в чужой, полный ржавого вкуса, рот. Босуэлл рвётся под ним из чужой хватки, но его кусают, несколько раз, ещё больнее и горячее, чем впервые. Поцелуй превращается в тщетную попытку выиграть схватку, но это лишь разгорячает в Мерсере всё, что только возможно. Он прижимает Шона свободной рукой, начиная расстёгивать его джинсы под глухое мычание в собственную глотку; парень, весь потный и в крови, пытается столкнуть. Всё ещё пытается. — Сколько раз мне ещё попросить? — пистолет утыкается Босуэллу в живот, и тот резко останавливается, оторвавшись от губ мужчины и закатывая глаза, пока вторая рука всё ещё держит за горло. — Я не слышу… — шепотом повторяет Джек, медленно и эротично, удерживая в себе порывы куда более жестокие, трогая раскрытый рот парня своим. Гладкие из-за крови губы, израненные и горячие, подрагивают. Шон хочет прокашляться, но не может; кровь затекает в глотку и мерзким потоком скользит дальше; тело трясёт от спорных ощущений, а поцелуи и прикосновения Мерсера только сильнее разгорячают. Его избили до боли в черепе, а он получает удовольствие. Что может быть хуже? Дуло больнее утыкается в кожу и мышцы, и Босуэлл напрягается ещё сильнее, пока его держат, но не душат. Длинные пальцы скользят вниз, наконец-то отпуская, но легче от этого не становится. Голова уже кружится. — Вот и молчи. — без эмоций произносит Мерсер, не получив никакого ответа. Он рывком избавляет парня от джинсов, запихивая несколько пальцев в чужой рот; Шон давится, кашляя и выгибаясь, как может, на локтях, но его снова ударяют спиной в кровать, — В таких мотелях, Шон, никто не приходит на крики. Тут обычно трахаются со шлюхами всякие дальнобойщики. Ты понял намёк? Он понял, и деваться ему некуда. Джек осматривает окровавленные пальцы и поднимает бровь. Шона начинает мутить. Аккуратные, но длинные медленно входят в него, заставляя болезненно зажмуриться. Разумеется, это его первый раз — и такой резкий, отвратительный, но прятаться некуда. Шон с ужасом понимает, что его возбуждает всё происходящее — и это же становится катализатором жажды вырваться. — Как ты забавно дёргаешься… — мягкая, почти нежная улыбка Мерсера не идёт ни в какое сравнение с тем, с какой силой и глубиной он заталкивает в парня свои пальцы, — Если хочешь кричать — кричи. — Нет… — только скулит Шон, и не находит ничего лучше, кроме как взять Джека за шею и притянуть к себе. Он старается найти в поцелуе поддержку, ведь боль от непривычного и унизительного состояния сквозит по телу с каждым движением, даже минимальным и издевательски медленным, но мужчина не спешит отвечать: — Я бы извинился перед тобой за это, — говорит Джек так, чтобы Шон мог расслышать его шёпот, прямо возле уха, — Но тебе же нравится. Босуэлла прожгло насквозь, и он вскрикнул, хрипло и коротко, когда почувствовал в себе уже не пальцы, а член. В глазах блеснуло что-то непонятное, накатывающее учащенным сердцебиением и ужасающе режущей болью: она пропитала тело насквозь, заставляя почти вырубиться в первые несколько секунд. Первый раз. В собственной крови, с тем, кого он даже не любит. Хочет и знает об этом, но… — Тише, тише… — Мерсер, услышав приглушенный вой, толкается лишь сильнее, тем самым вызывая только новые звуки, — Так всегда. Привыкай. Нет, Шон больше не может говорить: он лишь скулит, замечая, как глаз начинает мутить там, куда прилетел удар от Джека ещё в самом начале, а боль медленно притирается, становясь уже естественной. Он не может даже отвечать ничем, кроме стонов, тихого шёпота из «Да» и «Чёрт», и поэтому терпит, когда в него начинают вбиваться ещё сильнее; растягивая до самого конца, Мерсер до боли, до отдалённого хруста кожи кусает его в шею, чтобы вырвать хоть какую-то эмоцию. Разрушительную или нет, но Босуэллу всё ещё нравится. Мужчина задевает рукой его вставший и давно окрепший член, и это веселит его: — Видишь, не так уж мы и отличаемся… Пальцы Мерсера стирают с глаз парня оставшуюся кровь, вытирают подбородок, а затем хватают за него и тянут к себе; ноющие мышцы в теле Шона уже болят, а сам он едва дышит, с каждым движением в себе начиная пропадать. На секунду. На две. На три. Он помнит, как боль разрасталась и вновь затихала. Помнит, как его целовали, глубоко и аккуратно, словно счищая всё только что произошедшее, но очнуться получилось лишь в душевой кабине, прижавшись головой к стенке. Сон отступил, и Босуэлл понял, что провёл в отключке минут двадцать минимум; он смотрел в пустоту, медленно ведя самого себя по сознанию. Его глаз наполовину заплыл кровью: да и вообще кровь была везде: На нём, в нём, внутри… Грудь медленно вздымается, вбирая воздух в лёгкие, а Шон аккуратно ведёт рукой по животу, где остался широкий укус от зубов Мерсера; на шее несколько синяков его сильной хватки, а тело нарывает от непривычной позы, неудобного секса и принуждения, такого явного и насильственного, что парень не может плакать. Он не хочет плакать. Ему не жаль. Ничерта не жаль. — Ты скоро? — спрашивают за дверью, но Босуэлл молчит. Он умывается, натянув на уже чистые ноги штаны, и смотрит в зеркало, где гораздо лучше видно результаты этой ночи: под глазом неаккуратный удар перерос в небольшой синяк, а на носу красовалась треснувшая рана. — А мы куда-то спешим…? — хрипло и слабо спрашивает Шон сам себя, когда едва может поднять рук, чтобы даже надеть футболку, свежую и не пропитанную кровью. Он выходит из ванной комнаты, медленно плетётся до кровати, но останавливается: Мерсер уже от всего избавился. Всё чистое, включая его самого — влажные волосы зачёсаны назад, длинные и спутанные. На лице — разбитая бровь, результат единственного чёткого удара от Шона. — Всё заживёт. — говорит Мерсер негромко, задумчиво. Он перебирает в руках кредитки и визитки, пока Шон, аккуратно встав рядом, следит за его пальцами. Ещё недавно они… — Заживёт. — зеркалит парень, но делает это без эмоций. Единственное, что в нём до сих пор горит — это неизвестно откуда взявшаяся жажда нежности. Он опускает ладонь на спину мужчины, как совсем недавно сделал на заправке, и прижимается к нему лбом. Джек охотно обнимает в ответ, вызывая у Шона радостный выдох, и мягко трогает губами синяк на скуле. — Хороший мальчик, — усмехается Мерсер, поддевая пальцами подбородок и глядя на то, как гримаса безразличия меняется на что-то иное, — Нам нужно будет ненадолго разделиться… — О чём ты? — хмурится парень, — Нам ехать ещё чёрт знает сколько. — Мы никуда не поедем. — говорит мужчина. Раздаётся выстрел, и Шона пронзает огонь. Он горит внизу живота, а голова медленно начинает кружиться: парень загибается в чужих руках, издав лишь глухой вой, а следом, едва моргая, поднимает взгляд на Мерсера. — Ты… — Так надо. Сейчас сюда приедет скорая. А я уеду. — Нет… — зацепившись за футболку мужчины, Шон старался не свалиться на пол и не вырубиться от бессилия и боли, — Чёрт… Последнее, что слышит Босуэлл перед тем, как рухнуть на пол и отключиться, это тихое и приглушённое «Увидимся». *** Он его отпустил. Своими методами, чуть не загремев в тюрьму, но отпустил: скорая приехала вовремя, а Шон очнулся только в больнице. Целый год прошёл с тех пор, как Джек Мерсер оставил в его сердце, — не только в животе, — огроменную никуда не девающуюся дыру. Она поглощала любые попытки влюбиться, затягивала в омут воспоминаний о какой-то единственной ночи, проведенной в крови и попытках избить друг-друга, но никак не давала Босуэллу покоя. — Я починил, — Шон оставляет на столе у секретарши недавно сломанный боссом телефон, — Если ещё что-то нужно, то я у себя, собираюсь домой. Стажировка не была каким-то подарком судьбы, но помогала хоть как-то забываться, теряться в работе, возиться с электроникой и помогать кому-то, кроме себя — только себе Шон не мог никак помочь. Нет, он не искал Мерсера: не пытался следить или спрашивать у отца — с ним у них общение прервалось сразу же, как семья навестила его в больнице. Шон сказал, что это был несчастный случай. Отец даже извинился. Просто чудесно. И вот, в почти двадцать лет, Босуэлл пытался взять в руки собственную жизнь, а она ускользала всё дальше и дальше. И так ежедневно. Но Шону нравилось работать в огромном бизнес-центре: там было так много места и так много пустых углов, что страха толпы можно было избежать: он пытался выкарабкаться на музыке. Снова заткнув уши наушниками, парень выскочил в главный холл и замер, наблюдая за целой неожиданной толпой из людей в рубашках. Каждый из них мог бы пролететь мимо глаз, но только не он. Босуэлла снова дёрнуло, прямо как в тот раз, и он остановился, держа рюкзак на плече; взгляд врезался в одного единственного мужчину, сидящего на кресле и глядящего на собственные руки. Он повернулся лишь на секунду, и по профилю — по ровному носу и мелким складкам от улыбок у самого рта — узнал его. Шон рефлекторно коснулся ноющей старой раны, трогая лишь для того, чтобы убедиться, что больше из неё не сочится кровь, и тогда мужчина напротив поднял взгляд. — Только не убегай. — сказал он громко. Но парень, громко и облегчённо выдохнув, швырнул рюкзак на стол возле соседних диванов, и бросился в протянутые руки; обхватил обеими ладонями шею, кратко коснулся бритого подбородка и нахмурился, вглядываясь в голубые глаза: — Что ты делаешь здесь? — Хотел тебя увидеть. — улыбается Джек, и теперь его очередь жадно осматривать Босуэлла, — Выглядишь так же мило. — Что с тобой сделали? Ты такой… Спокойный. И в рубашке. — он тронул рукой мягкую ткань воротника и удивленно вскинул брови. — Буду поближе. — многозначительно ответил мужчина, — Хочу следить за тобой. Как маньяк. — У тебя есть время? — взволнованно выпалил Шон, начиная походить на умалишенного, но отказаться от собственных эмоций не мог, — Может… — Я довезу тебя до дома. На этот раз без угроз. Босуэлл безвольно упал в чужие руки и услышал, как Мерсер смеётся. Странное ощущение. Оно тянется в животе приятной истомой, возвращает какую-то глухую надежду, которой и не должно было существовать никогда. — Это что-то вроде второй попытки? — уточняет Босуэлл. — Люди не меняются. — выдыхает Мерсер в его шею, медленно целуя и заставляя вздрогнуть, — Но мы с тобой и тогда нашли общий язык… — Да… Шон, закрыв глаза, улыбнулся. Рука опустилась на пояс, где в первую встречу у Мерсера был пистолет, но на этот раз он был чист. Шум в холле медленно возрастал, напоминая пчелиный рой, и пора было покидать здание. — Что ж… — Джек остановился у машины и пустил руки в карманы тёмных брюк. Он взмахнул головой, чтобы длинная чёлка не лезла в глаза, — Поехали? — И куда? — К тебе. Ляжем спать и… Не выдержав, Шон с силой хватает Мерсера за шею и жмёт к своим губам, тут же раскрывая чужие языком; он проходится ладонями, жарко и жадно, по лицу мужчины и путается в светлых волосах. Ему медленно отвечают, довольно улыбаясь в поцелуй и бережно накрывая те места, где ещё год назад были синяки, ссадины. — Хороший мальчик…