Хенджин ощущал себя разбитым.
Разбитым и уничтоженным как снаружи, так и внутри.
Тело сотрясали рыдания, бесконтрольными спазмами воздух с болью врывался в лёгкие, заставляя буквально захлёбываться в слезах. Глаза горели от солёной влаги. Отекшие пазухи носа не давали свободно дышать. А ещё, отчего-то было холодно и зябко до озноба и лёгкой ломоты в костях. Может, он ещё и заболел вдобавок ко всему негативу, происходящему в жизни? Его бренная оболочка была буквально выпотрошена чередой сбивающих с ног событий.
Внутри же дело обстояло не лучше. Все его чувства, все его переживания, все его хрупкое и неуверенное внутреннее
«я», казались бесформенной массой перекрученной в какой-то безжалостной метафизической мясорубке действительности. Было больно. Совершенно не ясно отчего, но от этого не менее невыносимо.
Хенджин сам не понимал, почему казалось, что все силы покинули его. Отчего чувство безысходного разочарования так терзало? Что вообще такого произошло, чтобы быть в таком отчаянии и смятении?
Ну, заболел его друг. Ну, уехал. Ну, не хочет сейчас общаться. Мало ли какие у него причины? В конце концов, жизнь на этом не заканчивается и Феликс не единственный близкий человек во вселенной!
Но что-то в душе протестовало. Что-то шептало, что если и не единственный, то наверняка самый близкий.
А ещё было тревожно.
Да, Хёнджин был обижен на Енбока. За то, что пропал. И за то, что не предупредил о своей отвратительной замене. Но червячок сомнений точил это чувство обиды. Хван знал Феликса слишком хорошо, чтобы поверить, что друг просто исчез безо всяких причин.
Что-то случилось. Что-то настолько серьезное, что Феликс предпочел замкнуться в себе и пропасть, чтобы не грузить своими проблемами друзей.
Страх за Ëнбока таился в глубине души Хенджина, мешая до конца отринуть свою привязанность и окончательно отвернуться от разочаровавшего друга.
Усталость, страх, боль обиды, отчаяние, ненависть к чертовому роботу. Тысячи чувств терзали парня, и не одно из них не было позитивным.
В моменты такой эмоциональной переполненности Хёнджин начинал буквально задыхаться. Мозг бился в беспомощной истерике, неспособный решать хоть какие-то задачи, нужна была эмоциональная разрядка, для того, чтобы сместить фокус и наконец начать снова мыслить трезво. Обычно с этим помогали сигареты. Но в последнее время они совершенно не справлялись. И тогда родился новый, куда более действенный, способ отвлечься от тревог и сконцентрироваться на чем-то более насущном.
С трудом собрав остатки сил, он поднял с кровати разбитое тело, чтобы привести задуманное в исполнение, когда в дверь робко постучали. На несколько секунд парень застыл, разрываемый внутренними метаниями, но позже всё-таки, тяжело вздохнув, направился к двери.
На пороге оказался Лино. В руках парень держал поднос со всякой медицинской дребеденью. Хенджин смотрел на все это в недоумении, эмоциональная пелена все ещё мешала трезво размышлять и оценивать реальность.
— Пришел помочь с твоей ногой, –правильно понял не заданный вопрос Хо.
Хенджин опустил взгляд, всё ещё полный непонимания сначала на ноги друга, а затем на свою, слегка отекшую и посиневшую лодыжку. Потом рассеяно кивнул и, прихрамывая, вернулся к кровати.
Лино, молча и не дожидаясь дополнительных приглашений, проследовал за ним и принялся за медицинскую рутину. Сначала сделал другу охлаждающий компресс и наложил мазь, затем сноровисто перевязал ногу эластичным бинтом.
Все это не сопровождалось каким-либо диалогом, но и неловко не было. Такая молчаливая, не навязчивая забота наоборот успокаивала раскаленные до предела нервы.
Хенджин снова чувствовал окружающую реальность полно, ярко и четко. На мгновение даже снова ощутил, что он не одинок, а значит, справиться с накатившими проблемами будет не так сложно, как ему только что казалось.
— Как ты? — завершив все манипуляции с поврежденной ногой друга, наконец мягко спросил Хо.
Хенджин лишь молча пожал плечами.
— Я все понимаю, — продолжил тогда Минхо разговор сам, — Нам всем не легко. Никто не забыл о Ликсе. И никто не считает, что Нью-Ликс — полная его замена. Как бы он не выкладывался в музыке, на сцене, в работе, ему не заменить человека, с которым мы были дружны. Он всего лишь машина. Но это не мешает нам оставаться людьми и вести себя по-человечески.
— Ты пришел морали мне читать? –процедил Хёнджин, перебивая.
Лино в ответ закатил глаза и раздражённо цыкнул.
— Не будь гавнюком, Джин, мы оба знаем, что я пришел, потому что тревожился за тебя. Мы все тревожимся.
Хёнджин в ответ почувствовал, как пальцы начинают мелко дрожать, а ком слез вновь сворачивается где-то в горле.
— Спасибо, — сдавленно пробормотал он, отворачивая быстро краснеющие от набегающей влаги глаза.
Минхо в ответ подошел и обнял друга. Едва его руки коснулись плеч, Хёнджин снова почувствовал, что не выдерживает, и слова полились вперемешку со слезами бесконтрольным потоком:
— Я не знаю как мне быть, понимаешь? Пока Феликса просто не было, это было тяжело, но сносно. Когда же появился этот… Все словно полетело к чертям. Каждый раз когда вижу его мерзкую рожу, меня пронзает осознание, что Ëнбоки больше никогда не будет танцевать со мной рядом, больше никогда не завалится поиграть или обсудить какой-то дурацкий марвеловский фильм, поговорить о моде, просто подурачиться… Больше не споёт свои партии этим умопомрачительным низким тоном. И мне страшно, Хо, этот… Он такой до ужаса похожий на человека, что меня просто паранойя накрывает. Кажется, а вдруг они по всюду, вдруг половину людей уже заменили монстры-клоны, а мы и не в курсе. Жесть полная… Понимаю… Я несу чушь, да?
— Безусловно, — усмехнулся друг и это сбавило градус накала.
Хёнджин горько улыбнулся в ответ и продолжил, всхлипывая:
— Я не знаю, как дальше работать. Не могу делать ничего, пока рядом этот… Пусть уж лучше тоже спишут меня в утиль и наймут ему в пару ещё одного клона. Фанаты от счастья будут визжать!
— Ты всё ещё несёшь чушь, — повторил Хо, но слова прозвучали мягко и серьезно, без доли иронии, — Нью-Ликс не более, чем машина, как бы не нравился фанатам. Машина автономная, комфортная в эксплуатации и максимально удобная, но не живая. Никакие фанаты, и уж тем более мы с ребятами, не предпочтут тебе ещё одну такую штуковину. Феликса не списали в утиль, его отпустили и дали нам возможность быть на плаву. Мы должны быть за это благодарны Нью-Ликсу и агенству.
И все.
Момент-откровение расстаял, и между двумя снова разаерзлась пропасть.
— Благодарны? — вновь начал задыхаться Хёнджин, — Благодарны?
Он вскочил на ноги, позабыв о травме и отталкивая Хо от себя, и начал нервно кружить по комнате.
— Ты только что сам говорил, что чудовище просто машина! Чертова железка! Ему плевать на мою злость или твою благодарность! Вы меня бесите своим лицемерием. Говорите, что не забыли Феликса, а сами готовы есть с рук у этого урода металлического и плывете от счастья! Вы, блин, за него горой! За него и против меня, — слова текли изо рта ядовитой лавой, прожигая обоих парней, но Хенджин просто был не в силах остановиться:
— Ни ты, ни я, ни кто-либо ещё в этой сраной группе не знает, что с Енбоки! Где он? Он вообще, блин, жив? И всем срать! У вас же есть ненаглядный мистер-совершенство! Нью-мать-вашу-Ликс!
— Прекрати, — тихо, но веско прервал поток эмоций Хо.
Голос его звучал холодно и ровно, хотя в глазах стыла обида.
— Ты наговорил лишнего. Наверное, я рано пришел, нужно было дать тебе ещё остыть. И побереги ногу, Нью-Ликс очень тщательно подбирал для тебя компресс и лекарство, не хотелось бы, чтобы его усилия были напрасны.
Хёнджин застыл и уставился на друга в шоке:
— Нью-Ликс? Тебя послала эта сраная машина?
Минхо молча поджал губы.
–Убирайся к чертовой матери из моей комнаты, – заорал, надрывая связки, Хван и сам кинулся прочь в сторону ванной комнаты.
Там, стоя перед зеркалом и глядя как бежит вода, оглаживающая по кругу стенки раковины и устремляющаяся в слив, Хёнджин услышал тихий хлопок двери, знаменующий, что парень остался наконец один. Эмоции, взвинченные ещё до прихода Лино, переполняли по-прежнему до краев.
Рука на автомате нашарила в выдвижной полке под раковиной плоскую черную коробочку, пальцы, чуть подрагивая, извлекли содержимое и сжали крепко в кулаке.
Три недели назад Хёнджин случайно наткнулся на какой-то торговой платформе на эту коробочку, начиненную пятью толстыми, гладкими и острыми стальными иглами для швейных машин, и, конечно же, мгновенно приобрел. Когда посылка пришла, парень в первый раз опробовал новый метод концентрации, созревший моментально в голове, едва в рекламном ролике призывно блеснула сталь.
Сейчас он молча наблюдал, как темно-красные густые капли медленно собираются в уголке ладони и срываются вниз, смешиваясь с прозрачной водой и окрашивая ее в нежно-алый, чтобы потом, облизнув стенки раковины по кругу, скрыться в сливном отверстии…
Он чувствовал, как боль, негодование, страхи покидают его тело вместе с каплями драгоценной жидкости и исчезают в темноте трубопровода.
Боли же физической Хёнджин почти не ощущал. Лишь в момент прокола, когда игла мягко входила в кожу, распарывая ее слой за слоем и пробираясь к заветным сосудам.
Но зато прекрасно ощущал, как с каждой стекающей каплей мышцы расслабляются, а негатив покидает голову, оставляя кристально-чистую и ясную пустоту. В эти моменты Хёнджин закрывал глаза и мысленно будто переносился в прошлое.
***
В том прошлом Феликс снова рядом.
Гуляет бок о бок по набережной, позирует для фото и болтает о чем-то без умолку. Улыбается солнечно и ярко. Заглядывает из-за плеча в альбом Хенджина с очередным наброском. Танцует свои глупые тик-ток челленджи. Меряет сто тысяч нарядов. Выбирает украшения себе и Хенджину. Воодушевленно рассказывает о последнем звонке от Олив.
Все эти воспоминания складываются в лоскутное одеяло, что мягко окутывает душу Хвана, согревает и умиротворяет. Хотя бы на время. До следующего срыва. До следующего сеанса концентрации.
***
После получения травмы жизнь Хенджина приобрела новые оттенки. Не стала лучше, не стала хуже, просто была теперь немного другой.
Бесконечные тренировки сменились кучей свободного времени. Это было бы наверное прекрасно, ведь парень мог теперь больше времени уделять своим увлечениям и Кками, а так же больше общаться с фанатами в соц.сетях.
Но свобода так же означала одиночество. После той стычки с Лино Хёнджин внезапно оказался в вакууме. Никто не стремился пообщаться с болеющим другом, никто не интересовался, как его дела. Ему словно объявили молчаливый бойкот. Умом парень понимал, что переборщил и стоит извиниться перед Хо. Понимал он и то, что только стоит это сделать, как немилость со стороны остальных мемберов будет с него снята.
Вот только сил на извинения не было. Сил, честно говоря, не было ни на что. Порой он проводил целые дни в постели, не вставая, чтобы поесть или умыться. Только Кками был в состоянии хоть не на долго вытащить его из комнаты.
Но и эти короткие прогулки не приносили радости. Ведь того, с кем хотелось их разделить не было рядом.
Апатия, безразличие, усталость, безэмоциональность. Порой Хенджину казалось, что его самого заменили роботом. Только этот глупый робот не в состоянии осознать собственную искусственность. Лишь редкие фантомные боли, как от потерянной конечности, иногда вспыхивали на подкорке сознания короткими, едва уловимыми воспоминаниями.
Весёлый Ликс, улыбающийся и сияющий как новогодняя елка.
Ликс обнимающий его и сочувствующий, когда Хёнджин переживал из-за волны хейта.
Плачущий от переизбытка эмоций Ликс на концерте.
Все они, эти образы, бередили свежую зияющую рану в душе Хенджина. И боль от этой раны он выплескивал на бумагу в мрачных оттенках и силуэтах. Порой это были лишь абстракции и незнакомые лица. Порой глаза Ëнбока тепло и доверчиво смотрели с тех набросков, разрывая сердце ещё сильнее.
Но самыми ужасными были картины на которых сквозь знакомые черты Енбока проступал новый образ. Более холодный, более идеальный, более равнодушный. Да, порой на своих набросках Хван обнаруживал лицо Нью-Ликса. Впрочем долго такие наброски не жили, быстро и с криком разрываемые в клочья. Не видеть в эти дни передышки железяку было благословением. И Хёнджин не мог позволить собственным фантазиям это испортить.
***
Все хорошее заканчивается, вы ведь знаете?
Настало время закончиться и его маленькой передышке. А значит, и время столкнуться опять с нежеланными эмоциями, что неизменно вызывал робот.
Хёнджин это знал наверняка. А потому готовился к грядущей тренировке с особым старанием, тщательно приводя мысли в порядок.
Конечно, без кровавого метода не обходилось. В последнее время точки от проколов покрывали руки и ноги Хенджина все более плотными узорами созвездий, увеличивая схожесть его тела с телом законченного наркомана. Впрочем, эта потребность причинять себе боль, чтобы быть хоть немного живым, в самом деле походила на наркотическую зависимость.
Коробочка с иглами давным давно перекочевала из полки в ванной в карман и уже не покидала хозяина.
***
Едва Хёнджин переступает порог студии, где должна проходить тренировка, как кошмар всех предшествовавших травме дней налетает на него и буквально выбивает почву из-под ног.
Металлическое чудовище в широких спортивных штанах и белой безразмерной футболке стремительно приближается к нему, не отрывая взгляда и не оставляя надежды, что просто хочет пройти мимо.
— Привет, Хёнджин, — произносит монстр голосом Енбоки, теплым и густым, точно мед, полным заботы и беспокойства, — Как твое самочувствие?
Хёнджин опускает заледеневшую мгновенно руку в карман, нервно нашаривает там заветную коробочку и стискивает ее до судороги в мелко трясущихся пальцах. Губы мгновенно пересыхают, по спине медленно и раздражающе стекает капля холодного пота. Обеспокоенные лица ребят позади острых плеч чудовища расплываются будто в объективе камеры со сбитым фокусом.
— Я просил не разговарить со мной вне камер. Никогда, — шипит сквозь зубы Хёнджин, чувствуя, как предательская влага снова застилает глаза.
Чертов металлолом в ответ мягко улыбается и произносит:
— Прости, Хёнджин, но я обладаю достаточно высокими настройками свободы воли, чтобы не слушаться твоих приказов. Если ты возьмёшь себя в руки и попробуешь быть более разумным, то поймёшь, что я не желаю зла ни тебе, ни другим мемберам. Я здесь лишь для того, чтобы облегчить вам работу. Чем раньше мы сможем наладить с тобой приемлемый контакт, тем эффективней будет наше сотрудничество.
От звуков этого голоса Хенджину хочется орать. Он не слышит слов, не понимает их смысла, он лишь хочет, чтобы монстр, призванный из его кошмаров, чтобы терзать его бедное сердце, заткнулся.
И он просит.
— Заткнись, — голос хрипнет и срывается на полушепот.
Чудовище же изображает на лице подобие недоумения и участия.
— Что, прости? — переспрашивает он, хотя Хёнджин прекрасно понимает, что его идеальный слух не мог не уловить сказанных слов.
Это все игра.
Игра на публику, чтобы выставить Хвана перед остальными придурком в очередной раз. Он успевает мельком об этом подумать, но слова срываются с губ раньше, чем мысли успевают оформиться в голове.
— Я сказал, заткни свой поганый рот! Не хочу чтобы ты со мной разговаривал! Ты чертово лицемерное чудовище! Меня от тебя тошнит! Мы никогда не сможем работать… Как ты там сказал? Эффективно? В жопу себе засунь свою эффективность!
— Хенджин, остынь, — вмешивается не кстати Чан, возникший вдруг рядом будто из ниоткуда и стиснувший плечо Хвана.
Тот в ответ нервно ведёт этим плечом, скидывая руку мембера и уходит с так и не начавшейся репетиции.
Снова скрывается в своей комнате.
Раз. Войти в ванную.
Два. Судорожно запереть дверь.
Три. Включить воду.
Четыре. Достать трясущимися побелевшими пальцами заветную коробочку.
Пять. Извлечь иглу.
Шесть. Почувствовать как напряжение уходит из мышц, вместе с кровью стекающей по узкой ладони…
