Какаши вновь сидел на дереве недалеко от академии, склонившись над порно-романом.
Пять дней назад он вернулся в деревню, до того взвинченный, что рисковал сорваться в любой момент. Три с половиной дня назад ему удалось (с огромным усилием и неистовой тревогой) состряпать отвратительное оправдание для отчета о миссии, бесцеремонно вывалянного в луже чернил и, как он надеялся, грязи на столе некоего административного работника по имени Умино Ирука.
Какаши нравилась эта игра. Ему нравилось быть в центре внимания Ируки, когда его голос трещал в воздухе, а лицо чуть ли не пылало от гнева. В тот момент не было никого и ничего. Не было ни миссии, ни штаба, ни людей, стоящих в очереди, чтобы сдать отчеты. Не было никаких призраков, которые постоянно преследовали Какаши, не было ни седьмой команды, не было шепотков за спиной об убийстве друзей или позоре Белого Клыка. Был только он, и был только Ирука, так близко, что сердце Какаши готово было пробить ребра. Он жаждал большего, лишь немного большего…
Ирука точно его ненавидел. Бесился каждый раз, когда видел эту нахальную рожу. Но он никогда не отказывал Какаши. Может, в глубине души, Ирука думал, что Хатаке уже давно сошел с ума, но это было неважно. Какаши точно знал, что с рассудком у него все в порядке, он просто не видел причин, почему ему стоит прекратить выводить из себя чунина, отказаться от единственной вещи, которая хоть на пару минут отвлекала его от вечного хаоса.
Два часа спустя Какаши был вызван в кабинет Цунаде для разбора полетов, в котором ему подробно описали, как его небольшая проблемка подрывала Коноху изнутри. Хокаге ругала его за то, что для расшифровки лишь одного его отчета требуется целый отдел криптографии, за то, что работникам после этого приходится платить больничные и отправлять в отпуск на реабилитацию. За его дурацкие формулировки, которые ставили под сомнение информацию, которую собирала Коноха. У Цунаде, как у Хокаге, не было ни времени, ни ресурсов, чтобы посвятить себя устному сбору отчетов Какаши после каждой миссии, что эта его проблема обострилась до такой степени, что в результате его способность выполнять миссии была поставлена под угрозу, и, таким образом, потенциально могла способствовать серьезному нарушению безопасности. О, и если у него были сомнения, нужно ли ей напоминать ему, что в Конохе было достаточно вопиющих нарушений безопасности, включая то, которое привело к смерти Сандайме?
Какаши опустил голову. На это он ничего не мог возразить.
Он не мог посмеяться над Хокаге под своей маской, пренебрежительно махая рукой в ответ на ее жалобы. Он не мог пробормотать что-то о просиживании штанов и спросить Цунаде, когда было ее последнее настоящее задание. Он не мог расправить плечи и позволить прозвищу «хладнокровный Какаши» ответить на вопрос, почему какой-то несчастный кабинетный работник должен принимать его дрянной отчет.
Он не мог признаться Цунаде, что зациклился на одном школьном учителе-чунине.
Поэтому он позволил запугать себя и пообещал приступить к работе.
И теперь, когда оставалось еще четыре дня до того, как он должен был вернуться к Цунаде и отчитаться о том, начал ли он работать над своей небольшой проблемкой, он обнаружил, что сидит на дереве за пределами Академии, на том самом, ветка которого уже прогнулась от его постоянного сидения, и откуда было удобно наблюдать за классом того самого упомянутого учителя.
Какая счастливая случайность, подумал он, когда нашел это место. И как неожиданно счастливая «случайность» стала происходить каждый последующий раз, когда он сидел в листве, притворяясь, что читает, притворяясь, что не наблюдает за Ирукой. Какаши знал, что это было жутко, но ему было все равно. У него было мало пороков, и каждое задание, которое он выполнял, могло стать для него последним. Если он мог наскрести хоть крупицу счастья, наблюдая, как учитель с горячей задницей орет на школьников весь день, он собирался заниматься этим хоть до конца жизни.
Он не мог представить, что в мире существует что-то, кроме его конца, что могло бы отвлечь его от вида тела Ируки. Этот момент доказал, что он ошибался, так как вместо того, чтобы с тоской смотреть в окно на учителя, склонившегося над своей работой, Какаши в отчаянии уставился на страницу своего романа. Это было жалко, последняя отчаянная попытка заставить свой мозг просто начать работать. Он был на самом дне, в тупике. Если бы было что-то еще, что он мог сделать, к кому бы еще Какаши мог обратиться за помощью, он бы так и сделал. Ирука был его последним прибежищем.
Был Тензо, его кохай. Тензо прошел с Какаши через многое, и у него был собственный багаж, которого хватило бы на целую жизнь. Какаши не мог свалить свои проблемы на Тензо, это было неправильно. Плюс, Тензо часто выполнял миссии АНБУ. Могли пройти месяцы, прежде чем у Какаши появится шанс увидеть его снова, а Хокаге наверняка оторвет Какаши голову за очередную задержку. Он мог спросить Гая… Гай, несомненно, обрадовался бы возможности помочь своему вечному сопернику. Громко, с энтузиазмом, без сомнения. И стоя на голове, чтобы вся деревня узнала об очередной неудаче Какаши.
Какаши поник от одной этой мысли.
Конечно, были и другие. Эбису, извращенец. Такого рода вещи могут быть его областью интересов, но Эбису также мог оказаться придурком и болтуном, и Какаши не мог представить, насколько будет уязвим с этим человеком. Была еще Куренай. Она, вероятно, не стала бы осуждать Какаши и, несомненно, помогла бы ему, если бы он попросил, но они никогда не были особенно близки и у них не было много общего, кроме общего ранга. Это может быть ужасно неловко. Также было известно, что она любила посплетничать и особенно распускала язык, как только выпивала бокал или три вина, а Бог свидетель, как сильно женщина любила вино.
Хотя основная причина, почему он не хотел просить помощи именно у Куренай крылась, конечно, в ее кроваво-красных глазах. Ему не нравилось видеть этот цвет больше, чем было необходимо.
Нет, единственным вариантом оставался Ирука, добрый школьный учитель. Если отбросить эгоистичные причины, по которым Какаши хотел быть рядом с этим человеком, Ирука, по логике вещей, подходил под все критерии. Больше просто никого не было. Все, что нужно было сделать Какаши, это попросить — и все, что нужно было сделать Ируке, это сказать «да».
Если Ирука отклонит его просьбу, надежд больше не останется.
Все знали, что Ирука в лучшем случае терпим к Какаши. В какой-то момент он, возможно, даже нейтрально относился к Копии, когда они были моложе.
Но те дни давно прошли. Теперь в теплых карих глазах Ируки, когда он смотрел на Какаши, был только холодный блеск.
Хотя Какаши сам виноват.
Он вздохнул и захлопнул книгу. Солнце окрасило мир в насыщенный золотистый оттенок, и Ируке скоро предстояло покинуть свой класс. Какаши знал, что Ирука всегда задерживался допоздна, чтобы проставить оценки и прибраться. Пришло время Какаши проверить на прочность собственные яйца. Пора навестить симпатичного сенсея, прежде чем он уйдет домой.
По крайней мере, прошлой ночью он проспал больше часа. Это помогло ему выглядеть немного менее похожим на активно разлагающийся труп.
***
Какаши не помнил, чтобы он задерживался в Академии дольше пары часов: ни в детстве, ни сейчас.
В последний раз он был здесь, чтобы встретиться со свежеиспеченной командой генинов, еще до того, как все пошло прахом.
Лучше не вспоминать.
В Академии ничего не изменилось — в этом не было необходимости. Тренировочные площадки были практически реликвиями, сохранившимися со времен детства, наверное, Хирузена. Они пережили войну, они пережили Кьюби, они пережили бесчисленные розыгрыши и попытки вандализма, совершенные против них детьми, слишком маленькими и слишком злыми, чтобы понять, почему в один момент у них были семьи, а в следующий их уже все называли сиротами.
Запах был таким же, как в его воспоминаниях, плюс-минус. Слабый запах пергамента, мела и чернил. И еще промышленного чистящего и дезинфицирующего средства, несомненно, необходимого, когда неуклюжие юные пальцы впервые учатся держать смертоносное оружие. Безошибочно узнаваемый мускус того ужасного века, когда физически дети уже превратились в подростков, но умственно оставались еще слишком малы, чтобы узнать о существовании дезодорантов.
Пол, сделанный из старого, дешевого дерева, скрипел под сандалиями Какаши. Мужчина слегка вздрогнул, когда почти бессознательно начал крадучись пробираться по коридору, вспоминая о первом уроке, который он познал за время своего пребывания в Академии: как пройти по скрипучему коридору, не издавая ни звука.
Какаши остановился на полпути по коридору, прекратив свои бесшумные движения, размышляя о первых днях в школе. Он никогда раньше не бывал в окружении такого количества детей. Они были его роста, их лица были такими же молодыми, как у него, крошечные ручки и ножки, как у него, но они были такими… бесполезными. Какаши было очень неловко находиться в их компании, быть смешанным с их когортой. Они были такими… такими визгливыми, липкими, вонючими, неуклюжими и болтливыми. Какие бы из них получились солдаты? Бесполезные. Жалкие.
***
Какаши не знал, почему у его отца было такое лицо, он только знал, что от этого у него внутри все переворачивалось. Такое же лицо было у сенсея Академии, когда Какаши сдавал свои домашние работы. То самое лицо, которое было у сенсея, когда Какаши отказывался играть с другими детьми на переменах, хотя и объяснял, что тренировки — лучшее использование его свободного времени. В любом случае, он был моложе и более продвинутым, чем они, да и дети не особо хотели, чтобы он с ними играл. Ну, за исключением того странного парня, Гая, но это было только потому, что отец Какаши попросил Гая стать его другом.
Он все еще не понимал, почему его отец так поступил, но знал, что спорить не стоит.
Под маской Какаши пожевал губу. Старые, поцарапанные часы в углу отцовского кабинета тикали-тикали-тикали без остановки, почти отдаваясь эхом в тишине, хотя и без того маленькая комната казалась еще меньше из-за ряда книжных шкафов из темного дерева. Какаши начал моргать, все быстрее и быстрее. Отец до сих пор читал свиток, его лоб наморщился еще сильнее. Желудок Какаши свело спазмом, глаза заслезились, маска, казалось, прилипла к лицу, сердце билось в груди, в пальцах, в висках…
— Какаши… — О! Какаши смог вздохнуть намного легче, когда его отец наконец заговорил. — Ты читал этот… свиток, который твой учитель прислал тебе домой?
Это могло быть уловкой. Или это урок? Какаши внимательно изучал лицо своего отца, его сердце снова упало в пятки, внутри него скапливался тяжелый груз. Лоб Белого Клыка все еще был нахмурен, уголки рта плотно сжаты. Его отец волновался! Это было бы неправильно, очень неправильно. Конечно же, Какаши не давал своему отцу повода для беспокойства, не так ли? Он преуспевал в изучении ниндзюцу, он был продвинутым в тайдзюцу, он мог каждый раз попадать кунаем точно в цель, он…
— Какаши? — голос Сакумо прорезался в сознании Какаши.
— Нет, сэр, я имею в виду, нет, отец, — быстро исправился Какаши, снова прикусив губу. Неосторожная ошибка. «Сэр» предназначалось для его начальников. Отцу не нравилось, когда его называли «сэр». — Было бы неправильно читать свиток, предназначенный для старшего офицера.
Но Сакумо не стал упрекать Какаши за оплошность.
— Ммм… — промычал он, все еще хмуря брови. Какаши попытался подавить то, как быстро колотилось его сердце под ребрами, когда его отец вздохнул, выпрямился в кресле и протянул бумагу Какаши. — Ты можешь почитать мне вслух, Какаши, мальчик мой?
Шиноби всегда должен быть храбрым. Он всегда должен подчиняться командам своего начальника, независимо от того, что у него внезапно пересохло во рту, независимо от того, как ему хотелось сбежать из кабинета собственного отца и спрятаться под кроватью со своим нинкеном.
Какаши ненавидел то, как дрожали его пальцы, когда они тянулись к свитку, который протягивал ему отец. Он думал, что это другие дети в школе были неловкими, но они никогда не трусили перед простым листом бумаги так, как он сейчас.
Его руки никогда не казались такими маленькими, такими жалкими, как в тот момент по сравнению с руками Белого Клыка.
***
— Есть ли причина, по которой вы сейчас находитесь в моем классе, Хатаке-сан?
Какаши очнулся от оцепенения. Он не осознавал, что ноги все еще несли его, и он не знал, что они приведут его туда, где ему нужно было быть, в последнее место, куда он хотел идти. Стоя в дверном проеме и заглядывая внутрь, Какаши опустил голову. Он не хотел видеть, как тело Ируки напрягается в его присутствии, челюсти сжимаются, губы растягиваются в невольную улыбку, сочащуюся холодной вежливостью и не отображающуюся в его глазах.
Он единственный.
Духи, помогите мне.
— Ирука-сенсей… — голос Какаши был чуть громче хрипа, но все же отдавался рикошетом, как гравий, в том месте его горла, где сердце встречалось с разумом. — Мне нужно… Мне нужно попросить вас кое о чем…
