***
— Итак, теперь, когда мы покончили с формальностями, я рассказываю о своем трагическом детстве, а ты копаешься в моей голове, чтобы убедиться, что я не сумасшедший? — Если хотите, — Яманака Эма, врач, назначенная Цунаде, казалось, нисколько не смутилась сарказму Какаши. — Но я предпочитаю работать не так. Терапия наиболее эффективна, когда вы способны самостоятельно обрабатывать эмоции и связанные с ними воспоминания. Есть способы справиться с этим, которые не предполагают, что я буду вторгаться в вашу голову или знать больше, чем вы хотите, чтобы я знала. — Хм, — Какаши хмыкнул, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. Больше он ничего не сказал. Ничуть не смутившись, Эма продолжила говорить. — Я считаю, что идеальным способом действий было бы снизить чувствительность к негативному заряду, который несут в себе ваши… проблемные воспоминания. Есть несколько методов, которые мы можем использовать для достижения этого; некоторые я нахожу более эффективными, чем другие. Не хотели бы вы сначала обсудить их? Снизить чувствительность. Перестать быть преследуемым. Внутренности Какаши сжались. Ему хотелось сказать что-нибудь едкое, скрежетать зубами и плеваться ядом до тех пор, пока Яманака не разрыдается и не согласится подписать распоряжение об отстранении Какаши от этой глупой затеи. Но это была не вина Эмы, что она получила приказ Цунаде попытаться очеловечить убийцу друзей. — Я не знаю… — пробормотал он наконец. В комнате не было окон. Когда он впервые вошел, Какаши почувствовал облегчение. Отсутствие окон означало меньше угроз, меньше точек входа, за которыми нужно было следить. Уменьшалась вероятность того, что его слабые места будут раскрыты. Теперь из-за отсутствия внешнего света комната казалась склепом. — Конечно, — мягко сказала Эма. Она была необычайно деликатна для обращения с человеком, убившем большее количество людей, чем можно представить. — Дайте мне знать, когда будете готовы. Остаток сеанса они просидели в тишине.***
— Не смей, — прошипел Ирука сквозь стиснутые зубы, — снова проделывать этот трюк. Хотя я рад, что моя печать оказалась для тебя эффективным инструментом, последнее, чего я хочу, — это чтобы ты слушал эту чушь, зачитанную моим голосом… — Мааа, сенсей, — лениво махнул рукой Какаши. — Ты такого низкого обо мне мнении. Если Ирука хотел ошибаться насчет гениальности серии «Ича-Ича», это было его прерогативой. Какаши, как только сможет прочитать ее самостоятельно, постарается объяснить этому человеку, насколько гениальными на самом деле были книги. Он определенно не лелеял тихий сон о том, как его голова лежит на коленях у Ируки, и он читает вслух сенсею свои любимые отрывки из «Невинности Ича-Ича». Нет, вовсе нет. Его внимание привлек клочок бумаги на полке позади Ируки. Там были два слова, написанные достаточно крупными буквами, чтобы Какаши мог прочитать их, прищурившись. Второе слово гласило «жалоба», но первое? Ясно, как божий день. — Эй, Ирука, что это… — Какаши прищурился сильнее. — Ши… ум? Выражение лица Ируки сменилось с разгневанного на растерянное. — Я… не знаю. Можешь прочитать по буквам? — Ш-У-М. — О, — сказал Ирука. — Ты имеешь в виду «шум». Почему… — он проследил за взглядом Какаши туда, где на полке лежал листок бумаги. Вздохнув, Ирука потер виски. — Да, это так. «Шум». И слово рядом с ним — «жалоба». Какаши гордо улыбнулся.***
Какаши не был уверен, сможет ли он ответить более чем одним словом или ворчанием на вопросы, которые продолжала задавать Эма-ниндзя-психолог. Однако он мог практически прочитать в её глазах отчет, который она напишет для хокаге с полным описанием его неподчинения. В конце концов, она перестала пытаться подсказывать ему. Они сидели в тишине до конца сеанса, уже во второй раз.***
Глаза Какаши были опущены на бумагу. Прошло несколько минут с тех пор, как Ирука попросил его что-то написать, а ему удалось нацарапать только букву «Т» и половину «Н». — Я не могу сделать это сегодня, Ирука. Ирука оторвался от своих записей. — Все в порядке. Возьми выходной. Какаши с облегчением приподнял бровь. — Правда? Убирая свои бумаги, Ирука сочувственно кивнул. — Нам всем порой нужен день наедине с собой. Спрыгнув с балкона Ируки, Какаши бросил последний взгляд на сенсея, размышляя, куда бы ему пойти. Его собственная квартира, пустая и лишенная какой-либо жизни, кроме его растения, казалась вообще неподходящим вариантом. Гай был на задании — вставал вопрос, кто же тогда защищает Ируку? Как бы то ни было, это также означало, что Какаши придется уничтожать тренировочную площадку 37 в одиночку. Команда генинов, которая будет после него эту самую площадку восстанавливать, без сомнения, принесет кровную клятву мести.***
Какаши не смог заставить себя заговорить на следующем сеансе с Эмой, но, по крайней мере, он больше не испытывал к ней активной ненависти. Если она и возражала против молчания, то тоже ничего не сказала.***
«Постоянный», это слово «постоянный». Я знаю это, я могу это сделать, просто пошевели своей чертовой рукой. П-О-С… Черт! Какаши уронил ручку. — Сенсей, я не… Я не вижу это слово, я… я… я просто… Я не могу. Не прямо сейчас… Я не могу. — Хорошо… хм, — Ирука мягко улыбнулся, откладывая карточку. — Может быть, тогда… как насчет того, чтобы написать несколько слов, которые ты уже хорошо знаешь? Какаши снова взял ручку. Он написал свое имя и имя Ируки рядышком шесть раз за час. С каждым разом его почерк становился все хуже. Когда он закончил, Ирука наклеил на лист наклейку с золотой звёздочкой. Той ночью Какаши спал, держа лист в руках.***
— Я не хочу забывать его. Эма подняла глаза. Это был первый раз, когда Какаши сказал больше двух слов за три сеанса. — Боюсь, я не совсем понимаю, Какаши-сан. Вы можете объяснить? Какаши не был в этом уверен. Но Эма не настаивала. Она просто продолжала тихо сидеть, терпеливо ожидая, пока Какаши соберет свои искаженные мысли во что-то стоящее, чтобы высказать их вслух. Просто скажи это уже. — Сакумо, — выпалил он. — Мой отец. Ты сказала, что хочешь уменьшить чувствительность воспоминаний, но я… не могу забыть его, — Какаши сглотнул, яростно моргая. — Я не хочу. — А, — Эма кивнула. — Понятно, спасибо, что рассказали мне. Какаши закрыл свой единственный глаз, готовясь к тому, что она неизбежно скажет. Вот дерьмо. Ему нужно идти. — Я прошу прощения за то, что тогда недостаточно подробно объяснила, — так же быстро его глаз распахнулся. Эма улыбалась, глядя на него в упор. — Снижение чувствительности просто означает уменьшение остроты отрицательных эмоций или заряда, связанного с некоторыми из этих воспоминаний. Это может даже дать вам больше доступа к другим воспоминаниям, которые у вас есть о нем, даже приятным. Мы просто хотим нейтрализовать тяжесть расстройства и избавить вас от компенсаций — действий, которые вы предпринимаете, чтобы справиться с дискомфортом. — О… — тихо сказал Какаши, уставившись на свои большие пальцы в перчатках. — Другие… воспоминания. Правда? — Это возможно, — сказала Эма, складывая руки. Ее ногти, длинные и накладные, были выкрашены в ярко-оранжевый цвет. Это был странно броский выбор для Яманаки. Сглотнув, Какаши облизнул губы под маской. — И… как ты это сделаешь? — Есть несколько способов, — нетерпеливо сказала Эма. — Позвольте мне объяснить…***
В качестве домашнего задания Ирука предложил Какаши попробовать записать несколько слов, не используя шаринган. Что ж, это смущает. Он принес работу, думая, что справился хорошо, но Ирука прочитал всего три слова в списке из десяти и уже выглядел смущенным. — Эм, Какаши? — он говорил мягко, явно стараясь не задеть самолюбие Какаши. — Я… извини, я не понимаю, что это такое, — он указал на слово. КАДАМРОН — Кардамон, — пробормотал Какаши, уставившись себе под ноги. — Ой! Теперь понял… Это хорошо, на самом деле. Это действительно хорошо. Какаши не стал утруждать себя ответом на очевидную ложь. Ирука все равно продолжал говорить. — Это означает, что теперь ты пишешь фонетически, ориентируясь на звук, а не просто угадываешь случайные буквы. С учетом контекста я бы смог понять, что это кардамон. Так что это было бы приемлемо в отчете или даже в списке покупок, потому что контекст подсказал бы мне, что это продукт питания или специи. Какаши задавался вопросом, настанет ли день, когда Ирука найдет что-то, что нельзя будет похвалить. — Вот, — Ирука вытащил свою красную ручку и аккуратно написал рядом со словом Какаши. — Это правильное написание, просто для справки. КАДАМРОН — Кардамон — Боги, когда же я перестану всё портить? — пробормотал Какаши, ссутулившись сильнее и обхватив себя руками. Ирука сделал паузу. — Не кори себя, Какаши. Это удивительно трудное слово. — Сенсей, прости меня за то, что я скажу сейчас, но ты говоришь бред. — Нет, я серьезно, — голос Ируки был бодрым, даже восторженным. — Разве ты не встречал людей, которые не могут произнести «кардамон»?» Вместо этого они говорят «кармамон» или просто заменяют слово синонимом. Какаши склонил голову набок, в нем шевельнулось отброшенное воспоминание. — Правда? — Правда. Как я уже сказал, это трудное слово. Продолжим? Какаши колебался. Ирука оторвал взгляд от страницы. — Какаши… — медленно начал он. — Ты знаком с термином «синоним», верно? Волосы на шее Какаши встали дыбом. — Конечно, знаком, — горячо огрызнулся он. — Ах, конечно. Прости меня. Готов написать еще что-нибудь? Какаши кивнул, беря ручку и следуя указаниям Ируки на полях. Через мгновение он снова сделал паузу. — Эмм… сенсей… Притворимся на мгновение, что я не знаю, что такое «синоним»?***
— То есть, ты хочешь сказать, что взмахнешь рукой, как добрая фея, и мои воспоминания исчезнут? Эма усмехнулась. — Это, конечно, можно и так назвать, но это не совсем корректно. Вы будете следить за моей рукой, сосредоточившись на неприятном воспоминании, и отрицательный заряд вокруг него должен ослабнуть, и думать о нем будет не так неприятно, — она сделала паузу. — Итак, как мы уже говорили, вы начнете с более мягкого воспоминания, с того, которое вас меньше беспокоит. Вы помните протокол, который мы обсуждали, да? У Какаши внезапно возникло воспоминание о Гае, о многочисленных миссиях и случаях, когда он махал рукой взад-вперед перед лицом Какаши во время «эпизода». — Конечно, — хмыкнул он. Эма подняла руку. Последней мыслью Какаши перед тем, как она начала двигаться, было это полный пиздец. Он ожидал, что терапия окажется бесполезной, так как, несмотря на вспышки гнева Цунаде, это была не первая его попытка. Третий отправлял его к мозгоправам ранее, в последней отчаянной попытке спасти человечность Гончей, которая закончилась катастрофическим провалом и последующим увольнением Какаши из АНБУ. Его единственный глаз следил за рукой Эмы. Терапевты, психологи и два каге — все они пытались заставить его заговорить. Они так и не поняли — Какаши не собирался с ними разговаривать. Говорить означало раскрывать секреты. Говорить означало раскрывать незащищенные части, как свои собственные, так и тех людей, которых он любил. Говорить означало иметь что-то стоящее того, чтобы сказать, и ни в одной части жизни Какаши не было ничего, чем можно было бы поделиться. Ни его неграмотностью, ни его детским высокомерием, ни его мертвыми друзьями, ни тем, что он нашел своего отца, павшего от своего собственного клинка. Ни юностью, проведенной на секретных операциях, совершая то, что должно было считаться военными преступлениями. Никто не верил, что он не хотел говорить. Ирука никогда не пытался заставить Какаши сказать что-то, чего он не хотел. Эма перестала двигать рукой. Какаши моргнул, на удивление почувствовав головокружение. — Сделай вдох, — её голос был ровным, успокаивающим. — Как ты себя чувствуешь? Ему нужно было подумать. В голове у него было странно мутно, когда он пытался вспомнить тот день, когда этот ужасный человек, репетитор, впервые ступил в поместье Хатаке. — По-другому… — признался Какаши, потирая бедра. Он не привык к этому. Он прекрасно контролировал себя и точно знал, как реагировать, когда сталкивался с вещами, которые ему не нравилось чувствовать. Но сейчас у него не получалось. — Когда ты сейчас вспоминаешь об учителе, который тебе не нравился, чувствуешь ли ты ту же степень гнева? Какаши прикусил губу, пытаясь разобраться в себе. — Мне… легче, — признал он. — Гнев ещё есть, но не такой… сильный. Эма выглядела довольной. — Это и есть терапия, — сказала она, снова поднимая руку. — Готов к следующему раунду? Пальцы Какаши сжали бедра. Улыбка Эмы исчезла, как и ее рука. — Нет, — он зарычал. — Нет… нет! Никогда больше! — руки взлетели к подлокотникам кресла, пальцы вцепились в них, едва сдерживая себя. — Это… это неправильно! Это чертовски неправильно, — прорычал он, вскакивая на ноги. — Этот ублюдок заслужил ненависть за то, как он обращался с ветеранами-шиноби. Героями войны. Пошла ты нахуй со своей терапией. С меня хватит! — он бросился через комнату к закрытой двери. Верная своему обучению, Эма не испугалась, она просто плавно прошла через комнату, как можно дальше от разъяренного джонина. Взявшись за дверную ручку, Какаши попытался открыть ее. Но его плечо не шевельнулось, рука не сжалась, запястье не повернулось. Щупальце чего-то, чего он жаждал достичь за пределами себя, разматывалось, его гнев превращался в крик. — Я не мог помочь… — услышал Какаши свой голос, слова неуклюже вырывались против его воли. — Он… он был болен… они бросили его. Я не мог… — его дыхание стало прерывистым, когда голос затих, а темно-каштановая дверь начала расплываться, когда что-то ужалило Какаши в глаз, что-то, чего он не чувствовал годами. Даже десятилетиями. Слезы. — Я понимаю, — голос Эмы позади него мягко разнесся по комнате. — Почему бы тебе не присесть, Какаши, и я принесу тебе воды? Рука Какаши соскользнула с дверной ручки, и он повернулся обратно в комнату. Краткий образ поместья Хатаке промелькнул в его голове.***
На следующем уроке Ирука объявил, что попросил продлить их план занятий на месяц, и он только что был одобрен хокаге. Еще один месяц почти ежедневных встреч с Ирукой. Какаши не смог сдержать улыбку на своем лице. Возможно, это было просто его воображение, но он мог поклясться, что Ирука тоже улыбался чуть шире.***
Опустившись на ветку, где, по мнению АНБУ, он был незаметен, Какаши ухмыльнулся раскрашенной маске. — Тензо, мой милый кохай. Добро пожаловать обратно в деревню. — Семпай, я бы очень хотел, чтобы ты не называл меня по имени, пока я в форме. Какаши проигнорировал его. — Помоги человеку, Тензо. Те булочки, которые ты любишь, с глазурью и орехами сверху. Продающиеся в пекарнях, напомни, как они называются? Если бы Тензо мог искоса посмотреть на Какаши через маску АНБУ, он бы так и сделал. — Ты имеешь в виду булочки с кардамоном? Усмехнувшись, Какаши щелкнул пальцами. — Точняк. Но я тут подумал, зачем ограничивать себя только булочками? Почему бы не попробовать синонимы или омонимы! И вместо булочек, почему бы не говорить рогалик, бублик или баранка? Подумай обо всех синонимах, которые ты пропустил в своей жизни. Тензо несколько мгновений молча смотрел на Какаши. — Иди отсюда, семпай, — наконец, он хмыкнул и спрыгнул с ветки.***
Какаши заколебался, держа ручку в руке ровно настолько, чтобы оставить струйки чернил на чистой странице. — Ирука-сенсей… — начал он. — Да, Какаши? — Ирука оторвал взгляд от бумаги, на которой что-то писал Какаши. Какаши прижал кончик ручки к бумаге, делая отступ. — Эта… дислексия… ты говоришь, что это заболевание? Кивнув, Ирука отложил бумагу. — Да. Я не большой эксперт, но я сделаю все, что в моих силах, если у тебя возникнут вопросы по этому поводу. Тошнотворное чувство скрутило и напрягло его желудок, когда он вспомнил о том дне, когда он сломался на диване Ируки, уставившись на стихотворение на старом, пожелтевшем куске пергамента. — Я… болен? Ируки выпучил глаза от шока. — Нет! — почти закричал чунин. — Нет, нет, нет, Какаши. Мне так жаль, что я недостаточно хорошо объяснил. Ты не болен, ни в малейшей степени. Твой мозг… он просто по-другому обрабатывает слова, вот и все. Какаши показалось, или рука Ируки действительно слегка потянулась к нему, прежде чем он отдернул её? — Многие люди с дислексией хорошо известны своей адаптивностью, креативностью, врожденным интеллектом в мире, который не был создан для них, — мягко продолжил Ирука. — Есть и положительные стороны. — Звучит так, будто ты пытаешься оправдать таких, как я, — хмыкнул Какаши, всё еще глядя в ту сторону, где дернулась рука Ируки. Тень веселья пробежала по лицу Ируки. — Скажи это Первому, — он открыто улыбнулся смущенному выражению лица Какаши. — Хотя у нас нет возможности узнать наверняка, среди нас, изучавших его записи, есть теория, что наш основатель был дислексиком. Этот человек прекрасно использовал писцов и секретарей… но он также оставил нам обширную коллекцию своих собственных заметок. — В самом деле? Ирука кивнул. — Да. Существует множество типичных признаков дислексии. Слова написаны фонетически или правильными буквами, но все они перепутаны. Целые абзацы написаны задом наперед или даже вверх ногами. Работы великолепны, по-настоящему красивы в своем предполагаемом выражении, но обычный человек не смог бы понять написанное, если бы не нашел время, чтобы, э-э, заглянуть под подноготную, как, я полагаю, ты любишь говорить, — сенсей приподнял одну бровь. — Первый был тактическим и политическим гением. Многое из того, чего он достиг за свою жизнь, — сейчас это просто сноски в истории, но чтобы достичь того, что он сделал, я считаю, нужно мыслить иначе, чем люди вокруг него, — Ирука понимающе улыбнулся, потирая свой шрам. — Ты уловил мою мысль, м? Сердце бешено колотилось, Какаши остро ощутил болезненный толчок под грудиной. — Я… понял…***
— Моя мать была поэтессой, — внезапно сказал Какаши. — Хорошей. Мой отец любил её. Эма склонила голову набок и опустила руку. Они готовились к очередному раунду терапии. Если она и была удивлена откровением Какаши, то хорошо это скрыла. — Ясно, — протянула она. — Спасибо, что поделился этим со мной. Какаши сглотнул. — Ты подозреваешь, что это могло повлиять на твое чтение, когда ты был моложе? Лак на кончиках ногтей Эмы начал облупляться. — Думаю, да… — прошептал он. Она кивнула, её плечи расслабились. — Не хочешь ли рассказать мне об этом подробнее, Какаши-сан?***
— Моя мать была поэтессой, — тихо сказал Какаши. Ирука удивленно поднял глаза. Он медленно отложил страницу, которую держал в руках. Какаши уже давно отказался от карточек со словами, поэтому Ирука стал записывать предложения на бумаге. — Она была хороша. Действительно хороша, по крайней мере, так мне сказал мой отец. — Ах, — улыбнулся Ирука. — Вот откуда ты это перенял. Выражение лица Какаши помрачнело. — Не надо, сенсей… — грубо начал он, но Ирука оборвал его. — Я не шучу, вовсе нет. Помнишь, я говорил, что у тебя потрясающий зрительный словарный запас, и что ты очень хорошо знаешь полевые знаки? Я не ошибся, это, вероятно, лучшее, что я когда-либо видел. Ты хорошо владеешь словами, Какаши, — Ирука сильно подчеркнул слово «хорошо». — Даже если это не в традиционном смысле. Это откуда-то взялось, если твоя мать была искусной поэтессой и умела обращаться со словами, у тебя, вероятно, больше таланта, чем ты думаешь. Какаши почувствовал, как в его голове шевельнулись сомнения, но сквозь них пробилось утверждение, что если Ирука так сказал, то это должно быть правдой.***
— Он нуждался в защите, — прошептал Какаши, уставившись на ужасные яркие ногти Эмы. Он не мог заставить себя посмотреть ей в лицо. — Кто-то должен был быть рядом с ним. — С твоим отцом? — спросила Эма, немного чересчур нетерпеливо. Она ничего не могла с собой поделать, предположил Какаши. Он не мог говорить о Сакумо или даже упоминать о нем. — С моим отцом, — подтвердил Какаши. Ярко-оранжевый лак на ногтях Эмы определенно облупился, и почти полностью сошел с кончиков. — И ты чувствуешь, что тебе нужно удержать всю боль, связанную с твоими воспоминаниями о нем, чтобы как-то защитить его? Какаши чувствовал, что она могла бы разрубить его надвое танто, и он все равно не почувствовал бы себя таким уязвимым, как после этого предложения. — Да, — прошептал он, когда в его сознании вспыхнул еще один образ комплекса Хатаке, запечатанного и заброшенного. Я никогда больше не смогу вернуться домой.***
Ируке было плохо. И он пытался это скрыть. — Хорошая работа, Какаши, — его улыбка, когда он читал предложения, которые продиктовал Какаши, была напряженной и тонкой, его глаза расширились и налились кровью. Какаши клялся, что у него было дежавю. Он видел этот взгляд у Ируки и раньше, несколько раз за столом миссии, и особенно заметно это было, когда он впервые зашел в класс Ируки, чтобы попросить о помощи… — Сенсей, — начал он медленно, осторожно. — С тобой всё в порядке? Ирука сжал челюсти, расправив плечи от дерзости слов джонина. — Да, Какаши. Я в порядке. Настала очередь Какаши вздохнуть. — Ирука, ты уже знаешь самую ужасную вещь обо мне, так что давай не будем валять дурака, м? Ирука сверкнул глазами, казалось, пытаясь собраться с силами, чтобы возразить. Это продолжалось едва ли мгновение, прежде чем он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. — Хорошо, — проворчал он, скрестив руки на груди. — Головная боль. Это имело смысл. Большинство шиноби страдали от болей того или иного рода, в зависимости от их работы. Работая с детьми и широкой общественностью, такой человек, как Ирука, был бы склонен к головным болям. — Тебе не обязательно было заниматься со мной сегодня вечером, сенсей. Даже если я всегда хочу тебя видеть. Ирука покачал головой и выглядел так, будто сразу пожалел об этом. — У тебя уроки. Нам нужно придерживаться… — он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, поморщившись при этом. Какаши мгновенно вскочил на ноги. — Где твои обезболивающие? Его борьба теперь была открытой, Ирука полностью отдался головной боли. Обхватив голову руками, он пробормотал какой-то невнятный ответ, в котором Какаши не смог уловить никакого смысла. — Прости? — Я сказал, они бесполезны, ясно! — рявкнул Ирука, вскидывая голову, широко раскрыв глаза и скривив губы в оскале. — Это всё из-за моей спины, только некоторые таблетки могут мне помочь, а эти бляди не прописывают мне больше нескольких… — он резко закрыл рот, вздохнул и закрыл глаза, потирая виски. — Простите мою вспыльчивость, Хатаке-сан. Я никогда хорошо с этим не справлялся, и у меня больше нет лекарств, которые могли бы что-то сделать. Ирука снова обратился к Хатаке-сану, но Какаши не смог найти в себе сил обидеться. Ируке было больно. Ирука страдал, и власть имущие больше не давали ему лекарств, которые могли бы облегчить его состояние. Ирука жмурил глаза, потирал лоб и терпел, сидя на своем деревянном полу напротив котацу, с трудом читая крошечные буквы, которые жгли ему глаза, и сдерживая животное желание выключить свет и зарыться в уютную постель. Ради Какаши. И его головная боль была из-за спины… — Шрам? — Да, — выдавил Ирука сквозь стиснутые челюсти, крепко зажмурив глаза. — Шрам затягивается. Вся деревня слышала сплетни, даже если сам Ирука высоко держал голову и отказывался комментировать этот вопрос. Он получил жизнь, полную страданий, за то, что спас своего ученика от своего лучшего друга. — Эй, — Какаши в мгновение ока оказался рядом с Ирукой, нежно взяв мужчину за локоть и подняв его на ноги, направляя к дивану. Ирука издал протестующий звук, но охотно последовал за Какаши, позволив себя усадить. — Позволь мне помочь тебе, Ирука. — Что? Усаживаясь позади сенсея, Какаши мог видеть сбоку растерянное и страдальческое выражение лица Ируки. Он положил руки на плечи Ируки, и Ирука немедленно наклонился вперед, уперев руки в собственные бедра. — Что ты… ты не обязан… — Тебе больно, — Какаши не доверял себе, поэтому решил больше ничего не говорить, когда провел руками по рубашке Ируки, немедленно придя в ужас. Ирука ничего не сказал, прикусив губу и впившись ногтями в бедра, когда Какаши начал надавливать большими пальцами на нежные мышцы спины Ируки. — Рубцовая ткань закрепилась повсюду, — пробормотал Какаши, удивленный и едва скрывающий свою ярость на ублюдка, который мог так поступить с Ирукой. Он легко прикасался к смуглой спине жесткими пальцами, которыми привык держать сталь оружия. Ад ждал бы Мизуки с распростертыми объятиями. — Да, — голос Ируки был резким, когда Какаши прижал ладонь к особенно чувствительному месту возле лопатки Ируки. — Большой… шрам… ооооооо! Какаши должен был послать за медиком. Он не должен был пытаться помочь Ируке. Его руки не были созданы для исцеления, только для причинения вреда. Если бы он послал за кем-нибудь другим, то никогда бы не узнал, что Ирука способен издавать такие греховные звуки. Он не стал бы сражаться в битве всей своей жизни, чтобы не дать жару скапливаться в паху, когда сенсей сильно подался навстречу прикосновениям Какаши, задыхаясь, когда узел, наконец, поддался, и мышца снова стала податливой под его большим пальцем. Он отчаянно пытался удержать свое тело от реакции, сосредоточившись на том факте, что Ируке было больно, и он делал это, чтобы облегчить страдания мужчины. Это не для меня. Он не для меня. — Ооооооо… — Ирука вздохнул, его щеки вспыхнули, когда еще одна нежная точка высвободилась под ловкими пальцами Какаши. — Какаши, вот здесь… хорошо… Ради всего святого… Почему, во имя всех святых, Какаши вообще подумал, что услышать Ича-Ича голосом Ируки — и к тому же впервые — было хорошей идеей? — Я сниму с тебя резинку для волос, Ирука, — услышал свой голос Какаши, хотя его мысли были совершенно в другом месте. — Если её оставить, она может стянуть кожу головы и усилить головную боль. Однако, прежде чем он успел пошевелиться, Ирука протянул руку и сам выдернул эту штуку, каштановые локоны рассыпались по его плечам и обрамили подбородок, когда он швырнул резинку через всю комнату. Какаши не смог удержаться от вздоха. Прикусив губу и пытаясь представить разочарованное лицо Цунаде, пальцы Какаши продолжили свои поиски. Найдя точку ограничения с левой стороны, узел в верхней мышце, он разминал и перекатывал ноющие точки, пытаясь сосредоточиться на боли в губе и зажмурив глаза, чтобы не видеть приятную реакцию Ируки. Не то чтобы отсутствие картинки перед глазами облегчало его испытание. Он никогда не видел Ируку без униформы, но под его пальцами в его сознании рисовалась картина тела Ируки, его мощных мышц спины от постоянного повторения базовых навыков и тренировок, которым обучали в академии. Волосы распущены и растрепаны… И это творило ужасные вещи с напрягшимся органом в штанах Какаши. Ну только, блять, не сейчас! Ирука захныкал, когда руки поднялись и помяли его шею. Какаши произнес безмолвную молитву благодарности за то, что у него был шаринган. Теперь он мог стать отшельником и жить чисто воспоминаниями о нём… об Ируке в его руках, теплом, восприимчивом, исцеляющем. — О… — Ирука едва не застонал. — О… ооооооо, черт, — он задохнулся, напрягся, и лопатки внезапно подскочили к ушам, прежде чем опустились, вновь расслабленные. Какаши немедленно отдернул руки, откидываясь назад так далеко, как только мог, чтобы позволить Ируке прислониться к спинке дивана. Бедняга, должно быть, боролся некоторое время. Он выглядел облегченным, но измученным. — Чувствуешь себя… лучше? — голос Какаши был грубым, его язык пульсировал в такт биению сердца и был горячим вместе с остальным дрожащим телом. — Спасибо, Какаши, — пробормотал Ирука с выражением абсолютной расслабленности на лице. — Чувствую себя намного лучше. Мы можем… — он безуспешно пытался держать оба глаза открытыми, что свидетельствовало о том, сколько энергии он потратил, борясь со своей болью. — продолжить… чтение. Какаши сжал руки в кулаки, поочередно сжимая каждое бедро, чтобы бороться со своим вставшим членом. Он молился, чтобы Ирука ничего не заметил. — Я думаю, тебе следует пойти спать, Ирука. — Хорошо, — голос Ируки становился все более невнятным, а его глаза закрывались все дольше и дольше. — Просто нужно… отдохнуть… глазам… секунду… И снова Какаши следовало немедленно встать. Ему следовало уйти, когда он увидел, что глаза Ируки закрылись, а голова откинулась на спинку дивана. Ему не следовало поднимать повязку на голове, обнажая шаринган, упиваясь выражением умиротворения, появившимся на лице Ируки, когда он погрузился в сон. Ему следовало уйти из квартиры, действительно следовало. Я никогда не учусь на ошибках, не так ли? Если бы он ушел, то никогда бы не узнал, каково это — когда Ирука бессознательно ворочается и еле слышно бормочет во сне. Если Ича-Ича была лишь первым этапом в сексуальной раскрепощенности Какаши, то это, это — тело Ируки, разгоряченное сном и полностью расслабленное, одна щека крепко прижата к груди Какаши, а рука обвита вокруг его талии — несомненно, было воплощением блаженства. Ирука издал тихий звук. Сердце Какаши чуть не разорвалось. — Тссс, — прошептал он. — Все в порядке. Когда Ирука еще сильнее прижался щекой к груди, поддерживающей его, и без того нежные внутренности Какаши заныли от мысли, что Ирука отреагировал на него, на его слова утешения еще большей близостью, еще большим желанием прикосновений. На прикосновения Какаши. Даже если это было только во сне. Будет же не больно, когда все закончится? Подняв одну руку, Какаши немного поколебался, прежде чем принять решение. Его рука медленно погладила затылок Ируки, погружаясь в шелковистые пряди волос сенсея. Это было ненастоящим. Ничего из этого не было реальным. Как только Ирука проснется, он будет оскорблен, унижен, они разрушат всё то общение, что у них было до этого. Но Какаши не мог упустить этот момент… не сейчас. Оторвав взгляд от лежащего на нем видения, он оглядел котацу в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его, вернуть в реальность и оторвать от мечты, которой было тело Ируки. Взгляд упал на заметки Ируки, которые всегда были на виду, и Какаши обнаружил, что читает их впервые, потрясенный тем, что не подумал об этом раньше. Успеваемость: отличная, быстрее среднего. Учащийся быстро реагирует на занятия в сочетании с терапией. Рекомендуемая выписка/возвращение к активной службе: через 1 неделю. Сердце Какаши застряло комом в горле. Он отдернул руку от волос Ируки, тело напряглось, когда холод снова проник в его внутренности. Конечно, его должны были выписать. В любом случае, срок продления почти закончился. Конечно, Ирука захотел бы избавиться от него. Какаши знал это с самого начала. Конечно, когда все закончится, будет очень больно. Но все изменилось. Теперь все было по-другому. Ирука видел самые слабые стороны Какаши, и не отказался от него. Захочет ли Ирука по-прежнему знать Какаши, не Хатаке-сана, а Какаши, когда он перестанет быть его студентом? Будет ли он думать, что Какаши достоин дружбы с ним? Будет ли он гордиться всем, чего Какаши достиг под его руководством? Ирука пошевелился. Теперь перед ним возникла проблема посерьезнее. Надежды Какаши на близость с Ирукой, на какие-либо отношения, кроме вражды в отделе миссий, были под угрозой. Если бы Ирука проснулся и обнаружил, что он спал на Какаши… и Какаши позволил ему… Какаши укусил себя за большой палец. Благодарный нинкен Булл сразу же появился без единого звука. Глаза бульдога быстро осмотрели происходящее, и он трижды лизнул себя в нос — код, благодаря которому он спрашивал, может ли он говорить. — Да, — прошептал Какаши. — Но тихо. Мне нужна твоя помощь, Булл. Ируке стало нехорошо. Он заснул на мне, и ему будет неловко, если он проснется и узнает об этом. Челюсти Булла задрожали. — Люди, люди… — пробормотал он, слегка покачав головой. Его мясистые губы задрожали от этого движения. — Что тебе от меня нужно? — Мне нужно, чтобы ты сел на диван с другой стороны от него. Я собираюсь прижать его к тебе, и мы притворимся, что он заснул на тебе, а ты, перевернувшись, разбудил его. Понял? — Итак, мы собираемся солгать твоему другу. Какаши вздрогнул. Ирука снова пошевелился. — Он не мой друг, Булл, — тихо сказал Какаши. — Но да… чтобы не смущать его. Ты в деле? Булл облизал щеки. — Я буду есть стейки месяц. — День. — Неделю. — Три дня, и ты можешь пропустить следующее купание. Булл фыркнул. — Договорились, — он забрался на диван рядом с Ирукой, удивительно проворно для такого крупного и вялого животного. Свернувшись калачиком вокруг сенсея, Булл кивнул. Закусив губу, Какаши положил руки на плечи Ируки. — Ладно, Булл. На счет три. Раз… два… Кстати, складки мы все равно помоем. Три! Как только Булл начал протестовать, Какаши толкнул Ируку на нинкена, прежде чем немедленно выполнить самое быстрое перемещающее дзюцу в своей жизни, переместившись так, чтобы казалось, будто он все это время сидел на полу. Глаза Ируки распахнулись, и он резко выпрямился, вертя головой по сторонам, пытаясь сориентироваться. — Что… что случилось? Сбитый с толку Ирука не должен был быть таким очаровательным. Какаши улыбнулся, подавляя чувство вины. — Доброе утро, сенсей, — он беспечно ухмыльнулся. — Как твоя головная боль? — Она прошла, спасибо… О, ты помассировал мне спину и избавил от нее, вау. Спасибо, я не могу поверить… — взгляд Ируки упал на Булла, сидевшего рядом с ним. — О боги, я заснул на Булле? Мне так жаль, Хат… Какаши, — Ирука потер затуманенные глаза, отчаянно моргая. — И Булл, мне так жаль! Это неправильно, и поэтому… Какаши, улыбаясь, его перебил. — Не стоит, сенсей. Я использовал его как подушку во многих миссиях. — Еще как, — проворчал Булл. — Я не могу поверить, что я так поступил! Это было дико непрофессионально с моей стороны, Хатаке-сан, я имею в виду Какаши-сан, то есть — боже! Я прошу прощения. Сейчас мы должны продолжать занятия, я поговорю с Хокаге и… — Но твоей голове стало лучше? Ирука замер. — Это… действительно так, — признался он, потирая затылок. — Головная боль прошла… Признаюсь, я удивлен. И очень благодарен. Я хожу на массаж, чтобы попытаться расслабить шрам, но они и близко не справляются настолько же хорошо. Какаши подумал, что у него подкосятся ноги от такого намека. Он помог Ируке, своими руками, которые режут, убивают, разрушают. И он сделал для Ируки то, что никто другой не смог бы… Он склонил голову набок, прищурив глаз. — Мааааа, прости меня, сенсей. Ты был в довольно плохой форме. Я счел за лучшее присмотреть за тобой. Ирука уставился себе под ноги. — Наверное, так и было, я даже не помню, чтобы Булл был здесь до того, как я уснул, — у Какаши внутри все оборвалось. Но Ирука только растерянно оглянулся на мужчину. — Ты беспокоился обо мне? Почему? — Мааааа… — Какаши не нашел, что сказать. Его взгляд упал на записи Ируки. — Значит, выписка через неделю? Замешательство Ируки рассеялось, его собственный взгляд упал на бумагу. — Ой! Да, конечно. Я хотел поговорить с тобой об этом сегодня, но… — он смущенно указал на свою голову. — Да, твои успехи превосходны. То, что ты смог прочитать эту страницу, является явным доказательством, так что да, мое мнение таково, что ты готов вернуться к работе, — Ирука выглядел задумчивым. — Если только ты не можешь придумать что-то еще, что могло бы тебе помешать, или что-то еще, с чем я мог бы тебе помочь? Идея, которую он вынашивал со времени предыдущей встречи с Эмой, возникла в голове Какаши. Вот здесь и появляются призраки. — Да, вообще-то, — тихо пробормотал он. — Есть кое-что, с чем мне могла бы понадобиться твоя помощь… Ирука кивнул. — Конечно. Что тебе от меня нужно?***
— Ты уверен, что хочешь этого, Какаши? Пристально вглядываясь вдаль, Какаши сжал челюсти, борясь с грызущим желанием сбежать, спрятаться, убежать подальше от этого места и позволить ему продолжать существовать только в его ночных кошмарах. — Да, — он говорил голосом, обычно приберегаемым для миссий, с непоколебимой уверенностью, которой у него не было. — Да, мне нужно это сделать. Ирука кивнул, облизнув губы, и повернулся обратно к дому перед ним. — И… ты уверен, что хочешь… чтобы я пошел с тобой? Не Гай, или психотерапевт, или… — Больше ни с кем, Ирука, — ногти Какаши впились в ладони. Он едва замечал боль из-за войны, бушевавшей в его сознании. Краем глаза он увидел, как Ирука повернулся, чтобы посмотреть на него, но постарался не видеть эмоции на лице сенсея. Он не хотел знать. — Хорошо… — прошептал Ирука. — Тогда пойдем, когда будешь готов. Вдалеке, за решеткой железных ворот, обрамляющих заросли ежевики, терпеливо стояло поместье Хатаке, ожидая возвращения своего хозяина. Подняв руки, Какаши медленно деактивировал печати, которые Минато-сенсей наложил десятилетия назад; ржавые петли ворот распахнулись, когда печати были сняты. — Ну что ж, — пробормотал Какаши. — Пойдем… Привет, мои старые призраки. Он судорожно вздохнул, когда его обдало зловещим холодом. Я дома.