Лексикон

Потребовалось всего несколько секунд, чтобы ржавые петли со скрипом ожили, ворота распахнулись навстречу тому, что Какаши так давно собирался оставить позади. И все же, несмотря на намерения Какаши, печать Минато-сенсея на территории не помешала жизни, заключенной внутри. Двор зарос, густо зарос ежевикой, кустами и высокой травой. Полевые цветы и плодоносящие кустарники пестрели красками на пышной зелени, которая давным-давно забралась в щели вымощенной булыжником дорожки, скрывая путь к входной двери колючими виноградными лозами. Лишь несколько голых, землистых участков все еще проглядывали тут и там, намекая на то, что когда-то было пешеходной тропой. Если бы не холодок, пробежавший по спине, Какаши, возможно, счел бы эту сцену почти красивой. — Какаши, — голос Ируки рядом с ним был полон беспокойства. Какаши не сомневался, что если бы он повернулся, то встретился бы с глазами, полными страха. — Ты уверен, что хочешь этого? — Я уверен, — солгал Какаши, глядя прямо перед собой на верхнюю часть двери поместья, выглядывающую из-за зарослей, собирая волю в кулак. — Мне нужно это сделать. Ирука вопросительно посмотрел на него, но кивнул. — И ты уверен… — он запнулся, колеблясь. — Ты уверен, что хочешь… чтобы я был здесь? Он явно проглотил незаданный вопрос «почему?» Прости меня, сенсей. Я просто хочу, чтобы ты узнал меня. — Я… — Какаши повернулся лицом к Ируке, его каменное выражение исчезло. Одинокий серый глаз безмолвно умолял. Мне нужно, чтобы ты был здесь, со мной, — вот что он пытался сказать. — Здесь все и началось, — пробормотал он, жалкое подобие правды плавало в нем. — Минато-сенсей был последним человеком, который был здесь со мной, и… Ирука, казалось, уловил что-то в намерениях Какаши. — Учитель, — он кивнул. Плечи Какаши поникли, освобожденные от бремени объяснений. — Да, — прошептал он, и в этом слове одна часть пыталась убедить себя, что так оно и было, а другая — умоляла оставить Ируку с ним. — Да. Рука Ируки неуверенно дернулась, как будто он хотел протянуть ее и предложить утешительное прикосновение, но, похоже, он передумал и позволил конечности повиснуть. — Тогда по одному шагу за раз. Я буду готов, когда будешь готов ты. Итак, Какаши двинулся вперед. Один, два, три шага через ворота в зелень. Затем, когда двор стал слишком густым, чтобы двигаться беспрепятственно, он остановился в ожидании. Ирука остановился рядом с ним, в нескольких шагах позади. Какаши очень хотелось, чтобы сенсей снова шагнул и оказался рядом с ним. Но Ирука этого не сделал или не захотел. Он оставался неподвижным в тишине, переводя взгляд с Какаши на открытые ворота, пока тишина не стала невыносимой. — Эм, Какаши? — Ирука нервно и вопросительно посмотрел на него. — Я жду Гая, — объяснил Какаши. Ирука сразу же почувствовал облегчение, а затем смутился. — О… о! Он… не придет. Какаши повернулся к Ируке, пристально глядя на него. — И никто другой тоже не придет! — быстро пролепетал Ирука. — Я имею в виду, это внеурочное занятие, и я подумал, ну, ты попросил меня, я не был уверен, нужен ли тебе кто-то еще, и… ну, тут только я! Сердце Какаши воспарило. — Значит, вы здесь как друг, сенсей? — спросил он более игриво, чем чувствовал на самом деле, пряча надежду под насмешливым смущением. Выражение лица Ируки стало серьезным. — Да, — тихо сказал он, глядя в сторону поместья. — Полагаю, так и есть. То, что Какаши не задохнулся, было маленьким подвигом, но Ирука, похоже, этого не заметил. — Когда ты был здесь в последний раз, Какаши? — В детстве, — закусив губу, Какаши вытащил из кармана брюк нож, достаточно длинный и острый, чтобы разрезать ежевику. — Я переехал в казармы чунинов, как только смог. Один яростный взмах клинком, и ежевика упала к их ногам. Он мог бы использовать дзюцу, чтобы расчистить путь. Это было бы быстрее, легче, но что-то внутри Какаши не хотело, чтобы это было быстро. Он не хотел, чтобы это было легко. — В детстве, — повторил Ирука ровным тоном, игнорируя разлетавшиеся листьев от удара Какаши. — Моё детство закончилось, когда я отсюда ушел, — пробормотал Какаши, пригибаясь под веткой, которая угрожала ударить его по лицу. — Это единственное место, где я когда-либо был ребенком. — И ты стал чунином в шесть лет? Остановившись с клинком в руке, Какаши повернулся лицом к Ируке. — Откуда ты узнал? Сразу после того, как он заговорил, его щеки вспыхнули от собственной глупости. Быть легендарным ниндзя означало, что подробности твоей жизни были общеизвестны. Статус хладнокровного Какаши как вундеркинда-убийцы был, пожалуй, одним из самых распространенных пропагандистских материалов Конохи. Армия из одного человека, жуткий маленький мальчик без лица, без семьи и с окровавленными руками. Ирука потер свой шрам. — Ты не преминул сказать мне об этом, когда я оспорил твое назначение седьмой команды на экзамены на чунина. Какаши отвел взгляд. — Верно, — пробормотал он, снова начиная прорубаться сквозь заросли. Они замолчали, медленно и неуклонно следуя сладкому запаху новой растительности и свежей гнили, который пропитывал воздух по мере того, как все больше и больше зелени падало на клинок Какаши. Он работал размеренно, остановившись только тогда, когда заметил, что шаги Ируки замерли позади него. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Ирука смотрит в сторону, туда, где была небольшая поляна; ковер из полевых цветов покачивался на ветру под раскидистым деревом, тяжелым от незрелых плодов. Какаши сглотнул. Именно здесь отец научил меня держать танто. Он повесил на то дерево мишень, в которую я впервые метнул кунай, и… я не стал ждать, пока он его уберет. Я чуть не попал ему в лицо, но он не рассердился на меня… он никогда не кричал, никогда. Дыхание сбилось, рука Какаши крепко сжала рукоять клинка, игнорируя внезапное ощущение липкости в ладони. Он не вспоминал об этом годами, или даже десятилетиями. Ни когда он бросал оружие, ни когда был в команде Минато-сенсея, ни за все те годы, что он носил призрак Сакумо в своем сознании. Психотерапевт Эма была права, когда говорила, что он, возможно, помнит больше, чем ему кажется. Боги… как много из тебя я забыл под всем этим? — Смотри! — раздался взволнованный голос Ируки, когда он указал на небольшой зеленый участок. — Земляника! Какаши завороженно наблюдал, как Ирука с безудержной радостью опустился на колени и начал срывать ягоду за ягодой прямо с кустика и отправлять в рот. Его улыбка стала только шире, яркой и ослепляющей, когда он смаковал сладость, растекающуюся по языку, сок окрашивал его губы в красный цвет. Так же быстро Ирука, казалось, вспомнил о серьезности ситуации. Его лицо посерьезнело, румянец вернулся, когда он бросил последнюю ягоду в заросли травы. — Я… собирал землянику со своим отцом, — смущенно объяснил он, потирая затылок. — А потом я брал с собой Наруто, чтобы сделать с ним то же самое… когда он был в деревне. Мы обычно готовили… Ах, неважно, — он покраснел, упираясь перепачканными соком пальцами в свои крепкие бедра, поднимаясь на ноги. — Прости меня за то, что я съел твои ягоды, Какаши. Но Какаши покачал головой, желая, чтобы Ирука съел как можно больше сладостей на участке. Подойдя к тому месту, где лежала брошенная ягода, он наклонился, поднял ее и вложил в руку Ируки. Кто-то здесь должен быть счастлив. — Ты можешь привести сюда Наруто в следующий раз, когда он будет в деревне, и нарвать столько ягод, сколько захочешь, сенсей, — мягко сказал Какаши, отрываясь от широко раскрытых глаз и розовых щек Ируки. Они не разговаривали, пока Какаши продолжал прокладывать им путь, капелька пота стекала по его затылку. Прошло меньше нескольких минут, прежде чем они уставились на огромные двери, украшенные замысловатыми знаками, выполненными руками, которых Какаши никогда не видел. Он должен был подумать, что они прекрасны. Ему захотелось нырнуть обратно в чащу. — Мы всегда можем вернуться в другой раз, Какаши. Это была заманчивая мысль. — Нет, — услышал он свой голос. — Мы не можем. Руки, казалось, двигались сами по себе, когда одна рука прижалась к темному дереву двери, а другая обхватила бронзовую ручку, теплую от солнца. Чакра хлынула в конструкции, и серия защитных заклинаний и ручных замков начала щелкать и скрипеть, пробуждаясь к жизни. Ах, так ты все еще помнишь меня спустя столько времени. — Пойдем, — пробормотал он, поворачивая ручку и толкая дверь. Закрыв глаза, он приготовился к тому, что может увидеть, переступив порог. Но, несмотря на всю его тщательную подготовку, было такое чувство, будто он никогда и не уходил. Какаши не был уверен, чего он ожидал, может быть, того, что мстительный дух спрыгнет со стен, выкрикивая проклятия, или, что еще хуже, у него случится еще один приступ паники на глазах у Ируки. Но, войдя в коридор, он не увидел… ничего. Только толстый слой осевшей пыли, запах затхлого воздуха и больше никакого давления в груди, из-за чего его легкие смогли наполниться воздухом впервые за многие века. Главный вход ведет прямо в холл, к которому ведет лестница. Кухня в той стороне, гостиная — в другой, с большим камином и… и… креслом отца… Какаши выронил клинок. Он со стуком упал на пол. Ирука вскрикнул от внезапного шума. — Мааааа, прости меня, сенсей, — Какаши подобрал клинок, вложил его в ножны и спрятал подальше, благодарный за то, что отвлекся от своих мыслей. — Неуклюжие пальцы. Ирука уставился в сводчатый потолок. Хотя его глаза сияли от великолепия, складка на лбу выдавала его недовольство. — О чем думаешь, Ирука-сенсей? Ирука покачал головой, поджав губы. — Ты не хочешь слышать мои мысли. Склонив голову набок, Какаши улыбнулся под маской. — Ну же, сенсей. Об этом судить мне, — он шагнул дальше в холл, в направлении лестницы. — Это… ну, ты жил здесь до того, как стал чунином? — Ирука нахмурил брови. — Тебе было пять лет, ты был один? Здесь больше никого не было… Какаши не ответил, предпочитая наблюдать, как Ирука кружит по залу, заглядывая в каждую комнату и проводя большим пальцем по слою пыли, скопившейся на полке. Он нахмурился, подняв лицо к потолку, оценивая необъятность комнаты, расстояние от стены до стены. Наконец заметив устремленный на него взгляд Какаши, выражение лица Ируки сразу же стало взволнованным, и он поспешно вытер пыльные пальцы о штаны. — То есть, я не хотел обидеть… Боже! Помимо своей воли, Какаши не смог сдержать легкой улыбки. — Сенсей, — усмехнулся он. — Не извиняйся. Рука Ируки потерла его шрам, затем потянула за резинку для волос, а затем сразу же вернулась к шраму. — Извини, извини. Я не хотел, чтобы все это касалось меня или моих глупых мыслей. Просто я слишком часто вижу это в деревне… дети сами по себе. Наруто рос в этой дерьмовой маленькой квартирке, Саске после всего случившегося продолжал жить в резиденции Учиха… Какаши прекрасно понимал, о чем речь. — Это слишком, — Ирука обхватил себя руками, покачиваясь на пятках. — Слишком много места для одного маленького человека, особенно с такими воспоминаниями. Это не помогает, а еще больше портит. Какаши засунул руки в карманы. — Я прекрасно справился сам, — Ирука просто тупо уставился на него. Какаши прикусил губу под маской. — Ладно, замечание принято. Он снова обратил свое внимание в направлении лестницы, остановившись и уставившись на стену. Что-то в этом было не так. Так было не всегда: пустое пространство, одинокий гвоздь, торчащий как попало. Должно быть, он стоял там какое-то время, достаточно долго, чтобы в голосе Ируки снова зазвучало беспокойство. — Какаши? Какаши нахмурился, глядя на стену, проводя пальцами по всему пустому пространству. — Здесь был портрет… — он зарычал, низко и растерянно. — Он был здесь. Почему его здесь нет? Там был апельсин, она держала апельсины…

***

Отец был так неподвижен. Он стоял на этом месте целую вечность. Какаши сказал бы, что несколько часов, но он и раньше ошибался насчет времени. В академии Какаши клялся, что сенсей бубнил буквально часами, но, взглянув на часы, понимал, что прошло всего несколько минут. Тем не менее, солнце уже начинало садиться, и Какаши подумал, что, возможно, всего лишь возможно, прошло много времени. И ни разу за все это время Сакумо не отвел взгляда от портрета, висевшего на стене. Безусловно, это была красивая картина, на которой были изображены мужчина и женщина. Но Какаши проголодался, и он съел остатки вчерашнего ужина на обед. Он мог бы попробовать готовить сам, поскольку в академии его учили, как готовить походный паек на костре, но он знал, что ему не разрешалось разводить огонь на их территории, и ему определенно не разрешалось пользоваться плитой в одиночку. Какаши сглотнул, собираясь с духом. — Отец? Сакумо сразу же ожил и с ревом бросился к источнику звука, его тело извивалось в воздухе со скоростью, о которой Какаши мог только мечтать. Приземлился на ноги с обнаженным танто, его глаза были широко раскрыты и выпучены, безумные, с красными и темными ободками, с расширенными зрачками, когда они искали источник шума. Только для того, чтобы увидеть, как его сын прижался к стене, съежившись от страха. Сакумо тут же рухнул, оружие со звоном упало на пол. — О боги, Какаши… Какаши, — колени Сакумо подогнулись, и он присел, схватившись руками за голову. — Прости, мне так… так жаль… Я не хотел тебя напугать. Боги, БОГИ. Я… я… У отца не должно было быть причин для сожалений. Отец не должен был стоять на коленях, хвататься за волосы, мотать головой туда-сюда. Какаши должен был быть храбрым и сам разжечь плиту. — Т-ты меня не пугал, отец, — голос Какаши был таким тихим, таким умоляющим, совсем не таким, как у настоящего воина, которым он страстно желал стать — Этого больше не повторится, — Сакумо резко вскочил на ноги и оторвал раму от стены, проволока, на которой она висела, лопнула. — Никогда больше, Какаши. Я обещаю. Никогда больше! Я справлюсь лучше, я буду… Я буду… Сакумо не видел, как Какаши в ужасе отпрянул, взлетая по лестнице, его длинные ноги перепрыгивали через две или даже три ступеньки за раз.

***

— Он снял его, — Какаши сглотнул, отрывая кончики пальцев от стены. — Он хотел его спрятать. — Минато? — Мой отец. — О… — тихо сказал Ирука. — Я… Ясно И так же быстро Какаши начал взлетать. Перепрыгивая через две, три ступеньки за раз, он помчался вверх точно так же, как Сакумо. — Какаши! — крикнул Ирука, его собственные ноги стучали по деревянным ступеням, не заботясь о скрытности. — Подожди!

***

Должен ли он последовать за отцом? Это казалось неправильным, но еще хуже было не делать этого. Какаши накачал чакру в ноги в тщетной попытке наверстать упущенное, но в его крошечное тело не могло соревноваться с Сакумо. Он мог только наблюдать, как его отец добежал до конца коридора и распахнул дверь своего кабинета, исчезнув внутри. Какаши едва добрался до дверного проема как раз вовремя, чтобы увидеть, как отец накинул тяжелую холщовую ткань на картину и засунул ее за одну из книжных полок. — Тут, — пробормотал Сакумо, придвигая еще одну полку, чтобы скрыть выглядывающий край холста. — Тут… тут! Прости, Чиё, любовь моя. Мне жаль. Я сделаю все самое лучшее для него… для тебя… Используя все приемы скрытности, которым он научился в академии, Какаши отпрянул раньше, чем его могли увидеть, и поспешил обратно по коридору в свою комнату, чтобы спрятаться под кроватью.

***

Ирука догнал Какаши перед запертой дверью, на полпути по коридору, на полпути к кабинету. Он ждал, ждал, пока Какаши отвернется от тяжелой деревянной двери. Ждал, что Какаши что-нибудь скажет, что его голос заполнит гнетущую тишину, воцарившуюся в поместье после стольких лет безлюдья. Но ничего не было сказано. Ирука был удивлен, обнаружив, что его язык отяжелел, что ему не хватает слов. Даже в самых напряженных ситуациях его неуклюжий язык выручал его, позволяя компании посмеяться за его счет. Но атмосфера была слишком напряженной даже для этого. — К-Какаши? — Это та самая комната, — сглотнул Какаши, покачиваясь на ногах. — Я нашел его здесь. Прикусив губу, Ирука неуверенно протянул одну руку, слегка зависнув над плечом Какаши. Какаши внезапно схватил его руку сокрушительной хваткой, крепко и непреклонно прижимая ее к изгибу своей шеи. — Прости, сенсей, — прохрипел он необычно хриплым голосом и крепко зажмурил незакрытый глаз, проводя большим пальцем по краю теплой ладони Ируки. — Прости, что привел тебя сюда, я… я только… — он умолк, последовательно зажмуривая и открывая глаза, его хватка ослабла, но он так и не смог полностью отпустить руку Ируки, поскольку прижимал ее к себе. — Какаши, — Ирука изо всех сил старался говорить мягко, укрощая свой язык, несмотря на мурашки, пробежавшие по его спине, когда мозолистые пальцы Какаши прошлись вверх и вниз по костлявой ладони. — Этого было слишком для одного дня, может быть, нам стоит уйти, вернуться в другой раз? Электричество пульсировало под кожей Ируки, когда рука Какаши попеременно сжимала и разжимала его пальцы. Что-то незнакомое закружилось внутри Ируки. Может, он сожалел о том, что пришел без Гая или другого сопровождающего? — Нет! — Какаши тут же отпустил руку Ируки; потеря контакта была почти такой же шокирующей, как и рукопожатие. — Нет… Прости, Ирука, — Какаши сразу же снова стал воплощением самообладания, покачав головой, и легкая улыбка стала видна под маской. — Мы не пойдем в эту комнату. Это… — он судорожно вздохнул. — … Не сегодня. Но я хотел бы сделать… одну вещь, — он повернулся и пошел дальше, оставив Ируку с таким чувством, будто у него не было другого выбора, кроме как следовать за ним. Их шаги гулко отдавались по твердому полу, совсем не похожему на скрип половиц в коридорах академии.

***

— Вот он, — Какаши почувствовал, что у него перехватило дыхание. — Его кабинет… Ирука ничего не сказал. Пытаясь дышать спокойно, Какаши медленно, уверенно поднял руки и надавил на дверь. Она беззвучно открылась, медленно открывая комнату, которую в течение многих лет Какаши видел только в своих воспоминаниях. Все было так, как он помнил. Полно книжных полок. Стол и стул. Лоскутное одеяло, небрежно брошенное в угол. Просто комната. — Он… намного меньше, чем я помню. Никаких спиртных напитков. Никаких секретов. Никаких одиноких маленьких мальчиков. Так почему же дрожь пробежала по спине Какаши, когда он переступил порог? — Картина… Он спрятал ее… — с колотящимся сердцем он бросился через комнату, Ирука следовал за ним по пятам. — Он спрятал ее. Где она? Отодвинув в сторону один шкаф, затем другой, книги загремели на полках, и Ирука быстро подпрыгнул, чтобы схватить и удержать их, прежде чем они опрокинутся. Какаши быстро нашел то, что искал. Опустившись на колени, он сорвал ткань с холста, поспешно разворачивая его, пока не увидел два лица, одно из которых могло быть его зеркалом. Ирука тихо ахнул. — О… это он и… это их свадебный портрет, — он опустился на колени рядом с Какаши, предлагая свое молчаливое утешение. — Должно быть, это было невероятно важно для него. Какаши подумал, что может задохнуться. — Так и было, — он провел большим пальцем сначала по мазкам на лице Сакумо, затем Чиё. — Он… обычно смотрел на него часами. Однажды ночью я напугал его, и он отреагировал так ярко… что спрятал его. Ирука прикусил губу. — Он и твоя мать… тогда это, должно быть, она, да? Поэтесса? Тихий выдох сорвался с губ Какаши. — Ты помнишь. Оставив портрет стоять у стены, Какаши поднялся на ноги. Он не ожидал, что запомнит картину, и не ожидал, что будет так много рассказывать о себе Ируке. Ируке не должно было казаться правильным знать так много о Какаши, о его самых уродливых и слабых моментов до лиц людей, которые подарили ему жизнь. Но это было так, и это заставило Какаши сильно пожалеть, что он не может знать Ируку так же хорошо. Но об этом он подумает в другой раз. Ему все еще нужно было кое-что сделать. Никакое количество чакры не могло успокоить трясущиеся руки Какаши. Почему-то казалось неправильным быть таким высоким, что ему не нужно было вытаскивать стул из-за стола отца и подтаскивать его к полке. На этот раз ему не нужно было взбираться наверх, чтобы попытаться завернуться в одеяло. Ему нужна была только одна рука, чтобы взять книгу отца. Ему нужна была только одна рука, но он все равно нес книгу двумя. Он мог сидеть в кресле и смотреть на стол, как раньше делал отец. Вот что ты чувствовал, сидя здесь, зная, что эти страницы — то, что она тебе оставила? На мгновение комната начала вращаться. Задыхаясь, Какаши вскинул голову. В одно мгновение Ирука оказался рядом с ним, его рука лежала на спинке стула. — Какаши, дыши. Первая страница — у Какаши перехватило дыхание, и он не смог сдержать тихий стон, сорвавшийся с языка, когда он вспомнил, как смотрел на эту страницу той ночью, так много лет назад. Тогда она была изношена и обесцвечена, и со временем тишина поместья проникла в нее еще больше. Бумага стала жесткой от неиспользования, по краям все те же разрывы и пятна от того, что Сакумо случайно размазал. Там были старые пятна от капель воды… Ой… Быстро моргнув, глаз Какаши нашел первую букву, затем целое слово, затем следующее, пока в его голове не сформировались предложения. Моему любимому Сакумо. Я посвящаю тебе свою жизнь и свои работы. Я люблю тебя, сейчас и навсегда, — Инузука Чиё — Я… — Какаши облизнул губы, его сердце бешено колотилось в груди. — Я могу это прочитать… Я могу это прочитать! — повернувшись, он не смог удержаться и схватил свободно свисающую руку Ируки, обернув ее вокруг себя, чтобы положить загорелые пальцы Ируки на пергамент. — Смотри, смотри, что здесь написано. «Я по-све-свя-щаю тебе свою жизнь и… и свои труды», — пробормотал Какаши, его голос затих, когда слова дошли до него. Ирука ничего не сказал, поскольку голос Какаши дрогнул. Возможно, ему нечего было на это ответить. Его пальцы начали подергиваться под хваткой Какаши. — Можно… я переверну страницу? Какаши смог только кивнуть. Медленно, методично Ирука вытащил руку из-под перчатки Какаши, взялся за край в том же пожелтевшем месте, где пальцы Сакумо прикасались к пергаменту годами, и перевернул страницу. Какаши хорошо знал это стихотворение. Это было то самое, которое он когда-то смог правильно рассказать Сакумо. Увидев его снова, он ожидал, что его сердце заколотится, дыхание участится, а комната вокруг него исчезнет. Но комната осталась. Пульс Какаши участился, но с этим можно было справиться. Его руки дрожали, но не настолько сильно, чтобы он не мог их контролировать. Давление в груди — было больно, но он знал, что так и будет. Столкнувшись лицом к лицу с этим, его старым домом, родиной стольких его призраков, было бы неправильно, если бы этого не произошло. Ему было неприятно признавать это, но, возможно, терапия все-таки сотворила свое волшебство. — О, вау… — выдохнул Ирука, оглядываясь через плечо. — Ты не шутил, когда сказал, что она хороша. Его плечи немного ослабили давление, и Какаши мягко улыбнулся сам себе. — Это то, что сказал мой отец. — Да, конечно. Ух ты, как же она смогла передать такие вещи, хотя… — прижимаясь всем телом к Какаши, чтобы поближе рассмотреть текст, Ирука осторожно протянул пальцы и коснулся страницы, его глаза сияли, когда он вникал в слова Чиё. Какаши едва мог дышать. Чувствуя тепло Ируки сквозь их одежду, он подумал, что его сердце могло бы биться ровно. — Посмотри на это, — взволнованно сказал Ирука, пробегая пальцами по строчкам рукописного текста. — Она использует здесь метафору, что она — солнце со своим светом, а твой отец… Резко остановившись, Ирука стиснул челюсти, отшатнулся назад, вырываясь. Какаши снова мог дышать, но он отдал бы каждый кусочек кислорода в своих легких, только бы Ирука снова прикоснулся к нему. Но у Ируки явно не было таких намерений. — Мне так жаль, Какаши. Я не хотел вторгаться во что-то настолько личное для тебя, я просто… Я просто… Пытаясь казаться непринужденным, Какаши прищурил глаз в улыбке. — Нет, нет, пожалуйста, сенсей. Ты можешь почитать, если хочешь. — Нет, нет, извини. Это не для меня, — Ирука облизнул губы, отступая еще на шаг. — Я здесь, если понадоблюсь тебе, Какаши. Я просто… осмотрюсь. Может быть, я присяду вот здесь, если ты не против, — он указал на угол, где лежало стеганое одеяло, которое, должно быть, было брошено туда случайно кем-то, кто пытался навести порядок много лет назад. То самое стеганое одеяло, которое Какаши оставил в этой комнате в детстве. — Да, — голос Какаши прозвучал хрипло от волнения. — Конечно… Ирука, — он вернулся к книге прежде, чем Ирука успел ответить. Однако Ирука не сразу отступил в угол, поскольку комната внезапно наполнилась жутким сиянием, создаваемым только светом масляной лампы, стоящей на полке рядом со столом. Какаши замкнулся в себе, ему не хватило смелости оглянуться и увидеть, как Ирука создает свет там, где его не было. Он, однако, бросил взгляд туда, где портрет был прислонен к стене. Точно так же, как она подарила свет тебе, нет? Какаши заставил себя вернуться к книге, лежащей перед ним. Чиё, Инузука Чиё тщательно записала каждое слово от руки, а это значит, что она, должно быть, сама сшила и переплела книгу. Это была странная идея для Какаши, который оплакивал стольких людей, чьи лица было бы невозможно забыть, и все же он не мог вызвать в воображении ни одно из её лиц, которое не было бы составлено из красок и мазков кисти. Что он мог прочитать великий труд, написанный мертвой женщиной, которая должна была быть так близка ему… но он не мог дотянуться до неё. Его единственным представлением о ней был нарисованный портрет, который его отец попытался похоронить, прежде чем Какаши смог даже осознать его значение. Страницу за страницей он тщательно просматривал книгу, впитывая её смысл и намерения, удивляясь самому себе за то, что смог расшифровать код, составленный из отдельных букв. Чиё глубоко любила, это было несомненно. Возможно, это было утешение, пришедшее на десятилетия позже, но Какаши почувствовал, как ранее неизвестная часть его самого разжимается и распадается на части при осознании того, что Сакумо не мог умереть, думая, что его не любят. Я люблю тебя. Тихий храп из угла вернул его к действительности. Ирука устроился в углу на старом одеяле Какаши и заснул. Понятное дело, подумал Какаши, его сердце забилось сильнее при виде Ируки в его старом одеяле, полностью умиротворенного. Взглянув в окно, он понял, что солнце начинает садиться, и оранжевые оттенки наполняют мир теплом. Я люблю тебя. Это пронизывало каждое слово, написанное в книге, каждая страница была пропитана эмоциями. Даже нечеткая нацарапанная строка или исправление были настолько красивыми, что у Какаши перехватило дыхание. Каково было бы получить такой подарок? Я люблю тебя. Какаши никогда не знал голоса своей матери. Он понятия не имел, каково было бы услышать, как она произносит эти слова. Но Сакумо знал. У Какаши не было сомнений, что его отец заново переживал свое драгоценное время с ней, когда читал эту книгу, что он слышал её голос в каждом слове. Снова и снова, ночь за ночью, не в силах оторваться. Сердце Какаши сжалось. Чего бы только не отдал его отец, чтобы еще раз услышать голос Чиё — своей жены. Я люблю тебя, сейчас и навсегда. Он оглянулся через плечо на спящего Ируку, забившегося в угол. Чего бы только сам Какаши не отдал, чтобы услышать такие слова от этого человека. Вздохнув, он оторвал взгляд от спящей фигуры, откидываясь на спинку стула. Оранжевое сияние заката быстро уступало место покрову ночи, и слова на странице были видны только благодаря мерцающему свету масляной лампы. Но и она, работавшая на топливе прошлых лет, тускнела. Если бы Какаши хотел продолжить, ему пришлось бы использовать читающую печать Ируки, чтобы помочь… Читающая печать Ируки… Я люблю тебя, сейчас и навсегда. Это была плохая идея. Это было неправильно. Этого не могло быть. Но действительно ли это было бы настолько неправильно? Неловкими пальцами Какаши выудил две части печати из кармана бронежилета, перелистывая книгу на самую первую страницу. Вернулся к посвящению Чиё. Одна половина печати на тексте, другая половина заправлена за повязку для защиты лба и прижата к уху. Эта часть была легкой. Эта часть была простой. Просто расставил кусочки головоломки по местам, именно там, где они должны были быть. Именно там, где им и положено быть. Словно по сигналу, в масляной лампе, казалось, одновременно кончился фитиль и запас топлива, заливая комнату вспышкой света, прежде чем испустить дух и оставить кабинет затемненным. Невозможно разглядеть мелкие детали. Невозможно прочитать текст. Наполнив руку чакрой, Какаши поколебался, прежде чем позволить ей преодолеть барьер между его кожей и бумажной биркой. Но только на мгновение. Я люблю тебя, — немедленно прочитала печать голосом Ируки. Голосом Ируки. Адское пламя не смогло бы удержать пальцы Какаши от того, чтобы снова провести концом печати по словам. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Он хотел убрать пальцы, встать, разбудить Ируку и покинуть поместье. Конечно, мужчине было бы удобнее спать дома, а не на заплесневелом одеяле в пустом доме. …Но, может быть, он мог бы услышать это еще раз? Я люблю тебя. Еще раз. Я люблю тебя. … Всего лишь еще один раз. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

***

Когда Ирука проснулся, пошатываясь, солнце уже полностью село, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, где он находится. Верно, он был в поместье Хатаке. Хатаке — нет, Какаши попросил его пойти с ним по возвращении в дом своего детства. Сначала Ирука был немного озадачен, но списал это на то, что он искал утешения у авторитетной фигуры. Какаши был не первым человеком, который опирался на него таким образом, и он не был бы последним. Ирука уже немного привык к этому. Коноха была деревней сирот, оставшихся после стольких войн. Он пришел к пониманию, что как преподаватель академии он был для многих единственной живой авторитетной фигурой, которую знали многие шиноби. Это создавало странную динамику: покрытые шрамами джонины и АНБУ, некоторые из которых были старше его, заходили в его класс в поисках слов одобрения или руки на плече. Подавив зевок и моргая в темноте, он посмотрел на Какаши, удивленный, что тот не заметил, как он проснулся. Через несколько мгновений Ирука понял, что Какаши снова и снова водит печатью по одной и той же странице. Должно быть, ему действительно нравится эта работа. Еще через несколько мгновений он понял, что это была даже не полная страница, а всего лишь одно предложение, и в движении руки Какаши чувствовалось неистовство. Он застрял? задумался Ирука. В его голове промелькнула мысль о возможности неисправности печати. Может, ему стоит пойти помочь Какаши. Ему было бы достаточно беглого взгляда, ничего навязчивого, и Какаши мог бы продолжить чтение. Сбросив с плеч заплесневелое одеяло и поднявшись на ноги, Ирука не пытался вести себя тихо, было неразумно пугать джонина. Но Какаши, казалось, погрузился в работу, не замечая, как Ирука заглядывает ему через плечо, щурясь, чтобы прочитать в отсутствие дневного света. «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя». Снова, и снова, и снова. Нахмурив брови, Ирука прикусил губу. Странно, это фраза, которая не должна быть проблемой для печати. Кроме того, я уверен, что после всех наших уроков он сможет это прочитать. Зачем ему нужна печать для этой фразы, всё, что она могла бы сделать, это прочитать её моим голосом. … Моим голосом. Ирука застыл. — Ох… — вздох сорвался с его губ от удивления, его тихий голос прозвучал громче рева в тишине комнаты. Голова Какаши резко повернулась, его глаза расширились от шока и ужаса. — Ох.