Лексикон

Из всех лиц, за которые, как ему казалось, он отдал бы все, чтобы увидеть их снова, Какаши смотрел сквозь жуткое сияние костра на то, по которому скучал больше всего. — Расскажи мне о своей жизни. Дрожь пробежала по его спине. Этот голос… так долго он существовал только в его снах, а чаще — в ночных кошмарах. И это было так реально. Точеные черты лица подчеркивались танцующим пламенем костра — каждая частичка его отца была такой же, какой Какаши сохранил в своих воспоминаниях. Он не мог оторвать глаз, а Сакумо смотрел на него в ответ с очень странным выражением, смесью горя и облегчения, сожаления и, что самое странное, любви. Потрясенный до глубины души, Какаши разрывался между желанием дотронуться до своего отца, чтобы подтвердить, что фигура рядом с ним была реальной, а не лихорадочным сном, возникшим в его предсмертные мгновения, и застывшим в страшном изумлении от подавляющей серьезности. От внезапного столкновения лицом к лицу с призраком Белого Клыка, который всю жизнь нес на себе груз ответственности. Он слишком часто думал о том, а что бы он сделал, вновь столкнувшись с отцом. Будучи озлобленным ребенком, утопающим в горе, он находил утешение в мыслях о мести; о криках ярости и жестокой драке, отчаянно пытаясь причинить ту же боль, которую он испытал, обнаружив бездыханное тело своего отца в их доме. С течением времени эти мысли превратились в мечты о том, как он сломается, извинится перед отцом, вымолит прощение. А еще позже он страстно желал возможности просто поздороваться с Сакумо в последний раз, увидеть нежную улыбку отца, пусть даже мимоходом. Спросить отца, заставил ли я тебя гордиться? Сказать отцу, что я люблю тебя. Я прощаю тебя. Он и представить себе не мог, что Сакумо будет его расспрашивать. — Расскажи мне о своей жизни. И, боги, Какаши сделал бы это, если бы знал, с чего начать. Если бы он мог обрести хоть какой-то контроль над своим языком. Сегодня кто-то умрет. Это было единственное, на чем он мог сосредоточиться всеми фибрами своего существа. Сегодняшний день не должен был пройти так. Он должен был пойти на свое первое настоящее свидание с Ирукой, то, чего он ждал с нетерпением последние полторы недели. Будь проклят этот красивый, разочаровывающий мужчина и его профессионализм, Ирука настоял, чтобы они подождали, пока Какаши официально не перестанет быть его учеником. Говорил что-то насчет того, чтобы не размывать отношения ученика и учителя и другую чепуху. Тем не менее, это не помешало Какаши поймать Ируку на том, что он слишком долго смотрел на него во время их последних занятий. Это также не помешало Какаши встретиться с Ирукой в академии после уроков и проводить его домой, воспользовавшись возможностью «случайно» коснуться тела Ируки, пряча румянец под маской. Это не помешало им заскочить на миску рамена перед занятиями, просто так, как они оба настаивали. И это совершенно точно не было свиданием. Последовавший за этим неловкий флирт и цитирование Какаши строк прямо из «Ича-Ича» заставили щеки Ируки вспыхнуть яростным румянцем, когда он поперхнулся лапшой. Теучи посмотрел на них и поиграл бровями. Черт бы побрал Теучи и его проницательность. Сегодня кто-то умрет. Всё пошло не так ещё за шесть дней до их свидания. Какаши был уверен, что Джирайя просто разгадал его любовную трагедию и именно поэтому прислал ему столько копий своих книг. Однако в процессе перебирания десяти имевшихся у него комплектов гражданской одежды для предстоящего ужина с Ирукой Какаши был прерван Шикамару, который неожиданно замолотил в дверь и потребовал показать все книги Ичи. — Там спрятан код, — пояснил Шикамару. — Ты единственный, у кого есть копии. Ты единственный, кто знает, что искать. Ему пришлось читать гребаную «Тактику» вслух Шикамару, сыну своего командира Шикаку. Но также, несмотря на выворачивающее желудок унижение, он позволил себе немного гордости и удивления, что вообще смог прочитать это вслух. Он понял, даже когда его глаза остекленели от желания оказаться где-нибудь в другом месте, что он мог бы повторить эти проклятые слова по памяти. Он слушал книгу, читаемую вслух голосом Ируки, столько раз, что неосознанно запомнил её. И это, возможно, было ключом к спасению Конохи. Что ж, Какаши не зря слыл гением. Но вся эта ситуация заставила его пожалеть, что он хоть немного научился читать. Сегодня кто-то умрет. У Конохи едва ли нашлась хотя бы парочка дней, чтобы подготовиться к вторжению настолько могущественного врага, что это вселило страх даже в сердце Какаши. Его вызвали на экстренную встречу с Годайме, чтобы подготовить какую-то стратегию обороны, черт возьми, да вообще любую стратегию обороны, учитывая, что деревня всё ещё не оправилась от вторжения Орочимару. Ему пришлось отправить птицу Ируке, прося прощение о переносе их свидания, и сказав, что он надеется, что у Ируки останутся приятные воспоминания об их совместном ужине у Ичираку, если случится худшее. Сегодня кто-то умрет. Какаши просто не ожидал, что это будет он. Однако, если бы кто-нибудь был там и спросил его, он бы без колебаний сказал, что сделал бы это снова. И снова. И снова. Он бы сделал это ради того, чтобы умер не Чоджи. Чтобы умер не Наруто. Чтобы умер не Ирука. Чтобы огромный летящей стержень, направленный в голову Ируки, вновь и вновь оказывался перехваченным рукой Какаши. Он сделал в своей жизни достаточно. Теперь главное, чтобы у оставшихся в живых нашлись силы бороться. Прости меня, сенсей. Я не собирался оставлять тебя вот так. — Расскажи мне о своей жизни, — услышал он голос Сакумо. С чего мне начать? И он с чего-то начал. Может быть, с начала, или, может, с середины? Ах, кто знает. Сидя здесь перед костром, Какаши был очарован отцом. Он будто вернулся в детство, судя по тому, как он рассказывал свою историю с рвением ребенка, пересказывающего истории о событиях школьного дня своим бедным родителям. Он так жаждал одобрения. Он жаждал просто быть услышанным. Через несколько секунд после того, как он закончил говорить, он понял, что ничего не сказал ни об Ируке, ни о его грамотности. Сакумо мгновение молчал, впитывая слова сына, его взгляд поровну разделялся между Какаши и огнем. — Слишком молодой, — наконец покачал он головой, глядя на танцующие языки пламени, и на его губах заиграл намек на грустную улыбку. — Мы оба. Все мы. Не этого я для тебя хотел, мой мальчик, — он замолчал, когда неровное дыхание отдалось в его груди. — Хотя уже не мальчик, ммм. Какаши едва мог говорить из-за комка, образовавшегося в его горле. — Я думал, что ненавижу тебя за то, что ты меня бросил, — его глаза закрылись, затем медленно открылись, когда он снова перевел взгляд на своего отца. — Я был так зол. Но потом… Я понял. Ты был прав, спасая свою команду. Ты сделал все, что мог. Ради Конохи. Ради всех нас, — он снова сглотнул. — Я… прощаю тебя. Сакумо смотрел прямо на него, старые морщины на его лице разгладились, глаза заблестели и быстро заморгали. — Я не ждал, что ты поймешь. Возможно, это больше, чем я заслуживаю, — он опустил взгляд, когда его голос начал прерываться. — Спасибо тебе, Какаши. Двое мужчин замолчали, может быть, под тяжестью прожитых жизней, а может быть, успокоенные потрескиванием открытого огня. Кончики пальцев Какаши опустились в карманы штанов; старые привычки не прошли даже после смерти. Он остановился, когда одна рука что-то задела. Маленький прямоугольник в кожаном переплете. Его сердце внезапно стало таким тяжелым, что готово было разорваться. — Я научился читать. Сакумо сразу поднял глаза. — Я думаю, это твое, — пальцы Какаши лишь слегка дрожали, когда он вытащил блокнот и протянул его отцу. — Ах, — Сакумо мягко улыбнулся, протягивая руку и забирая книжку у сына. — Даже не думал, что снова увижу это старье. Лицо Сакумо… В детстве Какаши думал, что он такой старый. Теперь, однако, они могли быть одного возраста. Или, может быть, Сакумо был даже помладше. Какаши не знал, сколько лет было его отцу, когда он умер. — Это было первое, что она мне подарила, — глаза Сакумо, его голос, все его существо были наполнены теплом, когда он переворачивал страницы. — Она еще не знала меня… поэтому сделала его в своем любимом цвете. Раньше мне не очень нравился оранжевый, но потом я полюбил его. Какаши сглотнул. — Тогда, — его голос откровенно дрожал. — Ты был… как я. Сакумо ответил без колебаний. — Да. У Какаши заныло в груди. — И записи — это твои и… её. Сакумо медленно моргнул. — Да. И её. — Она научила тебя, — Какаши едва мог говорить, но сдерживать слова было еще больнее. — Чиё — моя… мама. Это её почерк и… она научила тебя. — Научила, — настала очередь Сакумо закрыть глаза, его голос был мягким и печальным. — Когда она… покинула нас… Я не знал, как тебе помочь. — Я нашел её книгу, — Какаши уставился в огонь, не в силах вынести боль, любовь, страстное желание, открыто танцующие в глазах его отца, когда он перечитывал свои собственные записи. — Ты читал её вслух — ты делал это, чтобы не забыть, как это делается, не так ли? — Ты всегда был таким умным, — Сакумо перевернул еще одну страницу, его глаза затуманились, когда он пробежал по словам. — Такой молодой и такой умный… Но… — он покачал головой, поочередно сжимая и разжимая пальцы на блокноте. — Хотел бы я тогда знать, как стать тем, кто тебе нужен. Больше чем что либо. Это была… моя самая большая неудача. — Ты сделал всё, что мог, — Какаши больше не пытался сдерживать рыдания в горле. В конце концов, он был мертв. В этом больше не было необходимости. — Ты… ты так старался. Я видел… Хотя Сакумо был так же спокоен, как и всегда, слезы открыто катились по его щекам, когда он продолжал просматривать содержимое своей старой записной книжки. Возможно, ему просто было невыносимо смотреть на своего сына. — Но ты научился, — пробормотал он, и в его голосе зазвучала надежда. — Да, — прошептал Какаши. — Я нашел учителя. Его звали… зовут Ирука. Умино Ирука. Сакумо резко оторвал взгляд от блокнота, изучая лицо сына. — Ты любишь его. Какаши было так легко расколоть? Может быть, он всегда был таким, и именно так Ирука его раскусил. Может быть, теперь, после смерти, он бессознательно сбросил все свои маски и стены. Может быть, его отец все еще мог видеть его насквозь, как будто он был тем же пятилетним мальчиком, который пробирался по коридорам слишком большого дома, притворяясь, что читает книгу, которую держал вверх ногами. — Люблю, — Какаши потерял последние остатки самообладания, его голова упала на руки. Что могло бы случиться, наберись я смелости раньше. Если бы у меня был еще один день… — Ах, — голос Сакумо внезапно стал легким, почти… веселым под тяжестью их общего чистилища. — Тогда я надеюсь, ты будешь счастлив, Какаши. — Мы бы были, — Какаши медленно открыл глаза, уныло опустив руки. — Мы могли бы быть. — Ты будешь, — Сакумо открыто просиял, жестом показывая Какаши посмотреть вниз. — Похоже, твое время еще не пришло. Посмотрев вниз, Какаши широко раскрыл один глаз, увидев, что его тело окружил белый свет. Лихорадочно оглядевшись, он был поражен, обнаружив, что свет исходит… откуда-то? С неба? Было ли здесь небо? — Что… — Это было все, чего я когда-либо хотел для тебя, все, чего она когда-либо хотела. Чтобы ты был счастлив, — улыбка Сакумо стала искренней от облегчения, аура умиротворения распространилась по его телу, когда он протянул маленький оранжевый блокнот обратно сыну. — Спасибо, Какаши. Теперь я наконец-то могу увидеть твою маму.

***

Он был почти погребен под обломками. — Что за… Над холмами прокатились радостные крики — хороший знак для деревни. Действительно, очень хороший знак. Бегло осмотревшись вокруг, Какаши отметил для себя главное: не было боли. Не было тропинок. Других выживших поблизости тоже не было. Зато было огромное количество разрушенных зданий. Казалось, ещё чуть-чуть, и его бы точно придавило. Он понюхал воздух. Кровь где-то рядом с ним. Но никаких запахов тел… хотя много пыли. И разбитый бетон. Но этого следовало ожидать. Значит, все это было сном? Я просто потерял сознание? Он просканировал свое тело. Все цело, никакого серьезного дискомфорта или ощущения влажности, указывающего на кровотечение. Хорошо, хорошо. Тогда, вероятно, можно будет безопасно передвигаться и начинать выбираться из-под обломков. Вероятно, это был просто сон. Значимый и впечатляющий, конечно. Может быть, даже предсмертное состояние. Но всего лишь сон. Когда он начал двигаться, его пальцы что-то сжали. Он держал блокнот Сакумо. Легко объяснимо, неубедительно подумал он про себя, когда его сердце заколотилось. Он слышал о павших товарищах, которые тянулись к предметам утешения во время агонии. Только… он никогда не делал этого раньше, и у него определенно не хватило бы ни сил, ни возможностей дотянуться и вытащить эту штуку. Засунув блокнот обратно на его законное место в кармане брюк, он быстро поднялся на ноги и нашел устойчивое место, чтобы стоять, пока не закончит проверку. Его пальцы быстро нащупали зияющую дыру в рубашке, где лезвие Пейна пронзило его тело. Ткань была покрыта засохшей кровью, это объяснило бы запах. Но дойдя до кожи… Широко раскрыв глаза, он быстро обхватил себя руками за спину и нашел выходное отверстие в своем бронежилете. Только… его торс был полностью цел. Не было ни шрама. Ни раны. Вообще нигде никаких повреждений, как бы отчаянно он себя ни ощупывал. Никаких болей, указывающих на то, что здесь вообще была драка. Тогда… все это было по-настоящему… Еще один шанс. Обнаружив, что его запасы чакры, к счастью, полны, несмотря на последнее дзюцу, которое предположительно убило его, Какаши со всех ног бросился в направлении звука. В мгновение ока он взобрался на вершину холма и предстал перед тем, что, возможно, было самым прекрасным зрелищем, которое он когда-либо видел. Толпа ликующих горожан, все выкрикивали имя Наруто и восхваляли его героизм. Самого мальчика подняли в воздух, передавая по кругу поддерживающими руками. А на краю, в стороне от всей этой суматохи, стоял Умино Ирука, по щекам которого текли слезы, а улыбка сияла гордостью и обожанием при виде этого зрелища. Мы могли бы быть счастливы, подумал Какаши. Мы будем счастливы, решил он. Это было все, чего я когда-либо хотел для тебя, услышал он. Ирука услышал приближение Какаши прежде, чем тот успел его окликнуть. Мужчина застыл на месте, краска отхлынула от его лица, а глаза забегали вверх-вниз по телу Какаши, как будто он не доверял собственному зрению. Какаши застыл как вкопанный. Они стояли на месте, пока радостные возгласы Конохи не превратились в глухую пульсацию собственного сердца Какаши. Кровь тяжело стучала у него в ушах. До сегодняшнего дня он отдал бы все, чтобы снова увидеть своего отца. Сидя у костра с Сакумо, он отдал бы все, чтобы снова увидеть Ируку. Неужели Какаши ошибся? Стоя здесь, перед Ирукой, который выглядел так, словно увидел привидение, он чувствовал себя будто не своем месте. Наконец, к счастью, Ирука заговорил, покачиваясь на ногах. — Они сказали… — его голос был резким, глаза расширенными и напряженными. — Ты умер. Это было резкое заявление. Какаши думал, что смирился с этим, но от известия о своей безвременной кончине от другого человека у него перехватило дыхание. Совсем чуть-чуть. — Умер. Плечи Ируки напряглись, когда краска вернулась к его лицу, его челюсть сжалась, когда он обхватил себя руками. — Но… ты здесь. Придвинувшись ближе, Какаши захотел по привычке спрятать руки в карманы, сгорбиться и оградить себя от бушующего потока и покалывания под кожей. Но желание к Ируке разгорелось ярче. — Здесь. Кулаки Ируки сжались, а глаза зажмурились. — Но… ты умер… ты умер! Ты умер ради меня, — он постепенно терял контроль над своими словами, пока практически не начал кричать, мотая головой взад-вперед. — Черт возьми, Какаши! Ты не должен был этого делать! Какаши шагнул ближе, вытянув руку. — Ирука… С обиженным криком Ирука бросился на Какаши, размахивая кулаками. — Зачем, зачем, зачем ты это сделал? Я только что заполучил тебя, я только начал узнавать тебя, и ты умер, Какаши! Тебя не должно было здесь быть, ты… Ирука взвыл, рухнув на грудь Какаши, его кулаки слабо ударили по плечам джонина. — Ирука, — Какаши схватил сенсея за руки, успокаивая его, прежде чем заключить в сокрушительные объятия. — Я жив, — прошептал он. — Я… жив. Ирука мгновенно обмяк в объятиях мужчины, последние остатки хрупкой энергии покинули его тело. Какаши лихорадочно сдвинул защитную маску со лба, чтобы обнажить шаринган, отчаянно желая сохранить память об этом навсегда, и тихо промурлыкал Ируке на ухо, намереваясь утешить. Он был так поглощен моментом, так стремился утонуть во всем, что держало Ируку в его объятиях, что прошло некоторое время, прежде чем он осознал — плечи Ируки дрожали. — Ру? — обеспокоенно спросил Какаши, одной рукой потирая затылок учителя. — Ты… ты… — Ирука снова вцепился кулаками в жилет Какаши, яростно тряся головой в изгибе покрытого песком плеча Какаши. — Всё… Ты в порядке, мы в порядке. Все живы, кроме тебя… Я думал, ты… Он умолк со всхлипом, плотнее запахиваясь в грязный бронежилет. — Ирука… — Какаши осторожно взял сенсея за подбородок, слегка наклонив его голову. — Посмотри на меня. И Ирука посмотрел, охотно и почти без помощи бледной руки, обхватившей его лицо. Дыхание Какаши сбилось, когда он посмотрел в глубокие карие глаза, наполненные надеждой, благоговением и еще чем-то… что-то, что ощущалось как… Какаши не стал утруждать себя тем, чтобы стянуть маску, когда прильнул к чужим губам. Одна рука в перчатке легла Ируке на затылок и вплелась в густые шелковистые локоны. Ирука застыл от удивления, прежде чем немедленно отказаться от всякого сопротивления, позволяя своему телу полностью отдаться прикосновениям Какаши. Я люблю тебя. Пальцы внезапно схватили его за щеки, грубо срывая маску вниз, пока одна пара отчаянных, голодных губ не встретилась с другой. Я люблю тебя. Рука в волосах Ируки нашла мешающую резинку, без усилий сорвала её и позволила длинным прядям свободно рассыпаться, в то время как другая поглаживала широкую спину Ируки. Какаши наслаждался дрожью, пробегавшей по плечам Ируки, когда его пальцы сжимали и разжимали их с безудержным обожанием. Почему-то этого было так много, почти чересчур много, но в то же время Какаши знал, что ему никогда не будет достаточно. Он мог бы обладать этим вечно и все равно жаждал бы большего. Я люблю тебя. Он полностью отдался поцелую. Две половинки разделились в его теле, одинаково страстно желая погрузиться глубоко и грязно и излить всю свою потребность в Ируку, и в то же время желая отстраниться, убедиться, что с Ирукой все в порядке, позаботиться о мужчине. Смахнуть слезы с глаз и убедиться, что они больше никогда не запятнают его щеки. Прижаться к Ируке крепче, крепче, еще крепче, пока щемящая нежность в груди не взорвется. Я люблю тебя. Что-то убило весь момент — что-то — пальцы? Те же, что и раньше — только теперь они натягивали маску обратно? Но зачем Ируке это делать? Почему он хотел прервать это? — Черт! — закричал Ирука, отшатываясь и прикрывая одной рукой лицо Какаши, в то время как другая возилась со скользкой тканью. — Твое лицо, я не хотел показывать… Но Какаши схватил Ируку за запястья. — Пусть видят, — прорычал он, прикрыв глаза тяжелыми веками и обдав горячим дыханием губы Ируки, прежде чем притянуть учителя обратно для еще одного обжигающего поцелуя. Ему показалось, что, возможно, он почувствовал улыбку сенсея, всего на мгновение, прежде чем руки обхватили его голову и шею, притягивая еще крепче. Пожалуйста. Какаши не знал, почему он вдруг почувствовал необходимость помолиться чему-то, во что он даже не был уверен, что верит. Возможно, смерть, даже временная, сделала его мягким. Возможно, момент казался ему слишком хрупким, чтобы он мог по-настоящему его осознать. Пожалуйста, дай мне знак, что это реально. Пожалуйста, дай мне знать, что это не сон. Пожалуйста. — ИИИИИИИИИИИУ, ИРУКА-СЕНСЕЙ. Ирука замер, прежде чем испуганно застонать прямо в рот Какаши. В деревне был только один блондин, который мог так кричать. — ПОЧЕМУ ТЫ ЕГО ЦЕЛУЕШЬ? Какаши должен был просить конкретнее.