Натурой если только…
Суббота — любимый день недели для тех, кто работает 5/2. Будучи обычным учителем и получая небольшую зарплату, Настя не стремилась давать ученикам дополнительные занятия в виде репетиторства. Денег хватало, чтобы хорошо жить и не занимать у друзей очередную копейку, но и за душой ничего не оставалось, всё уходило быстро и только на необходимые нужды. Тратить два выходных, которые она сможет уделить себе, она не в силах. Укутавшись в плед, девушка сидела в гостиной в креслице напротив окна, рассматривала пять полностью раскрывшихся бутонов роз. Привыкнув к теплу и хорошему уходу, цветки быстро расцвели и наполнили квартиру своим медовым ароматом. Они были красивыми и баснословно дорогими, такими, что Смирнова никогда в жизни бы приняла такой подарок из рук в руки. — К.А., — произнесла полушёпотом Настя, прокручивая между пальцами замусоленную записку. Размышляла о том, кому мог принадлежать столь аккуратный, каллиграфический почерк, да и кому вообще понадобилось дарить такой подарок ей, учительнице средних классов? — Кащей, — ещё тише произнесла девушка, бросая взгляд на тумбу у телевизора, на которой стояла сумка. Где-то в боковом кармашке лежал паспорт, принадлежащий старшему брату ученика Смирновой. Хотелось ли ей тратить долгожданный выходной на очередной поход к Суворовым, чтобы увлечься разговором с Дилярой об «успехах» сына, расспросить Маратку о делах с английским и его друге Андрее, неловко потереться на пороге, перекидываясь бессмысленными фразами с Вовой? Это был бы замечательный вечер после тяжёлого рабочего дня, но использовать свой выходной не на себя, а на малознакомых людей, которые всё-таки не приходятся ей семьёй, не было смысла. Поднявшись с места, девушка тихой поступью вышла на кухню, выглянула в форточку, чтобы отвлечься от подступающих мыслей. Детская площадка не пустовала. Дети бегали из стороны в сторону и кидали друг в друга комочки снега, смеясь и победно крича каждый раз, когда «яблочко» попадало в цель. Вся территория площадки была усеяна кривыми и нелепыми снеговиками, их будто специально выставляли на показ, мол, смотрите, мой корявый снеговик выглядит ещё корявее, чем тот, что слева. Мамы и папы сидели на скамейках, наблюдали за детьми, некоторые из них поднимались и начинали забавлять ребёнка самостоятельно. Настя улыбнулась, вспоминая, как отец катал малышку на санках, нарочно создавая резкие повороты, чтобы любимая дочь полностью укутывалась в снежный покров, лепил с ней снеговиков, не таких уродливых, которые сейчас стояли во дворе, красивых, ровных, с вёдрышком на голове и морковкой на верхнем снежном шаре. Звонок в дверь раздался неожиданно, что не могло не напугать хозяйку. Та медленно проследовала в коридор, встала на носочки, вглядываясь в глазок. Замки зазвенели, Настя распахнула дверь, шумно выдыхая. Сердце колотилось в груди от недавнего испуга, а на лицо заползла недовольная маска. Глядя на свою соседку оценивающим взглядом, молодая преподавательница не могла не отметить, что на Маринке новый наряд. Конечно, он был свойственен всем её предыдущим костюмчикам, но в этот раз она превзошла саму себя. Тонкая леопардовая обтягивающая кофточка, прикрывала, кажется всё, но вот только не разрез выпячивающейся груди. Короткая юбочка, если этот кусок ткани можно так назвать, открывала обзор на длинные худые ноги, которые, кажется, напоминали модельные из женских журналов. — Настюх, — прохрипела Сидорова, поджимая губы, умоляюще посмотрела на соседку, живущую выше неё на один этаж, — Займи пять рублей. Я с получки отдам всё до копейки, и за прошлый раз тоже. «С получки», — подумала Смирнова и опустила голову вниз, проклиная собственные убеждения. Жалко было девчонку, ей же, наверное, всего двадцать пять, а она, вон — без семьи, родителей, мыкается по съёмным квартиркам, занимает, ссылаясь на то, что скоро обязательно вернёт. Маринка сдерживала обещание — отдавала всё до копейки, иногда даже с процентами, но понимая, каким именно образом она отрабатывала эти должные пять рублей, в горле вставал ком. Сынишка у неё маленький есть, пять недавно исполнилось. Оставляет его на соседке-старушке и уходит в ночную, отрабатывать, чтобы сынишка не слышал ничего, не дай бог не травмировал себе неокрепшую психику. Рука сама потянулась к кошельку и выудила оттуда две последние бумажки. Жалко её было, жалко. Дверь за соседкой захлопнулась, но Настя не спешила покинуть коридор, долго думала, как бы так быстро отделаться от паспорта и не просидеть весь день у гостеприимных Суворовых. Появилась идея — пойти в домашнем свитере, чтобы неловко стало раздеваться и уж точно не было возможности ступить дальше коридора. Натянув на себя джинсы и старую кофту, в которой даже дома не ходила, стала обуваться и утепляться в пальто и огромный шарф. Погода на улице была сказочной. Впервые за несколько недель ощущалось такое спокойствие, снежок немного подтаивал, и с деревьев стекали капли тающего льда. Солнце светило редко, по большей мере пряталось в тучах и совсем не грело. Первая половина дня, слышатся радостные крики детей с площадок, ворчливые рассказы старух, перемывающих косточки каждому прохожему, звуки проезжающих машин и скрип снега под подошвой. Свежий воздух был лучше любого отдыха и лекарства. Все проблемы и надуманные мысли улетучивались всё дальше с каждым вдохом кислорода. Тревожность наконец покинула обеспокоенное девичье тело, ненадолго, но стало легче. До нужного подъезда оставалось буквально пара шагов, но Смирнова не торопилась их преодолеть, остановилась у лавочки, покрытой тонким слоем льда, и устремила свой взгляд на пятиэтажный дом. Он не был новым, но и старым его точно не назовёшь, чем-то был похож на старинное здание, может, девятнадцатого века. Умеют же люди сделать такое «чудо». Обеспокоенность постепенно начала возвращаться в ласковую душу брюнетки. Что сказать? Как подступить? А может, стоило отдать документ Марату, чтобы лишний раз не беспокоить хозяев? И почему такая хорошая мысль пришла в голову так поздно? Наконец наступило время решительных действий. Резко выпустив воздух из лёгких, уверенным шагом направилась к дверям парадной. Что-то внутри подсказывало, что нужно просто почаще общаться с людьми и не проводить столько времени в одиночестве, может быть, тогда ей будет не в тягость делать обыденные вещи. Рука тянется к дверной ручке, твёрдо хватается за неё, и на этом всё. Дверь резко распахивается, будто кто-то внутри толкнул её ногой, а деревянная панель приходится по самому лбу, отдавая неприятной болью в виски. Глухой стон вырывается из девичьих уст, Настя отшатывается назад, судорожно накрывая новую гематому ладонью. Голова гудит и, кажется, что никаких серьёзных последствий не будет, но боль такая тупая и яркая, что от ругательств обойтись просто невозможно. Смирнова вскидывает подбородок, чтобы взглянуть в глаза обидчику, накричать на него, а кулаки и вовсе зачесались дать сдачи. Хмурые брови выпрямляются, и девичье лицо больше не выглядит таким озлобленным, когда понимает, кто сейчас стоит перед ней. Усмехающееся выражение лица мужчины было больше похоже на виноватое непонимание. Он сжал губы до такой степени, что те побелели. — Опять ты, — на одном дыхании проговорил он, вертя руками перед женским лицом, не зная, что делать. — Как быстро мы перешли на «ты»? Брюнетка убирает ладонь ото лба, позволяя нервозному Кириллу прикоснуться к ледяной коже. Движения получаются резкими и не совсем ловкими, а когда мужские пальцы надавливают на недавно образовавшуюся шишку, девушка морщится, резко отводя лицо. Мужчина молчит, рассматривает то, к чему привел короткий порыв злости, оглядывается по сторонам и нащупывает незаменимое средство для всех ранений такого типа — снег. Скатав его в небольшой комочек, прикладывает к разгоряченной коже. Смирнова в ту же секунду дёргается, недовольно шипит, но ей так и не удаётся вырываться из мужской хватки. — Он же грязный! Её действительно волновало сейчас качество прикладываемого холода, а не личность того, кто оказывает первую помощь? Она подумала об этом, но вывода никакого не вычленила, продолжила хмуриться попыткам Колмогорова разровнять образовавшиеся морщинки на девичьем лбу. Кусочек практически растаял и был выброшен в мелкий сугроб. — Даже не извинишься? — Настя топнула ножкой от переполняемой её злости и досады, готова была поднять тот валяющийся у дверей деревянный обломок ДСП и ударить об его туго мыслящую голову. Брови снова полезли на лоб, когда та услышала в свой адрес недобрую усмешку: — Ты за кого меня тут принимаешь? Я помог тебе, — Кирилл потянулся в карман и выудил из него потрёпанную пачку сигарет и спички. Вставив в рот сигарету, шмыгнул носом, — Не в первый раз, между прочим. Заразительный шёпот с хрипотцой, свойственной его голосу с подросткового возраста, заставил молодую преподавательницу немного сбить спесь и перестать поддаваться раздражающим мыслям. Почувствовав горький привкус табачного дыма на языке, брюнетка отшатнулась, не желая вдыхать прогорклый запах дешёвых сигарет. — Вообще-то, если бы не ты, то тебе не пришлось «помогать» мне, — думая, что уделала своего собеседника, укутанная по самое не хочу и выглядевшая как пингвин в многослойной одежде, Смирнова скрестила руки на груди, вскидывая подбородок вверх. — Если бы не я, то ты бы тут не стояла, — молодой человек плавно очертил девичий образ дымящей сигаретой, напоследок улыбнулся краешком губ и подмигнул. Самодовольство пропало, как и подобие усмешки. Преподавательница опустила голову, обдумывая его слова. Это означает, что она всё-таки ему что-то должна? — Я на счётчике? — фраза, вырвавшаяся сама по себе, кажется теперь не такой обыденной, какой брюнетка хотела её слышать, когда обдумывала и переваривала мысль. — На счётчике? Ты? — Мужчина залился наигранным смехом, отчего Смирнова почувствовала пробегающие по замёрзшей коже мурашки, которые предшествовали далеко не добрые последствия. — Ты опять несёшь какой-то бред. Вот скажи, — докуренная сигарета полетела вниз, упала на снег и потушилась о влажность тающего снега, — Что мне может дать училка? Денег у тебя нет, связей тоже. Натурой если только… но не интересно так быстро. Настя поморщилась на последней фразе, что не могло не ускользнуть от взгляда зеленовато-карих глаз. Потоптавшись с места на место, в голову пришла идея, звучащая так же плохо, как и задумка отправиться домой к Суворовым. — А ты с Вовой дружишь, да? — невинно протараторила та, переводя тему «беседы» на более безопасную. Новое русло разговора не было оценено Кащеем, отчего тот нервно заиграл желваками, прищуривая глаза. — Ты такая наивная, я прям не могу с тебя, — тот грязно сплюнул на землю и наклонил голову вбок, приближаясь к замершей Насте, испуганной до смерти девушке, — Дружим… да он мне как брат. — Отлично! Я не буду вдаваться в подробности ваших отношений, — начала она аккуратно, — Просто отдай ему это, — вытащив из сумки паспорт Суворова и, сунув его за пазуху кожаного плаща, оставила Кирилла и быстрым шагом направилась в сторону своего дома. — Я вам почтовый голубь? А? Мужчина не был таким нерасторопным, быстро нагнал петляющую девушку и схватил её за локоть, оттаскивая в свою сторону. Не удержавшись на ногах, та упала на мужскую грудь, цепляясь заледенелыми пальцами за воротник плаща. — Нет, — шепчет в страхе Настя и не может пошевелиться, обдаёт горячим дыханием оголённую мужскую шею, щекочет. Тот шмыгает носом, не подаёт виду, что ему приятна близость Смирновой. — Ладно, — Кирилл убирает документ во внутренний карман, помогает брюнетке встать на ноги, чуть придерживая под локти, — Придумаю я что-нибудь для тебя, как никак третий раз выручаю. Проводить? — он кивает в сторону четырёхэтажек, прячет ладони в карманах, шарится и снова достаёт сигареты.Он ничего ей не сделает, он не такой как все, другой. Настя и правда до одури наивна, кажется, готова повестись на любой «добрый» жест, поверит, может, даже в квартиру заведёт, чаем напоит. Был бы на месте Кирилла другой, то воспользовался бы в момент девичьей глупостью, но ей повезло. Колмогоров был тем ещё подонком, но рука бы не поднялась сделать больно девчонке, видел в ней что-то, что невооружённым взглядом заметить нельзя. Осталось всё-таки где-то под коркой «правильное» воспитание матери.
Добрели до подъезда быстро. Весь путь молчали, копались каждый в своих мыслях, изредка только перекидывались парой фраз, а потом возвращались к перевариванию слов друг друга. Настя стояла, засунув руки в карманы, не хотела уходить, да и болтать желания не было. Сигаретный дым, который казался ужасно противным, теперь не вызывал никаких эмоций, оставался лишь неприятный привкус на языке. «К.А.», — вдруг вспомнила брюнетка и подняла взор на мужчину, прищуривая глаза. Ну, конечно! Кирилл Александрович, как она сразу не догадалась? Осознание пришло быстро, но вот ответ на вопрос «зачем?» так и не нашёлся. Ведь это Настя должна ему что-то, а не он ей. А какие дорогие розы… да ещё и зимой. — Я могу задать вопрос? — Валяй. — Это ты оставил цветы в школе? — а что если это не он? Точно будет выглядеть глупо, и не оберётся колкостей в свою сторону. Может, она и не дочка известного в городе человека, но и дурнушкой не была. Ей никогда не дарили таких дорогих цветов. — Оценила всё-таки подгон, — довольная улыбка появилась на его лице, растянулась, как у чеширского кота. Кивнул, — Думал, не дошла до тебя моя весточка. На душе стало легче. Теперь не нужно было прокручивать в голове всех своих знакомых, учеников и их родителей. Кирилл подарил ей цветы, пришёл специально в школу, оставил записку. Зачем? — У тебя красивый почерк. Колмогоров снова кивнул, на его лице заиграла новая, неизвестная для Смирновой эмоция. Он не улыбался, не смеялся, не злился. Тепло, разливающееся в груди — вот, что точно описывает то, что Настя видит на мужском лице. Одно только такое замечание, и Кирилл словно снова погружается в детство, в родную квартирку на третьем этаже, вспоминает маму и её упрёки, часовая ругань как по расписанию, а после нелюбимое занятие — плавная роспись каждой буковки. — Ну, я пойду? — Да чеши уже. Штаб «универсама». Несколькими часами позже. Кожаный плащ летит на диван вместе с чёрным пиджаком. Кирилл садится на табуретку, прислушивается к ругани младших, усмехается с попыток старших притупить образовавшийся гамон. Турбо и Зима стояли в сторонке, наблюдали, не вмешивались — слово им никто не давал. Ткнув Кащея в плечо, Валера протягивает руку, пожимает, когда мужчина проделывает тоже самое. Вместе закуривают сигареты, молчат. — Вы думаете, что самые умные, что ли? — Суворов злился, готов был изойтись слюной, лишь бы объяснить младшим, что те не по понятиям поступили. Кричал, заставлял признать ошибки. Те молчали, пока в ход не пошли кулаки. Поднялся шум, свист вылетал из уст практически каждого. Не справлялся Вова. — Эй, скорлупа, — раздался хриплый голос Кащея, привлёкший внимание каждого из универсамовских, — Сорок кругов по полю бегом. Погуляете по морозу, потом обсудим ваши предложения, — на последнем слове кудрявый не удержался — издал усмешку. Все беспрекословно потянулись за верхней одеждой и направились в сторону выхода. Когда в помещении остались лишь только Кирилл и Вова, гнетущая тишина перестала быть такой мрачной. — Ниче-ниче, Вовчик, они тебя ещё примут. Не кисни. — Да я не, ничего, — молодой человек плюхнулся рядом со старшим и потянулся за сигаретами. — Поправим. — Как там дела с Киноплёнкой? Больше не бузят? Я там попытался уладить что-то, не знаю, помог или нет, — похлопав по влечу, Кащей натянуто улыбнулся, протягивая другу стопку. Осушил. — Путём всё. Вспомнив о просьбе Смирновой, брюнет потянулся к плащу, вытаскивая из внутреннего кармана удостоверение Суворова, кинул на стол и закусил квашеным огурцом. — Нашёл вот, возле дверей валялся. Русоволосый переменился в лице. Взял в руки свой паспорт и развернул, вглядываясь в свою фотографию, которая до умопомрачения ему не нравилась. — У дверей, говоришь? — Дело было нечисто. Не мог Кащей найти паспорт у дверей, не мог. Адидас помнил, как сам собственноручно подкладывал под рабочее место Анастасии Владимировны документ. Так как же так получилось, что не она вернула?