Гречишный мёд и кровь

Через пару минут Чимин пришёл в себя и увидел, что лежит в спальне Намджуна, а альфа сидел рядом и выглядел очень встревоженным. — Чимин, может, я вызову скорую? — Нет, со мной всё хорошо, — попробовал подняться Чимин, но альфа не позволил. — Нет, ты лучше полежи, — сказал Намджун и лёг рядом. — Родители сильно обиделись? — Хорошо же ты думаешь о людях, — хмыкнул Намджун и, притянув его к себе, добавил: — Тебе не передать словами, как я испугался. Расскажи, из-за чего ты так сильно переволновался. Может, у тебя есть какие-то проблемы? Я же могу помочь. Ощутив, как сильный страх, свернувшись в узел, буквально опалил его всего новой волной ужаса, ведь теперь, когда он узнал, что те самые охотники, которых Вонхо поклялся убить, родители Намджуна, у них даже не осталось самой малой надежды на будущее. Чимину совсем не хотелось говорить. И он положил руку на член Намджуна, сжал его: — Может, лучше мы потрахаемся? Мысль о том, чтобы на время раствориться в Чимине и наслаждаться его телом, забыв о боли, которую доставляет ему омега, так открыто показывая нежелание делиться проблемами или тем, что происходит в его жизни и семье, была слишком заманчивой. Но, всё же устояв, Намджун мягко и настойчиво отодвинул руку Чимина и улыбнулся: — Раз ты уже чувствуешь себя лучше, я думаю, нам следует присоединиться к моим родителям на кухне. Папа готовит свою фирменную тушёную свинину. Явно расстроившись, Чимин встал: — Ладно, ты сам пренебрёг мной. Пойдём. Но с Намджуном такие трюки не проходят, он, неожиданно сжав его в объятиях, прошептал: — Моё терпение на исходе, но ты всё равно ничего о себе не рассказываешь, так что не тебе следует обижаться, а мне. Но если ты улыбнёшься, я дам тебе ещё времени. Ты должен начать рассказывать о себе. Ты понял? Скорчив смешную гримасу, Чимин тут же получил щелбан от Намджуна по носу: — Играть с огнём опасно, тебя родители этому не учили? — Зато интересно, — показал ему язык омега и быстро выбежал в коридор, увернувшись от Намджуна, который чуть не схватил его за руку. Догнав его в коридоре, Намджун крепко поцеловав Чимина, прошептал: — Люблю тебя. Но я не знаю, сколько ещё продержусь. Не зная, что ответить, Чимин не придумал ничего лучше, чем быстро пойти вперёд. И когда он уже скрылся за дверями кухни, Намджун ощутил, как его сердце сжалось от боли. Он быстро пошёл следом за омегой, не хотел снова думать о их будущем, в конце концов, он уже сказал Чимину, что следующий шаг за ним и теперь он должен ждать. — Чимин, как ты себя чувствуешь? — спросил Шивон. — Всё хорошо, просто устал, вот и грохнулся в обморок. — Проблема в том, что он очень худой, — сказал Намджун, входя на кухню и обняв папу, подошёл к столу: — Я буду нарезать свинину. Дай и Чимину какое-то задание, но что-то полегче. Кстати, где отец? И эти двое? — Оказалось, что у нас совершенно пустой холодильник, и кроме свинины, больше ничего не оказалось, отец отправился за продуктами, так что пока, Чимин, ты можешь выйти на веранду и покататься на качели. У нас очень красивый сад. И кстати, с каких пор ты Джина и его жениха называешь «эти двое»? Они кстати поехали на твоей машине в больницу. — Вот чёрт, всё-таки Джин свалил. — Так, молодой человек, следи за своим языком. У Джина будет ребёнок, и у него в этой семье теперь особенный статус. Совершенно не зная, как ему вклиниться в этот разговор и ответить Шивону на его вопрос, Чимин только подумал: «Ну, конечно, солнечный сад это прям мечта для вампира». А услышав, что Шивон, перестав пререкаться с Намджуном, смотрит на него, ожидая ответ, Чимин наконец-то произнёс: — Нет, спасибо, я лучше побуду здесь, на улице очень жарко. Шивон улыбнулся: — У тебя такая красивая белая кожа, вижу, ты не любишь загорать, да? — Нет, не очень, если честно, — и подойдя к крану с водой, набрал полный стакан. Осушив его до дна, Чимин начал наблюдать за Намджуном и тем, как тот красиво нарезает свинину, кусочки были такими тонкими и так пахли кровью, что Кейлин с ужасом ощутил, как его клыки начали удлиняться. — Ой, и сливок нет. А Сын Хо, наверно, их точно не купит. Так, ладно, придётся мне сходить на рынок, — и Шивон, взяв стикер, написал ещё несколько пунктов. — Позвольте мне купить это. У меня начала болеть голова, и я бы купил таблеток. Услышав это, Намджун поднялся: — Так, Чимин, тогда, может, иди и полежи, я сам быстро съезжу, а когда всё будет готово, я тебя позову. — Нет, всё хорошо. Я схожу, — сказал Чимин и взял у Шивона листок. — Вот, возьми, — Шивон протянул ему несколько купюр. — Но смотри, если плохо себя чувствуешь, то оставайся дома. Такая забота для Чимина была слишком непривычной, и от неё он почувствовал, что ему не хватает воздуха, но взяв себя в руки, омега взял сумку и вышел: — Я скоро вернусь, не волнуйтесь. — Ты заметил? — повернулся к сыну Шивон. — Не знаю, что у него за родители, но он явно не привык к тому, чтобы его опекали и окружали заботой. Мне кажется, он очень одинокий. Интуиция папы и то, как он легко умел видеть другого человека насквозь порой, сильно пугали Намджуна, но сейчас он подошёл сзади и, крепко обняв его, сказал: — У Чимина много масок, и я ещё нескоро его разгадаю. Но всё же надеюсь, ты ошибаешься, одиночество причиняет боль, не хочу, чтобы он страдал. — Мой сын влюбился, разве это не прекрасно? — улыбнулся Шивон и вернулся к приготовлению соуса. — Любовь? — спросил Намджун. — Наверно, это она и есть, хотя в мечтах я представлял себе всё совершенно по-другому. — Расскажи, тебе полегчает, — сказал омега. — Нет, потом, — Намджун, закончив, сложил мясо на большую тарелку. — Это куда? — Оставь на столе. Вот, помоги мне с луком, — Шивон подвинул к нему тарелку и, достав платок из кармана, вытер слёзы. Намджун хотел улыбнуться, но, вдруг ощутив сильный запах лука, выругался: — Чёрт, этот лук слишком ядрёный. Смех наполнил светлую комнату, папа и сын, начав говорить о всяких мелочах, не почувствовали, как совсем рядом промелькнула тень госпожи судьбы, она, ухмыльнувшись своим мыслям и явно придумав очередной розыгрыш, достала большой блокнот и, записав туда что-то, ушла. Тем временем Чимин, купив продукты, встретил Сын Хён. Когда они приехали домой, Намджун и Шивон закончили чистить лук. Обрадовавшись, что всё из списка куплено, Шивон, раздав мужу и сыну задания, налил Чимину стакан сока: — Ты у нас и так сегодня хорошо потрудился, так что отдыхай. Намджун, глядя на этих двоих, не смог сдержать улыбки, он давно подозревал, что Нил очень любит омег, к младшему Джину он относился точно с таким же обожанием. И даже на его залёт отреагировал так, как будто залететь в двадцать это в порядке вещей. Позже когда вся семья собралась за одним столом Сын Хён спросил: — Кстати, Намджун, ты слышал, что Джиён объявился? — Нет. Но как раз Чимин очень интересовался тем, где он может быть. Я рад, что он жив. Так что он сейчас делает? Сын Хён, явно удивлённый, спросил: — Вы, как я понял, вообще газет не читаете? Четыре дня назад большая часть японской армии, решив, что раз они победили, оставили в Домсане только два отряда и поплыли в Японию. Как раз в это время Джиён напал и захватил город вместе с Чонгуком, которого японцы оставили во главе двух отрядов и поручили ему присматривать за городом. — Война уже проиграна, и эта победа уже не имеет значения, — проговорил Намджун. — Хотя я все равно восхищаюсь его упорством. — В общем, ты прав, но всё же Джиён молодец. Этой победой, хоть и кратковременной, он поднял дух всем американцам. — Возможно. Но, так или иначе, мы уже выиграли. Мир подписан две недели назад, — сказал Намджун и, налив виски, поднял тост: — Думаю, нужно выпить за здоровье Джиёна, я надеюсь, что его не обезглавят. Когда все выпили, Шивон с уверенностью сказал: — В том, что его жизни ничего не угрожает, я уверен на все сто. Японцам сейчас нужен такой человек, как Джиён, и на месте властей я бы сотрудничал с ним. — Хотел бы я знать, что сейчас делает Джиён. Наверняка держать осаду очень трудно, — вклинился в разговор Чимин. — Да, это точно, — поддержал Намджун, — но в любом случае я уверен, что очень скоро новости о Джиёне взорвут Чосон, да и наверно Японию тоже. — Разве это не лучший тост? — спросил Чимин. — Создай фан-клуб Джиёна, — съехидничал Джин. — Но вряд ли эта затея окончится чем-то хорошим. — А что, мне кажется это очень интересной идеей, — улыбнулся Чимин и поднял тост за бывшего канцлера Квон Джиёна. Город Домсан. Тёплый ветерок шевелил его отросшие волосы, и Джиён хотел уже погрузиться в сон, как вдруг раздался стук в дверь, а затем стражник вошёл: — Командующий, Чонгук отказался выпить лекарство, и сейчас у него поднялась температура. — Спасибо, отправляйся на пост, я им сам займусь, — сказал Джиён и, захватив плед, спустился вниз к камерам, в которых находились Чонгук и остальные пленники. Поскольку Чонгук обладал привилегированным положением, он занимал одиночную камеру, так что, зайдя внутрь, Джиён, совершенно не боясь того, что его кто-то увидит, провёл рукой по чёрным, слегка отросшим волосам омеги: — Почему же ты такой упрямец? — спросил мужчина, совершенно не надеясь получить ответ у омеги, сгорающего от сильного жара. Сделав глоток из чаши с лекарством, Джиён, наклонившись к Чонгуку, аккуратно влил жидкость омеге в рот. Когда чаша опустела, альфа, укутав их обоих пледом, лёг рядом со своим упрямым избранником, и чтобы сделать его своим, ему придётся хорошенько постараться. Двадцать пять лет назад. Две тысячи семдесят девятый год город Золотой Хёджон. Дым выедает глаза, и вокруг становится так темно и страшно, что, кажется, словно ты остался один на один с этой огненной стихией. Хотя почему кажется? Так и есть: все вампиры и люди, окружённые стеной огня, за которой находились люди императора Акихито Вильяма, императора Чон Харёна, уже были обречены на погибель. Золотой Хёджон не спасти. Как и сто тысяч людей тоже не воскресить. Нам Джу Хёк, найдя Хёну, Лухана, Вонхо и Тэхёна, велел остальным искать уцелевших, а потом спуститься в подземелье. Через несколько часов придя в назначенное место, Джу Хёк, повернувшись к Хёну, спросил: — Больше никто не уцелел? — его голос был очень тихим, но Хёну, который всегда понимал его с полуслова, едва заметно покачал головой, сил говорить не было совершенно. Хотя и вопрос Джу Хёка был чисто риторическим. В этом адском пекле однозначно больше никто не смог бы выжить, кроме вампиров, да и то их собратьям не всем удалось спастись. Столько лет проживая бок о бок с людьми, хотя, конечно, время от времени поедая их, новость о сотнях сгоревших приносила боль. Она, скапливаясь в одном месте, распространяла импульсы по всему телу. И как бы это ни было смешно, даже бессмертным вампирам может быть тяжело принимать, что их город пал, не выдержав натиска двух огромных армий японского императора Акихито и императора Чосона — Чон Харёна. Горячие слёзы потекли по щекам, и Лухан зарыдал, не боясь того презрения, с которым на него смотрел Хёну. Альфа тоже был убит горем, но не собирался лить слёзы, он ненавидел, когда это делали другие. Но заметив, как Джу Хёк нежно погладил омегу по голове и обнял его, прикусил себе язык. Джу Хёк был главой их клана и его отцом, и говорить ему, что плакать мерзко, смешно и так далее альфа не собирался. Он мог высмеять или высказать своё недовольство кому угодно, но только не Джу Хёку. Многие это знали, поэтому его мало кто уважал. Об этом альфа тоже был в курсе и отвечал тем же. Всё обдумав, Хёну подошёл к Джу Хёку и сказал: — Я хочу сейчас догнать их войско и уничтожить Чон Харёна. — Нет, — коротко бросил Нам . — Ты напрасно погибнешь, а нас и так мало. Нужно подождать и напасть, когда они начнут отстраивать город. — Откуда ты знаешь, что они будут восстанавливать эти развалины? — А ты так уверен, что город уничтожен дотла? — устремил на него взгляд Джу Хёк. — Разве ты не видел сотни зданий, вообще не тронутых огнём? Хёну скрипнул зубами, но спорить не стал, прекрасно понимая, что глава их клана прав. По напряжённой позе альфы Джу Хёк понял, тот уже признал своё поражение, но, тем не менее, он продолжил наступление: — Не слышу, Стивен. Молчишь? И правильно. — Замолчав, он всё же добавил: — Так вот, перед тем как бежать на врага с голыми руками, подумай хоть чуть-чуть. Я уважаю тебя, как своего первенца, но тебе нужно остыть. Ты понял меня? Когда Хёну кивнул, Джу Хёк обратился к вампирам: — Слушайте все, мы сейчас идём по туннелю до Долины ирисов, а потом летим в Ханян. Всё, идите вперёд. Две тысячи восьмидесятый год. Когда уничтоженный золотой город Хёджон был восстановлен людьми императора Чон Харёна, он, дав ему название Домсан, торжественно открыв его всему миру, назвал его своим величайшим творением. Многие люди, которых привезли из перенаселённого Ханяна, тут же объявили своего императора потомком богов и начали его прославлять. Хорошо, что это «стадо» так и не узнает, на скольких тысячах костей построен город Домсан. В ночь, когда в городе зажгли сотни лампочек, развесив их по многочисленным электрическим столбам, и жители пили, не смыкая глаз до утра, Джу Хёк сообщил, что собирается проникнуть в особняк императора и убить его сына и всю семью. Не всем в клане понравился план лидера, особенно Хёну был сильно не доволен. Когда Джу Хёк выслушал его претензии и замечания, он твёрдо заявил, пресекая дальнейшие дискуссии: — Я не собирался с вами советоваться или просить благословение. Решение уже принято. За старшего я оставляю Хёну, но надеюсь, я всё же вернусь не позже завтрашнего утра. Вскоре добравшись до главного дворца, построенного ещё вампирами полностью в американском стиле, Джу Хёк быстро нашёл спальню сына императора, не только потому что знал, как устроен дворец изнутри, но и благодаря слежке за обитателями особняка. Спальня маленького Чонгука, которому исполнился всего год, была покрашена в ярко-голубой цвет. Ребенок захныкал, пока негромко, но Нам Джу Хёк напрягся, ведь рядом с кроваткой была рация с няней, и если скоро придёт на крик ребёнка его живая няня, то ему придётся сбежать не солоно хлебавши. Но благо в особняке и на улице всё ещё продолжала играть музыка, все праздновали рождение сына императора. Подходя к кроватке, стоящей в центре комнаты, он отметил, что потолок был украшен огромным количеством золотых звёзд, а немного ниже были добавлены зелёная трава и весёлые зверюшки. На полу возле кроватки с младенцем было разбросано много подушек и игрушек, они служили украшением комнаты и превращали её в натуральную, очень уютную детскую. Но Джу Хёк пришёл сюда не для того, чтобы любоваться комнатой, боковым зрением отметив великолепие обстановки, он ухмыльнулся, представив, каково будет выражение лица у няни, когда она увидит, что в этот маленький рай, созданный для ребёнка проникла сама смерть. Но плач ребёнка стал громче. Быстро подойдя к кроватке, Нам замер, увидев, как ребёнок вдруг замолчал и, встретившись взглядом с вампиром, протянул к нему обе руки и звонко засмеялся. Улыбка тронула губы вампира, и он не смог совладать с собой: взял ребёнка и начал качать его на руках. Даже не заметив, как сильный и сладкий аромат детства — какао с молоком — пленил его навсегда. Не желая отпускать малыша, Нам пропустил миг, как скрипнула дверь и раздался голос мальчика: — Кто здесь? Я позову стражу! Но малыш, это мог быть только сын канцлера Квон У Сона, который уже с рождения сына императора стал его женихом, поэтому редко оставлял Чонгука одного. Но Джу Хёк совершенно забыл об этом малыше, поэтому, схватив его за загривок, он другой рукой закрыл дверь и, наклонившись, прошептал: — Перед тем как я убью тебя, мне следует поблагодарить тебя за новое тело. Украв его, он, вернувшись к вампирам, рассказал о своём плане: сблизиться с семьями помощника президента и императора Чосона, а затем убить их всех до последнего человека в клане. Позже переместившись в тело маленького Джиёна, альфа вернулся во дворец и стал жить под именем сына канцлера — Квон Джиён. Две тысячи сто четвертый год. Домсан. Очнувшись Чонгук, заметив, что рядом с ним Джиён, крепче обняв альфу, вдохнул его запах терпкого красного вина. Наслаждаясь этой минутной, близостью со своим бывшим женихом, Чонгуку не хотелось, чтобы он просыпался и они снова стали врагами, кем они и являются сейчас. Но сейчас удача была явно на стороне омеги, потому что Джиён спал очень крепко и Чонгук смог ещё обнимать своего альфу очень долго. Когда же альфа открыл глаза, Чонгук уже разомкнул сильные объятия Джиён и сидел рядом на старой, разваленной, скрипучей койке с тем самым, так ему ненавистным выражением упрямства и превосходства. — Доброе утро, как себя чувствует мой жених? — улыбнулся альфа. — Ты, наверно, имел в виду пленник? — Разве женитьба и плен не одно и то же? — не оставшись в долгу, улыбнулся Джиён. Но когда вошёл стражник и принёс донесение, от улыбки на лице альфы не осталось и следа. Прекрасно понимая, о чём эта новость, Чонгук наоборот воодушевился: — Что, японцы настолько близко, как и моя свобода? Джиён велел принести еды и, улыбнувшись, посмотрел Чонгуку прямо в глаза: — Думаю, до прибытия англичан и бесславного конца моей осады я могу позавтракать с моим истинным в последний раз? — За это я бы даже выпил с тобой бокал вина. — Всё для тебя, — сказал Джиён и подошёл к шкафу, достал бутылку, которую он припрятал на особый случай. Разлив по бокалам ароматно пахнущую жидкость и увидев, как Чонгук полной грудью вдохнул его запах, улыбнулся: — Я всегда пью только за тебя. Но Чонгук, вылив вино на пол, сказал: — Надеюсь, тебе вколют инъекцию яда. Это не так страшно, как электрический стул или повешение. — Он говорил этот бред и не верил, не хотел даже верить, что всё это действительно ожидает его альфу. Джиён же, как всегда читая Чонгука как раскрытую книгу, улыбнулся: — Я планирую умереть в бою, — и, подняв бокал, Джиён осушил его до дна.