Гречишный мёд и кровь

Поднимаясь по ступенькам, Ёнгук впервые ощущал, как стены любимого «Raven tower», являющегося главным офисом преступного синдиката «Вороны», сжимаются, готовясь раздавить, стереть в чёртов порошок. Зайдя в кабинет, альфа увидел человека, которого, он в это свято верил, больше никогда не увидит. Этот урод сидел на стуле в окружении охраны из шести человек и улыбался. Отцом этого человека Ёнгук никогда не называл, ведь при дворе короля не всем везёт с местом рождения и родителями, было слишком много правил. Оплата за их нарушение была непомерной. Она украла его детство. До этого момента Ёнгук был уверен, что проклятые семь лет жизни в замке давно забыл. Но как оказалось, это далеко не так. Своим появлением император Японии Акиито с лёгкостью это доказал. Целую минуту, молча, не проронив ни слова, разглядывал императора не только его сын. Чувствуя на себе ответный, пронизывающий, как холодный ветер, взгляд таких же, как и у него, серых глаз, Ёнгук стиснул зубы так крепко, что от сильного напряжения по его лицу заходили желваки. — Ну, здравствуй, сынок, — улыбнулся Акихито одними губами. В здравом уме никто бы не пожелал выпить отраву ни при каких обстоятельствах, но услышав это «сынок», Ёнгук понял только, что без малейших усилий ему залили яд прямо в глотку. Горечь на языке от этого «сынок», как серная кислота, разъедает плоть, разрушая целостность кожных покровов до самого конца. Исцеление при таком отравлении не предусмотрено. — Что привело тебя ко мне? — сухо осведомился Ёнгук и, подойдя к бару, плеснул себе виски. — Мне нальёшь? — Если бы ты предупредил о своём визите заранее, я бы припас для тебя отменного яда. Один глоток и дорога в ад открывается тут же, причём без очередей. — Так ты уже побывал там? — Акихито совершенно не расстроился от холодного приёма. — Кстати, если бы ты ответил мне хоть на одно письмо, которые я пишу тебе грёбаных полгода, ты бы смог подготовиться к моему приезду. Проигнорировав реплику императора о письмах, тех самых, на которые он с удовольствием любовался, наблюдая, как быстро они горят, альфа закурил: — Когда ты выбросил моего папу и меня на улицу, мы прожили в этом аду три года, пока он не умер. — Как же ты любишь ныть, — с презрением в голосе произнёс Акихито. — Заканчивай. Я к тебе пришёл, чтобы обсудить более важное дело, чем твои детские обиды. — Я сейчас занят, запишись на приём у моего секретаря. Поэтому более не смею задерживать ваше королевское величество, — в голосе Ёнгука чувствовалось столько льда, что им впору подавиться. Но император был более чем не пробиваем. Ему было плевать на всё, особенно на ненависть сына. Главное, что имело для Акихито значение — это власть. И раз единственный оставшийся в живых сын стал ключом для её сохранения, он сделает всё, чтобы сберечь инструмент и как можно дольше использовать для своих целей. А их у него ещё очень много. — Ёнгук, у меня нет времени, чтобы выслушивать твой бред. Я пришёл сообщить, что из-за гибели твоих двух старших братьев следующий в очереди на престол ты. — Что за чушь ты несёшь? — голос Ёнгука задрожал от едва сдерживаемого гнева. — Ты выбросил нас с папой на улицу, и я не имею к тебе больше никакого отношения. Уходи, пока я прошу по-хорошему. Кстати… — Ёнгуку всё же стало любопытно. — А как же твой любимый муж Шиничиро и сыночек Юске? Неужели они простят тебя за то, что ты вычеркнул их из очереди? Если бы Ёнгук знал, что под воротником рубашки на горле Акихито красуется большой, кривой, свежий шрам, то наверняка бы сильно огорчился, что убийца, лишь благодаря чуду, промахнулся мимо сонной артерии. Иначе сейчас императором Японии был бы совсем другой человек. Но это не означает, что он лучше. Юске был бы ещё более деспотичным тираном, единственное различие между ним и отцом — это возраст. Как говорится, яблочко от яблоньки недалеко падает. Но Акихито не собирался посвящать Ёнгука в столь болезненные для него подробности своей жизни и просто сухо ответил: — Мёртвые не могут обидеться на меня за сделанный мной выбор. Остальное тебя не касается. Не обольщайся. Я не собираюсь перед тобой извиняться. В моих глазах ты навсегда останешься бастардом. Может, это прозвучит ужасно, но тебе даже повезло, что твои братья погибли. Хоть благодаря их смерти ты сможешь в этой жизни стать кем-то и даже принести стране пользу и наконец-то перестать существовать. — Ничего не изменилось, твоё гнилое нутро по-прежнему воняет и загрязняет воздух. Так что лучше заткнись и убирайся. Я, кстати говоря, совершенно не удивлён, что ты убил своего мужа и родного сына. Это в твоём стиле, и я рад, что ты себе не изменяешь и продолжаешь оставаться таким же сукиным сыном. Всё, что ты скажешь дальше, не играет никакой роли, я всё равно отвечу «нет». Акихито не сдвинулся с места. Всё это время, что Ёнгук говорил, он, если быть откровенным, даже не слушал. Разве кому-то могут быть интересными чьи-то претензии? Наверняка, что нет. Заранее зная, что этот «сынок» ему откажет, Акихито уже прокручивал в голове дальнейший план действий. И роль Ёнгука в них, к сожалению, одна из главных. — Ты оглох? — раздался совсем рядом голос Ёнгука с едва прикрытой в нём угрозой. Но Акихито не из тех, кто способен испытывать страх за свою жизнь. Гораздо ужаснее участь — потерять страну. Поэтому яд, поблёскивающий на губах Ёнгука, которым тот так сейчас изощрённо плевался, мог вызвать у него только улыбку. — Всё сказал? А теперь слушай сюда и запоминай, щенок. — Разговор окончен, — прервал Ёнгук. Не желая продолжать этот цирк, достал сигареты и, развернувшись к окну, начал смотреть вниз на улицу. Вид, открывающийся с тридцатого этажа «Raven tower», был неописуем. Бескрайний простор, где синее небо, сливаясь с шумным городом, завершало этим самым самое прекрасное в мире полотно. Именно оно называется жизнь с кишащим, словно улей, мегаполисом, наполненным людьми. Как всегда сильно залюбовавшись видом, альфа даже забыл, что сейчас его покой нарушает пронизывающий холодом Антарктики взгляд одного мудака, он уже давно должен был покинуть кабинет, но этой твари похуй на правила, этикет. Хотя нет, он же считает, что все люди, кроме него, мусор и грязь под ногами его грёбаного величества. — Я тоже не горю желанием говорить с тобой. Но всё же должен предупредить. Я даю тебе три месяца, по истечению которых ты должен прийти ко мне сам. Я объявлю тебя претендентом на престол. До коронации пять месяцев, так что оставшиеся потом два месяца я смогу вылепить из тебя нечто, хотя бы издали похожее на короля. Естественно, после коронации даже не мечтай о том, чтобы увидеть свою шлюху и её ублюдка. Не хватало, чтобы во дворе узнали, что у нового императора есть бастард. До этой минуты Ёнгук не думал, что фраза «ослепнуть от ярости» — не просто игра слов, используемая авторами только в книгах или фильмах, чтобы сделать текст или диалог актёров ярче, интересней. Он реально на целую минуту из-за красной пелены перед глазами словно потерял зрение. Только благодаря тому, что альфа знал свой кабинет как свои пять пальцев, смог прийти в себя, внезапно подлететь к этой мрази и ударить в лицо. Охрана, не менее опешившая от происходящего, скрутила его только чуть позже. Глядя, как Акихито вытирает кровь и проверяет, не сломан ли у него нос, Ёнгук прорычал: — Откуда ты знаешь, кто мой омега и что он беременный? — Ты серьёзно? — расхохотался император. — Ох, и насмешил же ты меня. Хотя ладно, я лучше сделаю вид, что ты пошутил. Мне не очень приятна мысль, что мой сын, кроме того что бастард, ещё и тупой. Вбей в свою башку, что если через три месяца ты не придёшь сам, я убью твоего Юнги. И не мечтай, что я подарю твоей шлюхе лёгкую смерть. Ребёнка я оставлю, чтобы ты продолжал быть легко управляемой марионеткой. Хотя может, тебе важнее белобрысая блядь, и неизвестно скольким мужикам он успел «дать». — Закрой пасть! Только попробуй хоть пальцем тронуть моего омегу или моего сына, — прошипел Ёнгук, но с учётом того, что его лицо сейчас было буквально вдавлено в пол, его шипение не несло в себе и десятой доли угрозы, а то, что не страшно, вполне способно рассмешить. Наверно, по этой же причине Акихито и рассмеялся: — Какое же ты однако ничтожество, даже испугать меня не способен. Да, я, конечно, понимал, для того чтобы сделать тебя королём, мне придётся приложить больше усилий, но не настолько же. — Так не рви себе задницу и не делай того, о чём я тебя даже не просил. Мне нахуй не нужен твой сраный трон. Просто хоть раз за всю свою дерьмовую жизнь сделай что-то хорошее, уезжай. Вполне возможно, у меня появится повод сказать сыну, что его дедушка не был полным куском дерьма. И я к нему испытывал нечто вроде уважения. Это, конечно, будет враньём, но лучше уж так. Правда, иногда приносит лишь боль. — Ага, сейчас. Я никогда не пасовал перед трудностями, поэтому даже не мечтай, что я забуду о своём желании сделать из единственного сына короля. Не забудь, у тебя есть три месяца. Взявшись за ручку двери, Акихито добавил: — Я ухожу, а ты завершай дела и приходи ко мне вовремя. Не рискуй понапрасну жизнью своей шлюхи, если она и вправду для тебя что-то значит. — Иди к хуям собачьим! — крикнул Ёнгук, но дверь уже захлопнулась. Но не важно, услышал его Акихито или нет, тому однозначно было бы плевать на то, что он своими действиями и планами на чужую жизнь делает сыну больно. Только оказавшись в машине, Акихито, посмотрев на Юмичи — своего помощника, сказал: — Через месяц синдикат «Вороны» должен перейти под управление У Чихо. Он один из немногих представителей криминального мира Ханяна справится с такой огромной властью. — Вы же дали Ёнгуку три месяца? — удивление было таким неподдельным, что император рассмеялся: — Юмичи, у меня сейчас создалось такое впечатление, что ты меня знаешь только первый день. Сейчас я должен нанести по нему сокрушительный удар, дабы этот щенок понял, кто на самом деле из нас двоих настоящий хозяин положения. — Понятно. А что делать с Юнги? — Ему до родов ещё долго. Похитишь его тоже ровно через месяц. Посадишь под замок до родов. А после убьёшь. Ребёнок мне ещё понадобится. Кстати, когда эта шлюха должна родить? — Через четыре месяца, — выдавил поражённый жестокостью господина Юмичи. — Отлично. А теперь поехали в отель. Завтра же с утра я хочу поговорить с У Чихо. — Да, ваше величество, — произнёс помощник и покинул автомобиль. Только через пару минут, глядя на то, как императорский кортеж поднял клубы пыли и уехал, альфа смог унять дрожь. 22.00 Вечер. Юнги только успел примчаться домой после длительной прогулки и горячего секса с Мэттью в туалете, в торговом центре Тауэр-Холл, как буквально через полчаса к дому подъехал кортеж из шести бронированных лексусов Торина. Альфа, словно пьяный, пошатываясь, медленно, не желая подвергать Юнги опасности только одним своим присутствием в его жизни, причём во второй раз, вошёл в дом. Затем он также медленно и неохотно поднялся по ни разу не скрипнувшим ступеням. Услышав пение, доносящееся из ванной, Ёнгук впервые за этот проклятый день улыбнулся. Аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, альфа открыл дверь в ванную. Юнги стоял возле зеркала абсолютно голый, он сушил волосы и пел. Увидев в отражении Торина, игриво подмигнул и продолжил заниматься делом. Ну как тут устоять, если его истинный чистый грех во плоти? Поэтому, наплевав на разговор с этой мразью, Ёнгук, подхватив Юнги на руки и неся его в спальню, решил, что сейчас ему нужно сконцентрироваться на своём омеге. Завтра у них начнётся совершенно иная жизнь, навязанная им, не выбранная ими. Но сейчас Ёнгук мечтал лишь о том, чтобы раствориться в своём омеге, мечтал быть погребённым, пусть и заживо, но зато под пахнущим так сильно, что можно задохнуться, жасмином — телом Юнги. Омега, почувствовав, что случилось нечто страшное, не задал ни одного вопроса. Он, как послушная кукла, лишь запрокинув голову назад, подставлял шею под голодные поцелуи-укусы Ёнгука. А альфа, вгрызаясь в свежее мясо зубами, лишь урчал от удовольствия, как только что поймавший добычу огромный ягуар или любой другой представитель семейства кошачьих. Пожирая рот омеги, буквально насилуя его языком, сильно оттягивая и так почти цвета крови нижнюю губу Юнги, Ёнгук попутно избавлял их обоих от так не нужных сейчас тряпок. Наконец-то оставшись голыми, оба, не проронив ни слова, набросились друг на друга, как голодные хищники, стремясь использовать открывшееся второе дыхание на полную. В их паре не было такого бреда вроде того, что омега лежит, как бревно, и только делает то, что угодно его альфе. В их паре они оба делают только то, что хотят, и исполняют не роли, навязанные им сраным обществом, а чувствуют и предугадывают желания друг друга, чтобы в полной мере насладиться и получить не просто потрясный секс, а нечто большее. Они хотят получить полное слияние душ, брак, созданный на небесах, а не среди людей, где так близко находится сердце ада. И их любовь будет вечной. Только Юнги, ощущая, как большой, горячий член долбит его прямо по простате, и у него нет сил даже на то, чтобы стонать, так как голос уже охрип, чувствует страх, помимо горячих волн кайфа, сносящего ему крышу. Страх потерять всё это, а главное — доверие Ёнгука. Схватив его за шею, вонзив в неё когти, душит, душит так, что уже силы, чтобы бороться, вот-вот иссякнут навсегда. Но пока Юнги оглушает альфу сладкими стонами, Ёнгук даже не замечает, что слёзы из глаз омеги готовы хлынуть с той же невероятной силой, что и летний ливень, когда безудержные потоки воды, льющиеся с неба, готовы затопить город, воняющий похотью и человеческими пороками. Но Ёнгук не из тех, кто любит строить из себя святошу. Он первым готов встать в очередь из грешников и сгореть в котле, ему плевать, он ничего не боится, главное для него, это успеть выторговать для Юнги дорогу в рай. Хотя к чёрту эту грёбаную торговлю, если понадобится, альфа готов взять в руки оружие или даже голыми руками, но он уничтожит всех, кто станет угрозой для его омеги и их ребёнка. Утопая в хриплых, сводящих их обоих с ума стонах друг друга, они трахались до самого утра, чтобы потом, проснувшись, понять, что они оказались в месте, где им ещё только предстоит борьба за право вернуть эти ночи, наполненные волшебством. С самого утра увидев, что альфа уже разговаривает с кем-то по телефону, Юнги запершись в ванной, заплакал. Вина, когтистой рукой расцарапав ему всё нутро, ещё и соли туда засыпала. Именно от невероятного жжения Юнги больше не смог лежать рядом с Ёнгуком. Он предал своего альфу, но сейчас омега чувствовал угрызение совести отнюдь не за это. Юнги лил горячие слёзы только из-за страха, что Ёнгук скоро прочтёт его, как раскрытую книгу, и узнает об измене. А узнав, при условии, если простит его, заставит сделать выбор. Но разве можно выбрать, какой из органов удалить или отказаться от способности говорить в пользу острого слуха? Ответ прост: это невозможно. Юнги, как бы это странно ни звучало, за столь, хоть и короткое время влюбился в Мэттью без памяти, не разлюбив Ёнгука. Кто-то презрительно хмыкнет, так, мол, не бывает. И этому кому-то Юнги сам глотку разорвёт, чужой крови, хоть и гнилой, с удовольствием напьётся. Он любит обоих и даже перед ликом смерти не отпустит руки своих мужчин. Если понадобится, он прикуёт их к себе намертво цепью железной. Похуй, что это считается рабством, ведь лишать свободы выбора Юнги права не имеет. Ему похуй тысячи раз, даже сейчас омега готов прокричать об этом вслух, они его и больше ни с кем, кроме как с ним, не будут. Все трое скованны одной цепью. Юнги даже готов пойти на совсем уж крайние меры и запретить своим альфам все контакты с внешним миром и запереть. Смерть от голода? Жажда? Да, пожалуйста, умирать так всем четверым. Бред? Да, Юнги не собирается спорить. Ему плевать, и он даже не заметит той гадостной ухмылки, особенно того, кто в жизни не любил так, как он. Выйдя из ванной, омега сел за туалетный столик и начал наносить лёгкий макияж. Ёнгук отвлёкся от разговора, лишь когда Юнги закончил краситься, и крепко обнял его. По напряжённой позе, по тому как крепко мужчина сдавливает телефон, омега понял, что та тень тревоги, промелькнувшая в глазах альфы, пока он, как обезумевший, вбивал его тело в постель, не иллюзия, не галлюцинация, а ещё одно доказательство того, что Ёнгук может испытывать страх, что он человек, способный любить и бояться за свою жизнь. — Что-то случилось? Сейчас ещё нет и семи часов утра, а ты уже работаешь, — спросил Юнги, когда Ёнгук, отдав последнее распоряжение, положил трубку. — Не буду врать, хотя я бы всё отдал, лишь бы иметь возможность всё вернуть, как было у нас ещё вчера. Тебе пока придётся сидеть дома, охрану я усилю. Так что пока никакого шоппинга и прочих развлечений. Напиши список, и водитель привезёт тебе всё необходимое. Видя, как у Юнги меняется цвет лица и с каждым произнесённым им словом цвет его становится ещё белее, почти как у трупа, Ёнгук оставляет поцелуй на лбу омеги: — Прости, не могу рассказать всё. Мне как можно скорей нужно разобраться со всем этим, чтобы ты снова мог делать всё, что захочешь, и ездить, куда пожелает твоя душа. — Я понял. Буду ждать хороших новостей, — ответил Юнги и поцеловал Ёнгука. Оторвавшись от любимых сладких губ, альфа принял душ и поехал в офис. Юнги же, включив видеосвязь, набрал номер Мэттью и огорошил того новостью о том, что они не смогут видеться какое-то время. — А что произошло? Ёнгук не сказал? — выдохнул дым Мэттью. Новость о том, что пока Юнги будет заперт в доме, словно принцесса в башне, обухом ударила по голове, удар такой силы, до вспышек искр перед глазами. Но этот свет не способен рассеять темноту, в которую погрузилась душа альфы. Он уже не может без Юнги. Не может, не представляет, как прожить хотя бы один день без этого омеги, который набрасывается на него, словно голодный зверь. И плоти своей альфе совершенно не жалко, он сам в отместку откусывает от своего омеги куски, и не маленькие. — Эй, Мэттью, не расстраивайся. Ты слышишь меня? — голос Юнги прозвучал очень взволнованно, и улыбка тронула губы Мэттью: — Ладно, я понял, не переживай. Слушайся Ёнгука, а я постараюсь выяснить, что там у вас случилось. Кстати, пришли мне свежих видео с дрочкой. Ощутив, как, ему показалось даже через трубку, горячее дыхание альфы защекотало его ухо, Юнги прошипел: — Лучше иди и поскорей узнай всё. И спасибо, благодаря тебе я буду дрочить прямо сейчас, — добавил Юнги и положил трубку. «Я люблю тебя», — пронеслось у Мэттью в голове, но вслух сказать эти пугающие его до смерти слова он осмелится сказать нескоро. Затем набрав номер Сын Хёна, Мэттью попросил того узнать, что же такого случилось у Ёнгука и Воронов, что он практически ввёл самое настоящее военное положение. Прошёл месяц. Уже представляя себе, как он произносит заранее заготовленную фразу и как Юнги обзовёт его извращенцем, Мэттью вовсе не был готов к тому, что из трубки мобильного он услышит только длинные гудки и механический голос: «Абонент вне зоны доступа сети, или аппарат выключен». Услышав эту казалось бы стандартную фразу, Мэттью ощутил, что его словно ударили под дых, на миг лишая доступа к кислороду. Мэттью нельзя назвать впечатлительным мальчиком, ведь его имя знал и уважал не только цвет преступного мира Чосона, но и Японии. Но услышав эти несколько слов, Мэттью запаниковал. Из отчёта сделанного Сын Хёна пару дней назад, Мэттью узнал, что у Ёнгука не просто неприятности. Перед его альфой, пока ещё только мило беседуя с ним по душам, стоит сама госпожа смерть. Но этот чёртов упрямый, как баран, придурок ещё ни разу за те несколько дней, которые Мэттью просто обрывал его телефон, не поднял трубку. — Сука, — прорычал Мэттью, едва сдержавшись, чтобы не бросить мобильный о стену, но искать новый телефон некогда. Надев кобуру с двумя пистолетами на рубашку и засунув нож во внутрь сапожка, сделанного из крокодильей кожи, Мэттью схватил куртку и выскочил на улицу, на ходу набирая номер телефона Сын Хёна. Приехав к дому Юнги, Мэттью, только увидев труп охранника возле будки рядом с входными воротами, в луже крови, тут же ощутил, как в его жилах кровь не то застыла, она превратившись в лёд: вот-вот сосуды к херам разорвёт. Проехав по двору в мёртвой тишине, подсчитывая количество трупов, Мэттью, оказавшись внутри так знакомого, практически своего дома, ощутил в воздухе вязкий, тяжёлый запах крови. Весь коридор, включая и лестницу, ведущую на второй этаж, где была спальня Юнги, был завален трупами. Чтобы сосчитать их, нужно намного больше времени, чем было в наличии у Мэттью. И ему было похуй на этих мертвецов. Единственное, что сейчас его волновало, это живы ли Юнги с Ёнгуком. Но об этом он подумает чуть позже, сейчас главное — добежать до ванной и не заблевать пол. Через пару минут выйдя оттуда бледным, как смерть, Мэттью закурил. Уже много лет, с того самого дня, как его папу подвесили, словно кабана, на железном крюку, пока из него вся кровь не вытечет, Мэттью не видел столько трупов. Естественно, что альфа убивает, но только в случае крайней необходимости. А здесь… Эта жуткая бойня испугала его до дрожи в коленях, и похуй, ему не стыдно бояться, ведь он живой человек из плоти и крови. Страх и боль — единственные его верные друзья. Только они способны направить его, подсказать, когда следует убегать, и напомнить, что он ещё жив. Но долго бояться у альфы не было времени. Быстро обследовав весь дом и так и не найдя, к огромному своему облегчению, труп Юнги или Ёнгука, Мэттью наконец-то смог набрать в грудь воздуха и полноценно начать дышать.