На свету

      Ночь перед тем, как Даргу собрался предстать перед Трибуналом Убийств, они почти не спали. За ужином Даргу равнодушным тоном поведал всем, что ему удалось таки нащупать след культистов и найти на трупе одного из них некие бумаги, которые и позволили ему узнать местонахождение загадочного Трибунала. Когда он вообще это все успел провернуть, Астарион предпочитал не думать. Должно быть, когда рыскал по городу, чаще всего в компании Гейла, который разыскивал так нужные им всем — разумеется, по его собственным словам — магические книги.       Астариону было о чем подумать помимо этого. Даргу вертелся рядом, пытаясь заснуть. Сопел, ворочался с боку на бок, пихался локтями и думать эльфу мешал. Астарион попробовал выгнать его на свой спальник, но упрямый парень наотрез отказался, заявив, что у него завтра важный день и он хочет провести ночь рядом с Астарионом. Ну как тут откажешь? Тем более после того, как Даргу был так мил с ним.       Конечно, признание парня вряд ли подходило под это безликое определение, но Астарион до сих пор испытывал неловкость, вспоминая его слова. А еще большую неловкость он испытывал от своего ответа. Это же надо было так… Астарион даже не мог подобрать нужного слова для того, чтобы оценить свой невообразимый просчет. Любовь…       Скажите на милость, откуда она вообще взялась? Это, конечно, многое проясняет в поведении Даргу, в его трепетном отношении к Астариону. Во всяком случае, в его желании помочь, в искренности этого намерения можно не сомневаться. Люди, да и нелюди удивительным и крайне непрактичным образом становятся готовы на все, чтобы угодить предмету своих чувств. Это определенно лестно, это безумно приятно, но обычно, насколько Астарион вообще мог судить об этом, влюбленные ждут ответного чувства. Всегда ждут, даже если стремятся убедить возлюбленного — да и самих себя — в том, что вовсе ни на что не претендуют. Но Даргу — это Даргу. Он не претендует, однако ясно дает понять, что их «общая» любовь — вопрос решенный. И спорить тут не о чем. Не восхититься этакой наглостью и самоуверенностью невозможно.       Но смог бы сам Астарион с достаточной искренностью признаться в ответ? Можно ли считать любовью действительно глубокую привязанность, восхищение, благодарность, желание обладать и страх лишиться? Должно быть, можно. И, вероятно, стоило признать это и признаться.       Нет. Уж лучше снова показать себя бездушной сволочью — в очередной раз — но не дать даже тени сомнения быть замеченной Даргу. Если и пора уже начать усваивать такие уроки, то стоит запомнить накрепко — можно быть каким угодно дерьмом, но при этом не надо пытаться уверить Даргу в том, что он чует аромат роз. Может это как раз то, чего он все время добивается? Искренности? Желание оправданное, но… как же трудно исполнимое.       — Перетряхнул? — ворчание Даргу пришлось как нельзя более кстати. Как раз в тот момент, когда Астарион уже был готов к акту самопокаяния и самоистязания.       — Что? Надеюсь, ты просто говоришь во сне, и мне не придется выдумывать достойных ответов на странные вопросы.       — Мысли, говорю, перетряхнул? — Даргу подгреб его к себе одной рукой. — Заканчивай, а то они шуршат слишком навязчиво.       — Ох, прости, — Астарион выскользнул из его объятий. Точнее попытался, но Даргу не позволил. — В следующий раз, когда я начну думать о тебе, я уйду подальше от лагеря.       Бесцеремонная рука скользнула под рубашку, прошлась по груди и чувствительно ущипнула сосок.       — Врешь опять. О себе ты думал. О том, как прокололся сегодня.       — Может ты маг-чтец мыслей? — пробурчал Астарион. — Учитывая количество сюрпризов, что сокрыто в тебе, я не удивлюсь.       — Я маг-чтец тебя, — серьезно ответил Даргу. — Пришлось выучиться по быстрому. Гейл, правда, говорил, что у меня не получится…       — Что?! — Астарион змеей выкрутился из-под захвата руки и сел, ошеломленно глядя на него. — Ты еще и с Гейлом нас обсуждаешь…       Даргу возмутительно ухмылялся и выглядел очень довольным собой.       — Скверная шутка, — раздраженно пробормотал Астарион, снова укладываясь и укладывая руку парня на себя. Обратно.       — А по-моему смешно получилось, — выдохнул ему в ухо Даргу.       В Трибунале их приняли с показными почестями и вполне реальной опаской и недоверием. Никто, даже сам Саревок, не мог сказать сейчас какие силы скрываются за бааловым отродьем и есть ли они вообще — эти самые силы. Однако древний и жуткий Саревок подтвердил — Даргу необходимо победить Орин в поединке и принять дар своего отца, чтобы стать единственным Избранным. С начала времен Баалова воцарения так было заведено. И Темный Соблазн не имеет права снова разочаровать бога кровавых ритуалов. Иначе кара будет сообразной недовольству Баала, а значит — неотвратимой, жестокой и страшной.       Только сейчас Астарион задумался о том, что Даргу ходит под угрозой едва ли не большей, чем он сам. Но при этом как будто и вовсе не беспокоится. Уверен в победе? Не осознает опасности? Даргу слушал Саревока, его напыщенные речи с абсолютно скучающим видом и, казалось, ждал только одного — когда ему укажут дорогу до Храма Баала.       — Ты совсем не боишься? — не удержался от вопроса Астарион, когда они спустились в лабиринты под городом.       — Боюсь, — ответил Даргу безразличным голосом. — Только выбора всё равно нет. Камень нам нужен? Нужен. Хальсина спасти бы ещё неплохо. Орин прикончить.       — Странно, что Орин ты на последнее место ставишь.       Даргу покосился на него и вздохнул.       — Да всё странно теперь. Меня как будто на верёвке ведут делать то, что нужно великим и бессмертным. Чтоб их всех перекорёжило… Знаешь, когда я мечтал отомстить сестрице, я просто мечтал отомстить сестрице. Когда шел за камнями — хотел просто победить Старший Мозг. Мир спасти вроде как. А потом вдруг в голове как-то слишком многолюдно стало от желающих вести меня к цели. Баал, Император… Астарион.       — Да пошёл ты! — эльф пихнул его кулаком промеж лопаток. — Количество твоих дурных шуток в последнее время превысило все допустимые пределы.       Даргу ухмыльнулся и наставительно заметил:       — Здесь достаточно было простого: «Да пошёл ты». Ничего, со временем научишься.       Астарион фыркнул возмущенно, чем ещё больше рассмешил Даргу. Похоже, тот выбрал для себя новую тактику общения с любовником, и теперь пока не наиграется, придётся терпеть. Что ж. На самом деле, он готов терпеть. И даже подыгрывать где-то. Лишь бы было у них вот это самое: «Со временем». Не закончилось бы внезапно в сырой, вонючей полутьме гигантских подземелий. Потому что шли они туда, где, возможно, совсем неважной окажется любая, даже самая тонкая игра. Где либо лягут они костями на груды таких же безымянных и позабытых давно костей, либо Избранный вернётся под суровую длань Баала и примет от отца великую власть. Не самые дешёвые ставки.       Но страха не было. Его единственный страх — снова оказаться во власти Касадора — был настолько велик, что избавил от всех других. Сдохнут — так сдохнут. Победят… Ну вот тогда и потолкуем с лордом. На равных. Даргу же обещал. Удивительно как достаточно быстро можно научиться принимать то, что кто-то будет добровольно прикрывать твою задницу от всех бед. Ещё совсем недавно и мечтать о таком казалось сущей нелепостью.       Чем ближе они подходили к Храму, тем отстраненнее становился Даргу. Он уже не зубоскалил по любому поводу, не пытался поддеть Астариона, а вскоре и вовсе прекратил говорить что либо. Просто шагал и шагал вперед, а на лице поселилось выражение холодного равнодушия. С этим же самым лицом он встречал и почти непроходимые потоки зловонной слизи на пути, и нападения каких-то разрозненных культистов, желающих самоубиться об их отряд. Вероятно, что и отряд Даргу был нужен для того, чтобы отгонять назойливых «насекомых». Астарион был уверен, что с парня сталось бы и пойти к Орин в одиночку, если бы не надо было отвлекаться на досадные помехи в виде стычек в подземном городе.       И вот, наконец, огромные ворота Храма. Тщедушная фигурка … гоблина? в смешном цилиндре. Но отчего-то Астариону было не до смеха, когда существо кинулось к Даргу с нижайшими поклонами и предложением «сопроводить господина на сестроубийство». А Даргу… — или уже всё-таки Тёмный Соблазн? — молча прошел мимо Гнуса в услужливо распахнутые врата. Не оглядываясь на спутников, не удостоив взглядом или словом своего, видимо, дворецкого. Прошел так, будто входил сюда не единожды. И не как гость. Отнюдь. А почему, собственно, — будто? Так ведь и было когда-то.       И именно в этот самый миг Астарион почувствовал что-то, что почти рвануло его следом и почти заставило окликнуть Даргу. Почти. Окликнуть он не посмел, а просто пошёл за Даргу, буквально оттеснив в сторону остальных. Под свирепым взглядом эльфа дорогу уступила даже Лаэзель. А Гейл шепнул тихо:       — Помоги ему.       Что волшебник имел ввиду, Астарион задумываться не стал. Что бы там не ждало дальше, он просто будет рядом.       Даргу ждали со всеми почестями. Ну разумеется — кто бы сомневался, что Орин непременно доложат, что её брат идет в Храм. Женщина стояла у алтаря с прикованным к нему Хальсином, и поигрывала причудливым красным кинжалом.       — А, вот и мясо! Ты всё-таки решил сделать по-своему, братец, — Орин укоризненно покачала головой. — Но главного это не меняет — ты пришёл и мы, наконец, решим наш долгий спор перед ликом Отца нашего — Баала. Раз и навсегда культ возглавит единственный достойный Избранный. Ну или точнее — Избранная. Но для начала следует отметить нашу неудавшуюся сделку, не так ли? Я всегда выполняю свои обещания… данные себе.       Орин склонилась над телом Хальсина и приставила кинжал к его горлу.       — Приди в себя, друид, и взгляни на своего спасителя, — она щелкнула пальцами свободной руки, и глаза Хальсина широко распахнулись. — Точнее, на того, кого ты считаешь спасителем. Нет, дорогой мой, он променял твою жизнь на выгодную сделку с Горташем. И тебя теперь спасет лишь мой клинок…       Даргу сделал шаг вперед. Остановился, скрестил руки на груди и спокойно спросил:       — Так же как тебя «спасала» твоя мать, когда напала на тебя по приказу Саревока, твоего возлюбленного деда? А, Орин? Это было больно, правда? Очень больно? Поделись со мной этим ощущением… Подари мне эту боль перед нашим последним боем, сестра.       Голос Даргу менялся. С каждым сказанным словом становился другим — незнакомым, низким, почти шипящим. И сами слова…       Астарион внезапно ощутил ледяной холод на спине — такой, какой помнил по тем временам, когда шел к Касадору, зная, что его ждёт пытка, долгая и мучительная. Неотвратимая.       Тёмный Соблазн вспомнил себя.       — Ты лжёшь, мясо! — взвизгнула Орин, но тут же осеклась, широко улыбнулась и, мягко ступая приблизилась к Даргу. — Хочешь задеть меня за живое? Да кто ты такой теперь? Ты забыл, что я сделала с тобой? Ты — моя марионетка, подвешенная на собственных сухожилиях, спятившая от боли. Кормушка для паразита. Я свергла тебя, я разрушила все твои планы и я выбросила тебя в яму к свиньям, где ты и должен был подохнуть.       Такая же улыбка — безумная, исполненная чудовищного, гротескного сладострастия раздвинула губы Даргу.       — Орин, Орин, мелкая дворовая сучка с разбавленной кровью, — мягким голосом произнес он. — Ты служила мне хорошо, пока не начала думать, что ты можешь больше, чем тебе предназначено. Тебе удалось ненадолго избавиться от меня, но неужели ты и вправду решила, что выродок смертной и отродья когда-нибудь может встать вровень с плотью и кровью самого Баала? Разве достаточно для этого просто выпотрошить меня и сбросить к трупам? Клинок, что ты держишь в руках — это кровь, впервые пролитая тогда ещё смертным Баалом. Когда он вознёсся, ожила даже она — кровь, засохшая на камнях в кривом переулке многие годы назад. А ты хотела убить меня — истинную плоть от плоти Отца? Несчастная сумасшедшая зверюшка. Мне тебя даже немного жаль.       — Значит я добью тебя здесь, на алтаре, во славу Баала, — Орин подошла еще ближе. — Отец говорит — должен быть поединок, значит будет поединок. А слова… Это всего лишь слова. Они не ранят и не убивают. Начнём, пожалуй.       Сияющая сфера очертила круг в котором остались лишь двое — Орин и Тёмный Соблазн. И позабытый на алтаре Хальсин — всё ещё живой, — которого Даргу всё-таки спас, вынудив Орин вступить с ним в спор. Было ли это частью плана или же нет, кто теперь разберёт. Оставалось только смотреть и ждать, кто выйдет из этой схватки победителем. Беспомощно смотреть и ждать.       Астарион с отчаянием разглядывал почти незаметную поверхность сферы, выискивая хотя бы малую брешь.       — Бесполезно, — угрюмо сказал Гейл. — Сейчас мы ничего не можем сделать.       — А когда мы сможем чего-то сделать?! — не сдержался Астарион. — Ты — волшебник, неужели ничем нельзя помочь? Зачем мы вообще тогда нужны?!       Гейл перевел на него суровый и холодный взгляд.       — Мы будем нужны. После. Битва не закончится с победой.       Астарион раздражённо всплеснул руками. Время ли сейчас для загадок? Но Гейл, похоже, что-то знал. Что-то ещё, что эльф тоже смутно чувствовал, но объяснить даже самому себе никак не мог.       Чудовище, в которое обернулась Орин, выглядело устрашающе огромным. Даргу на её фоне казался слишком хрупким, слишком уязвимым. Но, видимо, с памятью вернулись и способности баалова любимца. Он был невероятно быстр. Кинжалы взлетали в его руках, нанося точнейшие удары, рассекая грубую плоть, как масло, и тут же Даргу был уже в другом месте, в шаге от когтистой лапы, в полушаге от жуткого хлыста-щупальца. Иногда Астариону удавалось увидеть его лицо. Оно светилось упоением схваткой. Соблазну нравился бой. Соблазн наслаждался тем, что делал. По-настоящему наслаждался.       И в этом была чудовищная в своей простоте истина. Для Тёмного Соблазна не было иной любви, иного предназначения, кроме как проливать кровь — свою и чужую во имя его бессмертного Отца. Он был рожден только для этого. Сейчас, когда Даргу ушёл, растворился, как недолгое видение, Астарион смотрел на совсем иное существо. На того, кем был на самом деле тот парень, встреченный им на побережье. Так мало и так много дней назад. Тот, кто сумел вытащить его, Астариона, из беспросветной темноты отчаяния и страха — где он сейчас? Осталось ли от него хоть что-то? Под куполом магической сферы сражались два чудовища. За власть и избранность. И других мотивов у них и быть не могло.       Больно. Это было слишком больно вдруг понять.       Он стоял, заляпанный тёмной кровью с ног до головы, перед грудой искорёженной, искромсанной плоти. Тяжело дышал, смотрел белёсыми глазами, как осторожно приближается к нему Гнус. Держал в руках красный клинок, в рукояти которого вспыхивал лиловым огнём нетерийский камень Орин.       Астарион выдернул рукав из пальцев Гейла, который попытался было остановить его, и шагнул вперёд, навстречу Тёмному Соблазну.       Остановился рядом, прикрыл глаза, готовый ко всему.       — Освободи Хальсина, — резким, хриплым голосом велел Даргу.       Пока Астарион возился с замками, Гнус выплясывал перед Соблазном, что-то тихо внушая ему. Или уговаривая. Даргу молчал.       — Избранный! Пришла пора принять великий дар Баала… Он идёт, мой господин, он уже близко!       — Даргу, — позвал Астарион. Вышло жалобно. И жалко.       Соблазн повернул голову. Холодное, чужое лицо, исполненное мрачной решимости. В собственном разуме шевельнулась личинка, соединяясь с другой.       — Смотри, — раздался беззвучный приказ в голове.       Над Вратами Балдура всходило солнце. Заливало нестерпимо алым светлую брусчатку улиц, стены дворца на Змеиной скале. К дворцу медленно двигалась… процессия? Колонна? Нет — стадо. Опущенные плечи, покорные спины под ударами бичей погонщиков. Колонна казалась бесконечной. Люди шли, и шли к мосту через крепостной ров и исчезали в зеве ворот.       Тронный зал, ярко освещённый множеством свечей. Распятые на колоннах тела, со вскрытыми животами, вывороченными внутренностями. Липкая, подсыхающая кровь пятнает каменные плиты полов, в багровых лужах дрожат отражения светильников. Жертвенник по центру и вокруг — беснующиеся люди в красных балахонах. И так много, невообразимо много крови. Астарион даже почувствовал её запах. И впервые за все двести лет от этого запаха вампиру стало дурно, тошнота подкатила к горлу.       На троне — уже другом, не герцогском, а тяжелом, каменном, с высеченными зловещими знаками, как будто вросшими в него черепами и гротескными переплетениями костей, в небрежной и расслабленной позе — Даргу. Нет, не Даргу, а Тёмный Соблазн во всей своей новообретённой мощи. На лице застывшая ухмылка, в белых глазах ледяная пустота. У ног распростёртые в великом преклонении верные слуги.       Походя, равнодушно, алый клинок по имени Кровожадность взлетает в руке. Слуга у ног поднимается на колени, послушно открывает горло, запрокидывая голову назад, так, что под натянутой кожей видны все хрящи. Тонкий надрез ширится, заполняется тёмным. Соблазн улыбается.       — Во имя твоё, Баал…       Что это? Было или же ещё будет? Желание или отвращение?       Зверь. Обезумевший зверь с человеческим лицом, в котором ещё проглядываются знакомые черты Даргу, рвётся на массивной цепи. Чья-то мощная когтистая рука держит конец этой цепи, намотанной на кулак — легко держит, словно играючи. Отпускает вдруг и зверь бросается вперед, повинуясь незримому и неслышному приказу владыки.       — Нет! Даргу, нет!       Видимо, он закричал вслух. Видение исчезло во всполохах алого свечения. Перед глазами снова был Даргу, который уже не смотрел на эльфа, а с любопытством и ожиданием разглядывал пронзенное множеством лезвий тело своего дворецкого — Гнуса. В луже крови под ним дрожало искаженное отражение. Жуткое.       — Я ждал другую, — голос, казалось шёл отовсюду — от кровавой лужи на полу, от каменных стен и сводов. — Но ты одержал победу, дитя. Ты — Избранный. Нарекаю тебя и призываю тебя. Прими дар и волю Отца своего и правь во имя моё. Верни утраченное, заставь мир склониться перед собой. Отныне и впредь над тобой только моя воля.       Тёмный Соблазн медленно повернул голову к Астариону. Что было в его глазах? Не прочесть, не понять.       — Не надо, Даргу, — прошептал эльф, отчаянно мотая головой.       Веки опустились. Губы едва шевельнулись в одном единственном слове.       Прощай.       Даргу снова повернулся к аватару Баала. Голос его зазвучал неожиданно ярко, лязгал холодной сталью и пылал огненной решимостью.       — Я пришёл не за победой. Я пришёл за камнем. Никто больше не будет владеть мной, Баал. Ни ты, ни Старший Мозг, ни кто либо ещё. Власть без свободы — это участь раба. Я не принимаю её.       — Ты отказываешься?! Ты отвергаешь дар Бога? Кровь Отца своего?       — Отвергаю.       Задрожали каменные стены Храма от рёва Баала.       — Да будет так! Я забираю свою кровь, дабы передать её достойному!       Астарион, вцепившись побелевшими пальцами в кромку алтаря, смотрел и не находил в себе сил даже отвернуться от того, чего видеть так невыносимо не желал. Тело Даргу приподнялось в воздух, выгнулось дугой. Охваченное красной дымкой дрожало, билось, изламывалось. Пока не упало с глухим звуком на пол — уже неподвижное.       Он закрыл, наконец, глаза. Там, внутри, в самых глухих закоулках его полумёртвой души, где с недавних пор жило что-то новое, необычное, снова сгустилась тишина. Пустота. И острое чувство потери хлестало по оцепеневшему разуму сотнями жгучих хлыстов.       Это всё?       Астарион не сразу понял, что рядом есть кто-то ещё. Кого и быть здесь не должно. Иссохший, осторожно ступая босыми ногами по кровавым лужам, приблизился к телу Даргу. Его лицо — если так можно было назвать едва прикрытый кожей череп — несло на себе выражение слегка мрачного торжества.       — Битва состоялась, — громко произнёс он. — Битва в душе твоей, Избранный. Битва за душу твою. Ты сумел победить себя, победить Соблазн навсегда. Но участь твоя, безверное создание, — навеки блуждать по плану мёртвых, не найдя покоя и в смерти. Не вижу в этом справедливости я. И волей своей несправедливость эту я исправлю. Наперекор всем силам мироздания. Твой бой не окончен, герой. И да, он твой. Рискнувший устоять перед Баалом способен выдержать любое испытание. Восстань соперником Богов! Смерть над тобой не властна, покуда силы остаются у меня. Героем нарекаю тебя. Восстань.       Астарион замер. Из витиеватой, напыщенной речи Иссохшего он услышал только одно, самое главное и важное — Даргу будет жить. И будь проклят навеки Астарион, если он ещё хоть раз позволит ему сражаться в одиночку. И покидать его так… Никогда больше.       — Кто ты такой? — спросил хрипло Даргу, едва отдышавшись.       Иссохший чуть улыбнулся.       — Писец. Сенешаль и книжник. А более и вовсе несущественно для миссии моей.       И исчез.       И снова был лагерь. И снова как будто всё и не случалось. И опять впереди ясная и грандиозная в своей масштабности цель. И снова Даргу рядом. Даргу — теперь уже точно только он один. Без Соблазна.       — Что дальше? — спросил Астарион. — Что ты чувствуешь сейчас?       — Свободу, — Даргу мечтательно вздохнул. — И это… невероятно. Моя жизнь теперь только моя.       Он усмехнулся, заметив затаённо-ожидающий взгляд Астариона.       — И я бы хотел, — он как будто бы задумался. — Избавиться от личинок, иллитидов, Старшего Мозга, Касадора. Ну, в общем, решить несколько пустяковых дел. А потом начать эту жизнь заново. С тобой, если ты позволишь, конечно.       — Я больше никуда и никогда тебя не отпущу, — процедил сквозь зубы Астарион. — Ты имеешь неприятную привычку неожиданно умирать, любовь моя. Я сделаю всё, чтобы это не повторилось.       Даргу прищурился, помолчал, потом небрежно ответил:       — Пойдёт.       Дальше их, конечно, прервали. Всем непременно нужно было знать что делать дальше, куда поведёт их лидер.       — Теперь к Горташу? — спросил Уилл.       Даргу мотнул головой.       — Не сразу. Есть ещё одно дело, которое надо завершить. Навестим дворец Зарра.       И ему никто возражать не стал.