На свету

      На туалетном столике неотвратимо увядали белые лилии в изящной фарфоровой вазе. В последние дни Астарион запретил кому-либо появляться в своих покоях, да и сам почти из них не выходил. Нужно было подумать. Крепко подумать. А навязчивая покорность отродий, их ощутимая тревога, считанная с души их создателя – раздражали безмерно. А думать мешал гнев, думать мешала досада на собственную недальновидность и, что уж там говорить, глупость. Но гнев, разумеется, больше. Ещё, конечно, мешал Рафаил. Но, в отличие от отродий, дьявола из спальни запросто не выставишь. Как и гнев из своей души.       Астарион скосил глаза на раскинувшееся рядом обнажённое тело своего нового мучителя. Он мирно спал на животе, на мускулистой смуглой спине ещё пламенели следы от вчерашних забав. Нет, справедливости ради, как любовник дьявол был неплох, но только если позабыть о том, что он, даже стоя на коленях, даже корчась под плетью, всё равно туго натягивал астарионову цепь, образно говоря. Даргу подчинялся, потому что хотел подчиняться Астариону. Искренне, и отдавая всего себя. Даргу любил его, в конце концов. Рафаил искал только извращённого удовольствия, используя Астариона как инструмент. Снова. Снова – инструмент в чужих руках. И в данном случае, не только для постельных утех. Невыносимо больно было ощущать себя игрушкой Касадора, но ещё более невыносимо знать, что сам позволил сделать себя фигурой на доске великих. По-настоящему великих. Пусть и крупным козырем, но всего лишь картой в руках игроков опытных, жёстких, опыт игры которых формировался тысячелетиями. Не надо даже знать правил, чтобы увидеть исход. Когда-нибудь карту разменяют. Или она сама затрётся до дыр и будет небрежно сброшена со стола. В мусор. Впереди вечность. Когда-то такая желанная и полная возможностей вечность.       – Твой взгляд ранит меня, упырёнок, – промурлыкал в подушку Рафаил. – Даже кинжал в спину не причинил бы столько боли. За что?       – Театр – не твой конёк, дьявол, – вяло огрызнулся Астарион. – Разве у тебя нет каких-нибудь важных адских дел, что ты тут торчишь безвылазно и упражняешься в остроумии? Нет, бесспорно, тренировки в этом деле явно для тебя не будут лишними, но…       Рафаил рассмеялся и перевернулся на спину.       – Забавный вампирчик. Очень-очень забавный. Дела подождут. Должен же я насладиться твоими новыми возможностями. Ты и отродьем был хорош в постели, а сейчас вообще невероятен.       Астарион поморщился и раздражённо спросил:       – Ну вот что такого особенного для тебя в моей постели? Для тебя, испытавшего столько мыслимых и немыслимых удовольствий.       – Напрашиваешься на комплименты, мой прекрасный лорд? М? – Рафаил ухмыльнулся.       – Пытаюсь понять, – Астарион игру поддерживать не желал.       – Знаешь главного врага бессмертных и могущественных? Тех, кто – как ты там сказал – испытал мыслимые и немыслимые удовольствия? Скука. Её кислое дыхание ты начинаешь чуять в поцелуях любовников, коим давно уже потерял счёт. В напитках, которые ты дегустируешь, и понимаешь что ты уже пробовал их… Тебе всё это ещё предстоит познать, упырёнок, – Рафаил прикрыл глаза. – Ты не спрашивал себя, почему Велиот позволил Касадору убить себя и вкусить его крови? На самом деле? Помнится, я уже задавал тебе подобный вопрос. Может, теперь ты додумался до ответа?       Астарион промолчал. Философствования дьявола были едва ли не хуже его неуёмной страсти.       – Когда древнего вампира уже тошнило почти постоянно от смрада скуки и пресыщенности, он охотно раскрыл окна и впустил свежий ветер совершенного вызова. И да, готов был даже упокоиться, но познать его.       – Нелепое сравнение, – пробормотал Астарион. – Я – не твой вызов, уж точно. Хоть я и вознесённый вампир, но всё равно – не твой уровень.       Рафаил издал сдавленный смешок, приподнялся на локте и расхохотался в голос.       – Ну, разумеется, нет! – сказал он, отсмеявшись. – Ты – моё оружие в моём совершенном вызове. Одно из. А твоя… хм, постель… Просто приятное дополнение. Я же сказал – ты меня забавляешь. Во всяком случае, пока. Скоро пройдёт, не переживай.       – Благодарю за откровенность и надежду избавиться от твоих притязаний в скором времени, – Астарион язвительно улыбнулся.       – На твоё тело, – Рафаил предостерегающе-шутливо поднял палец. – И только на него.       – Разумеется. Хорошо, что моё тело не интересует хотя бы Мефистофеля…       – Ну я же говорю – ты исключительно забавен! – довольно улыбнулся дьявол. – Почти такой же, как мой инкуб Харлеп. Кстати, засланный ко мне моим отцом в качестве соглядатая. Но даже протекция великого Мефистофеля не спасла бы его от участи стать барельефом на стене моего будуара, если бы не его забавность. Так что, не спеши страдать от недостаточного признания своих способностей – на самом деле это был комплимент.       – Вижу, что комплименты – это тоже не твоё, – Астарион равнодушно провёл кончиками пальцев по груди дьявола. – Так каковы твои планы на мой счёт, Рафаил? Как на оружие, разумеется. Или всё чего ты желаешь – это саботаж сбора душ для Архидьявола? Ввиду моей несостоятельности, трусости и что там ещё было?       – Оружие в планы не посвящают, – неожиданно резко сказал Рафаил. – Но чтобы твой интерес к нашему сотрудничеству не остыл, скажу одно. Для начала я планирую перекупить твой контракт.       – И каков же мой интерес в этом? – Астарион презрительно усмехнулся. – Если уж служить хозяину, то предпочтительнее остаться с тем, кто рангом повыше будет.       – А как же наши отношения? – Рафаил сжал его руку и жалобно заглянул в глаза. Потом отстранился и добавил. – Не пытайся куснуть меня, упырёнок. Отравишься. Мы пересмотрим условия контракта и, возможно, если всё пойдет по плану, сократим сроки его действия.       – Возможно?       – Возможно. Время покажет. Но у тебя не особенно есть выбор, не так ли? Ты уничтожил все возможности для выбора, когда так сглупил с Героем Врат Балдура.       Астарион невольно дёрнулся, замер, пытаясь не выдать охватившего его волнения.       – О чём ты? Каким образом моя связь с Даргу могла хоть как-то…       – Даргу, Даргу, – Рафаил скривил губы. – Я даже ревную. У тебя всегда такое лицо, когда ты говоришь о нём… Уж не думаешь ли ты, что я буду раскладывать тебе по полочкам нюансы твоих взаимоотношений с когда-то любимым отродьем Баала? Твоим бывшим любовником? Прости, но если у тебя самого не хватило ума и внимания к деталям, оставайся в блаженном неведении. Тебе не впервой. Но только ради того, чтобы увидеть реакцию на твоём очаровательном, надменном личике, поделюсь с тобой тем, что заставило меня изрядно повеселиться. А в обмен… В обмен ты скажешь мне, когда я закончу: “Какой же я идиот, Рафаил”. Договорились?       Астарион громко фыркнул.       – Сколько тебе лет, принц Преисподней?       – Мы договорились, лорд Зарр?       – Договорились.       – Я чуть не лопнул от смеха, когда узнал, что ты додумался предложить своему любимому Даргу обращение в отродье, – смакуя каждое слово, начал Рафаил, а Астарион яростно сцепил зубы. – Это же надо настолько ослепнуть от высокомерия, чтобы решить, будто дитя бога, существо, от упоминания имени которого содрогался весь город, того, кто сумел безнаказанно ограбить самого Мефистофеля – кстати, к вопросу короны мы ещё вернёмся – и организовать всю эту историю с иллитидами… До сих пор не могу спокойно говорить об этом фееричном торжестве самомнения одного наивного упырёнка. Ты хотя бы понимаешь, с кем делил страсть? Осознаёшь уровень своих притязаний? Но это ещё не самое смешное. Ты даже не счёл стоящим внимания тот факт, что сам Джергал назвал его своим Избранным, когда воскресил его в Храме Баала! Баал не просто лишил силы своё чадо и казнил его, он, не подозревая об этом, передал его из рук в руки другому богу. И проиграл тут же. О, Джергал здорово посмеялся над Мёртвой Тройкой после победы над нетерийским мозгом. Комбинация достойная игр Преисподних. А что он говорил, помнишь? Нет? Так я и думал. Ты вообще не способен ничего слышать и видеть дальше своих мелких эгоистичных желаний. “Смерть над тобой не властна, покуда силы остаются у меня”. Чуешь к чему я? Ты даже бессмертие предложить ему не смог бы. Он и так, считай, бессмертен. И даже если бы твой сердечный друг внезапно окончательно отупел от безумной любви к тебе и согласился… У тебя всё равно бы ничего не вышло, ведь для этого жертву необходимо сначала убить. Я не говорю уж о том, что даже я не в силах вообразить последствий такого деяния. Лишить воли Избранника Джергала практически накануне решающей битвы за материальный план. И пусть тебя не смущает обманчивая скромность сенешаля Лорда Мёртвых, он по-прежнему один из самых прагматичных и безжалостных ублюдков на всех планах. Ну разве не смешно, а? Куда ты только полез, упырёнок? Словом, говоря нашим языком, ты предложил Даргу ничтожную сделку. А стало быть, и контракта бы не получил.       – Откуда, – Астарион мучительно выдирал из себя слова. – Откуда ты сам всё это знаешь?       – И это единственное, что тебя заботит? – Рафаил с сожалением посмотрел на него. – Ладно, на твоё лицо я полюбовался. Не только у моего отца соглядатаи везде. Хочешь править – добывай информацию. Тем более, столь важную. Всё может оказаться полезным в предстоящей битве. Да. А я, в отличие от тебя, умею вглядываться в детали и делать выводы.       Астарион сидел в оцепенении, которое, казалось, разорвать теперь невозможно. Никогда. И только один вопрос…       – Рафаил, – он взглянул прямо в насмешливые глаза дьявола. – Ответь мне, прошу. Он знал? Даргу сам знал?       Дьявол недовольно поморщился.       – Избавь меня от…, – начал он, но вдруг махнул рукой. – Не ведаю точно, но полагаю – да, Астарион. Он же не идиот. И уж своих новых сил не ощутить, наверное, не мог. А теперь я жду.       – Чего? – мёртвым голосом спросил Астарион.       – Твоего выполнения обязательств по нашей маленькой забавной сделке.       – Какой же я идиот, Рафаил, – едва шевеля губами, прошептал вампир и тут же вскинулся. – Уйди, пожалуйста, исчезни. Хотя бы сейчас.       – Как же это скучно, – раздражённо буркнул дьявол. – До встречи.       И исчез.       Наверняка завсегдатаям “Ласки Шарез” будет что обсудить, распивая следующую пару-тройку кружек пива. Роскошно одетого господина, с тщательно уложенными серебристыми волосами, который ворвался в заведение с видом крайне взбудораженным и нервным. Бросил пригоршню монет – золото! – на стойку, о чём-то настойчиво расспросил хозяйку борделя и взлетел вверх по лестнице к номерам со скоростью невероятной. А вскоре раздались и протестующие вопли выкинутого из комнаты клиента. Но звякнувшие монеты в брошенном следом кошельке заставили вопли стихнуть.       Безобразное, недостойное и непристойное поведение. Но, катись оно всё в пропасть, – наплевать. Как же наплевать.       Астарион смотрел на испуганную полураздетую Мэдди и молчал. Она смотрела на вампира и тоже молчала. Только хлопала красивыми глазами в недоумении. Хороша картина.       – Ты тогда спросила, одна ли ты на вершине, – сказал Астарион, когда сумел, наконец, вытащить из скопившегося барахла самую дружелюбную свою улыбку и надеть её.       – Да, гос… Астарион, – ответила Мэдди. Запомнила, надо же. И имя запомнила.       – Хочу спросить тебя, можно?       – Конечно.       – Да, Мэдди. На вершине ты осталась одна. Совсем одна. Только злые ветры с северных гор кружат вокруг тебя. Что бы ты сделала?       – А зачем я… вообще туда залезла? – осторожно спросила девушка.       Астарион не выдержал и расхохотался. Хохотал и никак не мог успокоиться. Схватил откупоренную, но так и не начатую бутылку вина со столика, махом влил в себя чуть не половину. Вино было дешёвым, скверным. Но дело своё сделало. Лёгкого удара в голову сейчас хватило.       – Ты думала, что там хорошо. Лучше, чем где-либо, Мэдди.       – Я ошиблась?       – Нет, вовсе нет. Просто там тебе стало страшно вдруг. И очень-очень одиноко. И ветер. Слишком холодный.       Мэдди подошла к нему, аккуратно вытащила из рук бутылку и приложилась сама к горлышку. Потом села на кровать, похлопала по покрывалу, предлагая присоединиться. Астарион послушно сел рядом, почти касаясь её плеча своим.       – Я бы спустилась обратно, – сказала Мэдди тихо. – Если бы меня там ждал хоть кто-то.       – А если нет?       Она посмотрела перед собой. Вперёд и вниз. Словно видела там простирающуюся бездонную пропасть.       – Я бы спустилась, – повторила девушка. – Так или иначе.       Она перевела взгляд на Астариона, вгляделась в его лицо, охнула и с неожиданной силой обхватила за плечи, притягивая к себе.       – Нет, конечно, нет. Забудь. Ты хороший, добрый. Всегда найдутся те, кто будет ждать тебя. Ты просто не знаешь. Не веришь. Но они ждут.       Мэдди гладила его по голове легонько, едва касаясь. И Астарион позволял. Упирался лбом в мягкое плечо и терпел. Терпел? Нет, скорее, сам склонял голову ниже, чтобы ей было удобнее… гладить.       – Ты красивый… Очень красивый. Ты ведь знаешь сам, да?       Он уже не слушал. Просто отдавался потоку каких-то глупых слов. Наверное, необходимых и нужных, какие умеют говорить утешающие мужчин женщины. И в общем-то не имеет значения каких именно мужчин и какие женщины. И почему он не любит женщин? Женщину? Какую-нибудь. Почему он вообще не умеет любить? Никого? И говорить какие-нибудь вот такие глупые слова.       – Я не умею любить, – сказал Астарион в плечо. А вот и глупые слова…       – Все умеют любить, – убеждённо сказала Мэдди. – Это как дышать. Не нужно учиться.       – Я давно уже не умею дышать, – Астарион чуть отстранился. – Я – мёртвый.       Мэдди едва заметно вздрогнула, её рука замерла, а потом снова принялась перебирать его волосы.       – Тебе больно. А значит ты – живой. И ты любишь. Я же вижу. За чем же ещё может прибежать к шлюхе красивый, богатый господин, кроме утех? Только за утешением в его несчастной любви. Прости, Астарион, но ты не первый такой.       За спасением от дьявольских игр? От собственной беспомощности? От удушающего отчаяния? От мыслей, что разрывают голову, и тоски, пожирающей душу? От стыда. Не за слабость, нет.       – Она жива? – вопрос заставил его дёрнуться.       – Что?       – Та, кого ты любишь?       Астарион зажмурился и потряс головой. Что он вообще тут делает? Зачем?!       – Жива, – ответ вырвался сам собой. – Жив.       – Ну, значит, всё можно поправить. – Мэдди улыбнулась. – Только смерть непоправима.       – Как же ты заблуждаешься, – Астарион встал, положил на столик туго набитый монетами мешочек. – Иногда даже со смертью справиться проще, чем…       Мэдди покачала головой.       – Сложнее, не значит невозможно, правда? Приходи в любое время, Астарион, если хочешь.       – Не думаю, что это хорошая идея, Мэдди, – ответил он мягко. – И… никогда не раздавай таких приглашений незнакомцам. Особенно тем, кто приходит по ночам.       – Странный совет для такой, как я, – рассмеялась девушка.       – Вечер странных советов, да? – неловко улыбнулся Астарион.       Знала бы ты, милая, кому давала советы сама. Не менее странные. Но отчего-то на миг показавшиеся не такими уж глупыми. На один короткий миг ему вдруг показалось, что есть к кому спуститься с проклятой горы. Что его там действительно ждут. Да кого он, собственно, пытается обмануть? Себя в очередной раз? Ждут. Возможно, ещё ждут. Вот только Астарион не посмеет прийти. С чем он придёт на этот раз? С новой бедой? С просьбами о помощи или с раскаянием? Даргу знал, знал, что бессмертен, что ему ничем не грозит обращение. И всё равно отказался. Не пожелал даже подыграть. Предпочёл расстаться. Почему? Потому, что когда любят, не играют. Он же всегда об этом говорил. И потому что наконец увидел, что Астарион не способен любить никого, кроме себя. Способен только брать, жадно заглатывать даже те куски, которые не по зубам. Вот и подавился самым большим. А Даргу остался честен перед ним. И перед собой. Впрочем, как всегда.       А может он не позволил провести обращение ради самого Астариона? Чтобы вот сейчас, стоя на вечерней оживлённой улице, он вдруг понял, наконец, что да – власть не равна свободе, а свобода – это абсолютное право выбора. Которого у Астариона теперь вообще не осталось. Ничего не осталось.       Какая же невероятная ирония в том, что самым жестоким его учителем оказался Даргу… Оказался тем, кому удалось... научить.