Разбитое солнце

                    Под крышей было прохладно, но ступни нещадно пекло солнце. Сатору сидел на энгаве, вытянув ноги и прислонившись к стене. На кухне возилась Кадзе — растирала какие-то травы фарфоровой ступкой. Звенели в цветах цикады, воздух дрожал от знойного марева.       — У тебя есть книги? — зевнув, спросил Сатору.       — Только о травах и лечении.       — Ни книг, ни интернета — как ты тут живёшь? Чем занимаешь свободное время?       — Мыслями.       — Мыслями? — Сатору скривился: вот уж чего хотел отчаянно избежать, так это мыслей, особенно о будущем. Он уже месяц тут торчал, а проклятый организм восстанавливался слишком медленно. Слабость не уходила, он был развалиной: дряхлый старик в молодом теле. Будь у него проклятая энергия, запустил бы вновь Обратное проклятье и вылечился за несколько часов. Но каналы были пусты. Бесполезная трата времени: пытаться наполнить их снова. Да и откуда взяться проклятой энергии в безлюдном месте? Разве что заставить Кадзе его возненавидеть и проклясть… Сатору усмехнулся, представив, как она бегает за ним со сковородкой за то, что стащил кусок рыбы.       Они не разговаривали о магии и всём, что с ней связано. Кадзе явно не собиралась возвращаться в магический мир, а Сатору был закрыт путь обратно.       — Мне скучно, — протянул Сатору, стукнувшись затылком о стену.       — Возьми солому и сплети дзори, — донеслось из кухни.       — Не хочу. Это тоже скучно.       — Я не собираюсь тебя развлекать. — Она вышла, упёрла руки в бока. — Хочешь, можешь мне помочь. Перебери высохшие травы, раздели их на пучки и перевяжи, чтобы я смогла их подвесить.       Сатору приподнял бровь, окинул Кадзе внимательным взглядом, словно прикидывая, шутит она или нет? Нет, не шутила. С другой стороны, это возможность хоть как-то отвлечься.       — Неси, — вздохнул, подтягивая колено к груди утыкаясь в него подбородком. Кадзе принесла стол, поставила между ними и положила сверху кучу трав. От них пахло пылью и сухостью летнего дня. Она села напротив, качнула подбородком:       — Собирай внимательно, следи, чтобы не попала другая трава. Я делаю отвары, не глядя, нельзя, чтобы туда попало что-то лишнее.       Сатору, начавший хватать первые попавшиеся травы, обречённо вздохнул и бросил их в общую кучу. Взял какие-то плоские жёлтые цветы, начал выискивать похожие. Пальцы Кадзе порхали над кучей и шустро перебирали травы.       — Это пижма, — вдруг сказала она.       — Что? — Сатору только нашёл третий цветок. Ну, что делать, если они одинаковые?!       — У тебя в руках пижма. Она помогает при болезнях желудка. А это, — она помахала пучком, который успела собрать, — зверобой. Он тонизирует, я завариваю его тебе. А это…       — Зачем мне эта информация? — перебил Сатору, скривившись. — Она никогда мне не пригодится.       — Ты сказал, тебе скучно. А знания никогда не бывают лишними.       — Бывают. В некоторых нет смысла.       — А тебе надо, чтобы во всём был смысл? Есть ли смысл в твоём существовании?       — Нет. — Он ответил быстро, не раздумывая. — В моём существовании больше смысла нет.       Какое-то время Кадзе молчала. Пели цикады, ветер шелестел в ветвях. Сатору сосредоточился на поиске пижмы, когда она закричала:       — Придурок! Хватит уже себя жалеть! Ты жив, а это самое главное!       — Жив? — Сатору скривился. — Да лучше смерть, чем такая жизнь!       — Многим людям гораздо хуже, чем тебе! Но они находят в себе силы жить дальше и радоваться, несмотря ни на что!       — Они — не я! И никогда не были мной! Они не теряли столько, сколько я потерял! — Сатору сжал кулак, и цветы хрустнули и переломились. — Что я имею теперь? Существование в жалком домишке с ничтожной магичкой, которая сбежала в горы, вместо того, чтобы жить, и пытается поучать других! Что у тебя произошло? Парень бросил? Может, умер? О, я угадал. Какая трагедия! Повод всё бросить!       От удара у него дёрнулась голова. Никто и никогда не давал ему пощёчин — барьер не подпускал. Хотя попыток, конечно, было немало. Щека онемела, во рту стало солоно от крови — поцарапал щёку зубами. Не говоря ни слова, Кадзе встала, подняла столик и ушла. Подумаешь. Сатору выдохнул и снова подпёр стену.       Извиняться Сатору не умел и не собирался. Он был прав, а она губит свою жизнь и раздаёт советы. Смешно.       Кадзе молчала. День, второй, третий — её молчание стало невыносимым. Тишина давила, Сатору изнывал от неё, хоть сам с собой разговаривай! На четвёртый день стало совсем невыносимо. Он видел — Кадзе пошла к источнику. Можно дождаться возвращения, но раз его охватило желание поговорить здесь и сейчас, ничто не могло остановить. Даже собственная слабость.       — Я не буду извиняться за свои слова, — начал, едва вышел из-за поворота. Кадзе сидела по плечи в воде и даже не взглянула в его сторону. Сатору тяжело опустился на скамейку, поднял глаза на горы.       — Нам всем приходилось терять, но это не повод застыть на месте. Моя потеря никогда не сравнится с твоей.       — Мне жаль людей, которые считают тебя своим другом.       Сатору вздрогнул и посмотрел ей в глаза. Кадзе презрительно кривила губы, глядя на него. А его как под дых ударило и выбило весь воздух. Сглотнув, Сатору растерянно хлопнул ресницами. Перед глазами встал Сугуро.       — У меня был только один друг, — сказал он тихо. — Мне пришлось его убить.       Глаза не отрывались от ладоней, лежащих на коленях.       — После его смерти здесь, — он коснулся груди, — осталась дыра. — Сатору посмотрел на Кадзе — она ловила каждое слово. — Если тот человек был тебе так же дорог… Прости. Я не должен был так говорить.       Молчание натянулось между ними тонкой нитью. Плеснула вода, Кадзе шевельнулась. Спросила:       — Какой у тебя был ранг?       — Никакого.       — Не верю. Ты бы не смог…       — Я был над всеми рангами.       Кадзе распахнула глаза, округлила рот. Спасибо, что ничего не произнесла — жалости сейчас Сатору бы не вынес.       — Уходи, дай мне одеться. И поставь чайник, будем пить чай.       Сатору уходил, не замечая, что улыбается.                     После того разговора стало проще: немного, но он их сблизил. Сатору не спешил открываться, но теперь Кадзе больше его понимала. Она не представляла, что он чувствует, оставшись без силы, потому что к своей относилась всегда равнодушно. Та просто была, и всё. Как воздух, которым дышит, как солнце, которое светит. Представить, что оказался в полной пустоте, когда владел всем… Такого даже врагу не пожелаешь.       Она чаще стала на него смотреть, пытаясь представить, каким был раньше. Но видела только окровавленное тело, заброшенное на порог дома. Застывшее выражение недоумения на бескровном лице. Кто же смог победить того, кто обладает подобной силой?..       — Ты совсем с ума сошёл?! А ну перестань, для таких нагрузок рано!       Сатору невинно хлопнул ресницами. Он лежал на полу в одних хакама и качал пресс. Всего два месяца прошло после травмы, он что, до сих пор считает себя всесильным?       — У меня почти ничего не болит, а если не заниматься, мышцы одрябнут.       — Никаких физических нагрузок. — Кадзе встала над ним, упёрла руки в бока. — У меня нет рентгена или КТ, но я и без них тебе скажу, что внутри у тебя только недавно был фарш.       — Ну, сейчас ведь это не так. — Сатору улыбнулся. Впервые на её памяти. А ещё слишком обворожительно. Его ладонь прошлась по идеальному прессу, пальцы постучали по нему. — Посмотри, Кадзе-чан, это твоя работа.       — Прекрати так меня называть!       — Почему? — Сатору сел, согнул ногу в колене и положил на него руку. — Ты спасла мне жизнь, но я же не могу назвать тебя Кадзе-сама. К тому же, ты младше меня. Младше же, да? Сколько тебе лет? Двадцать три? Двадцать четыре? Может, двадцать, но ты просто быстрее стареешь…       — Двадцать шесть, — отрезала Кадзе.       — Ну, мне двадцать восемь, так что семпай тоже отпадает. Кадзе-сан — слишком официально, не думаешь? Кстати, можешь обращаться ко мне Сатору-семпай, я не против.       — Не дождёшься. И перестань себя изнурять, ты на ногах не всегда стоишь, а пытаешься качать пресс. Тут некого поражать своей формой.       — Разве? — новая обольстительная улыбка озарила его лицо. Кадзе фыркнула и закатила глаза.       — Не старайся, ты не в моём вкусе. К тому же, я уже видела тебя голым, тебе нечем меня удивить.       Сатору изумлённо моргнул, а в следующую секунду разразился смехом. Раскатистый, глубокий, он завораживал.       — Ладно-ладно, Кадзе-чан, я послушаюсь и пока не буду тренироваться. Но и ты присмотрись ко мне получше. Может, увидишь то, чего не замечала.       Он поиграл бровями, вызвав новый приступ раздражения. Покачав головой, Кадзе пробормотала:       — Лучше бы ты продолжал молчать.       Новый Сатору пугал. Последние две недели он словно шаг за шагом возвращался к жизни или пытался обрести в ней новый смысл. Он с таким энтузиазмом бросился восстанавливать силы, что она уже несколько раз находила его без сознания. Так и до внутреннего кровотечения недалеко. А ещё эти шуточки, громкий голос, непрерывный поток сознания, который он мог начать выливать без повода, просто чтобы говорить… Сатору занял каждый уголок, от него не было спасения. Когда он не спал, то обязательно болтал. Кадзе давно отвыкла от такого шума.       Вечером она уютно устроилась на энгаве, собираясь насладиться цветочным чаем и пением сверчков, когда сёдзи распахнулись.       — Кадзе-чан, ты чего тут скучаешь?       Сатору уселся рядом, вытянул свои бесконечные ноги, закинул руки за голову и протянул:       — Как же тут тихо! У меня от тишины уши пухнут. — Он показал на свои уши, будто речь могла идти о других.       — Было тихо. Пока ты не пришёл, — проворчала Кадзе. Нет, в основном Сатору не напрягал, но Кадзе за год не сказала столько слов, сколько сказала с ним за последний месяц.       — Не люблю тишину. В ней голоса в голове звучат слишком громко, — внезапно проговорил Сатору, глядя на небо. У Кадзе в голове давно не осталось чужих голосов, лишь её собственный, и тот рассуждал о планах на завтра или перечислял дела, которые необходимо сделать. Страшно было представить, что за какофония звучала в голове Сатору, раз он так отчаянно пытался её заглушить.       — А ещё не люблю сидеть на одном месте. Давай погуляем, Кадзе-чан. Спустимся в город, ты же сама говорила, что он недалеко.       — Ты не сможешь сейчас туда спуститься — надо пройти через перевал, дорога сложная.       — Тогда давай сходим в деревню, она же близко. Ну давай, Кадзе-чан, ну пожалуйста-а!       Казалось, ещё немного, и он начнёт сучить ногами, как маленький капризный ребёнок. Контраст с погружённым в отчаяние Сатору ошеломлял. Хотелось согласиться, просто чтобы замолчал.       — Ладно, сходим. Но не раньше, чем ты окончательно окрепнешь, понял?       — Спасибо, Кадзе-чан! — Сатору вдруг подался вперёд и крепко её обнял, почти задушив в мощных объятиях.       — Отпусти, придурок! Совсем страх потерял?! — Кадзе без труда отпихнула его. Сатору завалился на спину и широко улыбнулся. Звёздный свет отразился в его глазах, на миг сделав похожим на настоящее божество, спустившееся с неба.       — Жаль, что здесь нет интернета. Я бы заказал нормальный футон — твой слишком жёсткий и короткий.       — Во-первых, тебе бы его не доставили, а во-вторых — не нравится, так я заберу и дам тот, на котором сплю сама.       — Чувствую подвох. — Сатору повёл носом. — Твой ещё хуже, угадал?       — Какая проницательность, — саркастично сказала Кадзе.       — Тогда не надо.       — Тебе не знакомо понятие благодарности, да? Мог бы вернуть мой футон хотя бы вместо спасибо.       — Почему я должен делиться, мне же будет неудобно, — искренне поразился Сатору. — А про спасение моей жизни я всё сказал, моё мнение не поменялось. Я не просил, чтобы меня спасали, так что спасибо от меня не дождёшься.       — Я уже не жду. От тебя снега зимой не допросишься.       — Не люблю снег, — тут же скривился Сатору. Как будто кто-то его об этом спрашивал.       Несмотря на болтливость, о себе он не рассказывал ничего. Уводил разговор, сыпал идиотскими шутками, рассказывал о прелестях цивилизации, но ни слова не говорил о том, как получил ранение и оказался здесь. Как смог выжить.                     Сатору тщетно пытался найти себя в новой жизни, и возвращение к привычному поведению стало якорем, за который он цеплялся в подступающем безумии. Оно маячило на периферии зрения, щерило гнилые зубы и вращало красными глазами. Сатору был с ним отлично знаком: порой позволял ему приблизиться достаточно, чтобы разглядеть сквозь завесу барьера. Он был слишком силён, чтобы сохранять рассудок в порядке. Нормы морали и нравственности ничего не значили, и только сила воли подавляла желание уничтожить мир просто так, из интереса — сможет ли создать обратно.       Сейчас безумие грозило захватить сознание, но не спешило, понимая — ничего от нынешнего Сатору оно получить не сможет. Ничего, кроме отчаяния.       И Сатору пытался доказать себе, что в порядке. И мир будет прежним, стоит лишь захотеть. В громком голосе и излишней нарочитости искренности сейчас было чуть больше, чем ничего. Если раньше он не думал, что и как говорить, то теперь словно учился заново, как заново учился ходить. За ярким, вновь заблестевшим фасадом крылась усталость, и ледяные торосы отчаяния и страха наползали друг на друга, выстуживая некогда горячее сердце.       Он смотрел на Кадзе и понимал, что точно сойдёт с ума, если впереди ждёт жизнь, схожая с её. Не созданный для одиночества, Сатору боялся, что всё-таки останется один. Что уже остался. Что прежний мир рухнул не только для него. Здесь, глубоко в горах, никакие слухи не доходили, но кто знает, что творится в большом мире?..       Постепенно восстанавливалось тело, но медленно, слишком медленно. Сатору боялся медитировать, потому что если после медитации внутри не проснётся хотя бы дальний отголосок проклятой энергии, лучше и правда отыскать самую глубокую пропасть и прыгнуть в неё.       Откуда в хрупкой маленькой девушке было столько сил — жить в глуши, отказавшись от всего, но… Жить. Вопреки всему. Сатору слишком любил себя прежнего, чтобы пытаться примириться с нынешним.       — Кадзе-чан, а я красивый?       Они гуляли по саду — Кадзе настояла, что надо чаще ходить, а не лениво лежать. Дзори тихо поскрипывали, тонкая соломинка мерно колола щиколотку. Как Сатору соскучился по своим дизайнерским туфлям!       — Ты высокий, нескладный, шумный и раздражающий. С такими качествами не до внешности.       Сатору посмотрел на неё: маленькая пичужка. Такую в руках сжать и раздавишь. Он привык смотреть на всех с высоты своего роста и силы, но Кадзе удивляла, потому что сама умудрялась порой будто смотреть свысока. Вот и сейчас в её взгляде сквозило снисхождение, словно она его насквозь видит. Хотя с такими глазами… Сатору вдруг склонился к ней, согнувшись пополам, и всмотрелся.       — Какие глаза, Кадзе-чан! В них захлебнуться можно. На болото похожи.       — Зато твои — само совершенство, да? — фыркнула Кадзе. Накрыла ладонью его лицо и легонько отпихнула от себя.       — Я не сказал, что цвет твоих глаз некрасивый, — обижено протянул Сатору, потирая нос. — Просто похож на болото. Ладно, не только на болото. Знаешь, есть такой мох, который на деревьях растёт… Он вроде как паразит, но…       — Паразит у нас только ты.       — Ты права, от меня мало толка. Отплатить за заботу нечем, хотя… — он многозначительно повёл бровями, — могу расплатиться натурой. У тебя наверняка давно никого не было, а на меня никто никогда не жаловался.       — Они тебя просто жалели, — проворчала Кадзе. — Не хотели расстраивать и говорить, что в чём-то ты несовершенен.       — Проверим? — азартно воскликнул Сатору.       — Мечтай больше. — Кадзе иронично улыбнулась. — Я уже говорила: ты не в моём вкусе.       — Жестоко. — Сатору надул губы. Но почти сразу улыбнулся: — Значит, придётся заставить тебя передумать! Вот увидишь, я — лучшее, что случалось в твоей жизни!       — Ты прав, когда уйдёшь, это будет лучшим, что случится в моей жизни.       — Когда я уйду, ты будешь лить слёзы, Кадзе-чан.       — Радости.       — И мечтать, чтобы я вернулся.       — Мечтать, чтобы забыл сюда дорогу.       — Жестокая Кадзе-чан, — покачал головой Сатору. — Ничего, я докажу, как сильно ты сейчас заблуждаешься.       — Можешь начинать прямо сейчас, я не изменю своё мнение.       Кадзе оставила его посреди сада и пошла к дому, заставив оценить изящную фигуру со спины. Сатору задумчиво хмыкнул: вот что-что, а пытаться завоевать расположение девушки ему никогда не приходилось. Может, это отвлечёт на время от пустоты и страхов.