Разбитое солнце

                    Всё изменилось, хотя и Сатору, и Кадзе делали вид, что это не так. Свежий воздух, слетавший с гор, тяжелел и нагревался, стоило им оказаться рядом. Но в маленьком домике было сложно держать дистанцию, тем более после того как привыкли постоянно разговаривать. Тишина стала слишком громкой. Кадзе беспокойно ворочалась на футоне, прислушиваясь к звукам из спальни и представляла, как Сатору лежит, смотрит в потолок и думает о том же, о чём и она. О близости. Сатору и так было много, сейчас его стало бесконечно много. Даже если молчал, занимал все мысли. Кадзе смотрела на его длинные пальцы и с лёгкостью представляла, как он складывает печати. Но больше помнила их тепло на своей ладони.       Капля за каплей, Кадзе наполнялась жизнью, что так старательно избегала годами. Было удивительно сознавать, что она — молодая женщина, а не старуха, которой себя ощущала. И трепет в животе слишком сильно походил на трепет крылышек бабочек, а ведь Кадзе считала, что они умерли.       Сатору нигде не было видно: в последнее время он порой уходил недалеко в лес. На тренировку — так говорил. Кадзе в эти дни чувствовала себя почти как обычно, только взгляд невольно искал высокий силуэт у кромки леса. Сегодня, видимо, Сатору ушёл достаточно далеко, и Кадзе решила искупаться: в последнее время на источник ходила только по ночам — не слишком удобно, да и холодно.       Прихватив деревянный ковш, шампунь и мыло, она пошла по дорожке, размышляя над тем, что приготовить на ужин. В последнее время Кадзе слишком часто жалела, что у неё даже телевизора нет — разговоры с Сатору выходили неловкими и скомканными. Надо было срочно придумать, чем себя занять и как игнорировать его пристальные взгляды, буквально пронзавшие насквозь. Она свернула к источнику и встала, как вкопанная.       Сатору был тут. Стоял спиной к ней у кромки воды и явно собирался в неё заходить. Кадзе уставилась на разворот его плеч, будто впервые увидела. Крылья лопаток, впадина позвоночника, ямочки над подтянутыми ягодицами, бесконечные ровные ноги с идеальными ступнями… И жуткий шрам, рассёкший пополам. Вспыхнув, она резко отвернулась, когда Сатору посмотрел через плечо.       — Что такое, Кадзе-чан, смутилась? — Он говорил вроде легко и игриво, в привычной манере, но Кадзе показалось, что в голосе зазвучали другие ноты: ниже и темнее. — Ты же говорила, что мне нечем тебя впечатлить. Может, присмотришься получше?       Он стоял прямо за её спиной: подошёл беззвучно. Кадзе задержала дыхание и зажмурилась. Сердце колотилось от страха, как у загнанного зайца, но объяснить кого больше боится: себя или Сатору — Кадзе не могла. Словно столб давления, падавший на землю, вдруг стал в разы тяжелее и прижал к земле, стиснул лёгкие.       — Прости, — вдруг сказал он, и давление пропало. Плеснула вода. Кадзе перевела дух и обернулась. Нехотя, ведь надо было бежать без остановки. Но это было бы слишком… Глупо и откровенно. Выдало бы с потрохами.       — Предупреждать надо, — сказала она, глядя на его плечи и грудь, наполовину скрытую водой.       — Раньше мы как-то обходились без предупреждений. Что-то изменилось теперь? — Сатору склонил голову набок, надул губы. Кадзе ненавидела, когда он включал ребёнка. Но лучше так, чем мужчина, который всё чаще прорывался из-под маски балбеса. Опасный во всех смыслах мужчина. Лишь сейчас до Кадзе стало доходить, кому на самом деле она спасла жизнь.       — Ты больше не мой пациент, — ровно сказала она, загоняя предательскую дрожь как можно глубже, не давая ей прорваться наружу.       — Ты меня уже выгоняешь?       Пар поднимался над водой и окутывал Сатору, превращая в мифическое существо, того самого бога, спустившегося с небес. Белый, он идеально сочетался с его волосами и густыми ресницами, и глаза, казалось, горели ещё ярче. Кадзе сглотнула: странный выходил разговор. Они ещё ни разу не поднимали тему его ухода — естественно, он не останется, когда окончательно выздоровеет. Но сейчас уже вполне себе стоял на ногах, никто не мешал вернуться в цивилизацию. Кадзе бы даже проводила его, оплатила междугородный звонок, а там бы выкрутился. Магам его уровня платили немало, денег наверняка хватит на перелёт до Токио. Она даже несколько раз думала об этом, но как о чём-то далёком и ничего не значащим. Хотела бы, чтобы он ушёл прямо сейчас?       — Нет, — ответила Кадзе, спокойно встречая его взгляд. — Ты должен накопить силу, куда вернёшься без неё?       Он вздрогнул так отчётливо, что рябь пошла по воде. Попала точно в цель. То, что сжирало его день за днём и так всегда лежало на поверхности, но после давней ссоры они не разговаривали о силе Сатору.       — Не говори, что это возможно. — Он криво улыбнулся и прикрыл глаза ладонью. Слегка откинул голову назад, выставляя напоказ мощную шею и кадык, прокатившийся под кожей.       — Ты даже не пробовал. — Забыв о смущении, Кадзе села на лавку и поставила ковш рядом с полотенцем, которое принёс Сатору. Своё положила сверху.       — Это бессмысленно, — пробормотал он, не отнимая ладонь от лица.       — Не узнаешь, пока не попробуешь.       — Я же сказал: пустая трата времени.       — Попробуй!       — Нет.       — Почему?!       — Потому что я боюсь! — Он резко выпрямился и прожёг взглядом. — Я боюсь, понимаешь?!       Шумно дыша, Сатору смотрел на неё, не сводя глаз. Но вот плечи опустились, ладони взлетели вверх и запутались в волосах.       — Сильнейший маг Японии боится узнать, что пуст. Совсем пуст, — протянул он горько, глядя в небо.       Непонятный, но отчётливо сильный порыв потянул Кадзе, поставил на колени у края каменной чаши. Пальцы впились в него, и вся она подалась вперёд.       — Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Сатору. Никогда бы не подумала, что ты испугаешься правды. Мне казалось, ты другой.       — Правды? — Он тоже подался к ней, замер почти коснувшись носа носом. — Иногда хочется оставить надежду в живых. Убить её всегда успею.       — А если она реальна? Так и будешь жить в неведении? — тихо спросила Кадзе, впервые глядя в его глаза так близко.       — Не знаю, — шепнул он. Его зрачки завораживающе пульсировали, и она смотрела только в них, лишь бы не опустить взгляд ниже, на губы. Но Сатору опередил: сам посмотрел вниз и медленно-медленно поднял взгляд вверх. Так медленно, что кожа вспыхнула и пульс разогнался до предела. Кадзе выдохнула, приоткрыв рот, и задрожала, когда он склонил голову и потянулся к губам, не сводя глаз. Ожидая, что оттолкнёт. Молчаливо спрашивая разрешения. Кадзе дала его, опустив ресницы.       У него были мягкие губы, и целовали они неспешно, перебирая её, прихватывая, изучая на вкус. Мокрая ладонь легла на затылок, притянула ближе, когда поцелуи стали короче и чаще. Кадзе шумно дышала носом, впиваясь в камень ладонями, не успевая отвечать, позволяя целовать сильнее и глубже. Его взгляд потемнел: Кадзе не выдержала — смотрела в ответ, хотя дрожала от смущения и откровенной близости.       Всё закончилось в один момент. Отпустив, Сатору уткнулся лбом в лоб и закрыл глаза. Пальцы всё ещё лежали на её затылке, мизинец подрагивал, касаясь верхнего позвонка.       — Сейчас ты должна ударить меня и закричать, — сказал он, не открывая глаз. — И тогда я извинюсь и скажу, что это больше не повторится.       — Да, — шепнула Кадзе, тяжело дыша. Сейчас она так и сделает, ведь это идеальный план отступления, который Сатору сам дал в руки. Только толку в нём, если оба знают: это ложь. И то, что Кадзе возмущена поцелуем, и то, что Сатору никогда больше не станет целовать. Он тихо хмыкнул — она не услышала, просто почувствовала тёплое дыхание на влажных губах — и отпустил.       — Чувствую себя русалкой, — сказал с едва заметной насмешкой. Кадзе нехотя открыла глаза и невольно улыбнулась: и правда, со стороны могло выглядеть так, будто Сатору выплыл со дна морского и соблазняет смертную деву.       — Ты умеешь петь? — Кадзе села на пятки и сложила руки на коленях.       — Нет ничего, что я не умею… — хвастливо начал было он, но осёкся и помрачнел.       — Ты не умеешь готовить, — тут же нашлась она, отвлекая от мрачных мыслей. Если сперва разговор был странным, то теперь он отдавал безумием. Особенно учитывая, что они только что целовались.       Кадзе прислушивалась к себе и не находила чувства вины, но знала — оно обязательно придёт позже. Ведь не просто так сбежала ото всех: не хотела забывать, что не смогла спасти любимого. Не хотела жить настоящей жизнью, когда у него этой жизни больше нет. Она наказывала себя за каждый вдох и выдох, за каждый удар сердца и восход солнца, который видит. А теперь желания, запертые на амбарный замок, вдруг вырвались наружу под хрустальным взглядом Сатору. И не надо быть гением, чтобы понять, что ждёт их дальше. Логичное и неотвратимое.       — Я бы всё-таки хотел помыться, — тихо сказал Сатору. — Ты не могла бы…       — Да, конечно! — Кадзе спешно подскочила, отряхнула подол и быстро пошла, едва не срываясь на бег.       Сатору задумчиво улыбнулся, проводив её взглядом. Нет, он был совершенно не против такого расклада: Кадзе была красивой и притягательной, а он не слепой и не железный, чтобы игнорировать сигналы собственного тела. Скрасить своё пребывание здесь горячим сексом — а Сатору был уверен, что в постели Кадзе точно ураган — что может быть лучше?       Он не хотел робости, что охватила по дороге из деревни, когда Кадзе коснулась пальцами. И нежного трепета, пронзившего тело, тоже не хотел. Гораздо проще и понятней перенести всё в горизонтальную плоскость: все отношения с женщинами рассматривались только в этой позиции. Сатору смотрел на гладкую кожу и миндалевидный разрез тёмно-зелёных глаз, опушённых ресницами. Но заставлял не замечать, что ресницы густые и выгоревшие на самых кончиках, а когда она улыбается, в уголках глаз собираются крохотные морщинки. И что глаза у неё не тёмно-зелёные, а глубже, как вода, разная при свете солнца или звёзд.       Её упрямство притягивало, но Сатору говорил себе, что это от того, что они во многом схожи. Чем тут восхищаться? Шестью годами одиночества? Если бы он поступил так после ухода Гето, что было бы с миром? Впрочем, мир и сейчас стоит, и ничего не случилось с исчезновением великого и ужасного Годжо Сатору.       Тяжело вздохнув, Сатору выбрался из воды, тщательно вытерся и оделся. Холодный ветер взъерошил мокрые волосы, покрыл кожу налётом мурашек. Узнать правду и перестать надеяться? А дальше что? Сможет ли это окончательно его сломать?.. Может, дальше его ждёт жизнь, схожая с жизнью Кадзе. Купит дом и будет помогать людям: научится чему-нибудь, всё же образование получил отличное и схватывает всё на лету. От наличия или отсутствия проклятой энергии не зависят его мозги… Что он потеряет, если попробует?       На кухне Кадзе яростно гремела посудой, то ли изображая бурную деятельность, то ли на самом деле занялась ужином. Сатору тихо прошёл мимо — она явно не была настроена обсуждать их поцелуй. Хотя обсуждать тут было пока нечего. Он устроился на татами, скрестил ноги, расслабленно выдохнул и попытался очистить разум от лишнего. Загрохотала миска, упавшая на пол. Сатору поджал губы и упрямо ввинтился в сознание, раз за разом, словно бритвой Оккама, отсекая лишнее: глаза Кадзе, вкус её губ, который он до сих пор ощущал, и желания собственного тела. Он постепенно погружался в пустоту, туда, где прежде привычно мерцала Бесконечность.       Как и предполагалось — пусто. Сатору замер посреди этой пустоты, широко раскинул руки, пропуская её сквозь себя. Искра, хотя бы искра проклятой энергии — этого будет достаточно, чтобы начать наращивать объёмы. Бесконечность соберёт себя сама, но даже ей надо от чего-то оттолкнуться… Крохотная вспышка: он заметил её скорее интуитивно, больше даже почувствовал. Бережно потянул к себе, боясь, что соскользнёт и погаснет. Повреждённые каналы, по которым обычно текла энергия, гудели и болезненно пульсировали, пока искра проходила по ним, слегка покалывая.       Сатору совсем перестал дышать. Пот заливал глаза, сердце билось гулко, пальцы дрожали. Искра по-прежнему была крохотной, едва заметной, но когда он поместил её в самый центр переплетения каналов, знакомое, родное тепло стремительно разлилось по телу. Глубоко вздохнув, Сатору распахнул глаза и счастливо улыбнулся. Это случится не сразу, займёт немало времени, но он вернёт себе силу. Уж чего-чего, а упрямства у него всегда было в избытке.       — Видишь, Гето, — шепнул он про себя, — я Сильнейший, потому что Годжо Сатору.       Восторг, который его охватил, толкал и дёргал бежать и делать хоть что-то, но внутри было по-прежнему пусто. Он медитировал не один час — в комнате уже стемнело. И слабость разливалась по телу, как после изнурительной пробежки, когда от усталости начинает подташнивать. Сатору растянулся прямо на татами и глубоко вздохнул. Кадзе наверняка заглядывала, но не стала отвлекать. А может, решила, что он прячется. Говорить о том, что надежда есть, он пока не хотел. Сперва надо разжечь искру, неплохо бы спуститься в деревню и помедитировать там: проклятой энергии там явно будет больше, чем в безмятежных горах.       Мысли плавно перетекли к поцелую. С лёгким раздражением Сатору почувствовал уже знакомый трепет в животе. Всё ощущается так незнакомо, потому что с самого начала пошло по непривычному сценарию. Пара улыбок, несколько комплиментов, многообещающий взгляд: Сатору привык так. А не держаться за руки и ждать, когда понравившаяся девушка позволит поцеловать. Они ведь взрослые люди и оба явно хотят одного и того же, так смысл ходить вокруг да около?       Когда Сатору вошёл на кухню, Кадзе скользнула по нему взглядом и поставила на стол тарелки.       — Теперь будем молчать? — тихо спросил он, прислонившись к косяку.       — Я не знаю, что говорить, — призналась она, избегая прямого взгляда.       — Я тоже, — неожиданно для самого себя ответил Сатору. Кадзе наконец посмотрела на него. Нахмурилась, глядя на голые руки.       — Надо найти тебе одежду потеплее.       — Иногда ты ведёшь себя, как мамочка, — мягко упрекнул он.       — Не хочу добавлять себе забот, когда ты заболеешь. — Она уязвлённо вскинула подбородок.       — Опять. — Он закатил глаза. — Я не хочу, чтобы ты была моей мамочкой, Кадзе.       — А кем ты хочешь, чтобы я была? — Она покорно шагнула в расставленную ловушку. Сатору терпеть не мог ходить вокруг да около, учитывая, что им не по семнадцать лет.       — Любовницей. Хочу, чтобы ты стала моей любовницей. — Голос звучал максимально серьёзно: Сатору хотел, чтобы она поняла — он не шутит. Секс ведь естественная вещь, в отличие от странных чувств, которые порой появлялись в груди и задерживались под солнечным сплетением.       Кадзе сверкнула глазами и стремительно ударила, но в этот раз он не позволил себя коснуться: перехватил запястье и дёрнул на себя.       — Когда я хочу завладеть вниманием девушки, я бью сам, но не позволяю бить себя. — Он улыбнулся и выпустил её, мазнув пальцами по коже.       — Думаешь, раз я позволила себя поцеловать, теперь с радостью раздвину ноги?! — прошипела она. Сатору видел — обидел, и обидел серьёзно. Но и она не нежный невинный цветок, который надо щадить.       — Да, — ответил он просто. Склонился к ней, не позволяя отвести взгляд. — Когда признаешь, что я нравлюсь тебе достаточно для того, чтобы их раздвинуть.       Кадзе задохнулась. Ещё немного и взорвётся. Сатору ждал этого взрыва, но не ждал, что она вдруг вопьётся зубами в его нижнюю губу.       — Ай! — крикнул он, выпрямляясь и касаясь ладонью прокушенной губы. — Сумасшедшая!       — Мудак!       — Ведёшь себя как ребёнок!       — Кто бы говорил!       Они замолчали, тяжело дыша. Сатору хмыкнул. Хмыкнул ещё раз и громко расхохотался.       — Один-один, — выдохнул, смеясь. — Ты меня уделала, Кадзе-чан.       — Если так свербит в штанах, сходи в деревню, уверена, там найдутся желающие помочь. — Кадзе начала накрывать на стол как ни в чём не бывало. Отсмеявшись, Сатору подумал, что это отличный предлог для посещения деревни и медитаций. Он видел там старый храм, можно будет расположиться в нём.       — Знаешь, а я воспользуюсь твоим предложением. — Сев на пятки, Сатору потянулся к палочкам. — Не буду смущать своими желаниями, ты ведь выше этого.       — Именно. Рада, что ты понял, — с лёгким высокомерием ответила она.       А на следующий день с тоской на сердце провожала взглядом. Отчего-то с лёгкостью можно было представить, как он целует другую, попутно её раздевая. Ну и пусть. Кадзе повела плечами и вернулась в дом — это не её дело.