Разбитое солнце

                    Кадзе злилась. Нет, не так: она была в ярости! Сначала он целует так, что сердце заходится в заполошном стуке, а потом заявляет, что найдёт любовницу в деревне! Ещё эти возмутительные предложения — она от них потом полночи спать не могла. Лучше бы дальше лежал и помирал: оживший Сатору вызывал всё меньше симпатии. Он раздражал одним своим появлением. Голос резал уши, а от смеха хотелось скривиться. Всю неделю Кадзе закипала, медленно, но верно. И довольная улыбка, с которой уставший Сатору возвращался домой, вызывала желание треснуть как следует. Почему она вообще его терпит? Пусть живёт в деревне, а она будет передавать восстанавливающие отвары.       Вот ещё. Пусть та девица и варит. Интересно, кто она? Кадзе знала всех жителей небольшой деревни, от того было обиднее гадать. С другой стороны, зачем переживать? Сатору ей не принадлежит, он — доказательство её мастерства, и только. И она обязательно напишет диссертацию на тему экстренного вмешательства во время серьёзных магических травм. И заставит Сатору прийти на конференцию и показать шрам в качестве доказательства! Он ей должен, пусть только попробует отказаться!       Кадзе яростно тёрла рукав кимоно, думая, что неплохо бы всё же купить стиральную машинку. Заказать весной из города, в деревню доставят, а оттуда попросит кого-нибудь из местных привезти…       Тяжело опираясь о какую-то палку, Сатору поднимался по тропинке с объёмной корзиной в руке. На губах играла такая довольная улыбка, что моментально захотелось швырнуть в него мокрую тряпку, чтобы стереть. Почему, Ками, почему мужчины придают так много значения сексу?! Что в нём такого сакрального? Кадзе в упор не могла этого понять. С Матимо в этом плане у них была гармония: первые друг у друга, они редко занимались любовью. Чаще просто целовались и обнимались, этого было достаточно. Может, именно от того, что поцелуй Сатору вызвал слишком много непонятных эмоций, Кадзе злилась ещё сильнее.       — Кадзе-чан, смотри, что я принёс! — Сатору помахал корзиной, неторопливо приближаясь. В ней оказалась свежая рыба: две крупных радужных форели.       — Откуда она, у тебя же нет денег.       — Ну, Кадзе-чан, есть много способов расплатиться, — хмыкнул Сатору. Прошёлся по ней взглядом, который вызвал стойкое желание прикрыть грудь.       — Если хочешь, чтобы я пожарила её — чисть. — Кадзе вернулась к стирке, заставляя себя в очередной раз не реагировать на его двусмысленности.       Сегодня рыба, позавчера он принёс пакет засахаренных слив, что будет дальше? Даже представлять не хочется, как Сатору ходит по деревне и предлагает себя за еду. Или ему дают еду, чтобы сказать спасибо? Ками, зачем она вообще об этом думает?!                     Все её метания были написаны на лице чёткими иероглифами. Сатору хотелось разгладить морщинку между её бровей, попросить улыбнуться. Она злилась и была во многом права, но почему так приятно вводить её в заблуждение? В первый же день в деревне он наткнулся на Мику, помог её бабушке Ханако достать с чердака котэцу и заработал поток благодарностей и баночку варенья, которое съел по дороге в храм. Было странно помогать кому-то без магии.       Сатору всегда относился к обычным людям снисходительно, смотрел свысока. Когда тебе доступны все тайны мироздания и подвластен бесконечный поток мощной силы, мало думаешь о бытовых мелочах. Рассуждать о перекройке магического мира гораздо логичней, чем думать, как согреть дом или где взять обувь. Новый мир открывался неторопливо и оказался куда более многогранен, чем привык думать Сатору. И людей было за что уважать: не представляя о мире, которые находился совсем рядом, они строили планы, ставили цели, чего-то достигали…       Всё чаще Сатору стал задумываться над тем, кем мог быть без клана и его поддержки, без ощущения собственной значимости и исключительности, которое ему внушали с детства. Он наблюдал за людьми и словно видел впервые: то, как они радуются мелочам и грустят по ним же. Как живут, полагаясь не только на себя, но и на помощь родных. Он наблюдал за ними с болезненным любопытством, находя силу именно в их слабости.       Сатору всегда был один, даже рядом с Гето. Кто бы смог понять, что он чувствует, когда Сатору сам не мог этого объяснить?..       Кадзе добровольно отказалась от того, чтобы стоять над людьми, а не быть вместе с ними. В какой момент уничтожение Проклятий стало рутиной, а смысл — защита тех, кто не может за себя постоять — исчез? Сатору понимал с отчётливой ясностью: для него так было всегда. Люди не имели значения. Было так легко сделать шаг и перевернуть весы, сделав белое чёрным. В какой-то момент он этот шаг почти сделал…       В чём заключался смысл его существования? Разве не в людях? Кому нужны его безупречные техники, если их не станет? Чем больше Сатору думал об этом, тем больше понимал, как сильно заблуждался. Заблуждался всю жизнь.       Энергия копилась медленно, нехотя. Если представлять себя сосудом, Сатору был заполнен ею едва по щиколотки. Нетерпение порой прорывалось отчаянием — вдруг всё без толку? Что лучше: стать обычным человеком или полумагом низшего ранга? Когда можешь лишь заглядывать в замочную скважину, а раньше входил с ноги. Но он упрямо, по крупицам, собирал силу, залечивая повреждённые каналы.       — Сатору-кун, хватит, пойдём пить чай!       Ханако дружелюбно улыбалась, стоя на крыльце. Сатору согласился помочь перекопать огород перед зимой и очень быстро заработал мозоли. Он смотрел на них с удивлением — видел впервые.       — Какой чай, Ханако-сан, тут ещё столько работы, — весело крикнул Сатору. Странно, но физический труд приносил гораздо больше удовольствия, чем изнуряющие медитации, хотя должно было быть наоборот.       — Раз Кадзе-чан до сих пор тебя лечит, не перетруждайся. Она мне спасибо не скажет.       Ханако хитро посмотрела на Сатору. Он вздохнул, воткнул лопату в землю и поднялся на энгаву.       — Вы правы, у Кадзе-чан острый язык и тяжёлая рука.       — Скоро выпадет снег. — Ханако подняла глаза на серое небо. — Я там приготовила тебе куртку и немного тёплых вещей. Рукава, правда, будут коротковаты, но в плечах вы одинаковые.       — Почему вы так заботитесь обо мне, Ханако-сан? — удивился Сатору. Сложно было понять, зачем старушке переживать о незнакомце.       — Ты напоминаешь мне сына, Сатору-кун. — Она похлопала его по ладони. Сатору склонил голову набок: его мать выглядит сейчас так же? Стала бы переживать о нём? Незнакомая боль поселилась в сердце, сжала и отозвалась щекоткой в носу. Моргнув, Сатору криво улыбнулся.       Снег и правда выпал — Ханако не обманула. Он укутал сад в тонкое покрывало, которое наверняка скоро растает.       — Что, сегодня никуда не пойдёшь? — ехидно спросила Кадзе. Сатору сидел дома третий день подряд — пока надо было разобраться с накопленной энергией и упорядочить её. Это можно делать и здесь, не обязательно идти в храм.       — Сегодня я весь твой, Кадзе-чан. — Сатору подмигнул. Она фыркнула и отвернулась, а ему вдруг захотелось взъерошить тщательно уложенные волосы. Не рыжина — они отливали медью.       День выдался ясный, снег искрился и переливался на солнце. Сатору дышал полной грудью, любуясь белой дымкой. Между лопаток запекло, он обернулся: Кадзе стояла на энгаве и внимательно на него смотрела.       — Что? — с улыбкой спросил он.       — Ничего, — тихо ответила она. Улыбка сползла сама собой, сердце глухо стукнуло и застучало быстрее. Сатору шагнул к дому, но остановился от звонкого:       — Здравствуйте, Сатору-сан!       Мика махала рукой, быстро поднимаясь. Кадзе удивлённо глядела, как девочка срывается с места и врезается в захохотавшего Сатору.       — Полегче, Мика-чан, сломаешь! — крикнул он, схватив её худенькие плечи и с притворной тяжестью отрывая от себя.       — Когда вы успели так сдружиться? — нахмурилась Кадзе.       — Так Сатору-сан помогает бабушке, он разве не говорил? И огород вскопал, и крышу починил, и котэцу с чердака спустил… — Мика перечисляла, не замечая, как столкнулись взгляды над её головой. Поражённый — Кадзе, с лёгкой насмешкой — Сатору.       Когда Мика ушла, стало тихо. Впрочем, долго ждать не пришлось: Кадзе вошла в комнату, гневно хлопнув сёдзи. Сатору сидел на пятках и подниматься не стал — пусть смотрит сверху вниз, всё-таки опять обидел.       — Тебе так нравится выставлять меня дурой, да? — голос дрожал, выдавая эмоции. Кадзе упёрла руки в бока, глаза ярко заблестели. — Нравится, да, Сатору?       — Нет, — тихо ответил он.       — Тогда почему?..       Не говоря ни слова, Сатору щёлкнул пальцами, на кончиках зажегся небольшой синий огонёк. Пальцы сложились в печать, и он стал красным. Миг — и испарился.       — Я хотел убедиться, прежде чем говорить тебе, а в деревне больше проклятой энергии. В храме медитировать легче, поэтому…       Он не договорил: с коротким всхлипом Кадзе бросилась ему на шею и крепко обняла.       — Я так рада! — воскликнула, обнимая крепче. — Так рада за тебя!       Сатору оцепенел. Осторожно обнял в ответ, и что-то с хрустом сломалось внутри. Руки сомкнулись сильнее, обвили, прижали к себе.       — Спасибо тебе. Спасибо, что верила, — прошептал он, прижавшись щекой к макушке. — Спасибо, Кадзе.       Вера. В Сатору никто никогда не верил — смысл? Сильнейший, придёт и решит все проблемы, какими бы серьёзными они ни были. А Кадзе верила просто так и не в то, что Сатору спасёт кого-то — в то, что он спасёт сам себя.       Её нос уткнулся в его шею, дыхание грело и расползалось под кожей теплом. Ладонь Сатору поднялась вверх, пальцы коснулись шеи. Кадзе вздрогнула и выпрямилась. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, и Сатору с сожалением выпустил её.       Очередное откровение обнажило новый кусочек души, делая более уязвимым. Мысли постоянно вращались вокруг Кадзе и того, что она для него сделала. Зачем? Как Ханако, помогла без задней мысли, просто потому что не могла иначе? Почему терпит до сих пор, ведь могла давно выгнать. Кем они стали друг для друга, когда всё изменилось? Этого Сатору не знал, но она поселилась в его голове и уходить оттуда не планировала. Он старался не пялиться так явно, но взгляд постоянно искал её. Пытался лишний раз не касаться, но сам тянулся быть как можно ближе. Хотел прикрыться за привычной дурашливой маской, но та покрылась трещинами и отказывалась налезать. Сатору непривычно робел, встречая её прямой взгляд. Кожа покрывалась мурашками, хотелось стереть их, размазать по шее. Вроде бы разговоры были как всегда — ни о чём и обо всём, но теперь они чаще прерывались неловкими паузами.       Снова выпал снег, отрезав от внешнего мира. Сатору полдня расчищал дорожки, раздевшись до одной майки — было жарко, от тела валил пар. Простая механическая работа оставляла простор для мыслей, а подумать было о чём. Например, о Кадзе. Опять о ней и её тонких запястьях и изящных пальцах — он всё утро пялился на них, как идиот, пока она мяла тесто для хоккайдо. Потому и сбежал из тёплой кухни на мороз, чтобы хоть немного отвлечься.       — Ты с ума сошёл?       Грозный окрик Кадзе заставил вжать голову в плечи.       — Оденься немедленно! Простынешь!       Сатору широко улыбнулся — переживает. Выпрямился, повернулся и сверкнул глазами.       — Не переживай, Кадзе-чан! Если я заболею, ты всегда сможешь меня вылечить.       — И не подумаю, — проворчала она, для верности покачав головой.       Лечить всё же пришлось, но снег тут был ни при чём: Сатору вернулся из деревни и через два дня слёг с температурой. Привыкнуть к беспомощности не получалось — он злился на слабое тело, капризничал и отказывался растираться, заходясь от кашля.       — Если инфекция опустится в лёгкие, может начаться пневмония! — уже буквально рычала Кадзе. — Это просто мазь с пихтой и эвкалиптом, она тебя не убьёт!       — Оно само всё пройдёт, — упрямился Сатору исключительно из вредности, причину которой сам не понимал.       — Знаешь, — Кадзе выдохнула, — а болей. Завтра начнёшь задыхаться, потом захлёбываться, а потом сведёшь на нет все мои усилия.       Сатору нахмурился. Тяжело вздохнул и снял юкату.       — Так бы и сразу, — довольно сказала Кадзе, становясь за спиной, пока он удобнее устраивался на пятках.       Ничего страшного в её касаниях не было, но только сейчас Сатору понял, почему противился: несмотря на слабость и температуру тело начало реагировать предсказуемо. Нежные касания дарили облегчение чувствительной от жара коже, но вместо расслабления мышцы напрягались, внизу живота и вовсе поджались, когда она обвела лопатки. В воздухе плыл нежный аромат, казалось, всё вокруг начало искриться. Кадзе плавно переместилась вперёд, коснулась груди, но Сатору дёрнулся.       — Тут я и сам могу помазать, — сказал, избегая смотреть в глаза. Хорошо, что температура вскоре выжгла все мысли, а отвар Кадзе погрузил в сон. Сатору болел ещё три дня, доводя её до истерики нытьём, поэтому, когда проснулся на четвёртый и не услышал её, решил — сбежала. Хоть в сад, хоть на источник, хоть в деревню: он и сам бы от себя сбежал. Не представлял даже, что можно быть таким вредным, когда болеешь.       Сатору неторопливо заварил чай, выглянул в сад — низкие облака, полные снега, задевали вершины гор и неторопливо ползли в долину. Если Кадзе ушла в деревню, стоит поторопиться. Но взгляд вдруг упал на её сапоги. Не в гета же она пошла! Тревога кольнула остро и резко, когда он увидел её пальто, висящее на крючке. Сатору бросился к её комнате и без предупреждения открыл фусума. Кадзе лежала на футоне и тяжело дышала. Лицо блестело от пота.       — Почему у тебя здесь так холодно, Кадзе-чан? — пробормотал Сатору, бережно поднимая её на руки и перенося в свою спальню. Стена с кухней была смежна с обеими комнатами, но видимо к той, что занял Сатору, примыкала печь. Длинная ночная сорочка с трогательным голубым бантиком под горлом вызывала улыбку — почему-то Сатору так и представлял её ночную одежду. Сейчас ткань облепила тело, но этот факт вызывал не эротические видения, а панику.       — И что мне делать? — вслух спросил Сатору, надеясь, что она очнётся и даст указания. Нет, Кадзе хрипло дышала, не открывая глаз.       Это просто температура, надо лишь узнать, чем его лечила Кадзе. Постоянно повторяя это, Сатору лихорадочно рылся в её записях, одним глазом посматривая на чайник. Найдя, бросился в кладовку, невольно вспомнив её слова о травах, которые ни в коем случае нельзя перемешивать. И в ужасе уставился на почти идентичные пучки, висящие под потолком. И что выбирать?       — У тебя наверняка где-то есть готовый сбор, — проговорил Сатору под нос. Звук собственного голоса успокаивал, но паника всё равно билась в висках: вдруг это что-то серьёзное? Бежать в деревню? Но кто там поможет, если сами жители полагаются на простую травницу? Что, если она… умрёт?       Паника мешала мыслить спокойно, но Сатору не мог её унять. Прижавшись лбом к стене, прикрыл глаза, прогоняя вопящую тоску при мысли, что снова останется один. Несколько раз глубоко выдохнув, он заставил себя внимательно осмотреться. Главное — хоть немного сбить жар и привести её в чувство. А потом Кадзе сама скажет, что делать.       Нашёл. Аккуратно подписанные мешочки с составом трав и их назначением. Выдохнув, Сатору вернулся на кухню, вспоминая, как заваривает травы Кадзе. Пока они настаивались, Сатору осторожно обтёр её мокрое лицо, укутал в одеяло — её била мелкая дрожь.       Усадив на колени, он прислонил голову к своему плечу и начал поить с ложечки, по капле вливая настой.       — Ты не пугай меня, — прошептал Сатору, обняв обеими руками. — Ты же сильная, не то что я. Почему вообще заболела?       Он не представлял, что выхаживать больных так тяжело. Всю ночь не спал, то обтирая, когда её бросало в пот, то укутывая и прижимая к себе, когда била дрожь. Поил водой, заваривал травы, снова поил… К утру Сатору чувствовал себя измотанным, как после изнуряющей битвы. Но вышел победителем — Кадзе спокойно дышала и горела гораздо меньше. Притащив футон из её комнаты, Сатору лёг рядом, в последний раз коснулся лба, проверяя температуру, и уснул.                     Кадзе проснулась от света, бившего в глаза. Нехотя разлепила веки и едва не отшатнулась — Сатору лежал прямо перед ней, его ладонь почти касалась её щеки. Вспоминания о последних сутках были обрывочными. Била противная дрожь, ночная рубашка прилипла к телу, Кадзе чувствовала дикую слабость: шевелиться вообще не хотелось.       Сатору крепко спал, и можно было рассматривать его без препятствий. Ресницы густющие и завиваются, как у девушки. Если бы были чёрными, это смотрелось бы женственно, но белые придают особый шарм. Тонкие брови на пару тонов темнее, чем волосы и ресницы, словно он специально их подкрашивает. И наверняка выщипывал, потому что сейчас можно было видеть контур, за который вышли несколько волосинок. Нос прямой и тонкий, а на белоснежной коже проступают едва заметные веснушки. Кадзе опустила глаза на губы, рвано выдохнула, подняла глаза вверх и сжалась внутри: Сатору смотрел на неё. От ослепительной бирюзы в который раз голова пошла кругом.       — Как ты себя чувствуешь? — хриплым ото сна голосом спросил Сатору.       — Лучше, — в тон ответила она.       Неловкости не осталось места, когда Сатору под её руководством принялся лечить, слишком энергично растирая спину, заваривая травы, чай и разогревая бульон. Кадзе несколько раз засыпала, а как просыпалась, первое, что видела — глаза Сатору. Но когда он вечером раскатал футон рядом с ней, возмутилась.       — Ты что, будешь спать тут?       — Пока холодно — да. Почему молчала, что в твоей комнате ледник?       Сатору расстилал простыню, не глядя на неё. Но вот стрельнул глазами и нахмурился.       — Там нормально, я привыкла. — Кадзе смутилась. Он лёг, погасил свет, и сердце забилось быстрее. Было слышно его дыхание, от большого тела исходил жар — Кадзе чувствовала его даже сквозь одеяло. Усталость постепенно брала своё, а может, снова поднялся жар, потому что других причин сказать то, что сказала, наутро Кадзе не нашла:       — Сатору?       — М?       — А если бы я замёрзла даже здесь?       Она задержала дыхание, когда он пошевелился. Придвинулся ближе, почти вплотную. Нырнул под одеяло, прижал к себе, окутав руками и ногами.       — Тепло? — шепнул на ухо.       Кадзе сонно кивнула, уткнулась в шею и уснула.