Разбитое солнце

                    Кадзе была готова разорваться на тысячу крохотных лоскутков. Вот прямо сейчас. Ещё чуть-чуть, и лопнет. А всё потому что Сатору был везде. Его и раньше было с избытком, теперь он не отходил ни на шаг. Суетился по делу и без, постоянно спрашивал, удобно ли ей, не надо ли подоткнуть подушку, порывался водить в туалет и при этом почти не давал подержать Юкико. С одной стороны, можно было вечно смотреть на его светящееся лицо, когда он любуется дочкой. С другой — Кадзе ревновала. И даже не знала, кого больше. Дочку за то, что забирает внимание Сатору, или Сатору, за то, что так поглощён дочкой. Хорошо, что на ночь его в больнице не оставили. Нана вытолкала со словами, что маме всё-таки надо отдохнуть. И нет, не от ребёнка, а от папы. Только тогда Кадзе перевела дух. Не спалось. Лунный свет падал на больничный бокс, в котором спала Юкико, серебрил белый пушок на голове. С трепетом Кадзе смотрела на маленькое личико, обводила, не касаясь, контур белых бровок и ресничек. Будут ли у неё глаза Сатору? Он сказал, что не видит силы Шестиглазого. Добавил с насмешкой: чтобы она передалась дочке, ему надо было умереть до её рождения. Вспомнив эти слова, Кадзе поёжилась.       Юкико. То, что связало их с Сатору, теперь точно навсегда. Даже если он когда-нибудь исчезнет из её жизни, Юкико будет рядом вечным напоминанием. Исчезнет? Кто, Сатору? Она даже хмыкнула. Нет, тут, скорее, если она захочет от него избавиться — не сможет. Они больше не говорили о свадьбе, вообще мало говорили о совместном будущем. Жили в подвешенном состоянии между «супружеская пара» и «случайные любовники». Собранная Сатору кроватка уже несколько дней стояла в спальне. Рядом с ней появился комод, забитый детскими вещами и подгузниками. И эти вещи выглядели дико в просторной спальне, где, кроме кровати и двух тумбочек, ничего не было. Каждый раз, когда взгляд падал на пустую кроватку, Кадзе пыталась представить, как это будет — здесь. С ним.       Её дом переделывали, Сатору пару раз переносил её туда, но пока всё выглядело жутко: уютный домик спрятался за лесами, часть сада перекопали, новое крыло, уходящее вглубь, к источнику, выглядело инородным телом, пришитым к идеальному целому. Она так расстроилась, что даже заплакала.       — Ты чего? — Сатору её слёзы очевидно расстроили. — Это же стройка, Кадзе-чан, когда всё закончат, будет совсем по-другому! И сад тебе заново посадят! Обещаю!       Он обнимал, а Кадзе плакала и не могла остановиться. В этом были виноваты гормоны, но ещё и страх будущего, окончательно и бесповоротно изменившегося. Как она могла думать, что сможет жить тут вдвоём, без помощи, без поддержки? Упрямо цеплялась за прошлое, за ту себя, какой была до встречи с Сатору. Прежней Кадзе, любившей Матимо, лелеющей свою любовь к нему, живущей прошлым не существовало. Новая до сих пор была незнакомкой. Она любила сильнейшего мага в истории и носила его ребёнка. А ещё, кажется, он отвечал ей взаимностью.       Сатору не говорил о чувствах. Забивал неловкие паузы шутками, как будто она в любой момент начнёт тянуть из него признание. На вопросы учеников, точнее, Юджи, когда свадьба, начинал нести чушь о согласовании с кланом, вычислении благоприятной даты и собственного графика, который с этой датой должен совпасть. И всегда завершал проникновенным взглядом и словами:       — Как только захочет Кадзе-чан.       Вернувшись в кровать, Кадзе вытянула руку и посмотрела на пальцы. Хотела бы она носить его кольцо? Сейчас мысль о браке с Сатору уже не была такой пугающей: скорее, отдавала лёгким холодком азарта и предвкушения. Кадзе не причисляла себя к азартным людям. Привыкла действовать хладнокровно, по ситуации. Но была уверена: с Сатору не будет ни спокойно, ни скучно. Она до сих пор знала его слишком мало, но времени узнать ближе хоть отбавляй. Можно попробовать.       Он заявился наутро, с охапкой полевых цветов и кучей шариков, которые разноцветным роем взмыли к потолку. Передав цветы Кадзе, первым делом метнулся к кроватке — Юкико спала.       — Утром проснулся и испугался: вдруг вы мне приснились, — сказал тихо и как-то робко. Исподлобья взглянул на Кадзе. Сунул руки в карманы, словно испугался что-то сломать, если начнёт ими размахивать. Подошёл к кровати, присел на край. — Как ты?       Кадзе видела его разным, но таким — собранным и застёгнутым на все пуговицы — впервые. Стало не по себе. Под кожей пробегали желваки, Сатору смотрел сосредоточенно и цепко, словно сканировал. Может, это и делал. Текли секунды. Наконец он выдохнул, широко улыбнулся, погладил по щеке.       — Я… — кашлянул, — я хотел с тобой поговорить. Точнее, спросить. Или сказать, что… Кадзе, я…       Она взяла его ладонь в свои, прижала к груди. Вторая рука по-прежнему лежала в кармане.       — Все уже всё знают, — продолжил он после протяжного выдоха. — И смысла вас прятать больше нет. Вы останетесь со мной? Хотя бы пока Юкико не подрастёт? Только на год. Останетесь?       У Кадзе сжалось горло. Именно сейчас она поняла, что не представляла в будущем жизни вдвоём, только втроём. В её мечтах о завтрашнем дне всегда присутствовал Сатору. Он был там, да. Но не в Токио. Хотя сейчас они всё равно не смогут вернуться в дом, поэтому Кадзе с лёгким сердцем сказала:       — Да. Конечно останемся.       Его облегчение было осязаемым. Оно озарило палату солнечной улыбкой и заискрилось в воздухе. Сатору наклонился, лукаво посмотрел на губы и протянул:       — Обещаю, что ты не пожалеешь.       Поцелуй не был нежным, но он же не был и страстным. Обещание, на грани тёмного желания и светлой лёгкости.       — Она только родила, а ты уже хочешь ещё одного? — иронично поинтересовалась Нана, входя в палату. Свела брови: — Сдурел?! Полевые цветы перед новорождённым?! Хочешь, чтобы она заработала аллергию?! Быстро убрал!       Сатору виновато ссутулился, спешно забрал цветы и выскочил в коридор — искать мусорку. Кадзе даже стало его жаль, потому что точно знала (и хоть убей не могла понять, откуда эта уверенность), что Сатору собирал букет сам. И даже у её дома: она узнала пижму, тысячелистник и мышиный горошек.       — Ты как? — Нана деловито осмотрела, ощупала грудь. Юкико осматривал неонатолог, который пришёл с ней. — Молоко придёт завтра-послезавтра, пока прикладывай чаще. Сегодня ещё понаблюдаем, завтра выпишу.       Сатору вернулся со стаканчиком кофе и чаем с молоком. С серьёзным видом заявил:       — Говорят, это помогает при лактации.       Кадзе стало смешно: успел выучить это слово. Сердце сладко кольнуло: тоже думал об их будущем. Снова присел на край кровати, протянул стаканчик, с нежностью посмотрел на Юкико.       — Она такая удивительная.       Кадзе не могла с точностью сказать, что ждёт их в будущем. Знала одно: отец из Сатору выйдет замечательный. Может, даже с перебором. Она смотрела, как он общается с учениками, и умилялась, представляя, как будет учить Юкико. К слову, ученики пришли к обеду. Мегуми явно смущался, вытягивал шею, рассматривая Юкико, но ближе подходить не спешил. Юджи, наоборот, болтал без умолку, поздравлял и осторожно касался пальчиков. Юкико почти не плакала — пищала, как котёнок. И в залитой солнцем палате, окружённая ещё вчера незнакомыми людьми, Кадзе с уверенностью вступала в новое завтра.                     Истошный крик взорвал ночную тишину подобно пожарной сирене. Кадзе резко села, но тут же легла — Сатору перехватил поперёк, уронил на подушку.       — Спи. Я встану, — пробормотал сонно. Протяжно выдохнул и выбрался из-под одеяла. Зажёг ночник на комоде, склонился над кроваткой, заворковал: — Кто тут опять решил проснуться? Кого мы полчаса назад укачали? Сухая? Кушала недавно. На ручки хочешь? Сейчас папа тебя…       На этих словах Кадзе отрубилась. Прошло два месяца, которые она помнила с трудом. Сатору предложил нанять няню, она отказалась — не сдаваться же с первых шагов! Но иногда днём просто плакала от бессилия. Юкико почти не спала, с наслаждением показывая всю силу своих маленьких лёгких, стоило Сатору уйти. Только на его руках она моментально успокаивалась. Сперва он смеялся и говорил, что сразу видно, чья это дочка. Со временем стало не до смеха. Брать её с собой Сатору не мог, но несколько раз, не выдержав, Кадзе приезжала в техникум с переносной люлькой. Странно, но Юкико затихала и на руках Мегуми. Он держал её всё уверенней.       На третий месяц от недосыпа и стресса пропало молоко. С одной стороны, Кадзе выдохнула, с другой — было обидно, что придётся кормить смесью. Сатору мотался между Токио и Киото, решал дела, о которых не рассказывал, иногда буквально падал и засыпал, не слыша плача Юкико, и Кадзе не могла на него злиться. Где бы он ни был, каждый вечер появлялся, чтобы искупать дочку.       — Чтобы не забыла, как выглядит папа, — шутил, укладывая её на своей ладони и опуская в воду. Две пары голубых глаз пересекались, и Юкико начинала гулить, будто пыталась рассказать, как прошёл день. Это время Кадзе могла посвятить себе. Выпить чай в тишине, или просто бездумно смотреть на город. Если материнство — счастье, то её слегка горчило. Может, стоило поднять разговор о няне…       — Через месяц поедем в поместье клана, — заявил Сатору вечером. Юкико, накупанная и накормленная, спала на его руках. — Пора представить Юкико.       «Только Юкико?» — хотелось спросить. Даже шутки про свадьбу исчезли из их жизни. Не до этого было. Но постепенно режим дочки начал налаживаться, появилось больше свободного времени, и Кадзе начала задумываться: что дальше? Токио угнетал. Шумом, ритмом, запахами и звуками.       — А потом ты покажешь, что там с домом? — спросила она тихо, втирая крем для рук.       — Дом? — он метнул в неё яркий острый взгляд.       — Да, хочу посмотреть. — Кадзе легла, расправила одеяло. — Он же уже готов?       — Почти, — кивнул Сатору. Переложил Юкико в кроватку, укрыл, лёг рядом с Кадзе. Проникновенно посмотрел в глаза. — Давай дождёмся, пока достроят. И проведём там пару дней. Вдвоём.       Его ладонь легла на живот, погладила. Пальцы подцепили край майки, потянули наверх, оставляя горячую дорожку на коже. Кадзе тихо выдохнула. Секса после родов у них до сих пор не было. Сперва было не до него совсем, потом Сатору стало резко занят. Всё чаще Кадзе склонялась к мысли, что это и есть ответ на вопрос об их отношениях: она стала матерью его ребёнка. И всё.       Подтянувшись на локте, Сатору горячо выдохнул, согревая шею. Прихватил мочку, прошёл по ней кончиком языка.       — Ты же не против? — прошептал, придвигаясь вплотную. Ладонь накрыла грудь. — Такая большая.       Неправда. Прежний размер вернулся, но Кадзе не хотела спорить или что-то доказывать. Прикрыв глаза, она млела от неторопливых ласк, от того, как касания Сатору зажигают огонь внутри. Шея, ключицы, подбородок — Сатору целовал неторопливо, уже обеими руками шаря под майкой. Пальцы дразнили соски, вызывая ворох мурашек. Колено толкнуло ноги, упёрлось в матрас. Кадзе закинула ногу на спину, потёрлась, неожиданно для себя сладко выдохнула. Сатору несдержанно замычал, приникая к губам, проталкивая язык в рот. Кадзе обняла мощную шею, нетерпеливо потянула его майку вверх. Рывок — Сатору стащил её через голову, снял с Кадзе и вжал в матрас всем телом, яростно целуя. Член упёрся в бедро, внутри всё заныло от желания скорее ощутить его в себе. Одеяло сползло на пол, ладони Сатору нырнули в шорты, стиснули ягодицы, язык нагло хозяйничал во рту. За влажными звуками и грохотом дыхания не сразу стало слышно хныканье, которое очень быстро переросло в горький плач. Разомкнув губы, Сатору опёрся рукой о матрас, вторую продолжая держать в шортах. Как будто надеялся, что каким-то невообразимым образом Юкико успокоится сама. Низко опустив голову, он выдохнул, отпустил её и встал. Член отчётливо оттягивал шорты. Внутри всё ныло, хотелось, чтобы Сатору скорее уложил Юкико и вернулся. Он так и сделал, но, стоило им опять сплестись в объятиях, всё повторилось. На третий раз Сатору сдался. Судя по всему, дочь категорически не хотела, чтобы родители занимались сексом.       

***

             Старейшины клана прислали машину. Кадзе смотрела на Сатору во все глаза: в голубом кимоно, на этот раз по размеру, он выглядел внушительно. Ей тоже удивительно шли цвета клана Годжо — он заказал кимоно давно, ещё до родов. Надеялся, что когда-нибудь она наденет и другое, свадебное. Но пообещал себе не спешить, и держал обещание. Кадзе необходимо привыкнуть, как и ему. Но Сатору был совершенно чётко уверен, что готов провести с ней и Юкико всю жизнь. Это было не про всепоглощающую страсть — чувства к Кадзе рождались постепенно и до сих пор не достигли пика. Ему нравилось погружаться в них без спешки, открывая новое и в ней, и в себе.       Узнав, что у Сильнейшего родился ребёнок, Совет Старейшин взбаламутился. На поверхность гнилью всплыли обвинения в перекосе баланса силы, в том, что это был план Сатору — создать ещё одного Сильнейшего. От этого «создать» у Сатору едва не сгорели предохранители. Стоя в центре зала, глядя на озлобленные лица, он холодно протянул:       — Не удивительно, что в клане Зенин торгуют детьми. Если считать будущие поколения экспериментом, можно не считаться с их жизнями.       — Ты хочешь сказать, что ребёнок получился случайно? Странно слышать подобное от расчётливого Годжо Сатору.       — Конечно, я прощу Омуро-сану его забывчивость. В преклонном возрасте сложно вспомнить, как именно делаются дети. И как часто они становятся неожиданностью для родителей. Моя дочь не представляет угрозы для баланса сил. Она не Сильнейшая, хотя… — Он обвёл совет внимательным взглядом. Отлично знал, что даже с повязкой тот действует на старых пердунов как дуло пистолета: — Я буду её учить, и уверен — со временем она займёт достойное место среди магического сообщества.       — Люди и так нас ненавидят! Что они скажут, когда узнают о ней?!       — Может, людям отдать контроль над популяцией магов? — Сатору сунул руки в карманы, насмешливо хмыкнул. — Валяйте. Предложите магам, что теперь в их постель смогут заглядывать простые смертные. Что получите в ответ? О, всего лишь маленькую революцию. Безболезненную для них. Но не для вас.       Больше к этой теме не возвращались, благо, других дел хватало, но Сатору знал — нападки на Юкико и её происхождение обязательно продолжатся, когда магический мир перестанет трясти. Молодые маги приняли рождение дочки Годжо Сатору шокировано, но с расспросами никто не лез, только поздравляли. Может, потому что в его жизни почти не осталось людей, которые могли бы прямо спросить: Эй, Сатору, а кто мама?       Он не хотел её прятать. Но и окунать в клоаку под названием «элитный магический мир» не хотел. Что делать дальше? Разрываться между Токио и домиком в горах? Несложно, но Сатору хотел, чтобы его девочки были рядом с ним, а не наоборот. Это можно было сделать только одним способом: сделать Кадзе женой. Без этого оставался страх, что когда-нибудь ему банально укажут на дверь. С сексом ещё этим…       Машина плавно ехала по горному серпантину, Юкико спала, Кадзе смотрела в окно. Её профиль с чуть вздёрнутым кончиком носа манил провести по нему пальцем. Сатору хотел её до дыма в штанах, ночной стояк до сих пор отдавался фантомной болью, приходилось периодически дрочить в ванной, чтобы хоть как-то сбросить напряжение. Кадзе не видела себя со стороны, но он-то видел! Черты лица и фигуры округлились, смягчились, глаза загорелись. Она как будто окончательно ожила, вышла из длительной зимней спячки. Даже пахнуть стала иначе. Его буквально вело, когда она спала рядом. Останавливало только одно: устала ведь. Пусть отдохнёт. В последнее время Сатору всё чаще был готов применить к Юкико технику, чтобы она спала до утра. Жаль, на маленьких детях этого делать нельзя. Беззвучно вздохнув, Сатору отвернулся от Кадзе и посмотрел на дочку. Лучше бы ночами так сладко спала.       Их встретили у ворот. Впереди неформальная глава клана — Годжо Ацуко, бабушка Сатору. Это она его воспитала. Рядом стояла матушка, и правда очень похожая на бабушку Ханако из деревни. Поставив люльку на землю, Сатору и Кадзе почтительно им поклонились.       — Ну, показывайте нам наследницу, — велела Ацуко. Сатору её строгий голос до сих пор заставлял втягивать голову в плечи. Он осторожно передал проснувшуюся Юкико бабушке. Задержал дыхание. Она всегда была к нему строга. Справедлива, да, но и строга сверх меры. Когда ошибался, отчитывала безжалостно, когда что-то получалось, хвалила скупо.       — Кажется, у тебя наконец получилось что-то стоящее, — протянула она, с неожиданной нежностью глядя на правнучку.       — Она очень похожа на тебя, Сатору-кун, — мягко сказала матушка. От сердца отлегло. Это была высшая похвала. Но оставалось ещё одно «но». Кадзе. Её не замечали, как будто не было. Сатору взял её за руку, потянул на себя.       — Ацуко-сама, окасан, это Симидзу Кадзе.       Бабушка оторвалась от разглядывания Юкико с демонстративной неохотой. Что-что, а показывать своё пренебрежение она умела превосходно.       — Жаль, что не Годжо Кадзе. Разве этому тебя учили, Сатору-кун? Наследница клана Годжо не может быть незаконнорожденной.       Кадзе дёрнулась, как будто получила пощёчину. Едкая обида обожгла. Сатору поклонился.       — Прошу прощения за своё поведение, Ацуко-сама. Кадзе-сан не виновата в случившемся. Это моя вина.       — Конечно, твоя, — резко бросила Ацуко. И с неожиданной лаской сказала: — Пойдём, Кадзе-чан, покажу тебе поместье. А этот демонёнок пока подумает о своём поведении в павильоне Горного ветра. Его вина… Натворил дел — женись! Всё бы гулять…       Они ушли под непрерывное ворчание бабушки, а Сатору вдруг стало хорошо. Так хорошо, что даже медитация в продуваемом всеми ветрами павильоне далась легко. И ужин прошёл отлично, хотя бабушка и матушка демонстративно его игнорировали, обращаясь к Кадзе или воркуя с Юкико. Сатору чувствовал себя дома, может, впервые за последние тридцать лет. Впервые с момента начала тренировок, когда детство начало стремительно заканчиваться, погребённое изучением техник и доведением рукопашного боя до автоматизма. От него все требовали и ждали, а сейчас оказалось — и любили тоже. А ещё: обладали изощрённым чувством юмора, как иначе объяснить, что их с Кадзе положили в разных комнатах?       — Даже не думай. Мне всё равно, чем вы занимаетесь в Токио, но в этом доме чтят традиции. Здесь никогда не положат в одну постель неженатую пару.       Сатору покорно склонил голову, размышляя о несправедливости, ведь Юкико отлично спала на руках и бабушки, и матушки. Ему и в голову не пришло нарушить запрет. А вот Кадзе, как оказалось, очень даже пришло, потому что она пробралась к нему в спальню, едва в доме стало тихо. Оторопев, Сатору привстал на локтях, глядя, как она подходит, в длинной юкате и ночной рубашке до щиколоток. Как ложится под одеяло, устраивается под его боком.       — Кажется, я тебя испортил, Кадзе-чан, — прошептал Сатору, накрывая щёку ладонью.       — Я поняла, что слово Ацуко-самы для тебя нерушимо, но для меня же нет. — Она водила кончиками пальцев по его губам. — Ты же можешь нарушить её запрет? Или это единственное, что для тебя закон?..       — Кадзе… — выдохнул он в её рот, сгребая в охапку и укладывая на спину. Шорох одежды оглушал, как и жаркое дыхание. Когда он вошёл, она едва слышно пискнула, принимая. Сердце грохотало поверх тщательно сдерживаемых звуков, когда он мощно засаживал, стараясь не спешить, чтобы не шлёпать о её тело своим так звонко. Бесполезно: Кадзе была такой мокрой, что хлюпала от каждого движения, хотя по-прежнему не издавала ни звука, только часто дышала. От попыток сохранять тишину, когда хочется стонать в голос, низ живота сжимался. Разрастался огонь, который уже невозможно остановить.       — Моя, Кадзе-чан, — ломко, чуть не плача, зашептал на ухо Сатору, ускоряясь. — Будь моей… стань моей…       Стало плевать на то, что могут услышать. Стало плевать на всё, кроме Кадзе под ним. Её дыхания. Того, как с силой сжимается вокруг члена, кончая.       — Д-да! — тонко простонала она. Опомнилась, зажала рот ладонями, глуша новые стоны. Задрожала.       Кадзе осталась. Оделись только к утру, уснули в обнимку. Когда фусума со стуком распахнулись на рассвете, впуская взбешённую бабушку, Сатору открыл глаза, улыбнулся, обняв Кадзе крепче, и легкомысленно протянул:       — Я сделал Кадзе-чан предложение, она согласилась. Формально можно считать её моей женой, если у нас уже родилась дочь?       Ничего не сказав, бабушка фыркнула и вышла, громко хлопнув фусума. Сатору хмыкнул. Поцеловал Кадзе в затылок.       — Назад дороги нет, Кадзе-чан, — протянул, зарываясь носом в волосы.       — Знаю, — ответила она с улыбкой в голосе.