* * *
Кто-то сказал бы, что называть замок Казадора домом, пожалуй, странно, но Дайна считала, что это не самая большая странность в ее жизни. В конце концов, еще год назад она играла второстепенные роли на подмостках сельского театра, а теперь пыталась спасти свою шкуру — и весь мир заодно — от обретшего собственную волю гигантского мозга по имени Абсолют, увенчанного короной какого-то древнего безумного мага. Почему бы не поселиться в зловещем фамильном гнезде древнего вампирского рода, при виде которого кровь стынет в жилах? Хуже уже не будет! К тому же даже самый зловещий и негостеприимный замок был много лучшего того чердака, который она когда-то снимала за сто медяков в месяц у бородавчатой бабки, державшей в Ривингтоне табачную лавку. Ах, какой простой, понятной, безопасной и чертовски скучной жизнью она тогда жила! Разве стоила эта жизнь того, чтобы о ней горевать? Уж лучше иметь дело с вампирами, якшаться с дьяволами и целоваться с тиранами; уж лучше идти, подобно циркачке, над пропастью по натянутому канату, ежесекундно рискуя грохнуться вниз. Мама всегда твердила, что ей самое место в цирке… И мама, конечно, была права. Домой из «Ласки» они вернулись поздно. Никаких сил идти к Горташу, чтобы играть роль еще и перед ним, у нее уже не осталось, поэтому, истребовав у слуг бумагу и чернильницу, она начеркала записку примерно следующего содержания: «Ваше Величество! Сегодня никоим образом не могу почтить вас своим присутствием, ибо меня отвлекли дела государственной важности. Увидимся завтра», — дала Астариону проверить ее на ошибки, коих он обнаружил — вот неловко-то! — две, переписала начисто, чтобы не выглядеть перед эрцгерцогом неучем, пририсовала вместо подписи улыбающуюся рожицу с бараньими рогами и, запечатав фамильной печатью Зарров конверт, отправила на Змеиную скалу с посыльным. Потом отнесла Уиллу прихваченные из «Ласки» булочки с корицей, поболтала с ним немного и, вернувшись к себе, немедленно рухнула спать, не разрешив себе ни одной лишней мысли — ни о Горташе, ни о Рафаиле, ни о Гейле, ни о баалистах, ни об иллитидах, ни о скором конце света, ни уж тем более о прекрасных вампирах с алыми глазами, серебряными локонами и безупречным знанием грамматических правил. Обо всём этом она подумает завтра.* * *
Перед сном Дайна принесла ему завернутые в пергамент булочки с корицей, будто и впрямь заходила в пекарню, а не в «Ласку Шаресс», и Уилл счел, что это очень мило с ее стороны. Может быть, они с Астарионом действительно гуляли вдвоем допоздна, болтая о пустяках и демонстрируя всему городу свои роскошные наряды? С них бы сталось! В конце концов, зачем им бордель, если они души не чают друг в друге? Конечно, Уилл знал, что и Астарион, и Дайна оба немного не в своем уме, но не настолько же… Вдруг он ошибся в своих догадках, а Мизора, как всегда, надеялась использовать его ошибку, чтобы вбить между ними клин и сделать ситуацию еще хуже, чем она есть? От их отряда и так почти ничего не осталось. Разве не должны они держаться вместе? Разве не должны доверять друг другу? — Кстати, — сказала напоследок Дайна, уже собираясь уходить. — Я подумала, может, ты поучишь меня обращаться с мечом? Или с рапирой. Или со шпагой. В общем, с чем-нибудь. Надоело быть совершенно бесполезной. — Почему ты не попросишь Астариона? — со вздохом спросил Уилл, заворачивая недоеденную булочку обратно в пергамент. — Он тоже владеет оружием весьма пристойно, хотя насчет шпаги не уверен. — Он неправильную запятую в моем письме не может поправить без того, чтобы не прочитать лекцию на пятнадцать минут. Как думаешь, сколько он будет разглагольствовать, прежде чем позволить мне взять в руки меч? Ну пожалуйста, Уилл. Как я спасу мир, если мой главный талант — бренчать на лютне? — Кажется, ты говорила, что спасение мира не входит в твои планы? — Ну, вдруг я передумала. Все-таки надо дать миру шанс. Можно подумать, она и вправду собиралась спасать мир! Можно подумать, она не знала, что ее главный талант — вовсе не бренчание на лютне, а умение вешать людям на уши лапшу. Уилл вот прекрасно знал… Знал — и всё равно, конечно, согласился.* * *
Следующим вечером она явилась как ни в чем не бывало, и стоящие на страже бэйниты привычно расступились, пропуская ее в тронный зал. Развалившись на троне, Энвер как раз дослушивал очередной доклад Лиары Портир. По правде говоря, принимать визитеров было бы удобнее в кабинете, но какой смысл становиться эрцгерцогом, чтобы потом лишать себя этих приятных минут тщеславия? К тому же трон служил для всех посетителей прекрасным напоминанием о том, кто здесь государь, а кто челядь… Ну, для всех, кроме нее, конечно. Сегодня она была одета совсем уж невообразимым образом: ее расшитой курточке и берету с небрежно воткнутым в него пером позавидовал бы, пожалуй, сам Волотамп Геддарм. Прошествовав к трону, она остановилась шагах в пятнадцати и на глазах изумленно посторонившейся Лиары Портир отвесила Энверу такой низкий церемонный поклон, будто кланялась не эрцгерцогу, а императору. Берет, едва держащийся между ее рогами, при этом едва не свалился с макушки на пол. Энвер хмыкнул. Знала, чертовка, что игра в доброго короля и верного шута его забавляет, и пользовалась этим к их обоюдному удовольствию. Интересно, она хоть понимала, что перестаралась с маскарадом? Да уж понимала наверняка! Найти такой наряд можно было только в лавке карнавальных костюмов или и впрямь позаимствовать у Воло, который был в одинаковой мере знаменит как своими байками, так и любовью к старомодным жабо. Может, когда-то так и выглядели придворные шуты. Сегодня так выглядели только актеры, которые их играют. — Кто это был? — поинтересовалась она, с любопытством глядя удаляющейся Лиаре вслед. Он коротко пояснил, что Лиара Портир — капитан Пламенного Кулака и будущая герцогиня Совета четырех, решив не вдаваться в подробности. Вообще-то он планировал упразднить Совет через год-другой, когда горожане привыкнут к его единоличному правлению и не станут роптать из-за отказа от многовековых традиций… Но до тех пор люди вроде Портир — верные, благоразумные и надежные во всех отношениях — были ему полезны. — То есть ты собираешься сделать ее герцогиней? Как щедро со стороны твоего величества. — Она заслужила, — безразлично пожал он плечами; Портир перестала интересовать его, как только за ней закрылась дверь. — Однако давай оставим эти скучные темы. Не поведаешь ли мне, какие «дела государственной важности» задержали тебя вчера? Если бы кто-то другой нарушил их договоренности таким наглым образом, как это сделала Дайна, он был бы куда менее снисходителен, но шуту позволялись определенные привилегии — в конце концов, шуты ведь и нужны для того, чтобы устраивать всякие выходки, потешающие скучающего государя, так? — Конечно поведаю, мой повелитель, — весело сказала она безо всякого почтения в голосе. — И смею надеяться, что ты останешься доволен. Энвер в этом сомневался: если бы Дайне удалось раздобыть нетерийские камни, он бы давно почувствовал, как они резонируют с его собственным. Нет, камней при ней не было… Но, может, она хотя бы приблизилась к тому, чтобы выкурить Орин из норы, в которую та забилась? Время поджимало. Собранная Кетериком армия уже подбиралась к городским стенам, и это значило, что Абсолют со дня на день бросит свои силы на штурм. Всё шло в полном соответствии с его планом… За исключением того, что без камней он не мог контролировать свою маленькую победоносную войну. Разумеется, он не полагался на одну Дайну — вернее сказать, он вообще на нее не полагался. Что могла сделать актриса с маленькой свитой, состоящей теперь из двух бойцов — ее ненаглядного вампира и младшего Рейвенгарда, возомнившего себя охотником на чудовищ? Гораздо больше он полагался на своих верных бэйнитов, и Дайна это понимала. Она приходила рассказывать ему истории не потому, что он мог извлечь из них какую-то пользу. Она приходила его развлекать. — Что ж, жду с нетерпением, — сказал он, не сводя с нее взгляда. — Какой сказкой ты порадуешь меня на этот раз? С совершенно нахальным видом Дайна поднялась по ступенькам, ведущим к трону, и запрыгнула на подлокотник. Он прекрасно знал, что это наигранное нахальство и что оно требует от нее предельной концентрации сил, но выглядела она в своей наглости очень убедительно: легкая, веселая, уверенная. В свете заходящего солнца выбивающиеся из ее прически волоски горели, как раскаленная проволока. На губах играла легкая улыбка. Он повернулся и откинулся на второй подлокотник, выжидательно глядя на нее снизу вверх. Улыбнувшись шире, она достала из-за пазухи сложенную пополам записку и сунула ему в руку. — Что это? — Маленький подарок. Почитай. Энвер развернул записку и безразлично скользнул взглядом по строкам; потом нахмурился и стал читать внимательнее. Почерк был Дайны, но слова — не ее. «Белый конь, — гласила записка, — пришло время исполнить твое задание. Как командир Морской башни ты знаешь всех других командиров Пламенного Кулака. Выясни, насколько они готовы поддержать повышение Портир…» Хм. Вот как. Белый конь, значит? «Тех, кто нейтрален, убеждай встать за нее, когда начнут расти ее известность и власть. Это искупит твой долг — и, несомненно, подготовит тебя к более ответственной работе… Приготовься». Вместо подписи была всего одна буква — «Р», но Энверу не требовалась подпись, чтобы узнать этот высокопарный слог: голос Рафаила сразу зазвучал у него в голове, властный, вкрадчивый и вместе с тем раздражающий, как скрежет металла по стеклу. — Извини за почерк. Пришлось переписать, — пояснила Дайна, заглядывая в записку ему через плечо. — Если бы я ее прикарманила, он бы заметил пропажу и потом бы, наверное, содрал с меня кожу живьем. В других записках были еще «белый слон» и «белая пешка», но их я переписать не успела… Эй, почему ты смеешься? Он не просто смеялся — он хохотал почти до слёз. Белый конь, белый слон и белая пешка, подумать только! Прошло три десятка лет с тех пор, как он впервые обыграл Рафаила в шахматы, а Рафаил, выходит, по-прежнему был смертельно обижен и зол! Три десятка лет спустя он все еще надеялся переиграть партию, в которой ему однажды поставили шах и мат... И ведь на этот раз у него даже могло получиться! Интересно, когда Портир успела продать душу дьяволу? Может, когда была наемницей в Чульте? Раньше? Неважно. В любом случае сомнений нет — она это сделала, и теперь Рафаил явно рассчитывал, что сможет затянуть на ее шее ошейник и дернуть за поводок. Какого мнения сама Портир придерживалась на этот счет, значения не имело. Энвер не сомневался, что все последние месяцы она служила ему совершенно искренне, да и ладили они неплохо, иначе он не решил бы протолкнуть ее в Совет четырех, — но это не значит, что она не попыталась бы в один прекрасный день поднять вооруженный мятеж или просто перерезать своему эрцгерцогу глотку. Конечно, она не стала бы делать этого по собственной воле — но Рафаил как никто умел взыскивать долги. Интересно, какой фигурой была, по его мнению, Портир? Белым ферзем? — А я-то думал, вы с Рафаилом рассорились, — сказал Энвер, когда наконец отсмеялся. Дайна по-прежнему сидела на подлокотнике, возвышаясь над ним, и ему приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть ей в лицо. — Как ты, моя дорогая, получила эту записку? — Как обычно получаю всё, чего хочу, — беззаботно ответила она, наклоняясь к нему. — С помощью песни и хорошенькой улыбки. Он внимательно посмотрел на нее, потом потянулся и стащил с рогатой макушки дурацкий берет. Их лица были уже на расстоянии нескольких дюймов; от лиловой кожи сладко пахло вишней и марципаном. — Энвер… — Что? — Пожалуйста, скажи мне, что ты хорошо играешь в шахматы. Потому что если нет — он сдерет кожу с нас обоих. — Не беспокойся, — заверил Энвер, притягивая ее ближе. — Я играю в шахматы лучше всех.