Моя противная муза

Хуа Чэн достаточно медленно добирался до нужной квартиры, ведь совершенно не хотел сюда попадать. Но вот, как официально подтверждённый фанат Се Ляня, — можно даже сказать, пятнадцатилетняя с умом ракушки, — снова здесь. Вот только теперь ему нужно в квартиру чуть левее, как ни прискорбно. Стоял ранний вечер. На улице уже холодало, поэтому брюнет в своём пафосном виде какого-нибудь мотоциклиста из дешёвого фильма уже успел замëрзнуть, пока добирался через всю территорию университета. Небо было приятно-фиолетовых оттенков, а на продрогшей земле лежало небольшое количество снега, ведь остальной ещё пока успел растаять. Деревья, раньше крепкие и расцветающие, теперь стали совсем тонкими и ломкими, с еле зелёными падающими листьями. Такими же зелёными, как глаза его, кажется, всегда хмурого неприятеля, который вскоре после стука открыл дверь. Он кратко осмотрел брюнета, а после резко захлопнул перед ним дверь прежде, чем тот успел что-либо сказать. Да, ситуация не из приятных. Ему даже не дали толком объясниться, а дверь уже с шумом закрылась, да так, что появилось ощущение, что сейчас она развалится на мелкие кусочки. Впрочем, такая реакция ожидаема: они не ладили и даже пока близко к этому не были. Но Хуа Чэн не сдался. Он вновь постучался в дверь и выдохнул, пытаясь говорить слышно и чëтко, чтобы его через дверь было слышно также, как и Ци Жуна через неё. Конечно, это были угрозы и пожелания смерти, но всё же... — Открой дверь. У нас одна проблема, и я знаю, как нам её решить. Ну, почти знаю.. — Ага, открою я тебе! Конечно, мечтай! Я сам как-нибудь с Се Лянем справлюсь, не переживай, а ты, змея одноглазая, раз хочешь его выебать, то сам думай! А после за дверью вновь затихли, только тихие маты еле как доносились до уха. У Хуа Чэна оно было востро, поэтому, слыша всё это, скульптор тяжело вздохнул. Интересная штука — жизнь: иногда приходится враждовать с друзьями и дружить с врагами. Однако аргументы после такого были исчерпаны, — конечно, половой акт с Се Лянем почётно стоял не на первом, но и не на последнем месте, — поэтому тому пришлось просто убедительно просить. Или не слишком убедительно. Ци Жуну убедительны только мольбы и подлизывания. — Ну пожалуйста. Просто разок сработаемся, получим своё и разойдёмся. Тот приблизился к двери и затих, с ухмылкой слыша, как, кажется, у его неприятеля работают ржавые шестерёнки в голове, а после всё же недовольно фыркает, всем видом показывая, что вообще этого не хочет, открывая дверь. Хуа Чэн улыбнулся уголками губ, понимая, что добился своего. Ци Жун хмыкнул и пропустил внутрь, перед этим осмотрев ещё раз. В его глазах маячила неизменная злоба, однако там она была всегда, даже если иногда, особенно сейчас, он чувствовал не только её. Или просто не её. В плане, Ци Жун чувствовал подозрение и недоверие, но злость куда-то..пропала? Просто исчезла, впервые за столько лет. Что странно, ведь обычно он обижался на весь мир с перерывами на короткий сон. Не любил всех, кроме младшего брата, постоянно творил им пакости и обсуждал за спиной, да так, что самые заядлые сапожники таких ругательств не слышали. И Хуа Чэна он тоже невзлюбил, но почему-то впустил к себе в скромную хатку, где жил один, хоть и с шумными соседями. И вообще, скульптор его без слов опозорил! Припëрся к нему, сам в крутой кожаной куртке, ботинках до хуя, с длинными волосами и с новым пирсингом, весь чёрный, загадочный, а Ци Жун в домашней одежде разгуливает, ещё и в грязной, какой-то ссаной футболке и штанах, которые у Се Ляня своровал. А он такой типа важный, готовился, наверное, чëрт вонючий! Ци Жун пытался ругаться у себя в голове и у него, конечно, безупречно получалось. Но не получалось избавиться от стрёмной навязчивой мысли, что Хуа Чэну до жути идут куртка, высокие ботинки, распущенные волосы, проколотые уши и бровь. Даже эти цепи, с которыми он только больше походил на псину, всё равно ему это шло — и эта мысль пугала. Ци Жун должен всех ненавидеть, это его роль с рождения. Почему не получается? — Сделаешь мне чай? Усмехнулся ехидно Хуа Чэн, снимая обувь и проходя внутрь, осматриваясь. Впрочем, почти все комнаты в общежитии были одинаковыми, только зеркалили друг друга, а тут и постеры, и бардак из кучи вещей, бесполезных и нужных, и вообще навёлся полный хаос. Совсем как у него самого дома. Чуть уютнее, чем у Се Ляня, даже если всё верх дном. — Только если плюну туда! Или отравлю. Воскликнул он из кухни и сделал только себе зелёный чай, дожидаясь, когда брюнет зайдёт на маленькую кухню. В проходе еле как помещался один человек, а всё было обставлено с максимумом советской мебели, от старой скатерти на шатающемся столе до роя лишних магнитов на еле живом холодильнике. Что ж, хотя бы не придётся выходить на общую. — Ладно, сам себе сделаю. Ещё пожить хочу. Хмыкнул Хуа Чэн, наливая себе чая из железного маленького чайничка, пока Ци Жун отпил из своей чашки, садясь за стол. Похоже, он сильно отличался от брата даже в таких мелочах, не заморачиваясь над интерьером или хотя бы качеством вещей. Есть дела и поважнее. Например, пинать хуи. Это он крайне любил. — Ну так какие у тебя варианты решения проблемы? Которая с Се Лянем. Начал неохотно Ци Жун, ведь вообще не хотел притрагиваться к этому разговору. В принципе было бы лучше просто сидеть дома и смотреть свои драмы, где все в слезах орут друг на друга, чем разбираться со свалившимся на голову снегом. Хуа Чэн тяжело вздохнул и сел вскоре напротив со своей чашкой, ставя на стол. Он заглянул в неё, как будто мог что-то там увидеть, кроме ожидаемого чая и всё же перешёл к делу. — Я думал вместе нам походить и что-то выбрать для него. В цветочный можно зайти, у меня денег совсем немного скопилось. Хмыкнул тот, на что Ци Жун лишь фыркнул, мол, ерунда и отмахнулся. — Серьёзно? У тебя хватит только на розу в целлофане с такой стипендией, а это как-то ущербно, — как будто у него самого она была сильно выше, — надо хотя бы ещё что-то из приличия. И извинения. Искренние. Он видит насквозь. А после тот прикрыл веки, складывая руки на груди. Похоже, уже имел дело с разборками с братом и знал, что для него нужно сделать. — А ты хоть раз извинился искренне перед ним? — Нет. И, наверное, не получится. Ты в сотню раз больше проебался, мне необязательно. Хихикнул тот, пока Хуа Чэн отпил чая, закатывая глаза. Невкусный, но хоть не весь выпитый жадным соседом за пару жалких минут. Брюнет чуть нахмурился: значит, надо разобраться с Хэ Сюанем, открыть заказы и вообще делать всё, чтобы собрать побольше денег. Всё ради прощения любимого. — Ладно. Через пару дней встретимся после пар, ладно? Пойдём вместе выбирать. А Ци Жун, немного поколебавшись ради смеха, согласился: сам загладит вину, так ещё и знатно понаблюдает за всей этой уморой, пока лох выбирает самые дорогие подарки. Даже если называть его так почему-то уже не слишком хотелось.

***

Снова они встретились через пару дней, как и положено. Конечно, Ци Жун из-за кучи долгов, которые нужно было сдать прямо здесь и сейчас, вышел позже где-то на полчаса, но другого Хуа Чэн и не ожидал, поэтому не слишком злился. Всё же, от такой жабы ничего другого и ждать не приходилось: давно стоило перестать сравнивать с братом. Он знал, что те изначально росли в разных семьях, просто Ци Жун потом стал приëмным сыном. Характер к тому моменту уже был сформирован достаточно полно, поэтому Се Лянь, будучи ребёнком известных богатых людей, вырос нежным, добрым и окружённым любовью, пока его брат был просто подкидышем, что тоже отразилось на скверных чертах. Но с ним хотя бы можно было поговорить, как с реальным человеком, а не пытаться быть кем-то более лучшим. Не то, чтобы с Се Лянем хуже, просто пока нет такого уровня, правда... — Явился не запылился. — Заткнись. У меня дела были, в отличие от некоторых. Фыркнул Ци Жун, подходя к нему. Выглядел он уже более опрятным: волосы были почти не лохматые, надел сверху на рубашку зелёно-белый свитер в полоску, не выглядел ужасно уставшим и даже сложил пару тетрадок в чёрный рюкзак на плече, вот так удача. Неужели праздник какой-то? Или завтра нагрянет чума? Хуа же не смел пока изменять своему готическому тëмному стилю, появляясь во всём чёрном и закрытом, с кучей украшений и цепей. И Ци Жун хмыкнул, почти незаметно растерянно отводя взгляд. — Чего ты вырядился, как ворона с заработанными побрякушками? Смотреть невозможно. Пробормотал он, не желая признать, что не может смотреть не из-за противности, а из-за, мать твою, привлекательности. Просто какой-то позор. Неужели у него появился типаж в людях? Неужели именно такой: бледнолицые готы выше его на сантиметров десять-пятнадцать? Пусть такое счастье заберёт его брат. — А мне нравится. Пошли. Усмехнулся брюнет и повернулся, подходя к уже вызванному такси. Ци Жун знатно удивился, — машины в последнее время он видел только мельком, пока весь продрогший ждал свой автобус на избитой серой остановке, — но охотно влез, садясь на заднее сиденье вместе с временным союзником. Не так удобно, но лучше, чем ехать в душном помещении с, кажется, всем населением города. Ци Жун хоть и любил придираться и всё время корчить недовольную рожу, но сейчас решил, что за такой жест благодарности его с удовольствием выкинут из салона и заставлят идти пешком по рыхлому снегу с парой палок для лыж, поэтому не осмелился и промолчать: всё же, эконом. Не стоило изначально ввязываться во всё это. «Всё это» началось с рокового момента, когда он зачем-то решил родиться... Когда они вышли, то оказались около нужного ряда магазинов, и Хуа Чэн сразу пошёл первый, заставляя Ци Жуна лишь рассыпаться в жалких попытках поспеть за этой высокой граблей. Всё же, он горел большим желанием заполучить столь желаемое прощение от столь желанного Се Ляня, а Ци Жун мог бы даже этого не делать, — всё равно бы простили, просто капельку позже, — поэтому сильно не спешил. Через минуту скульптор уже практически залетел в цветочный магазин, осматриваясь. Ци Жун фыркнул и хмыкнул. — Ты ему не покупай что попало, раз выбрал столь неинтересный вариант. Хуа Чэн же хмыкнул, без помощи консультанта проходя в помещение с букетами. Ци Жун прошёл за ним, прикрыл дверь и сразу почти незаметно задрожал от сильного холода. Почему тут как в морозильной камере? Зачем вообще цветам, по большей части искусственным такой пробирающий холод? — А какие цветы ему нравятся? — Любые, — пожал плечами брат, хотя, если честно, просто не знал и никогда не думал спрашивать, а тем более не хотел дарить, — он часто получает и всеми доволен. Вроде. Брюнет нахмурился, не смотря на него. Он не должен был купить просто «любые», такие мог купить каждый мужчина, даже просто прохожий. Мог купить цветы ненастоящие, которые не пахнут и не цветут, а просто существуют, мог купить три штуки самых дешёвых роз за сто рублей, мог подарить только один самый жалкий цветок. Но Хуа Чэн же не «любой». Любой бы всучил их для галочки, чтобы его просто простили или вообще бы ничего не покупал, не тратил время и деньги. Он не такой. Он особенный. Он тот самый. Тот самый для Се Ляня. Поэтому тот немного подумал, а после взял скромный, однако невероятно красивый и нежный букет белых лилий. Он сложил их аккуратными движениями вместе, боясь навредить хрупким светлым лепесткам и вышел, а Ци Жун вышел спешно за ним, так как слишком замёрз. Хуа Чэн осмотрел их, затем кивнул себе и оплатил на кассе, обращаясь без грубости. Он был слишком груб с Се Лянем, пусть хотя бы цветы, что похожи на него, не узнают вреда. Они вскоре оба вышли из магазина, и Ци Жун выдохнул, кратко осматривая цветы и обнимая себя. Он даже куртку не надел, несмотря на то, что ноябрь долго и регулярно напоминал о своём существовании, поэтому оставалось спасаться только своими холодными руками. Хуа Чэн зашёл в ещё парочку мест и накупил там самых обычных и не особо оригинальных вещей: к цветам уже в подарочный пакет прибавилась большая коробка конфет и какие-то не особо дорогие ювелирные украшения вроде серебряных серёжек и подвесок. Ци Жун осмотрел их, когда они уже ждали машину на обочине ранним вечером и выдохнул, отводя взгляд. Он смог приобрести только шоколадную плитку, и то половину планировал сам сожрать. Со временем, когда сумерки настигали мегаполис всё быстрее, становилось всё более темно и морозно. В кедах было уже некомфортно ходить, а кофта ни капли не согревала, но Ци Жун молчал, думая, что его не выведут на чистую воду красные от мороза щëки и явное стремление попасть в тепло. Поэтому он отвлёк от этого, бормоча себе под нос. —..глупо. Выбрал самое дешёвое и хочешь вину загладить. Хуа Чэн на это хмыкнул и пожал плечами. А что он ещё мог себе позволить со стипендией в полторы тысячи? Не дворцы же строить. Хотя, он бы не отказался, наверное. — У меня нет выбора, и так пришлось из Хэ Сюаня все долги вытрясти. Ци Жун кивнул, — он хорошо знал этого чёрного эмо, который был им даже сильнее, чем Хуа Чэн, — а после вновь замолк. Вскоре на нос упала ледяная капля воды с неба, и тот пожмурился. Неужели дождь? А он тут шастает в летней одëжке, как упрямый подросток. Не надевать же тулуп с ушанкой, в конце концов, надо хоть иногда выглядеть, как подобие человека. —..а почему ты именно со мной пошёл? Мог с собой Цинсюаня взять. Брюнет же посмотрел в небо, замечая капли, но никак на них не отреагировал, выдыхая. — Цинсюань шумный и громкий. — Я тоже шумный и громкий. — Цинсюань расскажет об этой ссоре всем подряд. — Я бы тоже рассказал, только уже все знают. — Цинсюань бы ржал надо мной. — Я ржу над тобой прямо сейчас. Усмехнулся Ци Жун, пожимая плечами. Се Лянь, похоже, любил крайне эффектных людей, раз взял их себе в друзей, с которыми мог поделиться буквально всем. Хуа Чэн хотел промолчать, но всё же вымолвил спокойно. —..а может, я просто нахожу твою компанию приятной. Ты противный, но живой. Ци Жун вздрогнул от такого и хотел уже начать ругаться, но смог лишь посмотреть себе в ноги, не находя даже подходящих слов, цензурных или нет. Он не врëт сейчас? Кратко глянул. Улыбается, чëрт. Эта интонация бесит, улыбка бесит, приятные слова бесят, Хуа Чэн весь бесячий, как пара рано утром или поздно вечером. Как самый невкусный в мире кофе, как незаслуженно низкая оценка, как всё в этом мире. Но только на капельку меньше бесил. Совсем чуть-чуть. Хуа Чэн заметил вскоре, что машина подъехала и сел в неё вместе с ним. Они ещё немного болтали о бытовых вещах, как будто пытаясь отгородиться этим от всех остальных дел и, видимо, помогло: любые негативные чувства вроде тревоги перед сложным днём прошли сразу. Кто ж знал, что лучшей бесплатной терапией станет небольшая прогулка с неприятелем? Теперь его едва можно было так назвать. Брюнет первым вышел из машины на обочину рядом с неработающим светофором, перед этим оплатив счёт и раньше своего нового знакомого заметил, что дождь начался уже сильный, поэтому без лишних слов повернулся и накинул на плечи Ци Жуна свою кожаную куртку, кратко осматривая одним бордовым глазом, пока машина уезжала по глубоким лужам. — Завтра после пар отдашь. Увидимся и пойдём к Се Ляню. Ци Жун хмыкнул и кивнул, надевая её и прижимая к телу. Не такая уж и тёплая, зато спасает от нещадящего ливня. — Ага..а ты..дойдëшь? Тебе дальше отсюда. Пробормотал он, не говоря благодарностей. Тот не говорил их даже своему брату, которого знал всю осознанную жизнь, а остальным вообще про это забыть можно. Хуа Чэн не ожидал настороженного вопроса и лишь расплылся в своей естественной лисьей улыбке, складывая руки за спиной, пока сам остался в чёрной водолазке. — Ничего, я дойду. Иди поскорее. Усмехнулся он, хотя на его одежду уже капали крупные капли, а волосы становились влажными и выпрямлялись, портя к чертям всю укладку. Ци Жун ещё раз кивнул и поспешил к себе, оставляя за собой небольшие всплески воды, от которой уже нельзя было скрыться, как раньше, на что Хуа Чэн лишь посмотрел кратко вслед, улыбаясь. Ци Жун вскоре обернулся и хотел сказать что-то ещё, неизвестно, приятное или хорошее, а может, просто хотел ещё хоть раз взглянуть на нового приятеля, однако от него и след простыл, словно его и не было с ним изначально. И куда он так быстро пропал? Призрак, что ли? Объясняло бы столь бледную кожу. —..ворона улетела. Прошептал он сам себе и впервые за долгое время улыбнулся, уходя поскорее в свою часть общежития. Улыбка не была ехидной, хитрой или насмехающейся, она просто была. Впервые Ци Жун оказался даже вполне доволен этим днём. А Хуа Чэну осталось только найти смелости и извиниться. Нормально, без лишних и громких слов и заявлений, даже если он таким постоянно блистал. Но скульптор уже сам не был уверен, получится ли?