Моя противная муза

Ци Жуну в своей жизни на многое было плевать. Просто его изначально так воспитали родные родители, что ему было по большей части до лампочки на чувства других людей, животных, грустные картинки и тому подобные. Последние постоянно давили на жалость, и у них отлично всё получалось, выбивая слезы даже у обычного обывателя. А Ци Жун был другим и вырос по-другому. Он смеялся многим в лицо, специально пакостил, пытался сделать только хуже. Его это устраивало, словно муки случайного незнакомца могли принести ему удовольствие. За это его не любили в университете, за эту противную черту считали козлом отпущения. Даже если он не был в чëм-то виноват, то обязательно хотел именно так поступить, верно? Это злило парня. Естественно, при таком отношении ко всему миру он навряд ли когда-либо стал бы считаться святым, но нормального уважения тоже хотелось! Даже если был не в ладах со всем миром. Поэтому Ци Жун никого не уважал, никого не считал за равного собеседника и плевал каждому в лицо. Каждому, кроме двух человек. Им просто повезло оказаться настолько редкими и уникальными, чтобы стать для низкого гремлина кем-то ближе врага. Первым был младший братец Се Лянь, сын его приёмной семьи, милый и добрый, который в своё время многое для него сделал. Столько практически незаслуженного, столько сделанного просто из доброты душевной. Можно как минимум благодарить. В душе, конечно. А вторым, как ни странно, спустя несколько лет и почти всю осознанную жизнь стал Хуа Чэн. Их знакомство началось с не очень хорошей ноты, из-за чего можно было оправданно ненавидеть брюнета даже больше остальных. Однако в итоге они разговорились, погуляли немного, примирились... И парень теперь мог злиться только на себя, но никак не на него. Ци Жун при первой же возможности клюнул на удочку, даже если перед этим всех его сородичей убили ей же. Он не мог не согласиться погулять с ним, не принять куртку, не смотреть пристально в прекрасные бордовые глаза. Такие необычные, что утопаешь не в море, а в литрах крови. А он только рад. Несмотря на то, что их останавливает целая куча вещей. Стали абсолютно неважны разные уровни репутации в обществе, — его считали полным мудаком, а Хуа Чэна многие обожали и побаивались, — и то, что они с братом оказались влюблены в одного человека. Се Лянь больше ему подходил, так как считался снисходительным божеством и подходил самому известному демону, но Ци Жун просто забил. Значит, будет два дьявола. А ещё он даже купил карты! Раньше он считал это всё чушью собачьей и предпочитал игральные в свободное от работы моделью время, — моделью с натяжкой, просто натурщиком тухлого универа, но ему так думать не хотелось, — а недавно зашёл в какую-то странную лавку для подобных дел и приобрёл потрёпанные за бесценок. Он пошёл против себя и своих принципов только ради Хуа Чэна. Пока они гуляли по ночной набережной, Ци Жун часто поглядывал на него, несмотря на достаточно сильную разницу в возрасте. Всматриваясь в это спокойное расслабленное лицо с лисьей ухмылкой, в голове он из своего предсказания держал только карту, что сулила им пылкие отношения. Ци Жун не верил в это, но именно сейчас хотелось, чтобы это оказалось правдой. Хотя бы раз. Больше ему не надо ничего. Хуа Чэн какое-то время о чëм-то рассказывал спокойно и неспеша, размеренным тоном, а после его прервали. Парень не хотел этого делать, просто вошло в привычку, да и надо ему ещё покорчить из себя гадость крайней степени вроде плесени. Он такой и был, просто человеком хотелось быть только с брюнетом. И своим братом. Теперь в некотором роде соперником. Наверное, Се Лянь не сильно обидится, если он не окажется на первом месте, правда? Его и так слишком любили родители, хватит с него пока что. — Ага, я понял. Давай я тебе свою куртку отдам, ты как будто мёрзнешь. Не то, чтобы мне не всё равно... Хмыкнул Ци Жун и хотел снять чёрную кожаную куртку, которую носил уже долгое время. Она досталась в то время, когда скульптор укрыл от дождя, да и отдавать её не хотелось, но в одной кофте Хуа Чэн наверняка не чувствовал себя комфортно. Это его вещь, в конце концов, о чëм говорил въевшийся аромат вишнёвых сигарет. Любимый запах. Однако брюнет прервал его в этом неожиданном действии, кладя руку на плечо и оставляя куртку у Ци Жуна. Он посмотрел непонимающе, даже если был этому рад. Кажется, у натурщика главным правилом было не отбить, а строить из себя бездушную сволочь. Се Лянь любит также, но показывает совсем по-другому. — Не нужно. Я уже купил себе новую, эту считай за подарок. Слабо улыбнулся он, пока парню оставалось только хмыкнуть и кивнуть, отводя взгляд. Около широкой реки даже на мосту было достаточно холодно от ветра и волн, но ему попался вполне хороший спутник. Он чувствовал наслаждение и маленькую победу над собственным братом. Ведь Се Ляню ничего не дарили такого! Да, были бесполезные цветы в качестве извинения за откровенный проëб, но ведь не более. Эти цветы уже давно завяли и отправились в увлекательное красочное место под названием мусоропровод, а куртка сохранится. Она и дороже, и полезнее. Пусть выкусит! Брата любил искренне и незаменимо, но соперничество есть соревнование. А в таких вещах, как соревнования, Ци Жун любил участвовать и никогда ещё не проигрывал. Но внешне тот только фыркнул, не говоря благодарностей. Ишь чего захотел. — Как скажешь. Доведи меня до дома, ладно? А то уже темнеет. Хуа Чэн и Ци Жун гуляли уже достаточно долгое время, и за разговорами ни о чëм не заметили, как потемнело. Вдоль каменного поребрика зажглись высокие уличные фонари, — те были намного ближе, чем настоящие звëзды, но всё равно казались ими, — а вокруг всё постепенно опустело. Потока людей не было, скорее узкая речка. Все звуки замерли, поэтому были слышны только покачивания воды снизу, которая ещё не успела заледенеть, как остальные. Они остались почти совершенно одни, и только тёмное небо наблюдало за ними сверху. Хуа Чэн на это кивнул и аккуратно взял его за руку, начиная вести домой. Ци Жун не любил прикосновения, поэтому как будто для вида чуть поворчал, но руку не выпустил и даже не вырвал, позволяя так идти и держать за запястье. Брюнет только выдохнул и продолжил что-то рассказывать, а Ци Жун слушал краем острого уха, больше смотря на мостовую или его очаровательную улыбку. Через время оба сами не заметили, как дошли до нужного разбитого в клочья дома, как будто кто-то производил на него атаку, хотя это могло быть только нещадящее никого и ничто время. Ци Жуну давно не нравилось его общежитие, он даже смущался его немного, так как ближайший корпус, где жил скульптор, был намного больше и лучше, но, узнав, как туда попасть, вопросы отпали. Нужно либо быть сыном народного героя, либо матерью с десятью детьми. Или иметь кучу бабок. Ничего из этого у него не было. Откуда у Хуа Чэна есть, если он тоже просто студент и чëртов глиномес? В прямом смысле, конечно, но переносный тоже вполне себе подойдёт. — Увидимся на следующей неделе. — Не на выходных? — спросил с ноткой недовольства он, смотря на Хуа Чэна. Вообще, он ужасно устаёт от пятидесяти пар в минуту, поэтому на прогулки в будние дни часто выходить не собирается, даже если сильно полюбил. Здоровье и сон важнее. — Не на выходных, извини, — пожал плечами тот, улыбаясь. За такую улыбку можно было многое простить, — у меня встреча с Се Лянем. Напомнил он, и Ци Жуну оставалось только почти незаметно вновь нахмуриться. Эту безжизненную тушу теперь бронировать надо, чтобы Се Лянь не забрал его? Удобно устроился, чëрт. Он всегда таким был: строил из себя ангела с привычными белыми крыльями и ослепляющим нимбом сверху, а на самом деле таким не являлся. Он уже достаточно накопил грехов, побольше Ци Жуна, наверное! Просто натурщик своего настоящего лица не скрывал и не думал даже притворяться — из-за этого не любили и чуть ли ногами не прогоняли отовсюду, как шавку, но это неважно. А Се Лянь уже и проклинал одного человека, и отнять Хуа Чэна теперь пытался! Да, он пытался казаться идеальным. С другой стороны, скорее всего, художник таким и был. Всё время из себя непонятно что строил, мило всем улыбался, на пары исправно ходил. И Ци Жуна это немного подбешивало, даже если брат был ему дорог и больше всего близок. Теперь он не даст этому напускному очарованию вскружить голову очередному потерянному путнику. Этого он заберёт себе. Поэтому, специально перепроверяя, что окна их комнаты выходят именно на двор, где они сейчас стояли, он кивнул и крепко обнял, прижимаясь ближе. Хуа Чэн не ожидал такого, так как уже успел догадаться о нетактильности Ци Жуна, но всё-таки хмыкнул и обнял в ответ некрепко, прикрывая веки и через секунд десять отстраняясь. Ци Жун правда не любил касания. С самого детства они казались ему неприятными, склизкими и оставляющими след за собой, поэтому совсем редко на них соглашался, чаще всего фыркая и вырываясь. Но холодные руки Хуа Чэна только успокаивали и, как ни странно, сильнее согревали, поэтому в первый раз он выбрался крайне неохотно. Попрощавшись кратко, Ци Жун скрылся за дверьми, после этого сразу встречая ректоршу и долго-долго оправдываясь перед ней, почему он гулял так долго, когда уже стало совсем темно, отмазываясь работой. Впрочем, неважно: оставалось только надеяться, что младший брат успел заметить их объятия. Он любил Се Ляня. Но если тот решил играть с ним, то пусть тогда играет по-крупному, выкладывая все фишки на стол.

***

— Это конец, Хэ Сюань. — Не конец, а полная пизда. Не очень хорошая поддержка от сожителя. Хуа Чэн после прогулки пошёл к себе, по пути многое обдумывая. В такое позднее время его пропажу заметил только Хэ Сюань: оно и понятно, ведь тот изначально соврал всем, что брюнет дома и просто высыпается, мол, не тревожьте его, устал после подготовки к предстоящей сессии. Подготовки, конечно, никакой не было изначально, но оба вышли в плюс благодаря этому трюку: Хуа Чэн спокойно сбежал без всяких задержек, а Хэ Сюань, само олицетворение интроверта и замкнутого человека, был рад посидеть в небольшой комнате в тишине, читая книгу и выедая потихоньку остатки холодильника. Чудесно. Это, конечно, было вполне неплохим времяпровождением, но ещё интереснее стало, когда его друг вернулся затемно, прошёл в спальню, сразу отхлебнул несчастные остатки его чая, думая, что в этот раз ему явно расщедрились на обычно холодный приём, и начал рассказывать свои истории, одна пуще другой. Парень сел напротив и начал внимательно это всё выслушать, в редких перерывах тяжело вздыхая и воспринимая его сейчас, как сказочника или просто в стельку пьяного деда. Пока Хэ Сюань спокойно и размеренно наблюдал, как летят дни, в один день Хуа Чэн выломал дверь уборной, в другой сбежал с пары через окно, а сегодня вообще влюбился в двух человек. Хэ Сюань не понимал, как можно вообще влюбиться, особенно в двух, особенно в парней, особенно одновременно, но сильно такому приколу не удивился от своего необычного приятеля с прибабахом. Из его уст лилось такое, что Хэ Сюаню попросту иногда казалось, что он вообще не жизнь живёт, а какое-то унылое говно. Впрочем, его это устраивало. Они достаточно разные и при том очень даже одинаковые. Хуа Чэн тяжело вздохнул и закрыл глаза, откидываясь на еле живую спинку деревянного умирающего от старости стула. Сам понимал, что влип. — Ну не прям так! Просто неприятная ситуация. — «Неприятная ситуация»? Думаешь, это ничего, что ты сразу в двух братьев влюбился? Ты дальше по семейному древу пойдёшь? Следующий отец на очереди? Рассуждал сожитель, уже наливая себе новую чашку чая. Печенье всё закончилось из-за его нескончаемого аппетита, но и без него всё равно был повод остаться в узкой комнате. В своём тоне тот не был строг, просто говорил с укором. Почему тогда пошёл не на педагога, а на графического дизайнера? Подошло бы осуждать бедных детей с неокрепшей психикой. Даже Хуа Чэн чувствовал это давление. Однако в этом нельзя было обвинить никого, кроме себя самого, поэтому парню оставалось только тереть виски пальцами, как будто кто-то сверху снизошлëт ему хороший ответ. — Иисус тебе не поможет. Инопланетяне не поймут. К сожалению, придётся использовать свой мозг. Пожал плечами Хэ Сюань, вновь садясь напротив и наблюдая вновь прекрасную картину с умирающим лебедем в расстоянии одного стола с дешманской клеëнкой. В Третьяковской галерее он видел что-то похожее, только там было покрасивее. — Я не могу! Это невозможно! Они оба..очень-очень хорошие! Воскликал скульптор, почти ноя о своей тяжкой судьбе. Хотя многие были бы на его месте рады иметь такой выбор, а может, даже не думали бы и выбирали Се Ляня, как и многие другие, Хуа Чэн совсем растерялся. Всё было очень просто, пока он не взял Ци Жуна с собой покупать подарки. Теперь всё катится в огромную яму, с грязью и болотной тиной. — Ну, я думаю, ты не настолько мудак, чтобы встречаться сразу с двоими. Вздохнул Хэ Сюань, хладнокровно лишь отпивая чай из фарфоровой чашки. Выглядела она глупо с этими напускными кружевами, но тут с кружками в принципе была беда, а единственные, которых оказалось не жалко отдать родителям дизайнера, это какой-то пыльный набор посуды со времён правления Ленина. Конечно, от Хуа Чэна можно было ожидать многое, даже что-то подобное. — Нет, конечно! Я нормальный. Сразу выпрямился брюнет, чуть ли не падая с шатающегося стула. В этой квартире жизнь изрядно всех помотала, от мебели до людей. И Хэ Сюань уже хотел перевести тему, — чужих возлюбленных и собственные долги обсуждать не сильно хотелось, — как брюнет вдруг предложил с улыбкой. — Давай я тебе их фотки покажу? Оценишь. Хэ Сюань вскинул бровь, ставя чашку на стол. — Ты же знаешь, что я ненавижу каждое живое существо. И для меня все уроды. — Я знаю! Но всё равно покажу. Проигнорировал всё и отмахнулся скульптор, уже залезая в старый телефон и начиная быстро искать их странички. Его сожитель считал всех некрасивыми и попросту его недостойными, поэтому имел только приятелей в компании и нулевой опыт в отношениях. Впрочем, его это более чем устраивало. Да, Хуа Чэн сменил пятьсот девушек, пока его сожитель успел моргнуть, за что первый часто подкалывал, мол какого даоса он из себя строит, какой пояс получит за девственность в тридцатник и считает ли тот за кумира мужчину, который за всю жизнь не увидел ни одной женщины в своей глухой деревне. Но в ответ брюнету напоминали про возможный сифилис, поэтому лучше было замолчать. Вскоре Хуа Чэн нашёл нужные фотографии, которые, как ни странно, даже не держал в галерее, больше предпочитая сотни конспектов других студентов, что переписывать, к слову, никогда и не собирался. Он развернул телефон экраном к ожидающему ничего хорошего Хэ Сюаню, который, приглядевшись, хмыкнул. Конечно, всё это было на любителя. А Хуа Чэн с давних пор, как давно стало ясно, был любителем, особенно вещей таких странных. Он презрительно посмотрел на брюнета, после на фотографии и так по кругу. Через время скульптор не выдержал этих гляделок, убирая телефон. — Что такое? Тебе не нравится их внешность? — Ну..как сказать. На твой уровень, наверное. Прокомментировал кратко он, вставая и моя в раковине свою кружку. И не то, чтобы он считал верхом красоты своего сожителя, который сейчас смотрел на него недовольно с неряшливым пучком в волосах и в чёрной домашней футболке неизвестной андерграунд-рок-группы, поэтому за комплимент это считать не стоило. — Но я рад, что ты уже подходишь ко всему этому серьёзнее. Погуляй с обоими и выбери, они ведь пиздец разные. Пробормотал тот, однако Хуа Чэн уже за время дружбы научился слышать каждое тихое слово: Хэ Сюань так разговаривал почти на постоянной основе, хоть и иногда всем было непонятно, откуда вокруг них вьётся шмель в середине зимы. Брюнет кивнул и выдохнул, смотря в окно, где постепенно потухал ночной город и задумчиво проговорил. — Выберу... Наверное. Но сначала надо ещё сходить на свидание с Се Лянем, потратить последние деньги и выяснить, кто нравится больше: самый лучший или самый худший человек университета. А может, даже и всего мира.