Моя противная муза

Интересно: если все они вчетвером — бедные запутавшиеся в липкой паутине мухи, то кто являлся пауком? Хуа Чэн часто приводил в пример эту метафору, но никогда не думал так глубоко. Что он, например, не жертва, как остальные, а сам главная угроза, тот, кто заманил их в эти сети и стремительно съедает. Наверное, в этом есть какой-то смысл, в конце концов. Он всё время думал о себе, как о чëм-то, что заслуживает сочувствия и сострадания, что идеально и ни в чëм не виновато, хотя, может быть, в жизнях других был антагонистом. Если бы он просто не поступил в Академию, не стоял в том коридоре, не подошёл познакомиться, не родился на крайний случай — ничего бы не было. Они бы жили, как обычные люди. Жизнь текла бы медленно своим чередом, как у всех, и не было бы лишней траты нервов на сложные чувства. Не хотелось ощущать, что ты в чëм-то виноват. Брюнет ведь не задумывал всего этого. Просто обстоятельства сошлись слишком неудачно. Но благодаря им он влюбился, и состоялся этот чудесный ранний вечер. Начинался закат, в воздухе стоял лёгкий мороз, температура еле доходила до минуса, а снег хрустел под ногами, не мешая проходить огромными сугробами, как это обычно бывало в холодной стране. В сквере было свежо, чисто и хорошо, и мимо только изредка проходили незнакомцы с собаками на длинных поводках. Хуа Чэн закрыл глаза, больше не видя их, но отчётливо слыша их шаги даже вдалеке. Он лежал в необычной для самого себя, но очень даже удобной позе, устраивая голову на коленях у Ци Жуна. Ветер изредка завывал в уши, а в боку уже затекало, но брюнет и не думал вставать: так долго и так близко к натурщику он ещё никогда не был и не видел смысла нарушать идилию. Ци Жун совсем не сопротивлялся, наоборот, был только рад голове на его коленях, даже если бы раньше обязательно согнал того с громкими возгласами, отходя ещё несколько недель от прикосновений дальше рукопожатия. Но это ведь Хуа Чэн. Он — единственное исключение из всей сотни его правил. Поэтому парень только поглаживал его изредка, проводя рукой по чёрным мягким волосам. Он изначально взял с собой бутылку воды, но та уже давно пылилась пустой в мусорке. Тишина была идеальная, и оба парня не видели ни единого весомого повода её разрывать. Она бывала разной, в основном неловкой, но эта — комфортная. Приятная, как будто они оба молча на неё согласились. Хорошо было так отдохнуть. От ужасно долгих, тянущихся, как жевательная резинка пар, от достающей работы, за которую платят копейки, от всех бесячих людей на свете и от всего мира. Они так вселенски устали, что им это необходимо. Успокаивали лишь трели некоторых оставшихся птиц и мягкие лёгкие прикосновения к друг другу будто невзначай. Как подростки, они старательно делали вид, что совершенно случайно касались рук друг друга, волос, талии и других открытых участков кожи, которую они уже знали наизусть, но всё равно до жути желали трогать. Хуа Чэну это чувство знакомо, он переживал его не менее десятка раз, а для Ци Жуна это всё в новинку. Впрочем, это не значит, что ему не нравится. Через достаточно долгое время безшумного спокойствия Хуа Чэн выдохнул, не открывая век. Совета мало у кого можно было спросить: советники князя, как профессия, вымерла ещё сотни лет назад, к сожалению, а с Цинсюанем у него были не настолько закадычные отношения, чтобы рассказывать всё подряд. Конечно, он будет только рад, но для Хуа Чэна требовался кто-то близкий... А близких было всего чуть-чуть: Хэ Сюань да и Се Лянь с Ци Жуном. Первый наверняка не очень будет рад сплетням, ещё и настолько нелепым, только шутя над ним, а больше никого-то и не осталось. Поэтому придётся применить любимую тактику: «а у моего кента рак мозга, что посоветуешь?» Естественно, это глупо. А как иначе? Либо так, либо молчать, либо говорить прямо, как есть. И что это тогда за вопрос вообще выйдет? «Я потерян в своих чувствах и влюблён в тебя и твоего брата, что делать?» Нет уж, лучше спросить от имени вымышленного друга. Поэтому брюнет только выдохнул и тихо начал, разрезая молчание спустя долгое время. — Знаешь, у моего хорошего приятеля сейчас сложная ситуация. Он просит совета, а я не знаю, как ему помочь. Он приоткрыл веки и взглянул на Ци Жуна, который не ожидал резкой просьбой помощи. Обычно ему не доверяли ничего, кроме чего-то опасного и вредящего людям, поэтому тот усмехнулся и ответил сразу. — Я не думаю, что знаю, как помогать людям. Но могу попробовать. Это Хэ Сюань? Предположил парень, а Хуа Чэн сразу отрицательно покачал головой. Если к его сожителю потом наведаются с милым вопросом «какого чëрта у тебя происходит», то влетит скорее ему, чем Хэ Сюаню. А тот бьёт больно и отчаянно, это скульптор знал уж слишком хорошо: больше, чем того хотелось бы. — Ты его не знаешь. Просто он запутался и не понимает. Его тянет сразу к двум людям, очень разным, но хорошим. И потерян в эмоциях. Вообще. Произнёс брюнет и выдохнул, внимательно вглядываясь единственным глазом в черты лица, пытаясь уловить хоть малейшую реакцию. Оставалось надеяться, что все эти сногсшибательные эпитеты и уточнения не слишком спалили его. Ци Жун некоторое время думал, а после хмыкнул задумчиво, накручивая чужую чёрную прядь себе на указательный палец: друзья так вряд ли делают, но это не значит, что правило нельзя нарушить, никто ведь не знает, кто придумывал границы и зачем. Зачем в этом мире какие-то границы? Смысл становиться самым крутым и умным существом, по идее, на всей планете, а потом собственными руками сковывать себя? Ладно работа и прочие заботы, тут хотя бы это помогает тебе не опуститься окончательно до уровня обезьяны с палкой, а вот в дружбе этого быть не должно. То, что определённый человек — твоя родственная душа, должно быть без рамок. Пусть целуются, пусть хоть поженятся — какой всë равно смысл, когда есть сильная привязанность и глубокая симпатия? Ци Жун во время прогулки больше думал об этом, хоть и сейчас переключил внимание на другой каверзный вопрос от Хуа Чэна. Тем более, что он давно знал ответ сам для себя на все вопросы. И Хуа Чэн тоже, просто не знал, как лучше поступить и как вылезти из лужи живым, пусть и мокрым. — Ну, за твоего друга я выбирать спутника жизни я точно не буду. Кратко посмеялся он. Брюнет в голове отметил, что это не обычный его смех: нет желания навредить, насмехательства. Как будто это первая настолько чистая и искренняя эмоция без всякого зла, и она заключена в простом звуке. Скульптор давно понял, что Ци Жун не такой, каким его описывали. Он, конечно, иногда вёл себя по правде не очень: думал только о себе, имел возвышенную самооценку, не воспринимал многое всерьёз и редко показывал себя по-другому. Однако есть и другая сторона, которую Хуа Чэн ценил больше всего, с хорошими качествами и намерениями не сделать хуже, а помочь. Просто это спрятано куда-то далеко, выныривая совсем-совсем редко. Нужно лишь наслаждаться тем, что есть и любить всего этого парня, даже если он иногда себя вёл, как откровенный мудак. — Я давно понял несколько вещей. Что человек может многое создать и многое разрушить. Не только в плане чего-то материального. А ещё...настоящая любовь выбора не имеет. Неожиданно заявил он, смотря на внимательно внимающего брюнета. Снаружи тот просто лежал головой на коленях парня и выслушивал, а внутри собирал ненавистный, необходимый пазл, который с каждой фразой по частичкам всё больше собирался. — Она может вызывать сомнения и потерянность. Но любить можно только одного человека. И твой друг..сам должен со временем понять, кто нужен ему больше. Спокойно ответил он, кажется, не догадываясь, на кого была эта невероятная метафора и по совместительству уловка проще простого, смотря вдаль на постепенно темневший небосвод. Хуа Чэн только кивнул и вновь расслабился, прикрывая веки. — Я ему..передам. Конечно передаст. Ведь пазл окончательно сложился, и сомнений больше не осталось.

***

Минула неделя. Она прошла быстро, как и всегда, в своём быстром для Хуа Чэна темпе: для кого-то она медленная, но точно не для него. У парня каждый день что-то происходит, то прогулки, то вызов в деканат, то ещё какое случайное приключение, поэтому сложа руки он никогда не сидел. По крайней мере, он проживал свои лучшие, кажется, годы в жизни и совсем не думал, что в ближайшие дни произойдёт что-то хоть капельку особенное, что, как во многих фильмах, книгах и сериалах перевернёт ему жизнь вверх ногами, потому что ничего просто этого не предвещало. Но он ведь и не подозревал. А Се Лянь уже давно знал и готовился все семь дней. Долго ходил по узкой комнате и размышлял, как будет лучше сказать самые важные слова, которые так долго он не осмеливался высказать, выпустить наружу. В назначенный нужный день Се Лянь подошёл к нему и позвал вечером на чай, хотя на самом деле чайные пакетики давно закончились. Ведь пить отвар из чая больше не хотелось. Художник давно продумал план: пригласить Хуа Чэна и признаться ему в любви. В худшем случае отказа или сомнений он постарается остаться друзьями, а в лучшем — подойдёт ближе, прижмëт в себя, глубоко поцелует и..всё остальное. Что там делают новоиспечённые парочки? Он ведь даже не знал толком, как это всё работает в реальной жизни. Только примерно представлял, видел влюблённых изредка на улице и старался всё это впитывать, как кухонная губка, но в итоге знаний оказалось совсем немного. Ничего, Се Лянь всему научится. У Хуа Чэна, в конце концов, было множество отношений, скрытых и известных. За триместр он уже наслышался самых разных слухов, от совсем свежих до тех, которые тянулись мëртвым грузом со старшей школы. В популярных у него были отношения с самой известной девушкой университета, со скрипачкой, где в итоге всё закончилось его изменой и даже с дочкой директора школы. И неважно, что о парнях там не было ни слова: долгое время тот выбирал между двумя братьями, да и мало ли просто скрывал их во избежание ещё более запятнанной репутации. У него и так было совсем не очень с этим, лучше лишний раз предостеречься, пока о нём не начали говорить пустую ложь. Хуа Чэн был человеком настолько универсальным, что про него можно было подумать буквально что угодно: пошути он, что на самом деле тайно торгует наркотиками в своём темном подвале в Самаре, и все лихо ему поверят. Поэтому Се Лянь не мог предугадать даже примерно возможную реакцию. Придётся спрашивать напрямую. И вот, в нужное время, с небольшим опозданием брюнет зашёл внутрь. Он всегда немного опаздывал, поэтому даже не чувствовал угрызений совести, в отличие от художника, который бы при том же стечении обстоятельств сильно нервничал: для него лучше прийти на три часа раньше, чем опоздать на минуту. Скульптор повесил своё лёгкое пальто на свободную вешалку и разулся, проходя внутрь в носках. Увидев выглядывающего хозяина квартиры, он слабо улыбнулся. Всё же, давно не виделись, это ощутимо, когда вы не однокурсники и не имете ни одной общей пары, даже если похожи в чем-то похожи в целях на будущее. — Привет. Извини, что задержался, дела были. Выдохнул он, на что Се Лянь кратко ответил, усмехаясь. — Привет. Ничего страшного, я всё равно рад, что ты пришёл. И провёл его внутрь. Хуа Чэн уже подумал, что они будут спокойно хлебать чай из потрескавшихся фарфоровых чашек и обсуждать прошедший выходной для обоих день, однако Се Лянь с самого начала задумывал всё по-другому. Глупым было сейчас спрашивать, как он. Конечно ему страшно! Художнику в любой ситуации и так час от часу не легче, а тут он ещё и вместо мирного чаепития выбрал признание в чувствах. Парень вообще никогда этого не делал и ещё несколько месяцев назад даже не собирался. К его двери носили цветы, говорили о вечной любви и нежно касались руками, а тот всё смиренно принимал, как будто с самого начала и должно было быть: ему — всё, он — ничего. Ну, добрый характер и миловидную внешность. Только если. Поэтому тот просто свыкся с таким образом жизни и не желал что-то менять. Однако шансов быть с Хуа Чэном потихоньку убывало с каждой минутой, поэтому нужно было либо действовать ему, либо оставить всё в тайне до конца. Второй вариант сто процентов не пойдёт: сколько историй бедных стариков, которые до сих пор жалели о молодой тайной любви и смотрели каждый день на фото того, кто навсегда упущен? Слишком печальный финал для их истории. Имей Се Лянь талант к писательству и сочиняй он всё это, как книгу, то точно бы слишком пожалел главных героев. Однако даже будучи автором, любить он не заставит. Никто не может, даже если власть безгранична. — Вообще, я позвал себя, чтобы сказать кое-что очень важное.. На выдохе проговорил он, держа двумя руками за холодное запястье. Хуа Чэн убрал улыбку и посмотрел на него непонимающе, хмыкая и смотря достаточно серьёзно в глаза. Он, конечно, был сильно распущенным, но мог собраться, да ещё как, если ситуация этого потребует. — Я слушаю. От этого жеста Се Ляню как будто стало ещё хуже: тот сильнее занервничал и опустил взгляд. Была бы его воля, намеренно бы вызвал у себя обморок прямо на месте: Ши Цинсюань ведь говорил, что умеет и может научить, а художник только подумал, что это чушь и не пригодится! Кстати о нём, Цинсюань был в своей комнате в этот момент специально, так как знал, что Се Лянь хотел встретиться в это время с Хуа Чэном: про признание ему не говорили, но подслушать всё равно было интересно, даже если не совсем честно. Он слушал краем уха, прижавшись спиной к стене и сидя на кровати, пока в другом наушнике играла тихая музыка. В соседней комнате тоже был человек, его брат Ци Жун. Честно признаться, он вообще не хотел присутствовать при всём этом событии и не подозревал о нём, просто так совпало, что в это время он был у себя, прислушиваясь к тому, что происходило по ту сторону тонкой стены как будто из картона. — Думаю, ты давно заметил что-то между нами. Всё же через время тихо начал он, собравшись еле как с силами. — Когда мы встретились, изначально я подумал, что ты будешь хорошим другом. Но с каждой новой встречей я всё больше и больше осознавал, насколько ты идеален для меня. В плане..ты то, что мне нужно, без всякого притворства. Твоя харизма свалила меня наповал, без тебя каждый день кажется долгим и бесконечным. Мне кажется, я с самого начала любил тебя и люблю. И, когда речь была окончена, Се Лянь поднял взгляд неуверенных глаз, спрашивая. — Надеюсь, это..взаимно? Брюнет замолк, понимая, что действовать нужно быстро, но всё равно замирая. Это всё, конечно, невероятно мило, но как ему объяснить, что Хуа Чэн давно сделал свой выбор? Что он не тот, кто ему нужен на самом деле, так как всё время самым лихим образом подстраивался и прикидывался кем-то другим? И что, в конце концов, Се Лянь всё спутал и на самом деле любит другого человека? Скульптор молчал. Вокруг молчало всё. Деревья за открытым окном перестали шуметь, улицы почти моментально опустели, из-за чего не было слышно ни звука оттуда, ни шага по рыхлому снегу. Цинсюань вынул наушник из уха и насторожился, будучи крайне изумлённым, — это он будет обсуждать ещё неделю минимум, — а Ци Жун хмыкнул, останавливаясь в своём упорном деле, которым занимался. Вокруг тишина. Хуа Чэну нужно её разорвать. И это единственная мысль, настолько, что брюнет даже не подумал о том, что именно произнесёт. Поэтому его гениальный мозг выдал суровую правду, хоть и безо всякой лжи и мгновенную. — Прости, у нас ничего не выйдет. Я..люблю твоего брата. А после неловко усмехнулся, замечая лёгкое замешательство на лице Се Ляня на несколько секунд и пользуясь этим, чтобы благополучно свалить. Закрыв громко дверь, он сам вздрогнул и, как будто чего-то боясь, спустился вниз по лестнице, выходя быстро из дома, как будто бы за ним кто-то начал гнаться. Он наверняка вернётся. Но пока на время оставил всё так, как есть, пока Се Лянь ещё долго пялился на дверь, Цинсюань сидел в полном шоке, думая позже зайти к другу поддержать, а у Ци Жуна раздавался громкий смех. Се Лянь знал его и не обижался, ведь в нём не было коварства: наоборот, Ци Жун теперь окончательно не знал, что ему делать дальше.