Блюститель

Слова отца все же помогли Альмариан. После некоторых размышлений она поняла, что может по-прежнему любить Фарамира, пусть тайно и безответно. “Возможно, такая любовь… совершенно лишенная чувства собственности и надежды на взаимность, более благородна и возвышенна”. Вскоре, когда у девушки выдался выходной, Фарамир появился у них дома. Удивленная Альмариан немедленно спустилась в гостиную и невольно просияла. — Мой отец просил тебе кое-что передать. — Он протянул небольшой бархатный мешок. — Лорд Дэнетор? — удивилась она. — Да. Надеюсь, тебе понравится. Он поклонился и тотчас ушел. Девушка вытащила из мешка красивую шкатулку и открыла. Там оказалось ожерелье, гребень и пара серег с жемчугом и маленькими бриллиантами. Не слишком дорогие, но добротно сделанные и изящные, эти украшения очень шли к темным глазам Альмариан. “Он заметил мои цветы…” Девушка вздохнула и попыталась понять, было ли это просто знаком внимания к небогатой родственнице, которой совершенно нечего было надеть для визита во Дворец, или ее самодельный жасмин из шелка показался Блюстителю вульгарным. Она часто слышала от бабушки, что у ее брата тонкий вкус. Потом она задумалась, кому в первую очередь предназначался этот чудесный подарок. Внучке одной из старших сестер Блюстителя или же… внучке некогда против воли отвергнутой возлюбленной. Как бы то ни было, она знала, что в ней было куда больше от бабушки Эммериль и Мирриан, чем от отца и Амариэ. Тем временем в Столице ждали, когда же будет объявлено о помолвке, но, ко всеобщему удивлению, этого так и не случилось. Правда, когда леди Анкалимэ вместе с родителями уехала, первое, что заметила Альмариан при встрече с Фарамиром, было новое кольцо у него на руке. — Вы обручились? — приветливо спросила она. — Да, — кивнул он. — Почему же не было оглашения?.. — Из-за Боромира. — ? — Отец решил не объявлять о нашей помолвке, пока у брата тоже не появится невеста, и лорд и леди Эделлонда согласились. Все же, по традиции, первым должен жениться старший сын и наследник. — Да, точно, — вспомнила девушка. — Может, хотя бы это заставит его отнестись к женитьбе серьезнее и начать подыскивать невесту?.. — Если бы… — махнул рукой Фарамир. — Он только и делает, что подтрунивает надо мной. Правда, отец пообещал, что если к моему тридцатилетию Боромир так и не обручится, он все равно позволит нам пожениться. — Разумно. — Согласен, и чует мое сердце, что так, наверное, и будет. — Почему Боромир не хочет жениться?.. Он не говорил тебе? — Наверное из-за того, что он очень свободолюбив и к тому же интересуется лишь оружием и битвами. Трудно найти девушку, которая разделяла бы подобные интересы, и при этом была знатной и красивой. Мне в этом смысле намного проще. У нас с Анкалимэ много общего… Мы оба любим стихи, музыку и море. “Море я тоже очень люблю, — про себя проворчала Альмариан, — но кто-то так и не показал мне дельфинов… Зачем было обещать?” Впрочем, у Альмариан плохо получалось обижаться на него. Дома она вытащила подарок лорда Дэнетора, какое-то время любовалась им, а потом взяла ожерелье и пристроила на голову, словно диадему. “Красиво… Уверена, я бы тоже могла быть леди…” Однако ее ждали Врачебные дома. В июне Фарамир надолго уехал в Бэлфалас, а Альмариан снова все лето оставалась в Минас-Тирит из-за болезни матери, которая чувствовала себя всё хуже. Лекари были честны и предупреждали, что настоящего лекарства от сахарной болезни нет, но когда Мирриан умерла, это все равно оказалось для нее потрясением. А еще более сильным ударом это стало для Вэантура. — Вот уж не думал, что мне придется хоронить тебя, милая… — прошептал он над телом жены. Траурную церемонию посетил даже Блюститель, помнивший Мирриан маленькой девочкой, которая когда-то так любила с ним рисовать. После смерти старшей дочери Эммериль решила уехать из Минас-Тирит и поселиться у младшей в Эделлонде. “Эделлонд, опять этот Эделлонд”, — в сердцах подумала Альмариан. С другой стороны, характер у бабушки стал еще жестче, и хотя внучка по-своему любила ее, испытала что-то вроде облегчения, когда та уехала и они с отцом остались вдвоем. В сентябре вернулся Фарамир, перед отъездом из Эделлонда он виделся с теткой и узнал о смерти Мирриан. Поэтому он сразу же решил навестить Вэантура с дочерью. — Спасибо, что заглянул, — встретила его печальная, осунувшаяся Альмариан. — Если бы я мог хоть как-нибудь помочь и вас утешить… Он чувствовал себя неловко, так как его лето выдалось на редкость счастливым. Альмариан заметила это и пришла на помощь. — Меня отпустили во Врачебных Домах. Скоро мы с отцом поедем в Дол-Амрот к дедушке Эарнилу. — Хочешь, я напишу леди Келебриан? Чтобы вас встретили как моих родственников и друзей?.. Мне ужасно неудобно, что я так и не выполнил свое обещание показать тебе дельфинов. — Нет-нет, не стоит. Ты же не виноват, что я несколько лет не могла оставить родных и уехать к морю. — Но ты могла бы наконец-то их увидеть… Хотя, конечно, после смерти матери это слабое утешение… “Я не столько хотела увидеть дельфинов, сколько покататься с тобой… Но ты этого не знаешь, и слава Небу”. Фарамир простился с девушкой и Вэантуром и вернулся во Дворец, где его отыскал Валакар. — Простите, милорд, — виновато заговорил он, — но дело в том, что государь странно себя ведет… — Странно? — встревожился Фарамир. — Да. Он стал носить кольчугу. Постоянно. Более того, он не снимает ее на ночь и так спит… — ?! Лорд Боромир знает? — Да. Но, к сожалению, у него не получилось переубедить государя. — Спасибо, Валакар, я постараюсь что-нибудь придумать. Однако прежде чем идти к отцу, юноша решил поговорить со старшим братом. — Да, увы, спит в кольчуге, — подтвердил Боромир, — и ничего не желает слышать. — Он как-то объясняет, зачем ему это? Боромир лишь махнул рукой. — Знаешь, когда умерла мама, я ужасно боялся, что отец женится вновь. Ведь он был относительно молод, еще хорош собой… — вздохнул старший брат. — Теперь же все чаще думаю, что так было бы лучше для всех… А для него в особенности. Фарамир грустно кивнул. После ужина он последовал за Дэнетором в его покои. — Соскучился? — усмехнулся отец. — Конечно, — улыбнулся Фарамир. — Хотя буду честен, я чудесно провел время. — Не сомневаюсь. — Боромир, естественно, так и не надумал жениться?.. — Нет. И вряд ли стоит настаивать. Мой отец, блюститель Эктелион, преследовал меня разговорами о супружестве всю мою молодость. Не хочется ему уподобляться. — Дэнетор отпил вина. — Ну, дедушка не сильно преуспел, — засмеялся юноша. — Именно. Так что придется пока подождать… Хотя я понимаю твои чувства, сынок. У меня ведь не было младшего брата, так что я никого не задерживал. Фарамир обнял отца и действительно почувствовал под его одеждой металлические кольца. — Отец… Вы в кольчуге? — “удивился” он. — Что-нибудь случилось? — Ты же знаешь. Война. — Война идет много десятилетий, — напомнил сын. — Мне это помогает держаться. Чувствовать себя бодрее, я очень состарился за эти годы. — Вы и спите в ней? — огорченно спросил Фарамир. — Да. Мне стало тяжеловато просыпаться и вставать по утрам. Кольчуга не даёт мне залеживаться в постели… — Прошу прощения, отец, но, по-моему, вам это совсем не помогает. Чтобы были силы, нужно полноценно отдыхать. Мы с Боромиром готовы взять часть ваших обязанностей на себя. Кольчуга только мешает вам высыпаться, и вы будете стариться еще быстрей… — Я засыпаю, как только появляется возможность лечь. А вот утром… — Отец… пожалуйста. Дэнетор лишь вздохнул. Фарамир не уступал отцу в упрямстве и, как только Валакар сообщил ему, что милорд ушел в купальню, потихоньку унес и спрятал кольчугу. — Зачем ты это сделал? — Дэнетор не сомневался в том, кто был виновником пропажи. — Потому, что волнуюсь за вас. — Я, конечно, старый, но из ума еще не выжил. Не нужно меня опекать и контролировать. Верни. — Нет! Блюститель помолчал, а потом неожиданно рассмеялся, вспомнив, как, будучи наследником, точно так же добыл ключи от Палантирной, пока Эктелион мылся. У Фарамира, который не знал, как отреагирует отец на его самоуправство, отлегло. “А все-таки мы с ним ужасно во всем похожи”, — глядя на сына, подумал Дэнетор. Юноша же сокрушался о том, что слишком надолго оставил старика одного. “Все же Боромир, хоть и очень любит его, не настолько внимателен и почти все время проводит в походах, или с друзьями… А тетушка Эммериль уехала в Бэлфалас. Скорее бы уже мое тридцатилетие. Мы бы с Анкалимэ поженились, и она наверняка смогла бы вдохнуть жизнь в этот Дворец, все больше напоминающий склеп… А если бы у нас родился ребенок, радость придала бы отцу сил”. Спустя какое-то время Фарамир сделал еще одно печальное открытие. Когда он сидел у отца в кабинете, подготавливая повестку для очередного Совета Минас-Тирит, Дэнетор внезапно заговорил с ним. — Что ты сказал, малыш?.. — дружелюбно спросил он. — Ничего… — Но я же слышал. — Отец внимательно смотрел на него. — Простите, отец, но вам показалось. От взора юноши не укрылось, как огорчился Дэнетор. — Все в порядке?.. — уточнил сын. Блюститель кивнул и, казалось, погрузился в чтение очередного доклада. Вскоре он отпустил Фарамира и ушел в спальню. “Что это? Я уже не первый раз слышу то, чего нет… Неужели я потихоньку схожу с ума?.. Этого еще не хватало…. — Он обхватил ладонями виски. — Наверное, из-за этого жуткого Голоса, звучащего в голове… И ни с кем не посоветоваться”. Тем временем жизнь в Минас-Тирит становилась все более невыносимой. Стычки в Итилиене не заканчивались, снова и снова над Городом раздавался плач осиротевших жен, детей и пожилых родителей, время от времени заглушаемый звоном погребальных колоколов. Ородруин извергался все сильнее, мгла над Мордором неумолимо сгущалась, и когда Фарамир смотрел на восток, ему казалось, что он видит огромную черную волну, жаждущую поглотить Гондор, и лишь тонкая невидимая преграда удерживает тьму за Сумрачными горами. Юноше все чаще снились кошмары. К огорчению младшего сына, Дэнетор стал еще более молчаливым и печальным и часто сидел в полном одиночестве, закрывшись у себя в покоях. Время шло, Фарамир страдал от невозможности помочь отцу, Боромир вел себя как ни в чем не бывало, и его нежелание обзавестись семьей так и не изменилось. Следующим летом Фарамир снова ездил в Бэлфалас, чтобы увидеться с невестой, и возвращение домой показалось ему особенно тяжелым. После сверкающего на жарком солнце лазурного моря, после цветущих благоуханных южных садов черно-белая каменная Минас-Тирит с ее мрачно-торжественном Дворцом производили гнетущее впечатление. “Имею ли я право забирать Анкалимэ из Бэлфаласа и привозить сюда?.. Маме хватило двенадцати лет, чтобы зачахнуть среди этих унылых камней”. Он поднялся и прошел в одну из гостиных, где висели портреты отца и матери, написанные в год, когда Дэнетор стал Блюстителем. С грустью он всматривался в лицо прекрасной юной леди с кроткими сияющими глазами, а потом его взгляд упал на изображение Дэнетора. “И отец когда-то был молод и красив, хотя я его таким почти и не помню… Надо же, как мы все-таки похожи. Что ж, я знаю, каким буду лет через шестьдесят-семьдесят, — усмехнулся юноша. — Хотя до старости еще нужно дожить”. Услышав легкие шаги, он обернулся. Позади стоял Дэнетор. Годы, проведенные в Итилиене, приучили его всегда ступать тихо. Отец тоже какое-то время смотрел на портрет Финдуилас, а потом развернулся и, не говоря ни слова, вышел. — Отец!.. — догнал его Фарамир. — Что, Фарамир? — спросил тот. — Даже не знаю… Дэнетор остановился и удивленно взглянул на сына. — Просто… просто мне очень тяжело… Даже не знаю почему… — Сын обнял его. — Пойдем посидим, — предложил Блюститель. Они пришли в его покои, и Дэнетор велел Валакару принести вина. — Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Вроде бы и ничего из ряда вон выходящего… Но… Всё вокруг… Наша жизнь… — Увы, — согласился Дэнетор. — Наша страна еще не знала таких мрачных времен. — Отец… — ? — Как вы думаете… У Гондора есть хоть какая-то надежда? Дэнетор долго молчал. — Ты сильный, мой мальчик, и я скажу тебе правду. — Блюститель тяжело вздохнул. — Нет. Увы. — Никакой?.. — Никакой. Гондор становится всё слабее… Мордор день ото дня укрепляет свою мощь. В один прекрасный день… Что я говорю… — покачал он головой и поправился, — в одну жуткую и черную ночь он просто нас раздавит. Что бы мы ни делали… Как бы мы ни выстраивали оборону, как бы храбро и отчаянно ни сражались… Убитый Фарамир смотрел на отца. — Рано или поздно Минас-Тирит падет, — продолжил тот. — Все защитники погибнут, а те женщины и дети, которые не будут растерзаны, окажутся в рабстве и вскоре позавидуют мертвым. Дэнетор умолк, молчал и Фарамир. — Отец… — наконец заговорил он, — как скоро это произойдет? — Не знаю. Может быть, уже через год, а может, и через десять. Юноша невольно запустил пальцы в волосы. — Похоже, я огорчил тебя еще сильней. — Нет, отец. Спасибо, что сказали мне правду… (C) 2024 murzwin