Домина

Сара проснулась ночью от того, что ощутила чье-то присутствие. Она огляделась. «Я Сатану видела, меня трудно удивить»—успокаивала себя она. Девушка вздрогнула. Из левого угла комнаты на нее смотрела женщина. Хотя Сара в этом сомневалась. Волос были коротко отрезаны и были, нельзя сказать, что седые, а как будто бы выжжены чем-то. Домина много слышала о якобы восточных болезнях, от которых волосы теряют цвет. Вокруг глаз и рта женщины было что-то похожее на черную гниль или чернила. Затем гостья улыбнулась. Зубы были сгнившие внизу, обычно этого стыдятся, однако та улыбается без тени смущения. Хитон замаран чем-то наподобие жизненных соков и чернил. Сара ощутила нечто странное. Такое она ощутила в толпе на казни Иакова и при первой встрече с Воландом. —Здравствуй, pura et pulcherrima domina<footnote></чистая и прекрасная госпожа(лат.)>. —гостья кивнула головой, выражая своё почтение. — Кто вы? —Сара вежливо кланяется в ответ —Illa quae vocabitur Pestilentia, flagellum Dei, Praenuntia Apocalypsis et Pollutio<footnote></Та, кого назовут Чумой, Бичом Божьим, Предвестником Апокалипсиса и Загрязнением(лат.)>. Впрочем, к чему такие сложности? Называй меня Дана. —Что вы здесь делаете, Дана? —Всякая ложь влечет за собой последствия. Я здесь, чтобы покарать того, кто лгал об эпидемии. Однако это сделают и без меня. Ты хотела видеть историю своими глазами, я пришла, чтобы показать, если захочешь. —Et offer tua tolle<footnote></Возьмите то, что принадлежит вам(лат.)> —Сара принимает из рук Даны темную шейлу и тунику. Женщина берет ее за руки, домина закрывает глаза. Сара оказывается на площади. Крыльцо дворца не видно. Дана берет ее за руку и ведет на крышу дворца Ирода. Домина вглядывается в людей в толпе. Первой она замечает женщину в такой же темной шейле. Она не плачет, нет, у нее покраснели глаза, однако слезы не текут, видя, как женщина близоруко щурится она понимает: «Та выплакала себя все глаза». Чуть ближе ко дворцу Агриппы она видит девушку пятнадцати лет, которую мужчина лет тридцати пяти отгораживает от края балкона, попутно придерживая еще одну девушку трех лет. Ближе к храму она видит Анну, тот держит за руку жену и за плечо Елеазара. Иуда в этой толпе выделяется. На нем разорванный хитон, лицо его исцарапано ветками, на шее борозда от веревки. «Неудавшийся самоубийца»—коротко поясняет Дана. Разглядывая людей, Сара даже не замечает, что приговор был оглашён и процессия начала двигаться. Она тянется за толпой, а Дана за ней. С помощью толики чудес они протискиваются сквозь ряды довольно быстро. Сара никогда так близко не видела казнь, она не видела смерти так близко. «Mortem effugere nemo potest<footnote></Смерти никто не избежит(лат.)>»—коротко говорит Дана. Затем они переводят взгляд на Марию. Люди расступаются перед ней с неким сочувствием, а затем плюют ей в след. Солдаты с ней подчеркнуто вежливы. Никто ее не прогоняет. Ей предлагают вина или присесть. Та лишь отрицательно качает головой и смотрит наверх. Она не плачет, она обещала им и Ей, что не будет плакать, у нее и нет времени на слезы. У нее скоро двое похорон, долгие попытки примирить апостолов, уход за беременной и только родившей невесткой и проповеди. В какой-то момент она падает. Солдаты поддерживают ее. Саре кажется, что она только что чуть не сломалась под тяжестью горя. Она знает, что ее никто не видит и подходит к крестам. Дана идет за ней. На домину капает пару капель крови, когда она дотрагивается до основания креста, то ее руки в крови. Дана ее уводит. Они сидят на крыше храма еще долго. —Вы теперь исчезнете навсегда? —Что вы, госпожа, omnes viae Roman ducunt<footnote></Все пути сходятся в Риме(лат.)> . А теперь нам пора возвращаться. —когда они оказываются в комнате, Сара тут же проваливается в сон. Чума улыбается и говорит в слух: «Non in vita sua Nazarenus<footnote></Не при ее жизни, Назарянин(лат).>». Понтия собиралась с мыслями перед предстоящим днем. Помимо интересных дел, есть и скучные обязанности префекта. Кражи, драки, избиения, обманы, насилие. Все это стало обыденным. Части из них она искренне сочувствует, но, когда она слушает историю алкоголика мужа, которого покалечила жена, желая спасти остатки денег и детей, она чувствует лишь отвращение. Сегодня последнее слушание по делу Дины. И это проходит быстро. С отца и жениха отправляют на принудительные работы, требуют выплат компенсации и запрещают приближаться к дочери и бывшей невесте. Понтия думает о том, как разрешить их особое дело. Банга с интересом наблюдает за мелькающей из угла в угол хозяйкой. —Нешама шели<footnote></Душа моя(иврит/арамейский).>, ты хочешь протоптать лестницу отсюда прямо в винные погреба? Идея хорошая, но зачем же утруждаться. —Иешуа, я знаю, кто участник, но не знаю, как туда прийти. —Ты прокуратор и можешь прийти куда хочешь. Ты боишься встречи с Вар-равваном. Не бойся, он не варан и не кусается. Однако сначала мы пойдем к Левию Матфею, скажем так, это маленькая божественная помощь в расследовании. —Ты же говорил, что не можешь помогать—Понтия садится на тахту и, вопросительно смотря, наклоняет голову чуть влево. Иешуа садится напротив нее на теплый пол, попутно думая о том, не нарушает ли он какие-то правила собираясь исполнить задуманное. Ответ приходит сам собой, когда в зеркале он видит фигуру с темными волосами, ни совсем человеческую, но и не ангельскую, которая молча кивает. Слишком часто они все стали сюда возвращаться. Поселились они в верхней части Иерусалимского храма. Ужиться такой разношерстной компании из демонов, святых и людей, формально не совсем людей, но Иешуа просто не знал, куда отнести себя и мать, было тяжело, однако возможно. Ощущение присутствия Чумы не добавляли радости. Философ только знакомился со структурой работы Адской и Райской системы, в которой и за двести лет разобраться не так-то просто, что уж говорить про двадцать. Однако даже недавно попавший в Рай Иаков Заведеев знал, что Всадники появляются только как предвестники катастрофы. Они не были злыми или жестокими, а лишь молчаливыми наблюдателями. За всю свою загробную жизнь, каким бы оксюмороном это не было, Иешуа пересекся пару раз с Чумой, еще реже с Голодом или Войной, а Смерть не видел и вовсе. Иегова объяснила ему, что Всадники появляются на Небесах только тогда, когда для них нет работы. И вот одна из Всадниц на Святой Земле. Это было предзнаменованием? А может Чума появилась тут от вестей о карантине в Иерусалиме? Иешуа не знал ответа на этот вопрос. Размышления прервала вошедшая во второй раз в комнату Понтия, уже одетая в дорожную одежду, надо же, он и не заметил, как жена вышла из комнаты. Банга пару минут появился вокруг ног хозяйки, затем облизнул руку Иешуа и развалился на нагретую солнцем плитку балкона. Понтия пару раз усомнилась в успехе идеи, прежде чем муж потянул ее через сады и городские трущобы к дому своего ученика. Иерусалим был красивым и одновременно гадким городом. Иерусалимский храм, дворцы, сады, чистая и аккуратная Гефсимания были олицетворение власти и роскоши. Были кварталы среднего класса, там, как правило жили приезжие греки, сирийцы, римляне или иудеи среднего достатка, в одном из таких жила Низа. Были и трущобы, в которых жили большая часть простолюдинов, их называли Верхним городом. Грязные улицы, канавы по которым текут нечистоты, покосившиеся дома, пьяницы, что разлеглись на улицах, мелкие торговцы и нищие. Понтию эти места раздражали. Она столько раз предлагала проекты по улучшению жизни жителей, построить тот же водопровод, например, однако первосвященник был против, а люди его не любили, но боялись и во всем подчинялись. А прокуратор понимала, что толпу жителей Иерусалима ей не переспорить даже при огромном желании. Женщина вздохнула, они с Иешуа видимо решили дать подати всем нищим по дороге и купить у всех торговцев хотя бы по одной вещи. Если раньше ее бы это начало раздражать, то теперь она была даже рада. Она не может помочь им, улучшив условия проживания, но хотя бы может подать денег беднякам. Наконец они подошли к нужному дому. Иешуа замер в какой-то нерешительности, а затем постучал. Дверь им открыл юноша лет двадцати, который побежал за отцом. Вышедший к ним Левий застыл в недоумении, а затем пригласил войти. Когда они прошли в дом и сели за стол, Понтия сняла капюшон. Лицо Матфея исказила гримаса, казалось, он был готов накинуться на женщину, наброситься с упреками, однако он только молчал и косо поглядывал на нее. Иешуа ободряющее сжал руку жены, которая была готова уйти, чтобы не мешать его разговору с Левием. Когда хозяин дома уселся за стол, все еще продолжая смотреть на спутницу его учителя как на главное зло, Понтия решила начать разговор. —Нам нужна твоя помощь. —Как я могу помочь самому иудейскому прокуратору и казнённому им государственному преступнику? —Левий, так и желавший задеть женщину, которую считал виновной в смерти учителя, стушевался под взглядом того, за чью смерть пытался отомстить. Иешуа, как всегда, смотрел на него теми же добрыми глазами, призывая его к спокойствию и прощению, затем он метнул взгляд на Понтию, которая была готова встать и уйти, а может и разругаться с Матфеем. Женщина глубоко вздохнула и как-то нервно усмехнулась, её раздражало то, как вел себя Левий, но и убежать отсюда куда угодно, хоть к чертовой матери, она не могла. Иешуа не повел бы ее сюда, если бы его ученик не знал чего-то важного. —Мы знаем, что тебе что-то известно об избиении Каифы. Это может быть важно. Я бы хотела, чтобы ты нам рассказал. —Понтия видела, что ее собеседник хотел в очередной раз съязвить, однако, метнув взгляд на своего учителя, принялся рассказывать, как все было. Картина выходила преинтересная. За день до преступления к нему пришла девушка, одетая в дорогие ткани, она вполне могла быть зажиточной горожанкой или служанкой у аристократической семьи, лицо ее было прикрыто вуалью. Она не представилась и не открыла своего лица, только отдала сумку с деньгами и запиской о том, где должно было встретиться потенциальным мстителям. Согласно записке, деньги остались бы у него в любом случае. В вечер избиения он, Вар-равванн и та девушка пробрались по коридорам для слуг прямо в комнату Каифы, им подозрительно никто не встретился. Левий ничего не понимал, однако скорее всего Вар-равванн хотел просто оглушить первосвященника, стукнув его по голове вазой, но вместо этого завязалась драка, старый священнослужитель оказался очень даже физически крепким. Девушка, которая пришла с ними, тут же стала что-то искать, но как только потасовка прекратилась после того, как Каифу повалили на пол оба «мстителя», они вышли через сад, а потом разбежались в разные стороны. Сумма была действительно приличная, как годовое жалование римского легионера. Распрощавшись с Левием, они отправились дальше, точнее только Понтия, шокировать появлением казненного вместо него человека Вар-равванна никто не собирался. Второй опрашиваемый сказал почти то же самое, только добавил, что девушка носила траур и, скорее всего, искала какой-то документ или записи. Много ли в Иерусалиме было вдов, которые были зажиточными или аристократками, или служанками у последних? Достаточно, чтобы на поиски ушли месяцы. У многих ли было желание поквитаться с первосвященником? Ещё больше. Придя в свои покои Понтия, начала просматривать все, что у них было и размышлять. Иешуа уже ждал ее, и, полулежа на тахте, пробовал дополнить свою версию, которую пока не озвучивал. Спустя получаса женщина встала, прошлась пару раз по комнате и заговорила: —У нас есть бывший преступник, твой ученик, какая-то неизвестная женщина, носящая траур и избитый Каифа. Мотив понятен—месть за казнь какого-то близкого человека. Однако ни Вар-равванн, ни Левий не упоминали о надписи на стене. Значит это сделали либо после, либо до. Скорее всего у девушки были знакомые во дворце Каифы. Всего-то надо перебрать всех знатных или хотя бы зажиточных женщин, у которых недавно умерли родственники. —Траур понятие растяжимое. —Тогда надо перебрать всех, у кого умерли родственники за все время с начала правления Каифы. — Понтия всплеснула руками, оперлась спиной о стол, и, помолчав пару минут, выглянула на балкон. Иешуа подошел к ней сзади и приобнял за плечи, а затем будто бы невзначай мотнул головой в сторону Гефсимании. Спустя еще пару минут молчания женщина поняла, что тот имел в виду этим жестом. Она забыла о размере суммы, которую неизвестная отдала Левию и Вар-равванну. — Круг сужается до очень знатных женщин. Саломея, Бат-Цион, Елисавета, Авигаль и Иродиада. —Я бы на Авигаль не подумал, она религиозна до фанатизма. Избить мужа у нее бы не поднялась рука. —Это верно. Платья, мне нужно осмотреть их платья, сами они мне никогда признаются. —Это можно устроить, но не сейчас. Я бы использовал для этого официальные визиты. —Так тебе же нельзя мне помогать —А я и не помогаю, я слегка подталкиваю в правильном направлении. Сара проснулась и резко поднялась с кровати, желая проверить, действительно ли случилось ее ночное приключение. Она подошла к зеркалу и оглядела себя. Никакой черной одежды на ней не было, а шейлы, которую она никогда и не носила и подавно, на нее ее ночная сорочка. Сара подошла чуть ближе, подняла руку, чтобы откинуть спутавшиеся волосы со лба и обомлела. Ее руки были в засохшей крови, на лбу были следы от густых капель крови. Девушка поспешила умыться. «Значит все было»—заключила она в слух. Дина, читавшая до этого в своей комнате, поспешила к ней в комнату, услышав шорохи и плеск воды. Увидев довольную помощницу, Сара поспешила откинуть все мысли о прошедшей ночи и улыбнулась —Что у нас запланировано на сегодня? —Сначала прогулку с императором и Лаэртом, потом вы собирались встретиться с Анной бен Сетом и Иоанном Заведеем, а затем у вас вечерний прием у Иродиады. —Ты хочешь поехать со мной? —С радостью, после того как моего отца и жениха осудили я могу гулять по улице без страха. Только вот у меня нет одежды под стать помощницы имперской уполномоченной. —Возьми одно из моих, половину из них я вряд ли надену, их слишком много, не пропадать же вещам. Я жду тебя у большого зала через пятнадцать минут. Сара подошла к большому залу вместе с Диной. Слуги относили столы после множества торжеств. Служанки носились с вениками по дворцу, желая все прибрать. Сара, завидев служанку Александра, остановила ее и спросила, когда изволит явиться император. Узнав, что император обсуждает с Лаэртом за закрытыми дверями какие-то политические дела, домина решила навестить матушку. Та сидела в саду и что-то записывала. Тихо подкравшись, Сара как в детстве повисла на шее у матери и рассмеялась. —Матушка, как продвигается расследование, мы можем чем-то помочь? —Расследование продвигается вполне неплохо. —тут Понтия приобняла дочь и достала из внутреннего кармана тоги найденный в спальне Каифы клочок ткани—Ты видела у кого-нибудь платье такого оттенка? —Не припомню, матушка, однако мы можем заехать к самой известной портнихе в городе, она наверняка знает. —Это было бы кстати, ты пришла чтобы что-то спросить или рассказать? —Матушка, вы слышали, что Иродиада ждет ребенка? Мне Саломея рассказала, говорит, что отец в оцепенении, потому что с ней не живет. Магдалена сказала, что на базаре говорят, будто бы Иродиада продала душу Нечистому, чтобы забеременеть, потому что сама угасла как женщина. Говорят, что она одержима идеей родить наследника Ироду. —Но ведь должность выборная. Ироду может наследовать кто угодно, в том числе Саломея или Елисавета, с учетом нового закона. Да и Ирод пока умирать не собирается. —Саломея сказала, что в последние дни он жаловался на плохо самочувствие. Надо его будет навестить. Иродиада может сделать что-то страшное. —У нее не может быть ложной беременности? —Лекарь ее еще не осматривал. Матушка, у меня какое-то нехорошее предчувствие по поводу сегодняшнего вечера, нужно быть аккуратнее на приеме Ирода. —Конечно, если тебе так будет спокойнее—Сначала Понтия хотела умилиться тому, как сильно дочь сочувствует окружающим. Но потом вспомнила о том, что и у Иешуа были похожие предчувствия перед тем, как к ней пришел Каифа чтобы сообщить решения Синедриона. Могло ли Саре достаться что-то, если так можно выразиться, по наследству? Бывает ли такое? И ее отец, как назло, куда-то делся. Когда не надо он и рад по дворцу ходить или в саду цветы собирать, а когда его совет нужен, его и вовсе нет. Дверь открылась и в нее вошла Дина —Домина, прокуратор—она почтительно поклонилась—император готов и может ехать с вами. —Я пойду—сказала Сара, чмокнув маму в щеку на прощание. —Иди конечно, удачной поездки Спустя полчаса они уже были у портной. Пока Александр выбирал ткани, чтобы сделать подарок тете, Лаэрту и своему двоюродному брату, Сара осматривалась. Ее мучало какое-то странное и непонятное чувство. «Меньше работать надо»—думала она—«От такого перенапряжения и не такое покажется.» Сара ожидала Чумы, жаждала встречи с ней, у нее столько вопросов. Она присела на тахту и стала рассматривать себя в зеркале. Характерный иудейский нос, чисто римский разрез глаз, красивые медные вьющиеся волосы, веснушки на плечах, родинка над правой бровью, аккуратные руки, дорогая туника. Сара смотрела в зеркало и не видела там себя. Она не такая, ей казалось, что она сейчас проснется. Однако этого не происходила. Сара метнула голову на Ксандра, а когда взглянула обратно, то увидела другую женщину. Спортивное телосложение, собранные в пучок кудрявые пыльные и грязные волосы, которые, наверное, будут бледно-рыжими, если их отмыть, порванное в нескольких местах подобие верхней часть тоги и нечто, похожее на персидские шаровары. Через бок тянется огромная рана и глаза. Ее глаза. Сара трясет головой, но в зеркале уже видит обычную себя. Тут она вспоминает, про то, что вообще-то хотела спросить про ткань. Диалог с портной ясности тоже не вносит. Ткань точно указывала на то, что принадлежит кому-то зажиточному и все. О приемах Ирода говорил весь Иерусалим как о чем-то экстравагантном, кто-то говорил об оргиях, однако все было глупостью и сплетнями. Вечера в изысканном дворце были степенны, благородны и интеллигентны. Сегодняшний прием должен быть в честь сына Саломеи, и только некоторые знали, что одна из знатнейших семей Иудеи радуется избавлению от призрака, что так долго их терзал. Понтия уныло приподняла бокал, когда Ирод произнес очередной тост, а затем оглядела гостей. Вот Анна со своей женой Бат-Цион о чем-то перешёптываются, то и дело поглядывая на уже оправившегося от избиения зятя. «Может они?» — размышляла Понтия— «Да нет, если бывший первосвященник задумал мстить, то отмщение будет раз и навсегда, к тому же без свидетелей». Саломея присматривает за сыном и племянником императора. Ирод ведет светские беседы за Авигаль. «Противная женщина, заносчивая, гневливая, алчная и мелочная, чтоб ее, как они у Иудеев называются? Точно, бесы. Чтоб ее бесы взяли» —пробурчала прокуратор себе под нос. Сара, Анна и Елисавета беседовали о чем-то. Их общее приключение сблизило их. Они стали ближе, чем когда-либо. К Понтии подсел Ирод — Слышали, что я скоро стану отцом? — Да, поздравляю. Только вы что-то не рады. Думаете, не ваш ребенок. — Не думаю, а знаю. Мне не впервой растить чужое дитя, но в прошлый раз это было без обмана. —Я не слышала, чтобы у вас были усыновленные дети — Елисавета—коротко прошептал он— Она не моя дочь. Эта девочка жила с Йохананом<footnote></Транслитерация имени Иоанн с иврита или арамейского>. Он же был не только проповедником, но и неплохим врачом. Пробуя лечить женщину от сильного кашля, приобрел сын Захарии не опыт, но грудную девочку. Я обещал ему перед казнью, что позабочусь о ней. Иродиада бы и ее не пожалела, а я, боясь, что и тут не смогу ничего изменить, объявил Елисавету своей дочерью, а потом признал. С Саломеей они подружились, она была единственной, кто знала. Девочка долго не могла себе простить участия в казни. А потом она была так несчастна, когда я выдал ее замуж за это чудовище. Если бы в Иудеи были разрешены разводы. Впрочем, что это я? Веселитесь, госпожа прокуратор— Ирод приподнял бокал и ушел. Только сейчас Понтия заметила, что все столпились в центре зала, и поспешила туда тоже. Внимание гостей привлек бледный силуэт в центре зала. Женщина пошатываясь шла к центру зала. Лишь спустя пару минут прокуратор узнала в этом бледном пятне Саломею. Лицо приобрело какой-то бледно-синий, почти покойницкий оттенок. Пошатываясь, девушка протянула трясущиеся руки, желая за кого-то ухватится, а затем упала. Понтия кинулась к ней не раздумывая, краем глаза увидев, что Анна упал точно также. Сердце царевны не билось, дыхание тоже не ощущалась. Тут прокуратор вспомнила о любви докторов описывать способы спасения отравленных. —Уголь, дайте теплую воду и уголь. Быстрее, быстрей! Сара, повторяй за мной и помоги Анне. — Сейчас. —Это колдовство—завопил Каифа. — Это медицина—Понтия оглянулась на первосвященника и заметила, как тот трясется и пытается сплюнуть в мантию. Она метнула взгляд на Иродиаду, она потирала руки как безумная и смеялась. Прокуратор метнула головой в сторону Каифы и жены Ирода, Афраний все понял. Тот взял чащу, из которой пила Саломея, налил из нее в бокал и подошел к обоим. Понтия тем временем активно вливала в рот царевны смесь из угля и теплой воды. Иродиада отшатнулась и засмеялась, обнажая окровавленные зубы и искусанные зубы, а затем завопила: — Вы не убьете меня. Я беременная—женщина кинулась Ироду в ноги— я рожу тебе сына. А она всего лишь помеха. Из бокала должны выпить обе. Они мешали. Твой сын будет наследником. Наш сын. Никто не в силах отобрать тебя у меня. Я любому голову отгрызу—женщина загоготала—Иоанн мне не помещал, и никто не помещает. –она протянула руку к мужу. –А вы, —она оглянулась на первосвященника— Прекрасно мне помогали. Вы казнили каждого, кто мог нас разлучить. Один раз прогадала, но Саломея не отнимет тебя у меня. Однако с ней покончено. А ты—женщина оглянулась на Елисавету— Ты умрешь. Я тебе убью. — Женщина схватила со стола нож. Дальше все произошло как в тумане. Вот Понтия отскакивает от тяжело, но дышавшей Саломеи, пытаясь отобрать у царицы нож. Та размахивал им в разные стороны. Афраний стал осторожно подходить к ней со спины. Сара вскрикивает и отскакивает от уже не дышащего Анны. К ней подбегает лекарь. Девушка падает на колени и плачет, а затем замечает в зеркале Чуму и с ней мужчину, который так похож на Аида из греческих мифов, и уже кричит. К ней подбегает Анна, сын умершего и Елеазара. Бат-Цион плачет, Брурия не понимает, почему все суетятся. Тем временем Понтия все еще пытается отобрать живот у Иродиады, но не успевает. Та разрезает себе низ живота, а затем горло. У Сары все кружится, и она падает.