Растопи моё сердце, Чонгук.

Все слова, сказанные в его адрес, били по живому. Его ведь так любил народ юга, там были друзья, каждый пророчил принцу счастливое будущее. Где он теперь? Мужчины без стыда обзывают его шлюхой, подстилкой, пускают пошлые шутки в его адрес, словно юноши вовсе тут нет. И Тэхен ничего с этим не делает, конечно же, разве могло быть иначе. Альфа раз за разом показывает чужое место, за Чонгука заплатили, теперь он не принадлежит ни югу, ни себе. Почти не притронувшись к еде, он отсчитывал мгновения до этого момента, когда его схватят и потащат в королевские покои. Идя по холодным коридорам, Тормунд старался выбраться из крепкой хватки, брыкался, старался отдернуть руку. Ему никто не поможет, никому нет дела до очередной подстилки кхала. Альфа хотел было усмирить пыл своих воинов, но молчал лишь для того, чтобы Чонгук наконец-то понял, в каком он положении находится. Но юноша не сдавался без боя, что приятно удивляло короля Севера, он и не думал, что этот своенравный юнец так легко сдастся ему. Кажется, этот огонь юга и искало ледяное сердце севера. Здесь каждый мечтает оказаться на месте Чонгука и готовы сложить головы к ногам лишь бы Кхал одарил их взглядом, пока этот непокорный омега действует лишь на нервы. — Подачки твои мне не нужны, — буквально шипит, оказавшись в спальне, он отбегает в дальний угол комнаты, хватает первое, что попадает под руку, это была тяжелая книга, которой видимо юноша собирался огреть своего мужа, — наградишь? Неужели домой на юг меня вернешь? Я не покорюсь. Чонгук книгу кидает, но специально мимо, чтобы просто отвлечь мужчину и броситься к двери. Увы, но хитростью тут тоже брать бесполезно. Чонгук не выберется сегодня из этих покоев нетронутым, краем сознания понимает это, но не перестает бороться за остатки своей чести. —Совсем не боишься гнева, остр на язык, черт. — Тон голоса холоден и режет без ножа, брошенная книга, которую Тэхен ловит, сейчас лишь злит, выводит и вот интерес заменяется гневом, к которому выпитый алкоголь, как масло в огонь. Кхал больше не старается подбирать выражения и хоть немного вразумить омегу. Не хочет по-хорошему, будет тогда так, как ему и в самом кошмарном сне не снилось. — Знаешь что, Чонгук. Мне плевать какие выходки ты попробуешь принять сейчас. Не хочешь делить ложе со мной? Я все еще могу отправить тебя к моим воинам. — Тэхен медленно подходит к юноше, словно к мышонку, которого легко спугнуть. — Ты сам слышал, как они тебя обсуждали и как хотели бы овладеть тобой, только то, что я сегодня обручился с тобой — спасло тебя от изнасилования сотней моих людей. Будь благодарен. — О, точно, большое спасибо, что не превратил меня в дворцовую проститутку, как великодушно, — в одном Тэхен был точно прав, их будет слышать весь замок. Если уж не стоны, то ругань новобрачных уж точно, потому что голос Чонгук уже не боялся повышать. Он растерял свое спокойствие почти сразу, как попал в это место, страх свой обращал в гнев, сопротивляясь до тех пор, пока дух не испустит. Кхал хватает омегу за запястье, хватка такая, что кроме болезненных ощущений не несет ничего и оставит синяки на смуглой юношеской коже. Юноша шипит, его запястья точно покраснеют, возможно останутся следы ещё надолго, напоминая о сегодняшней ночи. — Я бы мог выделить тебе личные покои, одаривать тебя вниманием, драгоценностями, мехами… Но, вижу, сначала тебя стоит поучить манерам. — Он руку омеги за спину тому заводит, больно, резко, а после весом своим наваливается, вынуждая омегу на кровать животом лечь. Хочется этого юношу, не то от вина выпитого, не то от нрава, что не подчиняется. То ли перед ним и вправду самый настоящий ангел был, которого опорочить хочется, да смуглую кожу засосами покрыть. Чонгук даже в таком положении умудряется извернуться, лягнув мужчину ногой, целился по самому дорогому, но попал к сожалению лишь в крепкое бедро. — У самого манер нет, я могу тебя бояться, но уважать не стану, — он разворачивает голову, смотрит в чужие глаза, в который видит ответную ярость. Умудрился вывести кхала севера на такие эмоции, наверняка пошатнув чужое эго своей непокорностью. Непокорность и дерзость стали лишь раздражать Тэхена, который искренне старался вести себя мягко по отношению к Чонгуку, но, раз тот не оценил и решил лишь вырываться дальше, показывая насколько ему не мило общество Кима, то альфе ничего не остается, кроме как и вправду стать его личным Дьяволом. — Ты можешь не уважать меня. — Шипит кхал, но рук не убирает, чувствуя, как чужие ногти в них впиваются. — Но подчиниться мне обязан. Ты мой омега. Ты буквально принадлежишь теперь мне. Чон старается отползти от прикосновений, царапает руку мужчины, напоминая сейчас дикую кошку. Весь свой буйный нрав проявляет. Тэхен на себя парня тянет, чтобы навалиться сверху, а после клыками в чужую шею впивается, чтобы оставить метку, показывая Чонгуку, что он точно в чужой собственности. А после кровь языком слизывает, словно у алтаря насытиться ею не смог. Знает, что южной неженке больно, но останавливаться не собирается, одной рукой оба запястья держит над головой, пока свободной рукой фигуру юношескую оглаживает, злобу на страсть подменивает. — Чонгук, ты родишь мне сына. Хочется тебе этого или нет, но только тебе решать, отдашься ты сейчас добровольно или же я возьму силой. — Шепчет на ухо мужчина, а после мочку с серьгой прикусывает, спускаясь вновь к хрупкой шее. Подчинение это не про Чонгука, он будет доказывать до последнего вздоха, что никому не принадлежит, его гордость была выше всего происходящего. Бороться с севером будет только безумец, но не обезуметь в таких условиях попросту невозможно. Крик от боли раздается кажется по всему коридору этой части замка, метка кровоточит, печет. Так бывает, когда омега отказывается ее принимать, это опасно, но Чонгук уже не пытается себя жалеть. Тэхен вслушивается в ласкающий душу, пронзительный крик и лишь ухмыляется. Чонгука было даже жаль, но лишь недолгое время, потому что это был выбор омеги — поддаться или бороться до конца. Ласка мужчины ему претит, все естество южанина противится, даже организм никак не реагирует на близость альфы. Он дергает руками, но их сжимают крепко. У Тормунда остался только один козырь, который он приготовил заранее. Дождавшись, когда мужчина ослабит хватку, чтобы начать сдирать одежду, омега вытаскивает тот самый кинжал с алтаря, который успел выкрасть и спрятать под одеждой. Он полоснул им чужую руку, оставляя глубокий порез, пользуется чужим замешательством, но вместо побега лишь встает с кровати и прижимает лезвие к собственному горлу. Остриё ритуального кинжала ранит по кисти, оставляя за собой идеально ровный порез, будто хищная кошка задела когтём, только вот ранен сильнее, на нем чужая метка, которую омеге придется принять. И откуда в южном мальчишке столько смелости, чтобы нападать на воина? Кхал смотрит на маленькие бисерины крови, что скапливаются на ране и губы сами расплываются в хищной улыбке, что в этом полумраке из-за нескольких сгоревших свечей напоминала оскал. Он смотрит на это сумасшествие, что прижимает кинжал к артерии, испачканный в их крови. —Глупость и храбрость, которая не имеет смысла. — Кхал звучит спокойно, наблюдая за действиями юноши. — Я лучше сдохну, чем лягу под тебя, кхал, — по глазам видно, что не шутит, в них плещется отчаяние, — ещё один шаг и будешь вытаскивать из комнаты труп. — Режь. — Альфа не двигается, но смотрит с вызовом, словно знает, что у Чонгука рука не поднимется совершить самоубийство, откуда у такого как он хватит столько смелости, чтобы покончить со своей жизнью. Тэхен не в первый раз видел, как его наложники угрожали своей смертью, да только никогда до попыток не доходило, Ким всегда успевал перехватить острие ножа. Он видел, как ткани, в которые облачен Чонгук, украшены алым, и он бы солгал, если бы сказал, что видел что-то прекраснее, чем безумие в чужих глазах. Это было похоже на охоту, где жертва выбирает прыгнуть с обрыва. Они оба дикие, упертые, необузданные. Чонгук не сводит с мужчины взгляда, словно выжидает. Бороться с судьбой никогда не было просто, люди вольны делать свой выбор: принимать то, что дают или пойти по своему пути. Выбор всегда есть. Он слышит этот голос, словно сам дьявол отдает приказ. Но Гук не режет, ждет. И стоило мужчине пошевелиться, как безумие застилает сознание. Рука перестает дрожать, южанин в последний раз мысленно молится богам, чтобы упокоили его душу. После чего мгновения становятся такими долгими, кинжал проходит по нежной коже, одежды орошаются кровью. Кхал не верил, что его способен удивить этот принц сильнее, чем уже удивлял весь вечер. Его глаза округляются, стоит омеге пустить свою кровь снова, только теперь не перед богами у алтаря, а перед своим мужем, которому он не хочет подчиняться. Тэхен видит, как струится алая жидкость по одеждам и зовет стражников, что в любом случае стоят неподалеку от покоев. Он кричит что-то про лекарей и помощь, пока сам к телу, что теряет свой цвет на глазах подходит и рану рукой прижимает. Увы, убить таким тупым кинжалом себя сложно, особенно без знания, как это делать. Чонгуку больно, он теряет кровь, но не умирает, валится на пол, не в силах устоять, пачкает шкуру зверя на полу алым, бледнея с каждой секундой. Чонгук уже не может разглядеть, что происходит вокруг него, надеялся, что поскорее умрет, что боги его пожалеют и дадут уйти спокойно. От острой боли организм не выдерживает, сознание отключается, остается только тело того, кто предпочел смерть своей судьбе. — Даже убить себя нормально не можешь. — Шипит Тэхен, чувствуя, что порез совсем не глубокий, да и совершить самоубийство тупым кинжалом, что был в крови просто невозможно. Ким останавливает кровь, делая повязку на скорую руку, а после идет в лазарет, держа южанина на руках. Никто в замке и подумать не мог, что омега покалечил себя сам, все с ужасом смотрели лишь на Кхала, думая, что это он жестоко наказал мальца за неповиновение, знали бы они правду, ни за что не поверили бы, что юноша предпочел смерть, вместо близости с великим воином. Лекарь нанес травяные мази, наложил повязку и попросил Кхала не беспокоить юношу хотя бы несколько дней, чтобы раны зажили. Тэхена, конечно же, такое мало устраивало, поэтому он лишь утроил количество стражи в лазарете, чтобы ни один вздох Чонгука не оставался не замеченным и после этой выходки он больше не пытался убегать.