Только не с ней.

На секунду ему действительно захотелось накрыть её своими губами. Захотелось почувствовать её вкус, почувствовать её жар и ощутить их сплетающиеся, в порыве страсти, языки. Конечно он понимал, что скорее всего она оттолкнет его (будем честны, он бы так и сделал), но ему, от чего-то, очень хотелось увидеть её реакцию. Драко даже в красках начал представлять её дальнейшие действия: она точно будет краснеть, но не от смущения, а от злости, совершенно точно начнет колотить его своими маленькими кулачками в надежде причинить ему хотя бы минимальную боль, затем, вспомнив о том, что она, вроде как, величавшая ведьма своего столетия и наконец сообразит, что у неё есть палочка- пошлет в него парочку неприятных, и, на этот раз точно болезненных заклинаний, а он…а что он? Он, вероятнее, ухмыльнется и притянет её к себе с новой силой. Какие нахер «кулочки», Малфой? Куда притянет? Ты вообще в своем уме? — шептал ему его здравый смысл. Но его лёгкие предательски-быстро пустели, заставляя хозяина жадно глотать её собственный аромат тела — с нотками, оставшейся от духов, вишни — как же он дурманил и возбуждал. Он также видел, как тело Грейнджер реагирует на него: её кожа покрывалась мурашками (почему-то ему хотелось думать, что они- хороший знак), ресницы трепетали из-за сильно сжатых век, её грудь тяжело вздымалась, а губы… Чёрт с ним. Ясно? Просто пошло все к чёрту. Он поддался ему. Животному желанию. Желанию, которое затянуло белым шумом его разум и мутной пеленой его глаза. Снова. Он словно был не здесь. Драко впился в неё жадно. Её губы были мягкими, обволакивающими, заставляющими забыть о мире вокруг. Но Малфою было мало. Языком он заставил плотно сжатые, видимо из-за шока, губы приоткрыться и как только он почувствовал, что она ослабила хватку, тут же проник в неё, изучая её горячий рот. Кусал. Подчинял. Властвовал. Её вздох-полустон немного ошарашил, но он не перестал вцепляться в неё, словно её губы- последняя ниточка к его нормальной жизни. Это был не поцелуй, а настоящая жестокая борьба. Борьба двух враждующих людей, людей из разных миров с разным мировоззрением и разным воспитанием, людей, что априори ненавидят друг друга, что причиняли друг другу, порой, невыносимую боль. Но он не хотел об этом думать, не сейчас…не тогда, когда лишь только её губы заставили забыть обо всем: обидах, ссорах, ядовитых словах и издевательствах. Не тогда, когда он почти растворился в ней и был готов сдаться. Но всему хорошему свойственно заканчиваться. А это было хорошо?.. Нет. Он никогда не признается в том, что это был самых лучший поцелуй в его жизни. Самый извращенный, жестокий, кричащий, но в тоже время волнующий, чувственный и страстный, почти любовный. Никогда не признается ни себе, ни кому-либо ещё. Он будет помнить и ненавидеть себя за то, что посмел вспыхнувшим внезапно чувствам завладеть им. Да так и будет. Он будет помнить и ненавидеть. Из мыслей его вытянул едва слышный шепот девушки: — М..Малфой, забудем. Этого не было. Л..ладно? — она оторопело упёрлась на него своими карамельными блюдцами, стараясь уловить его эмоции. Её руки, дрожали а по щеке скатилась одинокая слеза. Что-то вмиг укололо его сердце. Остатки сердца. Ничего, из того что представлял себе Драко, не произошло. Ни заклинаний, ни вновь сломанного носа и даже никаких привычных им оскорблений. Ничего. Она лишь неуверенно отшатнулась от стены, существенно разделяя между ними расстояние и метнулась в ванную комнату. Это всё. И только пустота стала свидетелем его признания: — Я не смогу забыть.прости.

***

Она дрожала. Изнутри. Её разрывали непрошенные эмоции и лишь один вопрос оставался четким и непоколебимым- почему? Органы скручивало, тошнота подходила-почему? Кровь циркулировала с бешеной скоростью ещё чуть чуть и она точно потеряет сознание- почему? Уткнувшись спиной в холодную кафельную стену, чтобы окончательно не рухнуть от давящей слабости, она медленно сползала, зарываясь костлявыми пальцами в темные кудри. Почему она не могла успокоится? Почему он её поцеловал? Почему она позволила? Почему ей стало так хорошо..? Почему она до сих пор помнит его губы на своих и чувствует его вкус? Почему? Фантомные горячее дыхание, пухлые губы, скользящие по её щекам пальцы рук ощущались точно так же, как и десять минут назад. Или сколько времени прошло? Почему она не знает? Час, два…ночь? Она сходит с ума…почему? Секунды, минуты, часы, сутки и дни. Всё это было не важно. Не сейчас. Не тогда, когда она чувствует трепет от прикосновений того, кто унижал, заставлял чувствовать себя не такой: ненужной, нелюбимой….чужой. Грянокровка. Почему он не оскорбил её как тогда, на втором и пятом курсах…да на всех этих чертовых курсах, вместо этого поцеловал её- магглорожденное отродье, что лишь порочит честь и существование чистокровных волшебников? Почему он тогда помог ей…Гарри и даже Рону? Почему она видела боль в его глазах, когда Лейстрендж метила её предплечье? Потому что он уже нет тот. Как и все мы- мы не те, кем были два года назад. Мы все сломлены, но может ли кто-то быть сломлен сильнее остальных, но тщательно скрывать последствия внутренних болей, конфликтов и саморазрушений? Гермиона- доказательство. Малфой- доказательство. Их поцелуй- доказательство. Доказательство бессилия, отчаяния и той самой сломленности. Кажется, она бросила какие-то слова, прежде чем скрыться в белых стенах ванны: «Забудем. Ладно?» — да именно эти слова она произнесла. Что ж, она соврала. Она точно не забудет, будет помнить, сохранит в своей памяти, как одно из самых лучших и светлых воспоминаний среди всей этой глубокой, порочной тьмы. — Я не смогу забыть…прости. — последнее, что впитала в себя пустота, прежде чем окутаться в горячем паре, смывающей гореч, воды.

***

Возможно кто-то скажет, что избегать проблему- не решение, но тогда назревал резонный вопрос: был ли… поцелуй реальной проблемой?; и если не был, тогда от чего она так яростно продолжала бежать?

***

Вот уже несколько дней подряд она стремительно погружалась в собственные мысли, всё дальше отстраняясь от близкий ей людей- Гарри и Джинни. Её друзья, узнав о предательстве Рона, посчитали своим долгом окутать её приторной заботой и их личными переживаниями на счет: «громкого расставания парочки из самого «Золотого Трио» — именно такой заголовок пестрил на новом выпуске «Ежедневного пророка». Гермиона не хотела себе в этом признаваться, но сейчас она не нуждалась в их лишнем внимании, а тем более жалости. Как мы помним- жалость её злила. Крайне злила. Почему все считали, что она не справится с изменой? Почему все думали, что она в отчаянии и упивается по своему бывшему возлюбленному? Почему все думали, что она хотела чьей-то ласки или сочувствия? Всё, чего она действительно хотела, так это продолжать поддерживать образ той самой Гермионы Грейнджер- героини войны, сильной и независимой; той Грейнджер, для которой любая задача могла остаться лишь прахом от безжалостного боя с невероятными умственными способностями молодой ведьмы. И только один человек знал… Из мыслей её вывел, явно прощупывающий почву, Гарри: — Миона, я очень переживаю за тебя…мы не могли бы поговорить обо…об этой…неудобной ситуации? — Поттер явно нервничал, старясь подбирать максимально правильные слова. Она уже говорила, как ненавидит это прозвище которое в свое время дал ей Рональд? — Гарри, тут нечего обсуждать, а какой такой «неудобной ситуации» ты собираешься со мной говорить? Мы, кажется, всё выяснили ещё три дня назад. Так чего ты хочешь от меня? — устало парировала Гермиона — Я хочу, чтобы моя лучшая подруга была рядом со мной, чтобы донимала меня «такой нужной учебой», чтобы улыбалась новым книгам и детским играм, чтобы открылась мне и поделилась настоящими чувствами и переживаниями, как прежде…— немного подумав, Гарри продолжил— а вместо этого я наблюдаю, как ты с каждым днём становишься прозрачнее патронуса пожирателей, твой огонек в глазах гаснет, у тебя большее нет интереса к учебе и я уже не говорю о твоем проекте «по спасению домашних эльфов» или ты уже забыла, как хотела ворваться на пост министра, принимая новые законопроекты? Ты забыла свои цели, свои амбиции ты отложила на дальнюю полку вместе со своей самооценкой. Уж прости, но это правда. Я знаю, что вот уже не первый месяц ты не спишь без зелья- «сон без сновидений», я знаю, что ты похудела до такой степени, что ребра и позвоночник стали просвечивать, знаю, что по ночам, закрываясь в своей комнате, ты рыдаешь, нет, даже не так, бьёшься в истерике…не спрашивай, хоть какая-то польза есть от Малфоя. При упоминании его фамилии что-то внутри неё ухнуло вниз а сердце быстрее забилось. Почему она так реагирует? — Как прежде уже не будет. — первое и последнее, что смогла выдавить из себя девушка, прежде чем перевести взор на слизеринский стол и наткнуться на прожигающий взгляд ледяных, серых, как ртуть, глаз. Он смотрел выжидающе и…изучающе? Чего он хотел? Почему смотрит через весь зал, не боясь попасться друзьям, что с легкостью смогут определить на что именно уставился их принц? Не найдя рационального объяснения тому, почему Малфой продолжал откровенно пялится на неё, Гермиона решилась озвучить свои вопросы: «Почему ты так смотришь? Не боишься быть пойманным за подглядываниями за грязнокровкой? Что подумают твои друзья?» — бесшумно двигая губами, она четко жестикулировала, расставляя нужные паузы. Слава Мерлину Малфой оказался искусным читателем по губам. Гермиона видела, что он все понял. По его самодовольной улыбке. Но ответа она так и не дождалась. Вместо этого, Драко что-то шепнул Блейзу, поднимаясь из-за стола, и стремительно направился к дверям. Лишь перед самым выходом из-за зала, он снова взглянул на неё, склоняя голову в быстром кивке. Это что, намёк на то что он её ждёт? Ей стоит последовать за ним? Или он просто так издевается? Любопытство, как и всегда, берёт верх. — Гарри, послушай…мм…давай поговорим…а…ладно, когда ты сможешь? Я сейчас тороплюсь, так что договоримся на ужине, хорошо? — не дожидаясь ответа, она в спешке собрала свою сумку и кинулась в сторону дверей.

***

Очертив глазами пространство, белую макушку она так и не обнаружила и, немного расстроившись и отругав себя за глупую надежду, направилась в сторону башни. Шла Гермиона медленно, размышляя над словами близкого друга и языке Малфоя…в плане не о его органе осязаемости, а о его непрошеном трёпе. Зачем он рассказал Гарри? Агрх! Всё это так бесит! Но упавшая с плеча сумка, из-за какого-то младшекурсника, не дала ей волю в фантазии- «зачем же Малфой открывает свой рот на право и на лево». — Чёрт! — уже с ощутимой злостью, Грейнджер опустилась и начала собирать выпавшие предметы. — Милая, не знал, что ты ругаешься. — он сидел прямо на подоконнике, поджав ноги в коленях и, облокотив на них локти, прокручивал зеленое яблоко пальцами- конечно. Он ждал её? Милая? Он назвал её милой? — Не знала, что ты караулишь людей на подоконниках Хогвартса и откровенно пялишься на грязнокровок через весь Большой зал. Что случилось с твоим отвращением, Малфой? — с усмешкой спросила та. — Грейнджер, Грейнджер…ты такая наивная, не знаю, мне в тебе это нравится или меня просто забавляет факт того, что это чувство хоть в ком-то осталось. — и снова довольная ухмылка отразилась на его губах. — наверное, и то, и то. — Чего ты хочешь? — она начала закипать с новой силой. — Я? — но немного подумав, он всё же решил не продолжать действовать на нервы и так взвинченной девушки (хотя раньше он готов был заплатить сотни тысяч галлонов, что бы увидеть её такой) — Я…кхм…хотел с тобой поговорить. — О, сегодня все со мной хотят поговорить, тебе прийдется занять очередь, если ты на самом деле так этого хочешь. — проговорила она. — Но если бы ты не трепался с кем попало и не распускал слухов, то возможно, ты был бы единственным в списках «обязательных разговоров с недоумками» — А с каких пор для тебя Поттер «с кем попало» и недоумок? — чертова ухмылка, интересно, у него паралич лица? Почему он постоянно ухмыляется? — Или я всё же оказываю на тебя чудовищное влияние, а, Грейнджер? — Мерлин! Я не это имела ввиду и ты это знаешь! — Нет, не знаю, я в твоей голове не живу, чтобы предсказывать, что же ты там имеешь ввиду. — Малфой! Тебе уже говорили, насколько ты дотошный и раздражающий? — Да. Ты. Кажется раз пятьсот, а может и больше, я перестал следить за счётом после двухсот пятидесяти шести. — Чёрт бы тебя побрал, Малфой, ненавижу! — выкрикнула она, после чего стремительно зашагала в сторону лестницы. — Поэтому разрешила себя поцеловать? От лютой ненависти ко мне? Она замерла и готова была провалиться прям там. А лучше исчезнуть сразу со всех шаловливых карт мира, чтобы никто её не нашел и не увидел, заливающиеся краской, щёки. Медленно развернувшись на пятках, Гермиона уставилась прямиком на него. Руки перестали держать сумку, из-за чего-та снова рухнула с плеча, а рот приоткрылся в немом шоке. Наверное, если бы на месте Малфоя оказался кто-то другой, то он бы убежал от одного лишь взгляда Гермионы Грейнджер. Но это был Драко, который и мускулом не пошевелил, пока девушка летела на него со всех ног. — Малфой! — Что «Малфой»? Боишься, что кто-то узнает о…— он не успел договорить, так как ладошка Грейнджер оказалась прижатой к его губам. — Тшш…замолчи! Не смей, слышишь? Не смей перекладывать на меня ответственность за свои идиотские поступки! И ничего я тебе не разрешала! Ай, больно же! Он, прикусив её кожу, освободился из-под натиска впечатывающиеся в него ладони. — Что ты творишь? — А ты? — Я первый спросил! — А мы что, из поговорки «кто первый сел, того и тапки? И я тебе не целовала! Но имеем, что имеем. — Что за дебильная поговорка? Она вообще существует? И я не настаиваю на том кто кого поцеловал. Очевидно, что это был я. Абсолютно дурацкая, детская перепалка! Им что по десять лет? Обреченно вздохнув, она все же успокоилась и решила, что так или иначе разговор с Малфоем состоятся должен, иначе потом это обязательно выльется во что-нибудь ужасное! — Ладно…слушай, я за ужином обещала Гарри поговорить с ним о своем состоянии, кстати, именно по твоей милости он о нём знает!; но ночью я свободна. — Приглашаешь меня на ночевку, Грейнджер? — Нет, придурок, мы живем в одной башне, поэтому вполне можем поговорить и ночью, там нам никто не будет мешать. — А ты хочешь, чтобы нам не мешали? — А ты перестанешь быть придурком? —Повторяешься, Грейнджер. — Беру пример с тебя, Малфой!

***

Ужин в Хогвартсе, как и всегда, был наполнен сплетнями, взглядами, нравоучениями и конечно- едой. Гарри что-то усердно «вдалбливал» (по другому не назовешь)ей в голову: что нельзя забивать на себя и свое здоровье, что нельзя опускать руки и прочие клишированные фразы, которые говорят каждому, кто оказался в трудной жизненной ситуации, нелепо, да? Особенно это нелепо слышать от того, кто сам находится в том же дерьме, что и ты. — Гермиона, ты меня вообще слушаешь? Нет, Гарри, я слушаю лишь свои мысли, которые так и кричат о скорейшем возвращении в башню. Зачем? Очевидно, она хотела встать под горячий душ, после переодеться в плюшевую пижаму и, надев наушники, скорее устроиться по удобнее в своей кровати, наконец расслабившись от всей этой долбанной, лежащей на её плечах камнем, лжи, дать волю настоящим эмоциям. А не очевидно, зачем? Ооо, нет. Она точно не признается в том, что ждет их разговора. Да и признаваться не в чем, она не ждет. Наверное… — Да, Гарри, я слушаю тебя и я согласна с тобой от и до, и да, Гарри, поспешно отвечая на твои многочисленные вопросы, я начну следить за своим здоровьем и откажусь от зелий, а так же, если вдруг что-то случится или я просто захочу поговорить, то я обязательно приду к тебе, ведь мы друзья. А теперь смотри, я занимаюсь своим физическим восстановлением прямо сейчас, видишь? — она подняла вилку с намотанными спагетти в томатном соусе и проглотила еду под пристальным взглядом друга. И не только его. — теперь мы можем посидеть спокойно, в тишине? — с мольбой в глазах спросила та. — А что у вас с Малфоем? — внезапный вопрос, заставил Гермиону распахнуть те самые молящие глаза с такой силой, что казалось они вот вот выпадут из век. Он что-то знает? Малфой разболтал про поцелуй?- если бы кто-то смог заглянуть в голову Грейнджер, то увидел бы настоящий смерч из тысячи вопросов и подозрений. — А что у нас может быть? — с опаской поинтересовалась она. — Ну, я заметил, что вот какой день он смотрит на тебя постоянно… не отрывая взгляда, мне даже кажется, он толком к еде не прикасается…я уже не беру в расчёт все наши совместные уроки! Малфой всё время прожигает твой затылок…

— …Геллерт Грин-де-Вальд — тёмный волшебник, считавшийся самым сильным и опасным до прихода Волан-де-Морта. Геллерт родился в конце XIX века, вероятно, в начале 80-х годов. Он поступает на учебу в Дурмстранг, где рано проявляет свои бесспорно блестящие способности. К сожалению, вместо того, чтобы направить эти способности в правильное русло и получить за них заслуженные премии и награды, он увлекается весьма «рискованными экспериментами»…

Профессор Горски выждал довольно долгую паузу, прежде чем сделать замечание, видимо рассчитывал на то, что ученики сами поймут, для чего он остановился:

— Мистер Малфой, простите, что отвлекаю вас от такого интересного занятия, как разглядывания макушки вашей сокурсницы, но я всё же осмелюсь попросить вас заострить ваше внимание на моем предмете, он очень важен, поэтому поднимите глаза с Мисс Грейнджер на доску!

…и, если честно, когда он рассказывал мне о твоем состоянии, то можно было уловить в его голосе едва слышные нотки паники, а на него это крайне не похоже! Во-первых, как бы тяжело это не было признавать, он- превосходный оклюмент, во-вторых- это же Малфой! Да он умудрился мне предъявить за то, что я- херовый друг, раз сам не замечаю того как ты изменилась, представляешь, он даже предложил мне купить новые очки чтобы я видел лучше! Вот я и подумал, что у вас…ну…что-то. — Нет, Гарри. Ничего у нас нет и быть не может. Давай не будем об этом ладно? — Ладно, Миона, как скажешь, я рад, что мы прояснили ситуацию…ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю? — Конечно знаю и я тоже тебя люблю, Гарри, и я тоже очень рада. Весь оставшийся ужин Гермиона пыталась не поддаться желанию взглянуть на Малфоя, хотя она всем телом чувствовала его тяжелый на себе, и, стараясь выполнить данное обещание Поттеру, ковырялась вилкой в остатках, уже холодной еды. Больше кусок в горло не лез. Не после того, как она узнала подробности разговора-предъявы двух «давних друзей».

***

В наушниках играла маггловская песня- Born To Die— Lana Del Rey, на голове красовался небрежный пучок а её руки согревал только что сделанный какао. В такт любимой песни Гермиона постукивала ногой о кровать и покачивала головой, стремясь растворится в не принужденной мелодии. Проводки белых наушников неуклюже спутались где-то в районе ключицы девушки, но ей хватало длины, поэтому она просто продолжала наслаждаться, в кой-том веке, легкой атмосферой. Возможно Гарри помог ей, даже если это была самая клишированная чушь. За окном творилось самое настоящее чудо: Снег кружил под покровом ночи, опускаясь в медленном танце на землю, создавая эффект рассыпанных ковром бриллиантов; тут же на глаза попался Хагрид, как и всегда, в приподнятом настроении, тащащий за собой огромную ель, которую вскоре украсят многочисленные огоньки и разноцветные шары; затем взгляд зацепился за прекрасных, белоснежных сов, они прятались в своих советниках…потрясающие создания! И Гермиона бы продолжила свои размышления о сказке за окном, закрыв глаза и продолжив уединятся с нотами песни, но резко открывшаяся дверь, а вслед за ней вбежавший Малфой, заставил напрячься и забыть о легкости: — Что? Или ты уже привык врываться ко мне в комнату как к себе домой? — не отказала себе в колкости, Грейнджер. — Я думал, с тобой что-то случилось! Ты пятнадцать минут никак не реагировала на мои оклики, настойчивые стуки и буквально оры! Ты с ума сошла? — присмотревшись, Малфой заметил белые нитки, торчащие прямиком из ушей девушки. — И что это за херня на тебе? Выглядит отстойно. — Малфой, во-первых, я не ребенок! Мне не нужны ни твои, ничьи-либо ещё притворные переживания за мою жизнь! Хотя нет, от тебя они ощущаются в миллион раз хуже, так что перестань лезть ко мне со своей вот этой вот…агрх! Даже слов не подобрать. Лучше верни свое призрение ко мне. Ты же орал на меня, прижав к чёртовой стене, и доказывал свою ненависть- так что продолжай в том же духе, так всем будет легче. А во-вторых, это — она демонстративно приподняла наушники на ладони, старясь переключить его внимание с её глаз на них. — не херня, а наушники, такой маггловский гаджет, чтобы слушать музыку, при этом не доставляя другим дискомфорта и не создавая лишний шум. А теперь ты можешь выметаться из, хочу напомнить, моей комнаты и дать мне возможность расслабиться! — Мы вообще то поговорить планировали. Или мисс-я-знаю-всё-на-этом-белом-свете забыла о своем обещании? — победно протянул Малфой. И снова что-то внутри неё ухнуло вниз. — Я помню, Малфой. Но настаиваю на том, чтобы ты вышел из моей комнаты, можешь подождать меня в гостиной, я через пару минут спущусь, только переоденусь. — почему она решила переодеться, ей самой было не ясно, ведь что может быть комфортнее, чем плюшевые штанишки? — Нет. — утвердительно произнес он, а затем сел на её кровать, подогнув одну ногу в колене. — Мы останемся здесь. Так мне больше нравиться. — ухмылка. самодовольная ухмылка вновь окрасила его губы. — И твоя пижама, Грейнджер, очень милая. Если бы сейчас кто-то из врачей оказался перед девушкой, то, скорее всего, подумал, что у неё гиперемия. У неё настолько покраснели щёки (в который раз в этот день и в который раз при или из-за Малфое!), что казалось, что она вот вот станет такого же цвета как и её гриффиндорский галстук- темно-бордовой. — Грейнджер, мне очень льстит, что ты краснеешь, но давай перейдем к делу. Я ещё планирую поспать пару часов перед тренировкой. Почему он так настаивал на их разговоре, Малфой сам не знал. Отчего-то ему хотелось узнать у неё, что она может чувствовать к нему.? ну, то есть к их поцелую… (конечно же ничего, но.), а ещё, после долгого штрубирования собственного мозга, ему пришла мысль в голову, нет, даже не так, крайне навязчивая мысль в голову (с которой он уже смирился), что ему очень бы хотелось сблизиться с гриффиндорской заучкой. — Ну так это ты буквально принуждал к разговорчикам, так что давай, начинай. — она пропустила мимо ушей его замечание, продолжив диалог в свою пользу. — Ладно…я — он тяжело выдохнул и она это заметила. — Ты не могла бы снять эти нушники? — Это наушники, Малфой! И нет, не могла бы. Ты и так занял собой всё моё пространство, так что оставь хотя бы это. — Давай сюда. — Что? — она в изумление расширила глаза и приоткрыла рот. Снова. — Я что, говорю на гоблинском? Что не понятного в словах «давай сюда»? — он протянул к ней ладонь, видимо в ожидании проводков. — Салазар, Грейнджер! Дай мне этот чёртов наушник, включи свою чёртову музыку и давай мы уже, блять, начнём говорить! — ему впервые стало тяжело держать себя в руках. Почему при ней он терял всё самообладание? Или он просто хотел показать себя…настоящего, если так, тогда почему ей?