Всегда возвращается

— Вот это, пожалуйста! Сатору тычет пальцем в стекло витрины, по ту сторону которого в несколько рядов расположились десерты. Ему приглянулась стоящая позади всех конкретная корзинка с ягодами и взбитыми сливками, но не понимающий его бариста оттягивает их долгожданную встречу, всякий раз доставая другое пирожное. — Нет, вот это! — рука делает немыслимые финты, чтобы указать точнее, потому что прочитать написанную от руки этикетку Годжо не под силу. — Сёко, помоги мне! — Пойдём уже. Поешь в городе. — Но я хочу сейчас. И мы никуда не торопимся. — бог наконец направляет руку бариста на нужную корзинку, и Сатору победно кричит, — Sí! И молочный коктейль с манго. — Я в туалет. — Сёко исчезает, предчувствуя, что такими темпами заказ напитка тоже растянется на неопределённое время. За время её отсутствия Годжо успевает свинтить в неизвестном направлении, бросив их вещи у столика. Сёко двигает сиротливо оставленные чемоданы ближе к себе и проверяет наличие денег и телефона в сумке, опускаясь на стул. Прямо перед ней стоит с боем выцарапанный десерт и чудом заказанный напиток. Глаза скользят по интерьеру аэропортового кафе и его посетителям, пока руки подтаскивают холодный стакан к себе. Ха, запаса испанских слов и ловкости рук Сатору не хватило для объяснения манго. Приторная сладость банана обволакивает её язык. Неподалёку пожилой элегантный мужчина в шляпе пьёт кофе за чтением газеты, за соседним столиком женщина обтирает ребёнку руки салфетками. Больше в кофейне никого нет, и Сёко наблюдает за тем, как напротив через просторный холл спешат люди, как беспрестанно открываются автоматические двери, выпуская очередных счастливых прибывших. Ей тоже хочется на улицу. Ощутить свежий, а не искусственный поток воздуха, посмотреть в незнакомое небо. Закурить. Перелёт был долог, и нахождение в замкнутом, хоть и огромном помещении давит. Чем они будут здесь заниматься? Сёко не в курсе, ни о каких задумках с её стороны и речи быть не могло. Ей впервые за несколько лет не придётся никого препарировать, лечить и в целом работать, и это само по себе было шикарным отдыхом. Два дня назад она обнаружила у себя на секционном столе прямо поверх накрытого простыней трупа мятый лист с информацией о брони билетов на самолёт. Отпуск с Годжо? Любой нормальный человек отказался бы, но Сёко лишь пожала плечами. Почему бы и нет. Его стараниями и договорённостями её никто не будет беспокоить аж две недели. То, почему он выбрал полететь сюда, а также наличие или, скорее всего, отсутствие у него планов Сёко не беспокоило. Она всегда находила себе занятия по душе, не важно, в компании или одиночестве. Добраться бы только до отеля, оставить вещи, а уж потом... Её глаза зацепляются в толпе за белую макушку. Ну, раз Сатору наконец объявился, значит скоро они выйдут отсюда. Сёко отщипывает ложкой кусок его пирожного и снова делает глоток коктейля, чтобы ускорить расставание с аэропортом. Взгляд равнодушно движется дальше, но до неё вдруг доходит, чем именно занят её друг. Глаза возвращаются к нему, чтобы в подробностях рассмотреть, как он неподвижно стоит посреди зала, а его длинные предплечья из-под закатанных рукавов рубашки обвиваются вокруг какого-то незнакомца, спину которого лицезреет Сёко. Лицо с тёмными очками уткнулось в его же плечо. Она почти не удивляется выходкам Сатору, но здесь не может сдержать свои брови, ползущие под чёлку. Он не упоминал о наличии знакомых здесь. Тогда что это за несчастный, который успел стать жертвой его объятий? Годжо уже познакомился и заграбастал себе кого-то из местных? Эти мысли по кругу курсируют в её голове, а двое парней не двигаются с места, прижавшись друг к другу. Сколько они так стоят, теряясь размытым пятном на фоне других встречающих людей, которые обнимают своих близких? Этот вопрос тянет за собой на первый план другой, ужасный в своей простоте. Когда последний раз Сатору так обнимал кого-то? Он постоянно пытается приобнять Мегуми, но тот ловко выворачивается из-под его рук, а больше никого… Нет, есть ещё кое-кто. Был. Но это невозможно! Сёко вмиг выпрямляется, затем вскакивает из-за столика и направляется к ним, тоже забыв про все вещи. С каждым шагом замечая новые жуткие детали. Черные волосы до лопаток. Передние пряди заправлены за уши с плагами. Широкие тёмные джинсы и худи. Высокий, ростом чуть ниже Сатору. Сёко тянет к незнакомцу руку, вцепляется в него и требовательно тащит к себе, заставляя оторваться от её друга и повернуться к ней лицом. — Ты? Взгляды карих глаз сталкиваются друг с другом. В одних из них, шоколадных с золотистыми крапинками, удивление быстро сменяется радостью и теплом, а в других… В других, монотонно-каштановых, смешивается непонимание, отчаяние, необъятная тоска и огонь юности, потухший под тяжестью бессонных ночей. Но постепенно эта смесь становится взрывоопасной, когда в неё начинает просачиваться обида и ярость из той части мозга, что в любой ситуации продолжает мыслить рационально. Она затмевает порыв прямо сейчас стечь на пол водопадом слёз, которые скапливаются в уголках глаз. Парень, чьё плечо девушка всё ещё сжимает, произносит своим мягким, как всегда мягким, совершенно не изменившимся голосом: — Сёко, ты здесь! Я так рад… Пощёчина, заставившая голову отлететь в сторону, прерывает его. — Ты! — губы дрожат от негодования. — Какого… Как это возможно? — Сёко… — между ними пытается влезть Сатору. — Закройся, Годжо! Театр по тебе плачет, потерял такого актёра! — Сёко всё же взрывается. Она продолжает говорить тихо, но лучше бы кричала, чем исходила ядом, — Гето! Сугуру?! — Это я, Сёко. Сатору и Сугуру смущённо смотрят на неё сверху вниз. Это первый раз в жизни, когда они видят Сёко не в её привычном состоянии спокойствия. Неправильность и инородность гнева в её голосе и сухих глазах заставляет их потупиться, как школьников, чувствующих вину за то, что расстроили их любимого учителя. — Это ты. — произносит она ещё тише. Сёко с горечью морщится. В колледже она всегда чувствовала себя слегка изолированно от них. Уничтоженные её руками проклятия были не настолько интересны, чтобы обсуждать их часами, как это делали Гето и Годжо, вдобавок, они просто не затыкались о своих техниках и методах по их улучшению. Она же не могла им пожаловаться на сложную тему из учебника анатомии без того, чтобы не наткнуться на абсолютное непонимание. Не страшно, в колледже у них было множество точек соприкосновения помимо учёбы. Сёко черпала удовольствие в их совместных посиделках, ночёвках, прогулках по Токио и походам в кино. У неё действительно были друзья. Но в данную секунду она почувствовала себя по-настоящему одинокой и преданной. Годжо ни разу, смотря ей в глаза, даже не упомянул о том, что Гето жив и здоров. Они не посчитали нужным сообщать это ей. Как будто годы, проведённые бок о бок в колледже, ничего не значили. Как будто ей больше нельзя доверять. И о чём теперь говорить? Сёко просто вычеркнули из друзей. Она отворачивается и быстро шагает в сторону выхода из аэропорта. — Надо было предупредить её заранее, Сатору. Годжо спешит вслед удаляющимся поникшим плечам. — Сёко, подожди! Прости, глупо вышло, я думал устроить сюрприз. — он хватает её за руку, но она выворачивается из его пальцев. — Сюрприз? Сколько ты это скрывал? Вы это скрывали! — она, задыхаясь, с ужасом в голове считает года, что прошли после «смерти» Сугуру Гето. — Ни один из вас мне не сказал ни слова! Да даже не намекнул! Какие же вы эгоистичные ублюдки! Её кулаки с проклятой энергией, что от избытка эмоций полыхает и искрит сильнее обычного, летят в сторону друзей. Оба, конечно же, не долетают до цели. Со стороны Годжо ожидаемо и в данный момент невероятно раздражающе активируется его бесконечность, а Гето, на щеке которого алеет след ладони, в этот раз успевает увернуться и сгребает её в объятие, отрывая от пола, не давая шанса убежать. — Прости, Сёко. Прости нас, пожалуйста. Мы решили, что будет безопаснее, если ты не будешь знать. — Отпусти меня. — она упирается в грудь Сугуру руками. — Я больше не… — Ты всегда будешь нашей подругой. Лучшей и единственной. — Сатору утыкается ей лицом в затылок, обвивает руки вокруг неё и Сугуру и не позволяет закончить мысль, отметая все её неверные предположения своими аксиомами, — И мы твои друзья. Были, есть и всегда будем. И я должен был тебе рассказать, но я ждал и ждал подходящего момента и так и не нашёл его. Прости, Сёко. Я такой идиот. — Какие же вы говнюки. Они согласно мычат. Слёзы Сёко, наконец, текут вниз, а сама она больно сжимает плечи Гето, иногда слабо ударяя по ним, злясь на всё на свете: и на друзей, и на свою уязвимость, что вышла наружу. — Вы расскажете мне всё сейчас же. Они снова мычат. Стоят и продолжают тихо извиняться наперебой, пока Сёко не успокаивается, не расслабляет кулаки, что перестают вцепляться в Сугуру, убедившись в его реальности. — А можно я всё-таки съем то пирожное? — Сатору осторожно подаёт голос из-за её спины, боясь новой волны гнева в свою сторону. Они расцепляют объятия, ставят Сёко на пол, и Гето протягивает ей платочек. Слёзы иссякают, у Сугуру перестаёт жечь скулу, а Сатору смотрит из-под очков глазами побитого щеночка. — Не-а. Его съем я, а ты со своими навыками испанского закажешь новое. И кстати, коктейль тебе принесли с бананом. Пока они втроём возвращаются в кофейню, она удовлетворённо слушает причитания Годжо по поводу клиентоориентированности аэропорта и вкуса банана, который он ненавидит. К счастью, Сугуру избавляет его от нового раунда с бариста. Он делает заказ для него и себя, а Сатору краем глаза, да чего уж там, всеми глазами наблюдает за ним, восхищаясь мелодичными испанскими словами, что бегло срываются с его губ. В то же время он гладит Сёко по спине, пододвигает ей надкушенный десерт и чуть ли не кормит с ложки, боясь, что она снова сделает попытку сбежать от своих дураков-однокурсников. — Вы в курсе, что пойти в кофейню в городе было бы гораздо дешевле? — риторически спрашивает Сугуру, пряча бумажник в карман. — Но сюда так долго лететь, в самолёте почти не давали сладкого, и я ещё не завтракал. — жалобно морщится Сатору. Поймав на себе холодный взгляд Сёко, он тут же сосредотачивается. — Да. Так, с чего бы… — Значит, ты убил всех жителей той деревни? — перебивает она.  Не то чтобы в ней теплились какие-то надежды на этот счёт, но Сёко хотелось услышать подтверждение от самого виновника тех событий. — Да. — Сугуру бросает взгляд на Сёко, но через секунду уже не видит её. Глаза смотрят куда-то внутрь, перед ними снова прокручивают киноплёнку с деталями того дня. — В отчёте было написано сто двенадцать человек. Не знаю. Так и есть, наверное. Помню, как стоял перед клеткой, куда они посадили девочек. Я был зол, когда увидел, что с ними сделали, но всё ещё колебался. И думал, взвешивал. Не буду врать, я сознательно пошёл на это. Не было состояния аффекта, которое могло бы что-то оправдать. Желание наказать их было очень велико, и я поддался, сделал этот выбор намеренно, позволил ярости выйти наружу, как мне казалось, на секунду, но очнулся уже окружённый телами. Не помню, как именно мне это удалось. Наверное, выпустил все свои проклятия. Сугуру не мигая смотрит в чашку эспрессо перед собой, под конец и без того тихий голос опускается до еле слышного шёпота. С лица слетела вся присущая ему теплота и мягкость, вместо них застыла маска безнадёжности. Никто не решается перебить повисшую гнетущую тишину, все ждут пока он сам захочет поделиться своими воспоминаниями. Сугуру прокашливается. — Я думал, что мне будет так хорошо, так легко, если сделаю это, если убью их. Что это будет справедливо по отношению ко всем шаманам, что погибли, защищая этих неблагодарных, примитивных людей. Что никто не смог, а я смогу, наконец, сделаю то, о чем думает каждый из нас, но не хватает решимости. Но я мгновенно пожалел об этом. И стало только хуже. Не знаю, сколько я там стоял, не мог пошевелиться, смотрел на то, что сотворил. Очень хотелось убежать или просто исчезнуть, умереть тут же на месте. Рука Сатору обхватывает его запястье, сжимает несильно. Сугуру переводит потухший взгляд на пальцы и смотрит на них долго-долго, пока Сёко не решается тихо спросить: — Что ты делал потом? Сжавшееся от напряжения горло запирает все слова в груди, но Гето глубоко вдыхает и с хрипом выталкивает их наружу: — Я понял, что меня ждёт, и не стал скрываться. В колледж не вернулся, мне казалось, что я не имею права больше там появляться. Я заявился к родителям. — горький смешок кашлем срывается с губ. — Конечно, не обошлось без вопросов про девочек, не каждый день восемнадцатилетний сын приводит домой каких-то детей. Я знал, что мне теперь нужно куда-то пристроить их и умолял родителей взять над ними опекунство. Глупо, конечно, кто в своём уме согласится сходу взять чужих детей? Так и вышло. — Они отказались? Сугуру кивает и за один глоток вливает в себя весь кофе. — Конечно отказались. Я буквально появился на пороге без объяснений и слишком странной просьбой. Но был ещё один выход. Вероятнее всего за мной пришёл бы Сатору или Яга-сенсей. Но дадут ли мне последнее слово или убьют на месте? Если дадут, я попросил бы кого-то из них взять Мимико и Нанако к себе. Если нет – на этот случай я оставил родителям записку, чтобы они попросили это за меня, когда к ним придут. О том, что им сообщат о моей смерти, я, конечно, не упомянул. И ушёл. В итоге это всё же был Сатору. Он нашёл меня, а я напоследок рассказал обо всем, что сделал, о девочках и… — …и я обозвал тебя полнейшим кретином, раз ты думал, что я и правда пришёл, чтобы убить лучшего друга. — перехватил Сатору, чувствуя, что Сугуру еле справляется с болью от вновь потревоженной раны. — Мы спорили всю ночь, и это была моя идея – просто уехать. Подальше от Японии, где ничего не будет напоминать о прошлом, попытаться начать всё сначала. Сугу, конечно, сопротивлялся жутко. Он-то уже собрался на тот свет, а я никак не хотел ему в этом помочь. — Самоубийство я не смог совершить. — добавляет Гето на немой вопрос Сёко. — Я очень рад, что ты не смог. —  оставляет свой обычный шутливый тон Сатору и ловит взглядом слабую улыбку на лице друга. — Позже я понял, что это было крайне эгоистично – сбегать таким образом от ответственности, которую я сам себе устроил, и вешать её на тебя. В общем, через два месяца после того… инцидента мы втроём уехали. — продолжает Сугуру. — Это время Сатору потратил на то, чтобы достать нужные документы и бумаги на опекунство девочек. — Да, нелегко было это сделать, благо у моей семейки есть связи в теневом бизнесе. Сёко вспомнила те два месяца, в которые Сатору не появлялся ни в колледже, ни в общежитии. Сказал, что хочет побыть один. Дистанционно брал задания и так же по телефону отчитывался о них. А потом он вернулся, зашёл в её кабинет и сказал, что Сугуру больше нет. Судя по его тону и отсутствующему выражению лица, не было сомнений, что приказ о смертном приговоре приведён в исполнение. Тело он не принёс, а значит низверг Сугуру Гето до атомов, оборвав все воспоминания. Кто же знал, что в тот день он просто проводил его на ближайший рейс из Токио? Сатору как будто понимает, о чем вспоминает Сёко, и снова повторяет: — Прости, что я не сказал тебе сразу.  — он снимает очки и трёт лицо, — Боялся, что что-нибудь пойдёт не так. Что ты станешь соучастницей. Сёко заторможенно кивает. В тишине Сатору доедает своё пирожное и незаметно переключается на десерт подруги, про который она так и позабыла. Серьёзные разговоры не перебивают его аппетит и тягу к сладкому, дозу которого нужно получить прямо сейчас. Сугуру же в это время смотрит прямо на Сёко и пытается прочитать её выражение лица, которое не выдаёт никакую конкретную эмоцию. Оно спокойно и задумчиво. — Сёко, что ты обо всём этом думаешь? К его удивлению, она не медлит с ответом ни секунды: — Я рада, что жив. И если тебя больше не посещают мысли об убийстве не-шаманов, ты здесь счастлив и нашёл то, что искал, то я рада, что ты тогда уехал, пусть и так далеко. — Спасибо, что хоть кто-то спустя столько лет похвалил мой план. — лёгкий подзатыльник прилетает Сатору от Сёко, которой он не дал закончить мысль. В сердце Сугуру вливается тепло от её слов и выходит наружу в улыбке. Он ждал осуждения и какой-то холодности с её стороны после своей исповеди, но лишь в очередной раз убедился в том, что они друзья. Уехав из Японии, Сугуру не мог заставить себя вновь пойти к шаманам. Только не после того, что сделал. Ему казалось, что он извратил сам смысл шаманства и уничтожил все принципы, на которых строил своё видение мира. Долгое время он брался за любую легальную работу, чтобы было на что жить ему и двум девочкам, за которых он теперь нёс ответственность. Выйдя за границу своего крошечного мира, в котором он вращался в Японии, значительно расширив свой круг знакомств обычными людьми, ничего не знающих о проклятиях и шаманстве, понаблюдав со стороны за их жизнью и поступками, порой бесчестными и грязными, а порой удивительно человечными и бескорыстными, Сугуру неожиданно для себя пришёл к тем же убеждениям, в которые верил в колледже. Сильные должны защищать слабых, так устроено общество. К этому прибавилось ещё кое-что – если ты сильный, не значит, что ты выше или лучше слабых. Наличие способностей не возносит тебя над теми, кто этими способностями не обладает. Эта истина была настолько же проста, насколько долго она доходила до Сугуру. Но в этот раз он пришёл к ней сам, понял её через опыт, а не просто вызубрил, и она стала непоколебимой, твёрдой, как железобетон, и осязаемой. И потому то, что он совершил в порыве своего безумия, сжирало его изнутри всякий раз, когда он вспоминал об этом. Сугуру рассказывает об этом Сёко. Пусть она и не спрашивала, он чувствует потребность если не объясниться перед ней, то хотя бы вкратце описать проведённые годы. И она понимает его, как понимала всегда. В признательности он сжимает ладонь подруги, и с пальцами Годжо, держащими его запястье, их круг дружбы замкнулся бы, но Сёко предпочитает игнорировать Сатору и не давать ему свою руку. Всё ещё злится на него. Гето обводит взглядом стол, с которого один Годжо съел почти все сладости, и смотрит на часы.  — Нам пора идти. Вы наелись? Сёко вдруг вспоминает о своём рьяном желании поскорее выйти на волю. Она достаёт из сумочки пачку сигарет и зажигалку. — Да, идём. Нам с тобой ещё надо добраться до отеля. — пихает она в бок Сатору. — Зачем? — удивляется Гето. — Поживёте у меня. Сатору, конечно, мне не сказал, что ты приезжаешь, но место найдётся. — А ты ведь уже оплатил нам номера? — поворачивается она к Годжо. — Ну, не «номера», а один номер для тебя. Я держал в голове тот абсолютно нереальный сценарий, в котором ты не обрадуешься моему сюрпризу и захочешь больше никогда нас не видеть. А жить тебе две недели где-то нужно. — Сама предусмотрительность! — закатывает глаза Сёко. — Но жить я буду с вами, иначе как я буду мстить за эту вашу выходку? Напомни, сколько лет твоим девочкам, Гето? — невинно интересуется она. — Девять, почти десять. — с опаской отвечает он. — Отличный возраст, чтобы начать курить. — Сёко! Сёко лишь злобно хихикает, уплывая с незажжённой сигаретой в зубах в сторону выхода.