***
За следующий месяц, проведенный на территории «Небесного берега», Герсий успел выучить, что и где находилось. Но серые, каменные стены давили со всех сторон, отсутствие солнечного света забирало остатки надежды на что-то светлое и доброе, и только присутствие Эверлинга, грубого, замкнутого и напуганного, спасало в моменты, когда мрак поглощал с головой. Пусть Эверлинг отчаянно пытался скрыть собственный страх, а на Герсия надели ошейник, блокирующий всю магию, включая эмпатию, он все равно видел то, чего видеть не должен был. Замечал детали, которые скрывались от посторонних глаз. Были вещи, которые даже ошейники не в состоянии блокировать. Загнанный в угол Эверлинг вызывал в Герсии исключительно сострадание и желание помочь, несмотря на то что они только начали друг друга узнавать. В его затравленном взгляде Герсий видел себя, и от этого острое понимание накрывало холодными волнами дрожи. Пусть у них были разные ситуации и разные жизни до попадания на арену, взгляды выражали одно и то же. И чтобы изменить этот несчастный, забитый взгляд у кого-то другого, Герсий многое отдал бы, только отдавать было нечего. Оглядевшись, он заметил, как инструктор в белой форме замахнулся, и сразу отвернулся, лишь бы не видеть, как плеть опустится на чужую спину. Слабый свист долетел до ушей, а следом раздался вскрик. Герсий закрыл глаза. Медленно выдохнул. К свисту плетей и крикам он еще не привык. И сейчас, стоя на входе на тренировочную площадку, он не представлял, как к такому вообще можно привыкнуть. Сдвинуться с места оказалось сложно. Ноги затекли и налились свинцом. Он знал, что задерживаться на одном месте, ничего не делая, означало привлечь внимание инструкторов и подставить себя. Герсий снова вдохнул, снова выдохнул, открыл глаза и уже собрался идти к одному из рингов, как сбоку послышался грубый, громкий голос: — Чего застыл? Слова застряли в горле. Герсий быстро обернулся на голос. Рядом стоял мужчина в такой же форме, как и все остальные инструкторы, с вытянутым лицом и подозрительным прищуром. Над левой бровью у него виднелась небольшая родинка. Вид выражал недовольство, как и у всех, кто здесь работал, а в руках, как и все, кто здесь работал, он держал плеть. Герсий сглотнул. — А это не тот, которого сдал герцог Вилфорд? — раздался другой голос, более высокий и менее раздраженный, скорее заинтересованный. Инструктор с родинкой повернулся, пожал плечами, а потом присмотрелся к Герсию. — Вроде он, — неохотно протянул он. — Они все одинаковые для меня. — Да точно он! — воскликнул тот, кто задал вопрос несколькими секундами ранее. — Ты посмотри только на него! С таким личиком неудивительно, что он привлек внимания герцога. В несколько шагов инструктор подошел к Герсию, схватил за подбородок и повертел лицо в разные стороны. Повертел небрежно, впиваясь до боли в кожу. Герсий замер, стараясь даже не дышать. Внутри все похолодело, сердце замерло, а потом бешено застучало. Слова эхом звучали в голове. Он был не в состоянии ни пошевелиться, ни сказать ни слова, ни отвести взгляда от инструктора. Светлые глаза казались бездушными и блестели нездоровой, пошлой заинтересованностью, губы чуть приоткрылись и изогнулись в наглой, довольной усмешке. Герсий все же заставил себя опустить взгляд. — Смотри мне в глаза, шлюха малолетняя! — рявкнул инструктор и сильнее впился пальцами в лицо. С трудом подняв взгляд обратно, Герсий невольно отступил на шаг. Хотелось убежать. Или исчезнуть. Или умереть. Или хотя бы просто заплакать и закричать одновременно. Но он молчал и больше не двигался. Секунды превратились в вечность. — Не боишься ему так в глаза смотреть? — спросил инструктор с родинкой. — Его же из-за этой дряни сюда отправили. — А чего бояться? Он же в ошейнике. На этих словах инструктор перехватил ошейник, а сам отстранился. Потянул к себе, вынудив Герсия подойти еще ближе, и будто бы продемонстрировал, насколько крепким был ошейник и что опасаться им не стоит. — И чего он мне сделает? — прощебетал инструктор и, убрав руку с ошейника, схватил Герсия за волосы. А потом самодовольно протянул: — Он же даже ответить мне не может. — Руки от него убери! Резкий, разозленный окрик всполошил всех окружающих. Оба инструктора с долей удивления огляделись. Герсий нахмурился, узнав уже знакомый, едва ли не родной голос. Замотал головой, прикусил язык и пытался глазами найти Эверлинга. Красно-рыжие волосы привлекли внимание спустя доли секунды. Вид у Эверлинга был разгневанный, яростный. Он держал клинок, с которым, судя по всему, тренировался на ближайшем ринге. А глаза зло блестели. Он был похож на комок нервов, готовый в любой момент взорваться и захватить с собой всех, до кого сможет дотянуться. Металлический ошейник сжимал шею, но даже это не делало Эверлинга менее опасным. Один из инструкторов присвистнул. Эверлинг зверем оскалился. И тут же посмотрел Герсию в глаза. Герсий снова замотал головой, надеясь, что Эверлингу хватит ума не делать глупостей, но, чем дольше он смотрел на него, тем сильнее убеждался, что больших проблем им не избежать. — Не делай этого, прошу, — одними губами прошептал Герсий. Эверлинг его, конечно, не услышал. Он только покрепче ухватился за рукоять клинка, вызывав у инструкторов прилив самовлюбленного хохота. Стиснув зубы, Эверлинг бросился на одного из них. Герсий зажмурился, дернул головой в сторону. Инструктор, держащий его за волосы, резко и сильно оттолкнул, и Герсий, не удержавшись, упал. Инструктор вытащил плеть. Второй последовал его примеру. Эверлинг накинулся на того, кто стоял ближе, и замахнулся клинком. Раздался свист. Удар плетью. Вскрик. Снова свист. Снова удар плетью. Звон упавшего клинка. Удар кулаком. Опять свист. Опять удар плетью. Удар ботинком. Свист. Удар плетью. Вскрик. Герсий открыл глаза. Сердце сжималось, его била мелкая дрожь, а в горле стоял жесткий ком. Эверлинг лежал на полу, его лица видно не было. На спину без остановки опускались две плети одна за другой. Оба охранника, стоя по обе стороны от Эверлинга и не думая останавливаться, наносили удары. Один наступил ему на руку и вдавил в пол. Другой иногда пинал ногой по животу. Эверлинг лишь изредка вскрикивал — тогда, когда боль становилась слишком резкой и невыносимой. Плечи дрожали. Лица Герсий все еще не видел, но его собственное пылало оцепенелым страхом. Снова свист, удар плети. Один. Второй. Третий. Четвертый. Вскрик. Пятый. Вскрик. Шестой. Седьмой. Герсий зажал себе рот ладонью. В голове стучало. — Да угомонитесь вы, а то убьете его! — крикнул кто-то с другой стороны тренировочной площадки. На спину Эверлинга обрушился еще один удар. Но следующего не последовало. Инструкторы переглянулись и неохотно повесили плети обратно на пояс. Размяли плечи. Герсий неотрывно, не моргая смотрел, как дрожали плечи Эверлинга и как он не поднимал головы, словно ждал чего-то. — А ты чего ждешь?! — прогромыхал инструктор с родинкой, обращаясь к Герсию. — Радуешься, что не тебе прилетело? — Да чего ты хочешь от малолетней шлюхи? Он же умеет разве что ублажать высокопоставленных господ, да и то… — он запнулся, расплылся в довольном, надменном оскале и закончил: —…не уверен, что делает это хорошо. Страх превратился в панику. Герсий быстро и жадно вдохнул, ощутил укол стыда, а потом с новой силой нахлынувшую панику. На окаменевших ногах он поднялся, не чувствуя себя. Взгляд невольно снова упал на Эверлинга: тот приподнял голову, плечи все еще дрожали, но он слегка повернул голову и, кажется, смотрел на Герсия. Но Герсий не был в этом уверен до конца. Он сделал шаг вперед, снова остановился. Инструктор с родинкой за шиворот рывком поднял Эверлинга, и до Герсия донесся тихий, сдавленный стон сквозь зубы. Внутри снова все сжалось, между ребер кололо, болело, тянуло, резало. Если бы Герсий мог это исправить, он бы точно приложил бы все усилия, чтобы изменить суть арены, чтобы изменить систему, чтобы Эверлингу не делали больно, чтобы никому не делали больно. Даже если ему пришлось бы отдать себя. — Ты сюда пришел пялиться? — рявкнул инструктор. Герсий вздрогнул. И на по-прежнему каменных ногах поплелся к ближайшему рингу, не совсем понимая, что именно будет делать. Инструктор с родинкой потащил Эверлинга к выходу, который вел к холодным карцерам. Герсий заметил порванную на спине рубашку, алые пятна и стекающую кровь.***
Эверлинга не было два дня. И два дня Герсий нормально не спал, дергался от каждого шороха и почти не ел, несмотря на настороженные замечания других детей-магов и недовольных окриков охранников или инструкторов. От любой еды начинало воротить, а стоило закрыть глаза, как в сознании всплывала ужасающая картина: неумолимо опускающаяся на спину Эверлинга плеть и его дрожащие плечи. Ни крик, ни свист, ни морозящие душу слова инструкторов не вызывали настолько первобытного страха. К вечеру третьего дня, когда Герсий вернулся в их маленькую, темную комнату, Эверлинг, свернувшись, сидел на кровати. На скрип двери он не отреагировал, на тихое покашливание Герсия — тоже. Как и не отреагировал на щелчок закрывшейся двери, неуверенные, шаркающие шаги и смущенные, хриплое приветствие, которое повисло между ними стеклянной, прозрачной, но прочной стеной. Продлившееся молчание эту стену только укрепляло. И когда тишина стала совсем невыносимой, Герсий аккуратно пересел на кровать Эверлинга, забрался с ногами и приблизился так, чтобы суметь обнять, но обнимать не стал. Эверлинг повернул голову, посмотрел сначала на согнутые колени Герсия, потом на руки, на спадающие на плечи волосы и только потом — в глаза. Стеклянная, прозрачная, но прочная стена треснула. — Тебе не нужно было этого делать, — шепотом произнес Герсий. Эверлинг тут же нахмурился, стиснул кулаки и сжал зубы. И быстро ответил, больше не смотря Герсию в глаза: — Он тебя лапал. И назвал «малолетней шлюхой». А потом развернулся к Герсию, морщась от каждого движения. Спина все еще болела, хоть и перестала кровоточить. Прислоняться к стене было больно, любое движение вызывала неприятные, саднящие ощущения в лучшем случае, а в худшем — невыносимую боль, почти как от ударов, и он старался не делать лишних движений. Но сидеть спиной к Герсию казалось слишком неправильным, несмотря на то, что его доброта вперемешку с пониманием добивала и выводила. Но самым ужасным в этом было то, что Герсий вопреки ошейнику все это чувствовал, знал и понимал. Трещин на стеклянной, прозрачной, но прочной стене стало больше. С нее посыпались осколки. Герсий тоже опустил взгляд. Он надеялся, что спустя почти три дня Эверлинг не станет говорить об этом, а лучше — не станет вспоминать. Никогда. Ни то, что увидел, ни то, что услышал. Сердце предательски кольнуло. Герсий откашлялся. — Тебе все равно не стоило этого делать, — повторил он менее уверенно и совсем тихо. Чтобы его услышать, нужно было напрягать слух. Но Герсий не был уверен, что хотел, чтобы Эверлинг его слышал. И все же уходить не собирался. Это было неправильно и больно. Это могло бы разрушить их сильнее, чем они оба думали. — По-твоему я должен был просто смотреть, как он… хватал тебя за лицо, и слушать весь бред, который придет ему в голову? — грубее, чем хотел, спросил Эверлинг. — Эти мрази вообще никаких рамок не видят и несут всякую чушь, думают, что имеют право обращаться с нами так, как им вздумается… — Эверлинг, — тихим, но настойчивым шепотом оборвал Герсий. Эверлинг тут же замолчал. Гнев на лице сменился удивлением и растерянностью, он посмотрел Герсию в глаза. Герсий посмотрел в глаза Эверлингу. Они помолчали несколько секунд. Осколки продолжали падать со стеклянной, прозрачной, но прочной стены, а трещины на ней достигли самого верха. — Он не врал, — быстро выпалил Герсий. Слова сорвались прежде, чем он успел подумать, прежде, чем он успел решить. Быстро, мимолетным вихрем. Герсий поджал губы, опустил голову и отвернулся. Видеть разочарование, пренебрежение или омерзение во взгляде Эверлинга он был не в силах. Он знал, что это разобьет его. — О чем ты? — не понял Эверлинг, снова нахмурился, снова сжал руки в кулаки и снова стиснул зубы. Уверенности в том, что он правильно понял слова Герсия, не было, но с другой стороны он не знал, как еще их можно понять. И все же ждал ответа. Ждал в напряженной, раскаленной тишине. Спина заныла сильнее, он размял плечи, поморщился. Втянул побольше воздуха. И придвинулся ближе. — Эверлинг, — повторил Герсий, а потом резко развернулся и долго смотрел ему в глаза, не моргая. Произнести это вслух было слишком сложно. Почти невозможно. Но «почти» не считалось. Как изменятся их отношения после того, как Герсий скажет правду, как произнесет вслух то, что произносить вслух не хотелось никогда, он не хотел даже думать. А узнавать это, находясь в паршивой реальности, точно не был готов. И все же он сказал: — То, как он меня назвал, — правда. Какое-то время Эверлинг молчал, потом покачал головой. Одеяло сползло вниз, обнажая раненные плечи. Герсий заметил алые края оставшихся ран и внутренне содрогнулся. Отвел взгляд. Потом посмотрел на Эверлинга. Его лицо выражало неверие, непонимание, боль, растерянность, злость. Все эмоции, смешавшись в кучу, представляли падающую с вершины лавину, остановить которую невозможно. Стихийные бедствия не останавливались по желанию людей, а эмоции Эверлинга порой были ничем иным, как стихийным бедствием. — Я не понимаю… — теперь хрипло шептал Эверлинг, настороженно, опасливо. Он на самом деле понимал. Просто поверить не мог и не хотел. И мысленно судорожно искал множество причин, почему такое не могло оказаться правдой, но все найденные причины разбивались об искренний взгляд Герсия, о боль, отчаяние и стыд, которые он видел в Герсии с момента первой встречи, несмотря на то, что почти никогда не мог угадать чувства других людей. Чувства Герсия непонятным образом были поняты где-то в глубине души. — Человек, с которым я жил… — нерешительно начал Герсий, но запнулся, выждал несколько секунд в попытке собраться с силами и снова заговорил: — Он… использовал меня как… — Я понял, — быстро оборвал Эверлинг не в силах слушать дальше. Оба замолчали. Робкое признание резало сильнее унизительных, грубых слов инструкторов. Эверлинг смотрел на Герсия, Герсий снова отвернулся, коснулся ошейника, сжал холодный металл. Учащенное сердцебиение мешало сосредоточиться, в висках пульсировало, голова гудела. Но сил на то, чтобы встать с кровати Эверлинга, у Герсия не было. Он только нервно сжимал кулаки, смаргивал наворачивающиеся слезы и надеялся больше никогда не смотреть Эверлингу в глаза. — Он за все ответит, — выдохнул Эверлинг. — Этот подонок за все ответит. Я его убью. Его признание звучало на редкость спокойно и уверенно. Так, словно у Эверлинга уже был четкий план и он намеревался начать претворять его в действие завтрашним утром. Эверлинг по-прежнему не отводил взгляда от Герсия, ждал, пока тот развернется к нему лицом. Но Герсий не шевелился. Только кончики пальцев иногда подрагивали. Когда Эверлинг положил руку на его плечо, Герсий вздрогнул. Когда Герсий все же немного развернулся, Эверлинг заметил, как сильно блестели его глаза. — Тебе не… Герсий снова не смог договорить. Запнулся. Сглотнул ком. Вдохнул и выдохнул. И снова попробовал: — Ты не… — слова оборвались, застряли в горле. Герсий быстро, не думая, выпалил: — Тебе не мерзко находится со мной рядом? Несколько секунд Эверлинг обдумывал услышанное и раздумывал над ответом. — Ты головой ударился, пока меня не было? — ляпнул он, не подумав, а потом, сообразив, что сказал, быстро продолжил: — Мне будет мерзко находиться с мразью, которая это с тобой делала. И мне мерзко находиться с теми, кто исполосовал мне спину в очередной раз. И еще с Ирмтоном рядом находиться тоже мерзко. А с тобой… ты… Теперь слова оборвались у Эверлинга. Он тоже глубоко вдохнул и на одном дыхании выпалил: — А рядом с тобой спокойно и хорошо. Не могу представить, что должно случиться, чтобы ты стал мне омерзителен. Что на это отвечать, Герсий не знал. Как после этого разговаривать с Герсием, не знал уже Эверлинг. Герсий никогда не слышал ничего подобного. Эверлинг никогда не говорил ничего подобного. — Так что… — спустя недолгую паузу вновь заговорил Эверлинг, но опять осекся. Чувствуя себя неуклюже, неловко, неповоротливо, он то и дело хмурился, отворачивался и поворачивался снова, пытался найти себе место и при этом лишний раз не беспокоить спину, но в итоге получалось только больнее. Поэтому он быстро выдал все, что хотел: — Я не хочу слышать оскорбления в твою сторону. И не хочу видеть, как они тебя лапают. Несколько ударов я как-нибудь переживу. Есть вещи пострашнее. Что говорить и даже что чувствовать, Герсий все еще не знал. Все смешалось воедино, и, как бы он ни пытался отделить одно от другого, ничего не получалось. Благодарность перекрывала непонимание или непонимание перекрывало благодарность, а может отголоски страха все еще пытались взять контроль над ним и затмить остальные чувства. Такое случалось редко. Он кивнул. И все же в очередной раз повернул голову в сторону притихшего Эверлинга. Нужно было сказать «спасибо». Хотя бы «спасибо». Но Герсий молчал. Обычное «спасибо» казалось слишком мелочным, незначительным, ненужным. Но ничего другого он подобрать не мог, а потому спросил: — Сильно болит? Эверлинг встрепенулся и не сразу понял, о чем Герсий спрашивал. А потом со стиснутыми зубами повел плечами, пожал плечами и покачал головой. — Нет, не очень, — пробубнил он, но сам не верил в то, что сказал. — Вернее, болит, но… не знаю! Какая разница? Герсий тоже покачал головой. Вообще-то разницы не было никакой, потому что изменить это он не мог, но почему-то этот вопрос, на самом деле глупый, чувствовался более подходящим, чем не менее глупая благодарность. И потому вместо «спасибо» Герсий сказал: — Прости. Эверлинг снова передернул плечами. Извинения были нелепыми, неуместными, неподходящими. И они точно не нравились Эверлингу. Не нравилось звучание этого слова, не нравилось, с какой интонацией говорил Герсий и как при этом выглядел — слишком забитым, слишком виноватым. А разбираться с чужим чувством вины у Эверлинга не было ни сил, ни желания. Да и видеть Герсия таким оказалось слишком больно. — За что? — быстро спросил он. Ответ последовал не сразу. А, когда Герсий заговорил, Эверлинг сразу понял, какие именно слова услышит. И эти слова ему тоже заведомо не нравились. — Если бы не я, тебя бы не… — Я сам так решил, — перебил его Эверлинг. Резко и требовательно. — Ты что, думаешь, я не знал, чем все закончиться? Я не настолько идиот, чтобы верить, что смогу сейчас справиться с двумя вооруженными взрослыми. Хорошо, что отделался только плетью и карцером. Могло быть хуже. Всегда могло быть хуже. Это знали и Эверлинг, и Герсий. Только чем чаще они себе и друг другу об этом напоминали, тем меньше верилось. Потому что с каждым разом планка снижалась. Потому что с каждым разом становилось хуже, невыносимее. Но они не останавливались в жестокой попытке доказать, что все равно есть, куда падать. И тогда Герсий все же сказал то, что стоило сказать сразу: — Спасибо. Эверлинг хмыкнул слишком неоднозначно. Теперь он не знал, что отвечать и как себя чувствовать. Пусть это было самое очевидное, что можно было произнести и услышать, неловкость никуда не девалась и только сильнее теребила то человеческое, что он в себе оберегал. Хотелось снова пожать плечами, но он остановился, не желая вызывать в себе новую волну саднящей, пульсирующей боли. — Не за что, — отмахнулся Эверлинг. Уголки губ дернулись вверх. Герсий это заметил и тоже всего на мгновение слабо улыбнулся. А потом потянулся к Эверлингу, взял его ладонь в свою и сжал. Они посидели в молчании. Эверлинг сжал его руку в ответ. Хрупкая тишина обволакивала теплотой. Эверлинг аккуратно высвободил ладонь, но не убрал — положил на тыльную сторону ладони Герсия, погладил. И уверенно произнес: — Я его убью. Обещаю. Герсий кивнул и быстро вытер навернувшиеся слезы. От внимания Эверлинга это не укрылось, но они оба сделали вид, что этого не было. Чтобы выполнить это обещание, Эверлингу понадобится двенадцать лет. Но он выполнит. Вопреки всему и несмотря ни на что.