То, как мы живем

POV Китнисс       — Эй, Китнисс, — кокетливо позвал Хеймитч, стоя на пороге своего дома. Он помахал рукой и убедившись, что я остановилась, стал приближаться. По его походке всегда можно было определить, трезв он или все-таки уже успел накатить. Сейчас он покачивался, словно матрос, давно не сходивший на сушу. — У меня к тебе вопросик.       Хеймитч не нравился мне в те моменты, когда подопьет, но у меня было нормальное настроение после охоты, поэтому я решила не увиливать от разговора. Скрестив руки на груди, я развернулась к ментору всем корпусом и вскинула брови, всем видом показывая, что внимательней меня ему соседки сегодня не найти.       — Ты в курсе, что к нам из столицы едет особа по имени Эффи?       — Нет. Откуда же? — я сразу чуть нахмурилась, потому на меня накатило чувство стыда. Мы не готовы встречать Эффи. Не сейчас, когда с Питом непонятки, а Хеймитч продолжает закладывать за воротник.       — Будь готова. Жить она будет с вами, — его пьяное и одновременно ехидное лицо подбешивало.       — С чего это вдруг? Это твоя подружка, — пробурчала я, но ментор отмахнулся от этих слов и, «изящно» развернувшись, пошел в сторону своего жилища.       — Вот, поэтому она и будет жить у вас, — ответил Хеймитч себе под нос, но я все равно услышала.       Пит, как обычно, пришел ближе к сумеркам. Сейчас он особенно занят восстановлением, а точнее строительством с нуля, своей пекарни. Надеяться на помощь из Капитолия не пришлось, поэтому большую часть работы он выполняет сам, а когда не получается, нанимает на насколько дней рабочих среди немногочисленных соседей. Хорошо, хоть на это хватает денег. Пособие, которое нам полагалось, как победителям, все еще выплачивают.       Я оборачиваюсь к Питу через плечо, отвлекаясь от нарезки мяса. Вид его оставляет желать лучшего. Одежда в черной пыли и какой-то копоти, руки серые от бетона, а лицо…       — Ты жуть какой чумазый. Видел? — после этих слов жена должна взять теплое влажное полотенце, протереть его грязный нос, а потом нежно чмокнуть, но… У нас так не заведено. Да и не жена я ему.       — Неа, — отмахивается Пит и подходит к газовой плите. Он мне не очень доверяет готовку, поэтому иногда проверяет, не ломаю ли я в доме приборы. Потрогав ручки кранов подачи газа, он «убедился» в безопасности и перевел взгляд на мое лицо. — Будешь готовить в духовке?       — Собиралась, — отвечаю я, показываю Мелларку язык и сразу же отворачиваюсь. — Не переживай, противень с головой не перепутаю, — бурчу я, щурясь и начиная изображать раздражение во время нарезки мяса.       — Я приду проверить, — посмеиваясь отвечает парень и почти сразу покидает кухню, скрываясь в коридоре.       Если честно, то раньше я злилась на своего соседа за подобные подколы, но после нескольких месяцев, бок о бок проведенных с Питом, я даже смогла полюбить их. Мне нравится, как парень ехидно смеется, щуря глаза, будто лис. В такие минуты я вспоминаю, что мы очень молоды и надо как-то пытаться наслаждаться этим прекрасным периодом жизни.       По прошествии часа я решила заглянуть к Питу в комнату. Он так и не вышел «проверять» меня.       Из приоткрытой двери лился мягкий свет настольно лампы. Она освещала только небольшой угол комнаты, оставляя кровать в густой тени.       — Ты уже искупался, Пит? — спрашиваю я, просовывая в проем только голову. Парня было не видно. — Будешь чай? Я поставила чайник.       Заходить жуть как не хотелось, но пересилив себя уже через минуту, я шагнула на чужую территорию. У Пита в комнате было чисто. Точнее, тут было идеально. Если сравнивать наши с ним комнаты, то можно понять, что мы полные противоположности. Подойдя к столу, я пролистнула небольшой скетчбук. Жуткие картинки его кошмаров здесь чередовались с пейзажами и зарисовками портретов. Причем, там были преимущественно мои профили и анфасы.       «Господи… Во всех ракурсах… Извращенец,» — подумала я и поморщилась, но в глубине душе порадовалась. Мысли Пита Мелларка заняты мной чаще всего.       — А кто это тут роется в чужих вещах? — признаться честно, я увлеклась рисунками пекаря. Он показывает мне только лучшие работы, а я хочу увидеть его истинные фантазии: где я сломана, где я лежу калачиком на матрасе, перепачканном собственной кровью, где мучаюсь от ломки…       — Я искала себя, — не отрывая взгляда от своего нарисованного лица, неосознанно отвечаю я, но уже через секунду могу опомниться. Проморгавшись, я поднимаю взгляд на Пита. — Тебя.       Парень не стал злиться из-за моих «шалостей» также, как я не ругаюсь с ним из-за дурацких шуток про мою беспомощность. Вместо этого он подходит очень близко и одной рукой закрывает скетчбук, а второй обнимает меня за голову, притягивая ее к своему плечу. Я тяжело вздыхаю.       — Пойдем пить чай вместе, — Пит делает вид, что ничего не произошло. Я тоже скорее хочу это сделать.       Молчу. Долго молчу, пока Пит обнимает меня. Его жест немного грубоват, но все равно приятен. От него пахнет мылом и еще чем-то… древесным? Пытаясь различить этот запах, я утыкаюсь носом в шею парня. От нее исходит жар. Я улыбаюсь, представляя, что от Пита начинает исходить пар, как от горячего чайника.       Запекать птицу с овощами меня научила Сальная Сей. Она давала еще много дельных советов по готовке, но это блюдо кажется мне самым вкусным и простым, поэтому я его и готовлю. Пит со мной согласен.       — Очень вкусно, — жуя, говорит парень, после чего с легкостью отделяет мясо перепелки от кости вилкой и закидывает в рот новый кусок. Мне отрадно смотреть на то, с каким аппетитом он ест.       — Даже не надейся. Я не буду готовить каждый день, — отпивая из чашки остывший чай, говорю я.       — Ну Китнисс, — картинно обижается Мелларк, надувая губы. Он придурок.       Я отрицательно качаю головой.       Наши дни проходят однообразно: он занимается своей пекарней, я охочусь. Вечером же мы собираемся за одним столом, чтобы поужинать и пообщаться. Иногда с Хеймитчем, иногда без него. Мне нравится, что изо дня в день почти ничего не меняется. Размеренная и спокойная жизнь — это то, чего я так желала с самого начала. Голодные игры, казалось бы, все перечеркнули, но мы выкарабкались, смогли выстоять и оказаться здесь.       После ужина мы, как дети, решаем по жребию, кто будет мыть посуду и убирать со стола. Смешно, но мы каждый раз препираемся с Питом из-за такой ерунды. Не знаю, какого он мнения о подобном решении проблем, но, когда кто-то из нас подбрасывает в воздух монетку, в моей душе разливается приятное тепло и хочется смеяться. Мы семья.       Правда, не все так гладко. С наступлением темноты мы оба неосознанно напрягаемся. Не могу объяснить, что так влияет на нас. Пит в это время часто молча уходит в свою комнату. Я стараюсь не придавать этому большого значения и тоже нахожу себе занятия. Но… Сумерки сгущаются и наступает глубокая ночь.       В ночи, с лампой в руках, я прокрадываюсь, точно вор, в спальню Пита. Здесь всегда теплее, чем в других комнатах и это поразительно. Его тело, напряженное и неподвижное, всегда располагается в одном месте.       Я молчу, когда ложусь рядом с ним, накрываясь тяжелым одеялом. Меня обдает сначала неимоверным холодом, а после захватывает тепло.       Помню, когда я впервые почувствовала подобное, то испугалась. Подумала, что мне не рады, но Пит меня разубедил. Он всегда был благосклонен ко мне. Даже в минуты полного отчаяния, он не терял веры в меня и в то, что называют любовью. Мне обидно, что эти чувства так долго оставались без ответа. Пит заслуживает любви всего мира. Но ему досталась я, нерешительная и сомневающаяся.       — Ложись на мою руку, — шепотом произнес парень, когда я неловко прижалась к нему головой. Щеки краснеют так, что больно зудят, но я повинуюсь, не проронив ни слова.       Устроившись удобно, я задерживаю дыхание. Кажется, что мои вздохи мешают Питу спать.       — Выспись хорошенько, Китнисс.       Слышу в его голосе волнение и вторю:       — И ты.       Ах, если бы не было этого подтекста, этого голода…       Мы лежим рядом, практически не шевелясь. Очевидно, каждый из нас боится потревожить другого. Так длится некоторое время, пока мое тело не начинает чувствовать дискомфорт от длительного напряжения. Я обмякаю, прижимаюсь ухом к пульсирующей венке на руке Пита и прикрываю глаза.       В объятиях этого парня очень легко провалиться в сон. Он горячий и нежный, словно большой кот. Хочу ластиться к нему, но, к сожалению, до сих пор не могу справиться с неловкостью.       Мысли о том, чего я хочу от Пита, поглощают меня. Это приближает сон, укачивает, как сказка на ночь, и я уже через пять минут почти сплю, как вдруг, парень начинает шевелиться.       Его нога чуть раздвигает мои и проскальзывает между. Мое сердце мгновенно заходится от волнения, а дыхание становится тяжелым и частым. Восприняв действие Пита как сигнал, я чуть трусь об его бедро, когда прижимаюсь теснее. Жар внизу живота выкручивает там мне все органы.       Еще, я хочу прислониться к парню грудью, но собственная рука сейчас стала препятствием, поэтому, сначала, я обнимаю Пита за талию, а уже после жмусь, что есть сил. Запах его тела к ночи стал насыщенней. Прижимаясь щекой к его плечу, я жадно вдыхаю и это раздувает пожар, который начался внутри меня еще пуще.       Наши нижние конечности сплетаются, будто змеи и в мыслях я уже умоляю Пита сделать еще хоть что-нибудь, но… он больше не хочет шевелиться.       Потихоньку я смиряюсь. Возбуждение спадает, я привыкаю к положению наших тел. Так тоже вполне уютно лежать. Сон вновь подкрадывается, наваливаясь на веки и успокаивая.       Вздох, глубокий и будто бы обреченный, вырывается из меня и вот, я снова задремала.       — Китнисс, — голос Пита показался мне далеким и неуверенным. Я раздраженно поморщилась, пробуждаясь. Показалось, что прошло несколько часов с момента, как мы легли в постель, но в комнате было темно, а значит утро еще не скоро. — Китнисс.       Полностью осознав, что меня зовут, я открыла глаза и несколько секунд раздумывала, как ответить. Если сделаю это резко, то Пит решит, что напугал меня. Если обыденно, то покажусь безразличной к нему, что не так.       — Ммм… — как можно более томно замычала я, потянувшись и одновременно покрепче обнимая парня.       Я сделала все, что могла.       — Давай поженимся, — произнес Пит и слова эти пропитали каждый сантиметр густой темноты, что царила в его спальне.