Когда огнём заполыхает океан, Под гнетом тысячи ветров и сотен молний Родится древо из божественных семян, И ледники разрушат каменные волны. И разразится справедливая война За семена, что дарят вечную свободу; Богам вся мудрость будет в дар принесена, Любовь контрактом скрепит хвалебную оду.
Когда Регратор вернулся в свой особняк, его мысли, казалось, витали где-то очень далеко. Очнувшись, он тщетно пытался вспомнить, как с него сняли верхнюю одежду, уложили на кушетку в его кабинете и сунули в руки сервизную чашку с еще горячим чаем. Губы прильнули к фарфоровому краю и чуть приоткрылись — в горло пролилась терпкая горечь, заваренная в лучших традициях Ли Юэ. Ли Юэ… Предвестник аккуратно поставил чашку на небольшой хрустальный столик, запустил руку во внутренний карман пиджака и выудил оттуда доверенное ему Сердце Бога. Комната тут же озарилась умиротворяющим золотым светом. Мужчина задумчиво отпил еще глоток чая, не в силах оторвать взгляда от мерцающей фигурки. На первый взгляд она казалось такой маленькой, такой хрупкой, того и гляди треснет, если хоть немного сжать. Но стоило чуть глубже вглядеться в искусную резьбу, поддаться чарам золотистого сияния, и по всем шести чувствам тут же ударяло мощнейшей волной Гео. Такое могущество заключено в чем-то, что может показаться игрушечным, декоративным… Как солнце. Яркое солнце, такими же ровными и тёплыми золотыми лучами обнимающее гавань. Лучи, отражающиеся в пене набегающих друг на друга волн. Волны, налетающие на сваи, что поддерживают деревянные помосты, и вдребезги разбивающиеся о них. Солнце, такое же ясное и невозмутимое, пропускающее лучи под руками статуи Гео Архонта. Эти самые лучи, падающие на спутанную смоляную шевелюру мальчишки, что склонился у подножия.***
Судьба склонна к насмешкам — это Панталоне знал с самого детства. При рождении ему дали имя Джин. Джин Гонсун. Оно абсолютно не сочеталось с условиями, в которых жила его семья и в которых приходилось жить самому мальчику. Его отец получил царственную фамилию от какого-то далекого предка, и, собственно, кроме этой фамилии у него не было ничего. Ни связей, ни статуса, ни влияния, ни достаточного количества моры на семью из трех человек. Оба родителя трудились как проклятые, но денег не прибавлялось. Их дом стоял около тропинки, идущей на восток за ворота гавани, чуть покосившийся и одинокий. Отец пытался совмещать сразу несколько заработков — по ночам он собирал в лесу мацутакэ и продавал утром кому-нибудь из прохожих, а днём стоял с ещё одним таким же заурядным миллелитом на входе в гавань. В любой день, даже по праздникам; в любом состоянии, будь он здоров или болен, ведь такая работа оплачивалась по часам; в любую погоду, — благо, теплый климат Ли Юэ был довольно стабильным. Маленький Джин с ранних лет помогал матери как мог: каждое утро он отправлялся в бамбуковую рощу неподалеку от дома и приносил целые охапки молодых гибких стволов, из которых его мать потом целыми днями плела крепкие корзины. Они выходили не слишком привлекательными, однако в практичности не уступали корзинам городского производства. По выходным миссис Гонсун брала телегу со всем, что успела сплести, и с помощью сына привозила ее в гавань на продажу. Но времени даже на одну корзину уходило много, а зарабатывали они за них жалкие гроши. Когда мальчику было десять, они с матерью отправились в очередную такую поездку. Сначала им, казалось, невероятно повезло — в гавань прибыл корабль из Порт-Ормоса, смуглые купцы в зеленых одеждах сновали по площади туда-сюда, и один решил купить у симпатичной торговки с сыном впечатляющую партию корзин. Они не могли нарадоваться — может, это первый шаг к тому, чтобы выбраться из нищеты? Однако на следующий день мать Джина слегла с неизвестной болезнью, и часть тех небольших денег, на которые раньше они покупали еду, теперь стала уходить на лекарства. Локти и голени женщины покрылись земляного цвета корочкой, что лишь распространялась с каждым днем, навалилась общая слабость, и она уже не могла работать как раньше. В хижину «Бубу» им, беднякам, было не попасть, да и ждать записи пришлось бы слишком долго. Поэтому Чан Гонсун искал знахарок по деревням неподалеку, приводил их домой, но большинство оказывались простыми шарлатанками. Счастьем было, если после такого визита из дома не пропадала какая-нибудь вещь, начиная от столовых приборов и заканчивая веником. Каждая предлагала свой способ лечения, однако никто так и не смог в точности определить болезнь — хотя они все, исходя из рассказа, сделали вывод, что принес заразу тот торговец из Сумеру. Пока Чан день и ночь пропадал на службе, пытаясь заработать немного больше, маленький Джин ежечасно поил мать травяными отварами, которые сам же и варил по настоянию тех горе-целителей. Болезнь не уходила, хоть и прогрессировала не так стремительно, как раньше. Видимо, среди множества советов попадались действительно дельные. Однако время шло, мальчик рос, и с возрастом приходило понимание того, что так жить нельзя. Его родители всю жизнь пытались заработать честным трудом, и в конечном итоге ничего в этой жизни не добились. Тогда как каждую неделю он видел в городе целые толпы богато разодетых людей с кислыми выражениями на опухших от безделья лицах. При взгляде на них в юной душе ядовитыми лепестками раскрывалась зависть. Несправедливо. Почему пока одни живут в ветхих лачугах за городом и перебиваются с пресных лепёшек на воду, другие нежатся в апартаментах в центре гавани и купаются в роскоши, которой даже не заслуживают? Одним прекрасным солнечным днём больной неожиданно стало хуже. В кашле стали прослеживаться кровавые ошметки, корочка к тому времени уже распространилась по всей груди и затронула шею. Отвары больше не действовали. Тогда Джин дождался, пока мать забудется беспокойным сном, выскользнул из дома и рванул на ближайшее поле. Там он собрал пару десятков самых красивых глазурных лилий, какие смог найти, пришел с этой охапкой к подножию статуи Семи и опустился около нее. Родители все одиннадцать лет уверяли его, что просить помощи у Богов нужно только в крайнем случае. Что нужно всего добиваться своими силами, и тогда сами небеса будут помогать в достижении поставленных целей. Джин решил, что вот он, этот крайний случай. Как подношение он решил сплести из лилий — по поверьям, любимых цветов Моракса, — небольшой венок. Возможно, его старания будут замечены… Стебли привычной прохладой ложились в натренированные в плетении корзин ладони мальчика. Высеченные из камня глаза Бога бесстрастно наблюдали за его работой. Наконец работа была закончена, и Джин с почтением возложил венок к холодной, несмотря на жаркую погоду, статуе. Затем он воздел к восседающему на верхушке Богу глаза и стал возносить молитвы — одну за другой. Чтобы отцу было проще на работе. Чтобы у них появилось достаточное количество денег. Чтобы мать наконец излечилась от неизвестного недуга… Был ли Властелин Камня просто занят чем-то другим или же он увидел в самой глубине души мальчика разъедающую его зависть ко всему живому — не так важно. Статуя молчала. Венок лилий пару раз прошелестел лепестками на ветру, а затем прямо на глазах уже обнадёженного Джина весь вздрогнул, словно живой, и… Завял, почернев. Бело-голубые лепестки свернулись в трубочки и осыпались на безмолвный камень. Подношение было отвергнуто. Моракс все же ответил ему — и ответил отказом. Почему?! Неужели он недостоин даже малейшей помощи? Боги ведь должны быть справедливы… Чем он заслужил такое отношение? Чем заслужила этот отказ его больная мать? Мальчик уже собирался пнуть статую, вымещая злость, но поймал все такой же безэмоциональный взгляд каменного божества. Страх вперемешку с ненавистью сковал его тело. Нет, он не мог так открыто выражать неуважение к тысячелетнему Богу. Вдруг прямо сейчас небеса разверзнутся и на него обрушится пресловутый гнев камня? Кто позаботится о матери?.. Джин собрал остатки подношения и, не отвесив даже поклона напоследок, отправился домой. Сердце его горело от ощущения обиды и предательства. А как же всем известные истории о том, что Боги помогают всем, от богатых наследников до последних голодранцев? Почему не помогли ему? Придя домой, мальчик вновь окунулся в удушающий аромат целебных трав, увидел на кровати кашляющую во сне мать — и об обиде на Моракса пришлось забыть, его ждало решение более насущных вопросов. Он со вздохом высыпал почерневшие лепестки в яму около дороги и отправился делать очередной компресс. Через неделю женщина умерла. Задохнулась во сне. Первым увидел ее тело муж, заглянувший в комнату перед уходом — проведать ее состояние. Он не обратил внимания на подбежавшего сына, не стал кричать или оплакивать супругу. Он просто молча развернулся и ушёл в город, оставив Джина наедине с трупом матери. На следующий день отец не вернулся. И через один тоже. Тогда одиннадцатилетний Джин понял, что ему необходимо предпринять что-нибудь, если он не хочет умереть с голоду. Он попробовал охотиться на кабанов в бамбуковой роще, но те оказались слишком большими и быстрыми, чтобы он смог поймать хоть одного, и он бросил эту затею, на смену которой быстро пришла другая. Мальчик взял небольшой кухонный нож, закрепил его на поясе и покинул дом, направившись вниз, в гавань. Вечерело. Повсюду на улицах приветливым светом загорались фонари. Отца около ворот мальчик, как и ожидалось, не встретил. Наверняка сейчас сидит в каком-нибудь низкосортном баре и напивается до полусмерти. На площади гуляло множество людей: кто-то просто переговаривался, кто-то предавался мукам выбора возле прилавков, и никто не замечал одиноко бродящего среди этих людей мальчишку с чуть выпирающей из-под тонкой тканевой жилетки рукояткой ножа. Черные брови мальчика хмурились, наблюдая за вечерним великолепием торговой гавани. Но вдруг складка между ними разгладилась, а угольные глаза метнулись в сторону, найдя подходящую жертву. По площади в сторону темного переулка брел, покачиваясь, явно не совсем трезвый мужчина в дорогом ханьфу нараспашку. В руке его была зажата полупустая бутылка с сакэ, а карман брюк был недвусмысленно оттопырен толстым кошельком. Джин прищурился, словно хищник, выследивший наконец свою добычу, и плавно двинулся вслед за мужчиной. Тот зашел в переулок и, устало что-то прокряхтев, привалился к стене дома, уныло глядя в горлышко бутылки. Кажется, сегодня он и так выпил чересчур много… Задумавшись, он как-то упустил момент, когда перед ним выросла темная невысокая фигура, а в живот оказалось направлено что-то блестящее. Детский голос угрожающе прошипел над самым ухом: — Или ты сейчас же отдаешь все деньги, что у тебя при себе, или можешь попрощаться с жизнью. Считаю до трех. Мужику потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что ему, вообще-то говоря, угрожают смертью. Он безуспешно пытался сфокусировать разъезжающийся взгляд на блестящем нечто, указывающим ему в живот, но звон в голове не дал ему этого сделать. «Закричать, что ли…» — подумал он и уже приоткрыл было рот, как острие ножа переместилось с живота и уперлось ему в ключицы. — Один, — мальчик скривился от запаха алкоголя, на его лице проявилась гримаса отвращения. Логичнее было бы убить этого толстяка сразу же и просто отобрать у него все, что было, однако не хотелось привлекать лишнего внимания бессмысленной смертью какого-то богатея. Он вздохнул. — И я настоятельно не рекомендую кричать, это может плохо сказаться на Вашем здоровье. Уже два. Мужчина сглотнул. Пьяный мозг услужливо подкидывал ему картины того, как он лежит на камнях, задыхаясь в собственной крови, а этот мальчишка забирает кошелек у остывающего тела и как ни в чем не бывало уходит. Жизнь, решил он, будет поважнее кошелька, в котором лежит не так уж много денег. — Эй-эй-эй, успокойся, малец, — он поднял руки в примирительном жесте. Затем под пристальным взглядом он достал из кармана кошелек и протянул его Джину. В темных глазах вспыхнул огонек алчности, до пьяного слуха донеслось шипящее «Убирайся!», и мужчина, спотыкаясь и бережно прижимая бутылку к груди, скрылся из виду. Мальчик же открыл кошелек и зачарованно уставился на купюры и золотые монеты — да столько денег он не видел за всю свою жизнь! Что ж, он явно не прогадал с таким способом заработка. И, убрав кошелек в карман, а нож вернув на прежнее место за поясом, мальчик неспешным шагом покинул переулок. Отец вернулся на следующий день. Войдя в дом, он с удивлением не обнаружил внутри ни тела жены, ни стола, заваленного лекарствами. Зато до его притупленного обоняния сразу с порога донесся… Аромат свежеприготовленной еды? Он прошел дальше в дом и увидел совершенно спокойного сына, что-то помешивающего в кастрюле. Это что-то имело приятный желтый цвет и еще более замечательный запах. Погодите, у них что, была кастрюля?.. — Вернулся, наконец, — бесстрастно произнес Джин, даже не оборачиваясь. Он понял, что вернулся отец, хотя и был немало удивлен, услышав ровные шаги. По его ожиданиям, мужчина все эти дни должен был пить не просыхая. — Суп почти готов, садись. Чану ничего не оставалось, как молча опуститься на стоящий рядом стул и продолжить наблюдать за сыном. Тот же, когда посчитал яичный суп готовым, налил его в две тарелки и развернулся, чтобы наконец взглянуть на отца. Выглядел тот, как и ожидалось, ужасно: под глазами залегли темные круги, половина волос окрасилась серебром, а руки и колени были содраны в кровь. На одежде кое-где зияли дыры. Джин, не говоря ни слова, поставил перед отцом тарелку с супом, опустился на стул напротив и так же молча принялся за еду. На те средства, что он обнаружил в присвоенном кошельке, он смог купить себе еды, новую кастрюлю и даже немного хорошей одежды. Но, как и все хорошее, деньги имеют свойство заканчиваться — закончились и эти. И сегодня мальчик планировал отправиться на новую «охоту». Специально для этого он еще тогда в городе купил вместо заметного кухонного ножа небольшой кинжал с вытянутым лезвием. Продавец долго упрямился, не желая продавать ребенку столь опасную вещь, но Джину не составило труда состроить пару жалобных мордочек молодой женщине на площади, и та, растрогавшись, подарила ему понравившийся кинжал. Вылазка обещала быть прибыльной. Однако появление Чана могло всему помешать. Когда тарелка опустела, мальчик отложил ложку и холодно взглянул на отца. — Может, все-таки расскажешь, где пропадал эти три дня? Чан чуть вздрогнул, поднимая на сына затравленный взгляд. Ложка в руке дрогнула, и от падения обратно в суп ее спасли только вовремя сжавшиеся пальцы. Мужчина вздохнул. — Мне… Мне очень жаль, что я ушел, не подумав о тебе. Я был ослеплен своим горем, и не замечал ничего вокруг, совсем… Ничего, — лицо Джина оставалось бесстрастным, но в этот момент по нему пробежала гримаса оскорбленности. Впрочем, его отец этого не заметил, он уже был увлечен своим рассказом. — В первый день я сразу направился в бар, где попробовал напиться до беспамятства. Однако… У меня не вышло, стало только хуже. Потом, утром, я осознал, что единственные, кто правда может мне помочь — это великие Адепты. Разумеется, они не вернули бы мне жену, а тебе — мать, но… Возможно, они смогли бы помочь в чем-нибудь другом. «Ага, например, позаботиться о сыне, которого ты бросил на произвол судьбы.» — горько подумалось мальчику. Но отец продолжал, и он снова обратился в слух. — И я отправился в Заоблачный Предел. Дойдя до ворот их Обители, я никого не обнаружил, но я решил двигаться дальше. С каждым шагом идти было все труднее, словно сама природа не пускала меня, чужака, во владения бессмертных. В итоге я упал с какой-то скалы и пролежал без сознания несколько часов. Когда очнулся, то увидел перед собой какого-то журавля. А потом, — мужчина поежился от воспоминаний. — Она со мной заговорила. Голос звучал прямо в мозгу, до сих пор дрожь пробирает… Она сказала, что я зря пришел к ней в Обитель, и что жену мне никто не сможет вернуть, а что я действительно могу — это вернуться домой и позаботиться о сыне… О тебе. — Да что ты! — брови Джина скептически взметнулись вверх, слова были пропитаны ядовитым сарказмом. — И сам ты ни разу за три дня своих странствий не вспомнил о том, что, кроме погибшей жены, у тебя еще остался вполне живой сын? Чан виновато опустил голову. — Прости меня, я… Вот я, вернулся, и смогу заботиться о тебе как следует. Я вернусь на службу… — Посмотри на то, что ты сейчас ешь, отец. — мальчик взмахнул рукой, указывая на еще дымящийся в кастрюле суп. — Разве похоже, что я нуждаюсь в твоей заботе? У меня вполне неплохо получилось научиться выживать за то короткое время, что тебя не было. Он резко поднялся со стула, чуть его не опрокинув, и, больше ничего не говоря, отправился к ручью мыть тарелку. Чан остался сидеть, потухшим взглядом гипнотизируя новую кастрюлю. Время потекло своим чередом. Больше они не разговаривали. Равно как и о том, откуда Джин берет такие хорошие деньги — отец просто его об этом не спрашивал. Чан Гонсун вернулся на службу миллелитом и все также проводил целые дни, стоя у ворот и встречая приезжих. Возможно, так он пытался почувствовать себя нужным и притупить гложущее его чувство вины. Джин рос, становился краше — у него появились деньги, которые позволяли ему следить за собой. К примеру, его волосы, что раньше всегда были тусклыми и спутанными, под действием недешевых уходовых средств приобрели здоровый блеск и стали немного виться, выгодно оттеняя бледную мальчишескую кожу. Сначала чарующая внешность только помогала ему завлекать очередных жертв, но позже юноша стал пользоваться ей в том числе для того, чтобы заводить знакомства. Он находил на улице компании молодых аристократов — отпрысков знатных семей и наследников корпораций, и начинал с ними разговоры, общался, перенимал хорошие манеры. В шестнадцать лет простые грабежи в переулках переросли в нечто большее — Джин умудрился подмять под своё влияние несколько мелких предпринимателей, которые под страхом расправы делились с ним частью своей прибыли. На эти деньги юноша даже смог снимать небольшие апартаменты в центре, что ещё больше облегчило ему общение с местной «золотой молодёжью». Всем нравился привлекательный, хорошо воспитанный молодой человек, с лица которого никогда не сходила милая улыбка. А те, кому довелось увидеть его истинное лицо, предпочитали молчать об этом и молча отдавать ему свои деньги. Иногда юноша уходил из шумной гавани и отправлялся на восток, к статуе Семи. К той статуе, возле которой он когда-то молился. К той, недалеко от которой уже несколько лет была захоронена его мать. Он приходил и из раза в раз клал на камень постамента одну-единственную глазурную лилию — самую красивую, какую мог найти во всех лавках Ли Юэ. Он знал, что статуя никак не отреагирует, как не реагировала уже много-много раз. И все же ему нравилось тешить собственное самолюбие мыслью, что Моракс не отвечает, но следит. Наблюдает за этими издевательскими подношениями. Смотрит. Как тот, кому он когда-то отказал в помощи, оказался способен всего добиться сам. Так юноша смог наконец стать одним из тех влиятельных людей, которые прежде не обращали на них с матерью никакого внимания. И ему хотелось большего. Накопив приличную сумму денег, он основал собственную долговую компанию, куда стали приходить все, кто собирался открыть собственное дело. В соблюдении контрактов (как, впрочем, и в их составлении) юноше не было равных, и его дела стремительно пошли в гору. От него стали зависеть не только мелкие уличные торговцы, а целые мануфактуры. Небольшие апартаменты в одном из жилых кварталов Ли Юэ сменились роскошным просторным кабинетом с панорамным видом на всю гавань. Он ликовал. Из грязи в князи — так, кажется, гласит одна из поговорок Снежной? Он как-то услышал, как ее произносит его новый секретарь — семья того недавно переехала в Ли Юэ из далекого Крио королевства. Иван, кажется, — он ещё не успел как следует запомнить все имена. Юноше он нравился — работает усердно, лишних вопросов не задаёт… Такие практичные люди были ему по душе. Иногда Джин отсчитывал от своей прибыли пару десятков тысяч моры и, запечатав в конверт, посылал кого-нибудь из подопечных отнести этот конверт за город, в дом Чана Гонсуна. Хоть юноша и считал, что его ничего не должно связывать с прошлым, и постарался больше не встречаться с отцом, где-то глубоко внутри его сердце слабо подгрызали остатки совести, вынуждая отправлять эти деньги. Впрочем, отослав посыльного, он почти мгновенно переключался на другие дела. Все шло прекрасно. Пока на лакированный стол молодого предпринимателя не приземлился конверт с печатью, на которой красовалось нечетное количество одинаковых звёздочек. Семь. Письмо от Цисин. Джин заинтересованно распечатал конверт и ему в руки выпало письмо. «Уважаемый мистер Гонсун, не хотели бы отвлекать Вас от важных дел, но, к сожалению, это письмо крайне важно. До нас дошли известия, что Вы используете влияние своей компании для вымогательства денег. Уже неоднократно поступали жалобы, и на прошлой неделе мы посылали ревизора, который имел честь убедиться во всем воочию - сожалеем, но Ваши работники совершенно не умеют держать язык за зубами. Они поведали, что Вы ничего им не рассказываете, поэтому они все выяснили сами. Расценивайте это письмо не как угрозу, а как предупреждение. Если Вы продолжите ту же деятельность в отношении жителей гавани, нам придётся принять соответствующие меры.С уважением,
Гань Юй, главный секретарь Цисин
Юноша, нахмурившись, уставился в письмо и даже перечитал его еще несколько раз. Хм, ревизор, интересно… С одной стороны, он был доволен, что им заинтересовалась правящая верхушка Ли Юэ, но с другой — они и правда могли разрушить то, что он так долго и с усилием строил. Он нажал на небольшой звоночек около стола, и меньше чем через минуту в его кабинет ворвался Иван. — Босс, вызывали? — Да, — задумчиво приложив пальцы к губам, протянул Гонсун. Этот точно не был подослан «Семью Звёздами», юноша собственноручно проверил подлинность его происхождения и расспросил нескольких людей, подтвердивших факт переезда. Да и в компании он появился намного раньше, чем временная метка в письме. — Мне нужно, чтобы ты провел допрос каждого из находящихся сейчас на рабочем месте на предмет их связи с Цисин. Мне все равно, каким образом ты это организуешь, важно лишь выявить предателей и привести их ко мне. Секретарь кивнул и осмелился уточнить. — Ограничение по времени?.. — Чем скорее, тем лучше, - отрезал юноша и взмахом руки велел мужчине приступать. Через пару дней ему привели четырёх трясущихся людей, он проверил дело каждого, затем расспросил их всех поодиночке. Никто не отпирался, что это именно они рассказали Цисин о происходящем в компании, и юноша готов был убить их за это прямо тогда, если бы не один более волновавший его вопрос. Где настоящие шпионы? Так ничего и обнаружив, Джин, конечно, сразу же уволил молящих о пощаде неверных работников, и продолжил свою деятельность, хоть теперь и не мог расслабиться ни на секунду. Он лично обошёл каждого главу находящихся под его властью организаций и втолковал, что за донос Цисин им придется очень несладко. В основном те испуганно кивали и старались поскорее выпроводить его из своих кабинетов. Когда юноша, закончив обход, вернулся вместе с Иваном в офис и подошёл к своему кабинету, он, ничего не подозревая, открыл дверь и наткнулся на несколько вооруженных человек в масках, стоящих вокруг его стола. Услышав звук открывающейся двери, все пятеро повернулись к входящему. Джин нахмурился, делая шаг вперёд. — Вы кто такие? Самый высокий человек вышел вперёд, с лязгом вытаскивая из ножен небольшой меч. Голос из-за маски звучал приглушенно. — Мы — твоя совесть, Гонсун. Юноша искренне рассмеялся. Ну надо же такое придумать! Его совесть заглохла давным-давно, осталась где-то в углу плохо освещенного переулка, принимающего в свои объятия пьяного богача с бутылкой сакэ. Но смех тут же оборвался, когда остальные четверо встали на уровень с предводителем. — Мы — твоё возмездие. И они все разом бросились в атаку. Иван храбро выскочил перед юношей, крича тому бежать и спасаться, пока он их задержит. Но тот дергает его за запястье на себя и рывком вытаскивает за дверь, закрывая ее прямо перед лицами в масках. Они со всех ног рванули прочь в надежде оторваться от погони, и Джин неосознанно свернул на дорогу, оканчивающуюся воротами. Иван без вопросов следовал за ним. На восток, к его прошлому дому. Он так старательно обрывал все связи с прошлым, и вот — стоит появиться опасности, он снова бежит туда. На что надеясь?.. Добравшись наконец до места, он увидел неплохо отремонтированный дом, однако изнутри не доносилось ни звука. Юноша ворвался внутрь и похолодел. Весь пол был заляпан кровью, по центру комнаты лежало расчленённое острым лезвием тело его отца. На стенах, которые за несколько лет из деревянных были перестроены в каменные, той же кровью было написано. Ты зря вернулся сюда, Джин Гонсун. Мы идём. Юноша стремительно захлопнул дверь и обессиленно сполз по ней спиной. Его мутило. Подбежал чуть подотставший Иван, и тут же начал спрашивать его в чем дело. Лицо Джина было на несколько тонов бледнее обычного. И вдруг испуг и растерянность в глазах исчезли, и в темноте радужки сверкнуло найденное решение. — Иван, послушай… — мужчина наклонился ниже, чтобы слышать чуть севший голос. — Что ты думаешь о том, чтобы вернуться на родину?***
Сердце — средоточие всей элементальной энергии, важнейшая частичка личности Архонта. Частичка личности… Что будет, если человек, не имеющий даже Глаза Бога, попробует принять в себя его Сердце? Дотторе в тот же момент сидел в своей лаборатории и размышлял. Да, он готов был выпить весь яд со дна антрацитового взгляда. Выпить, чтобы в предсмертной агонии успеть ухватить в нем желанную каплю искренности. Получится ли у него? А владельцу этих самых глаз тем временем раскалывал голову другой вопрос: Может ли смертный стать богом?