Сядь за руль моей машины

Бекон подпрыгнул на сковороде. Мэри выключила газовую плиту и посмотрела на настенные часы, в циферблат которых было инструктировано ольстерское знамя, а не «Юнион Джек». Она никогда не была противницей Короны, но, как и всякая англичанка, выросшая в достатке, критиковала тори — за решения, принятые не в Вестминстерском дворце, но в частных виллах, записанных на жён и любовниц. Она была патриоткой до мозга костей, Стьюи любил повторять, что, будь у неё выбор, где провести старость, Мэри предпочла бы навсегда поселиться если не в Кардиффе — городе их детства, — то в Вест-Бэй. Она неплохо говорила как на валлийском, так и на шотландском; изучала ирландский язык до тех пор, пока у неё не заплетался свой собственный. Долгое время слыла паршивой овцой, зато вырастила чудесного сына, который — она вновь посмотрела на минутную стрелку, — как и всегда, опаздывал. — Ужин готов, — позвала Мэри брата, и он, одетый в шерстяной кардиган и пижамные штаны, вальяжно зашёл в кухню-столовую. Про себя отметив, что Стюарт, как и отец, начинает лысеть, она выставила перед ним тарелку с беконом, гренками в масле и пинту холодного эля. — Эль? Давненько мы не баловали себя традиционным пивом. Повод? — Повод вернётся позже. — Ах да! И как я мог забыть? Дела! Кажется, он наконец вырос, а, Мэри? — Двадцать пять лет? Ой ли. Он ещё ребёнок, Хэтфорд. Вспомни хотя бы себя в его возрасте… — Себя? — Он сделал вид, что удивился, положив вилку с нанизанным на неё беконом обратно в тарелку. — Себя в его возрасте я предпочёл бы забыть. Впрочем, как и тебя, Мэй-Мэй. — Мэри. — Да, конечно, Мэй-Мэй. Я точно помню, как тебя зовут. И помню, как звала тебя мать. Кстати, она передавала привет. Сообщила, что если ты не приедешь домой на Рождество, она выставит твою комнату на аукцион и, цитирую, «продаст её первому же подвернувшемуся поляку». — Вот же… Он рассмеялся. — У тебя её характер. Жаль, Нилу достался отцовский. И, конечно же, отчасти — мой собственный. — В этом нет ничего хорошего. — Абсолютная правда. Я более, чем уверен. В нём, — он подмигнул, — совсем ничего хорошего.

~

Они скользнули в отель, словно воры. Консьерж, запутавшийся в каналах телевизора, не обратил на Нила внимания. Он продолжил монотонно нажимать на цифру «3», будто надеялся, что старинный пульт услышит его невысказанное требование. Нил смерил комнату взглядом. Если б не единственное окно, выходящее на запад, он подумал бы, что они оказались в крысиной норе. На потолке выкоптилось пятно от выкуренных в кровати сигарет, единственный деревянный стул подпирал длинный, но узкий письменный стол с тремя ящиками и тумбой, которую можно было закрыть на замок. Эндрю сел на край кровати, Нил провалился в единственное кресло, не единожды, судя по швам, обтянутое недорогим материалам, неприятным на ощупь и марким. Они не переспали, но разговорились. На памяти Джостена это был первый диалог, который он не стенографировал. Эндрю пошутил, сделав акцент на его поведении, и Нил кинул в него ручкой, которую вертел в пальцах. Это была его любимая ручка; Миньярд положил её в карман расстёгнутой кофты. Нил продолжил настойчиво разглядывать его губы, открытую шею, плотные спортивные нарукавники. Эндрю, в свою очередь, на него не смотрел. Рассматривал, что угодно, кроме Нила, даже безвкусные обои с позолочённым орнаментом. Без особенной охоты отвечал на задаваемые им вопросы, зато внимательно слушал, когда Джостен отвечал на «свои». Поведение Эндрю вызывало у него диссонанс, и он не мог объяснить, почему в столь напряжённой атмосфере чувствует себя так спокойно. — То есть ты — на четверть поляк, на остальные же проценты англичанин, верно? — Я родился в Уэльсе, так что… Не вздумай задавать такие вопросы, если встретишь валлийцев: мало не покажется, — предупредил его Нил. — А ты? — Не интересовался. Аарон считает, у нас есть немецкие корни, но до конца мы, очевидно, не знаем. — Очевидно? Эндрю ответил на его вопрос спокойной улыбкой, а затем протяжно зевнул, прикрыв рот тяжёлой ладонью. — Вызовешь себе такси? Нил накинул на плечи пальто и подобрал дипломат. Такси он не вызывал, но вызвал кэб: консьерж наигранно вежливо подсказал ему номер городского телефона, который Нил благополучно забыл за семь долгих лет жизни на континенте. За окном мелькали однотипные дома. Многоэтажных зданий, к удивлению Нила, он почти не заметил, зато с удовольствием отметил, что исторический центр Лондона, который они проезжали, ничуть не изменился. Он ударился в ностальгию, вспомнив каким ребёнком рос и чем именно занимался в лучшем городе на Земле — не в обласканной фунтами стерлингов английской столице, но в Кардиффе, неподалёку от Кардиффа, рядом с душистыми полями и грозными водами Бристольского залива. Однажды дядя Стюарт сочинил для него крошечное седло и водрузил его на самого спокойного пони из поголовья старика Бэккета (интересно, он жив?..). Нил заупрямился: верховой езде он предпочитал взрывы двигателей внутреннего сгорания и рёв выхлопных труб. Дядя нахмурился, кинув очевидный взгляд на деревянную трость, подогнанную по росту. — Может быть, Нил. Может, когда-нибудь. Позволь медицине развиться. — Дедушка не верит в медицину, — исподлобья ответил ему обиженный Нил. — Конечно, верит! Правда, он предпочитает верить и в фэйри, и в великанов, и даже… — он перешёл на шёпотом, — в Несси! Поедешь со мной на рыбалку в следующем году, а, Нил? Говорят, если хоть раз не побывал в Шотландии осенью, считай, жизнь прошла зря. Боже, как же сильно, он, оказывается, скучал! Стюарт был прав: Америка предоставляла возможности, честно оплачивала выполненную работу, позволяла увидеть разнообразие красот природы — от выжженной пустыни до гор и прозрачных озёр, но в ней не было души. Душа Нила Джостена осталась в островном королевстве, он сам, казалось ему, застрял в нём. За семь лет у него даже не поменялся акцент! Впрочем, как и у Кейли с Кевином. «Зачем, в таком случае, я уехал?» «А ты не знаешь, Джостен? Правда не знаешь, зачем уехал?.. — начал он отвечать самому себе; при детальном рассмотрении это начинало походить на шизофрению. — Чтобы объяснить миру, что он ошибся, решив, что Эндрю Миньярду на всё наплевать». — Извините, пожалуйста. Остановите здесь. Спасибо. Нил зашёл на участок, потревожив норных собак. Стюарт в очередной раз перечитывал повесть «Хороший человек в Африке». Он был и остался заядлым консерватором, если дело касалось искусств. — Добрый вечер, мистер Хэтфорд, — полушёпотом-полушуткой поздоровался с ним Нил. Он надеялся, что у него не пылают щёки. — Мама уже спит? — Насколько я знаю, да. Старалась дождаться твоего возвращения, но Мэри у нас — вечный несчастный жаворонок. Хорошо повеселился? — Ты знаешь, да. Просто отлично, — улыбнулся Нил. — Не отвезёшь меня завтра в Гилфорд? Мне нужно быть там в одиннадцать утра. — Зачем тебе в Гилфорд? Соскучился по диким пейзажам и не менее диким людям? Я лучше куплю тебе билет до… Скажем, Финдон? Чудесное место, никогда там не был. Нил принялся судорожно вспоминать уроки географии, которые пропускал мимо ушей, не чертя линии на контурных картах, но записывая на них свои и чужие мысли. — Спасибо, Стюарт. Я ценю твоё желание сбросить меня в воду с обрыва, но я бы предпочёл выполнить рабочее задание в срок, иначе Дэй наверняка скормит мой труп мифическим нью-йорским аллигаторам. — Скажи, Нил, ты счастлив? В Америке, я имею в виду. Иной раз, когда мы созваниваемся, мне на ум приходит, что я перегнул палку. То есть… это ведь моя идея, я заложил тебе в голову то, что Нил Джостен обязан быть журналистом. Сложная профессия, да, малыш? Знаю, что сложная. И до зубного скрежета низкооплачиваемая. — Дядя, всё в полном порядке, — он повесил пальто на латунный крючок и, примостившись неподалёку от камина, принялся рассматривать зачернённые берёзовые поленья. От них исходил душистый запах, напоминающий Нилу о том, что некогда он был Натаниэлем, маленьким и беззащитным Веснински. Беззащитным — благодаря желанию отца. — Не будь я журналистом, Стюарт, я точно спился и умер бы неподалёку от Хаммерсмит. Рядом с пабом, который облюбовал глава Пиквикского клуба. Помнишь такой? Когда мне исполнилось шестнадцать, мы именно там и напились. — Ох-хо! Такое не забывается, Нил! Наверное, ещё никто, кроме тебя, не выталкивал содержимое желудка на столик мистера Диккенса. — Мне до сих пор стыдно. Правда. — Правильно, Нил. Нам, людям, должно быть стыдно. Мы должны ужасаться тому, кто мы и как поступаем. Ты абсолютно прав. И всё же… — Да? Стюарт теребил в руках затёртый до дыр томик, исчёрканный, собственноручно им переписанный. С замасленной обложкой и обожжёнными концами. Переглянувшись с пламенем из камина, он повернулся к Нилу и произнёс: — Мне жаль, что я не заступился за тебя раньше. Я должен был, обязан был тебя защитить. Знаешь, Нил, если бы… если б… Я знал, что он измывается над вами, но, как бы ужасно это ни прозвучало, я бы предпочёл, чтоб Веснински покалечил её. Не тебя. Ты — великий человек, обязательно станешь великим. И я, обещаю, зачитаю тебя до дыр. — Будет тебе, ну. Никакой я не великий. Я — Нил. Всего лишь Нил Джостен. — Мэри так не считает. Я, честно признаться, тоже. Я читал, что ты пишешь. Точнее, я читал, как. Не хочешь, быть может, сесть за серьёзную литературу? — Мой редактор говорит, что я вовсе не Хантер Томпсон. И даже не его последователь, — улыбнулся Нил, подумав, что Стюарт подразумевает феномен «битников» . — Конечно, не Хантер Томпсон. Ты даже не Люсьен Карр, малыш. Знаешь почему? Потому что ты Нил. Нил Джостен. Думаешь, у тебя не выйдет? — Я… Я бы не хотел, чтобы «вышло». Не хотел бы становиться известным. Мне не нравится думать о том, что обо мне хоть кто-нибудь знает. Предпочитаю держаться тени, осмыслять издалека, понимаешь? Из-под полы доставать то, о чём они… мы, вы и я думаем. — Говоришь, как писатель, — улыбнулся Стюарт. — Зато думаю, как журналист, — ответил Нил ему, расплывшись в широкой, исключительно «домашней» улыбке. — Так что, мистер Хэтфорд, не окажете ли мне честь? Я был бы признателен до скончания веков. — Конечно, Нил. Отвезу, куда попросишь. Правда, я продал старую машину. Не уверен, что в новой тебе будет так же удобно. — То есть — продал? — Нил был ошарашен. Машина Стюарта навсегда останется в тройке его любимых транспортных средств, сразу же после Audi и Lancia. Стюарт перешёл на шёпот: — Дело в том, что Мэри, твоя мама, очень уж сильно увлеклась автоспортом. Представляешь? Она считает, что наш семейный автомобиль слишком быстр. Побаивается, что у него загорится ремень на двигателе, и я разобьюсь. Нил рассмеялся. — Что?.. Это же… Что?! Правда? — Она старается, Нил. Может, и тебе стоит начать? Звони ей хоть иногда. Он, помолчав, кивнул головой, а затем уснул в собственной спальне, подростковой, никем не проветриваемой. Стюарт был наготове в половину седьмого утра, но Нил спустился на первый этаж только к семи. «Мы опоздаем», — сказал ему Стюарт, хоть он и подумал об этом заранее, соблюдая точное звучание гласных, как если бы он говорил его голосом. Как если бы он им писал. До Гилфорда они добрались в приятной, крайне полюбовной тишине. Стюарт отдал ему сэндвич, завёрнутый в крафтовую бумагу, и Нил с удовольствием насладился помидорами и горной бужениной. У него засосало под ложечкой, когда он увидел припаркованный, неподалёку от междугородней трассы, автомобиль. Дядя пожелал Нилу удачи, они неловко обнялись на прощание. Эллисон что-то сказала, но он её почти не расслышал. Он не догадывался, как хорошо Рейнольдс водит: его тело не почувствовало ни одного лежачего полицейского, хоть глазами он и видел их перед собой. Джостен отстегнул ремень безопасности, она закрыла чужую машину на ключ. Нил слышал, как дымят незнакомые шины. Он вошёл на болидную трассу следом за Эллисон. Кажется, пожал руку Ваймаку. Наверное, ответил Ники. Он ведь о чём-то его спросил? Нил практически не соображал, не знал, что с ним происходит. Он разглядывал ровный асфальт, подмёрзший газон, электронное табло, тупиковые повороты, приметил даже отсутствие какого-либо забора. Эндрю и Мэтт соревновались, и Бойд побеждал его по очкам. Эбби громко подбадривала их обоих, Рене уютно примостилась на складном стуле. Би Добсон стояла рядом с Ваймаком, будто учитывала мнимую погрешность в сотых долях секунды. Эндрю выиграл. Обогнал Мэтта, преднамеренно задерживаясь на ровных участках. Нос его автомобиля ни разу не поравнялся с мэттовым. Он показал невероятный результат, доказал, чего стоит. Нил потянулся за блокнотом, выудил его из внутреннего кармана дипломата и принялся писать на лету. Буквы скакали от клетки к клетке, переплетаясь с предыдущим наброском. «Ралли — не об 'этом'. Оно о нас, о тебе и о каждом. Сущность спортивного вождения, чуть ли не его классика и — его душа. Мне казалось, я ничего не почувствовал, но я соврал. Они — тоже врали, не поверили мне тогда и не хотели верить сейчас. Не хотели думать о том, как сильно они помешаны. Я тоже об этом не размышлял, и Аарон, сохраняя солидарность на дистанции, хлопнул меня по плечу. Я подумал: 'Теперь мы друзья', хоть я ни с кем не дружил. Он сказал: 'Забудь об этом. Это просто машины'. Я знал, что он лжёт. Он — в первую очередь. Никто из нас не думал, что это 'просто машины'. Мы были влюблены в них. Не как в шлюху, но как в мать собственных нерождённых детей. Это — не первое чувство, но его финал, они, как и я, не смогут им изменить. Мы помешанные, напрочь лишённые какой-либо рассудительности. Машины для нас с Лисами всегда и исключительно на первом месте. Для него — тоже. Для него шедевры автопрома были смыслом, стояли во главе очереди, надолго обгоняя собственные ощущения». «А он, — дописал Нил, но уже для себя, — кажется, 'стоял во главе очереди' для меня». — Закончил? — спросил Эндрю у Нила, снимая шлем, из-за чего его мягкие волосы встали дыбом. — Я и не начинал. Ваймак перебил их. — В понедельник… — начал он, когда Лисы окружили его, будто добычу. Они, и Нил вместе с ними, вели себя так, словно загнали дикого зверя в угол. Он нахмурился, когда Ники взял его под руку. Дёрнулся и отодвинулся. Эндрю смотрел на Хэммика, не стараясь скрыть неприязненного выражения на лице. Джостен улыбнулся Эндрю, но Миньярд старательно делал вид, что его, Нила, попросту не существует. — …подготовительный этап. Подготовительный, естественно, не для нас с вами: мы к нему готовы, точнее, готовы вы. У нас, безусловно, есть возможность проиграть, но напомню, что если мы не заберём хотя бы третье место в двух из трёх предстоящих заездах, считайте, мы зря просрали деньги. Мы, напомню, не единственные и даже не первые, кто хочет вырваться в мнимый финал. Он, — Ваймак кивнул в сторону Эндрю, — пообещал, что мы победим. А вы? Вы готовы выиграть? Скажи, Аарон, мне стоит включать секундомер… — Нет, — перебил его старший из братьев Миньярд, будто бы по привычке размяв пальцы. — Я справлюсь. — Считай, я почти удовлетворён твоим ответом. Рейнольдс, Уокер? — Всё будет хорошо, — ответила Рене, и Эллисон кивнула головой в подтверждение её слов. — Мэтт? — Сделаю всё, что в моих силах. — А ты, Нил? Что сделаешь ты? Он улыбнулся. — Расскажу правду. — Я бы хотел, чтобы ты соврал, — загадочно улыбнулся Джостену Дэвид, и ему показалась, что улыбка, кривая, практически мнимая, принадлежит не ему, а Кейли. — Я тоже, — вдруг высказался Эндрю. Команда, все, как один, сразу же повернулась к Миньярду лицом. — Соврёшь? Нил не шевельнулся, даже не вздрогнул. Джостен не почувствовал, как кровь приливает к члену, и не переступил с ноги на ногу, уткнувшись носом трости в потусторонний ботинок. — Нет. — Прокатишься со мной? — Не на твоей машине? — Не на моей, — улыбнулся Эндрю. — Тогда — не прокачусь. — Эй… Эй! — вклинился Хэммик. — Мы собираемся пойти в… как это здесь называется? кажется, паб? Джостен, ты с нами? — Я на работе. — Нет, — хлопнул Мэтт его по плечу. — Ты — в Англии. Его силком усадили на заднее сидение одной из арендованных машин. Он не понял, как это произошло. Ники, передав ему наушник, включил аудиокассету на плеере Sony. Эндрю сидел рядом, с правого боку, поддевая его ботинок мыском кроссовка. Он внутренне боролся с желанием взять его за руку. Эндрю делал вид, что ему всё равно, что ему — на всё наплевать. Кашлянув в кулак, Миньярд, не оборачиваясь, положил руку рядом с собой и сжал ткань ниловых брюк. Нил завертел головой, наушник выскользнул из его уха и повис на шнуре. Ники не обратил на него внимания, шёпотом подпевая песне, звучащей из кассет: «There's a starman waiting in the sky. He'd like to come and meet us but he thinks he'd blow our minds». Нил отодвинулся, вытянув правую ногу на всю возможную длину. — Помнишь, что ты говорил, когда я сосал тебе рядом с верфью? — шепнул Эндрю ему на ухо. Нил громко прокашлялся, втянул носом воздух через нос, старался сделать вид, что ничего не случилось. Он кивнул головой, не поворачиваясь в его сторону. — Помню, — сказал он. — Забудь об этом. Джостен вдруг улыбнулся. — Сначала ты. Ты — забудь. Хорошо? — Не думаю, что смогу, — честно ответил Миньярд. Нил посмотрел на него. Он выглядел и грустным, и растерянным, и уставшим и, как будто, подчистую исчезнувшим. Нил не знал, что можно испытывать столько эмоций одновременно. Он не отводил от него взгляда. Видел, что Эндрю замешкался, будто решал, прав ли он, ошибается ли. Будто не понимал, кто он и кто — он. — Что я тогда сказал? — Не заставляй меня… — огрызнулся Эндрю. Нил понял, что нащупал кое-что чересчур важное. — Скажи. — Нет. — Скажи! — Блять, Джостен! — он повернулся к Нилу лицом, посмотрел ему в глаза и прикусил нижнюю губу. — Я не буду произносить это вслух. — Будешь, Миньярд. Говори. Иначе я выйду из машины на полном ходу, даже если мне придётся перелезть через водительское сидение, чтобы сделать это. Его угроза прозвучала неправдоподобно, но сработала: Эндрю набрал полную грудь воздуха, выдохнул, провёл рукой по волосам, мимолётом сжал его ляжку, пока никто не видит. — Сказал, что ты… Пиздец, Джостен, ты ведь правда это сказал, да? Нил кивнул. — Ну и ублюдок же ты, — улыбнулся Эндрю. — Так и что именно я произнёс, м, Эндрю? — То, что со мной тебе лучше всех, — выдавил он из себя, будто заставлял свой организм произнести это вслух. Как будто его вывернуло наизнанку от собственных слов. — Это правда. — Заткни рот. — Я замолчу, если ты меня заставишь. — А что, если я не хочу? — Это важно?.. В теории — да, на практике ты думаешь об этом чаще меня. — Захлопнись. — Заставь меня. Эндрю сжал его коленную чашечку, надавливая на мышцы, будто проецировал его тело на собственные, встревоженные мысли. Нил скривился. Ему сделалось больно. Миньярд сильнее вжался ногтями в его действующую ногу. Он плотно сомкнул глаза, будто выпил стопку горького и невкусного алкоголя. Эндрю пододвинулся ближе. — Я очень тебя хочу. Очень, Джостен. Всего тебя. Очень сильно. Очень! — Но? — У нас ничего не будет, — ответил он ему, скользя кончиком носа по мочке уха, обжигая горячим дыханием, касаясь губами его щеки, затем шеи. Аккуратно, почти невесомо. Нил закрыл глаза. — У нас с тобой ничего и нет. — Хорошо, — ответил Нил. От собственных слов его чуть не вытошнило. Нилу казалось, что он теряет связь с реальностью, что у него дрожат икры, пресс, трахея, вздрагивает печень и мочевой пузырь. Он был уверен, что умрёт. Умрёт — прямо сейчас. Ему ещё никогда не было так страшно, и он точно знал, о чём говорит. — Хорошо? — переспросил Эндрю, укусив его за выступающую на шее вену. Ники продолжал смотреть в окно, Мэтт, ведущий машину, не изучал водительское зеркало, но смотрел на дорогу. — Как скажешь, Джостен, — отстранился Эндрю. Он не мог вспомнить, что такое «дышать». Не понимал, почему согласился вернуться. Не знал, что он делает здесь, рядом с Эндрю Миньярдом. Он готов был покончить с собой, он надеялся, что его жизнь прервётся в этот самый момент. — Отъебись, Миньярд, — сказал Нил. Кажется, сказал. — Ты тоже от меня отъебись. Он втянул воздух носом. Мэтт затормозил у ближайшего рядом с чредой пабов свободного места и параллельно припарковался. — Идиот. — Придурок. Ники вышел из машины последним. Высокий мужчина, стоящий рядом с входной дверью, отошёл в сторону, чтобы пропустить их внутрь. Лисы подошли к стойке, а Нил, в надежде, что никто его не заметит, проковылял к одному из незанятых двухместных столиков, которых не касался ламповый свет. Эндрю вдруг оказался рядом с ним, сел слева от него, будто ни в чём не бывало. У Нила завибрировал пейджер, но он не захотел читать сообщение. Вибрация повторилась через минуту. — Как думаешь, — подал голос Эндрю, указательным пальцем тыча в спину одиноко сидящего за барной стойкой молодого человека, — он согласится переспать со мной в туалете? Нил не сразу понял, о чём он спрашивает. Он отпил из пинты дум-бара, и посмотрел на соседний столик, который заняли Ники, Мэтт, Рене, Эллисон, Би… Все. Все — они. Бесстыжие рыжие лисы. Все, кроме Эндрю, который пытал его, который хотел его поломать. У Нила подкатил ком к горлу. — Не знаю, — тихим голос ответил Нил. — Подёргай удачу за хвост. Вдруг, повезёт. — И ты… вот так просто, Джостен? Ты готов меня отпустить? — Что? — не расслышал его Нил. — Думаю, неплохой вариант. Попробую его уломать, — сразу же ответил Миньярд. — Дашь совет? — он встал с дивана, двумя руками сжимая края столешницы. Нил, чтобы на него смотреть, достал пейджер из кармана и нажал на первую попавшуюся клавишу, чтобы запустить экран. Натан Веснински писал: «Почему ты не сказал, что вернулся?» У него спёрло дыхание. Он побледнел и откинул от себя тяжёлый рабочий пейджер. Он прокатился по столу, чокнулся с пинтой и, шевельнувшись, замер, по собственной воле разворачиваясь экраном к Эндрю. — Извини, я… Мне нужно отойти, — протараторил Нил, поднявшись на ноги. — Дождись меня, ладно? Я без… Я боюсь, что не смогу без тебя. Я… Извини… Подождёшь, о’кей? Пожалуйста, подожди. — Нил?.. — выкрикнул ему в затылок Эндрю Миньярд. Он заперся в кабинке женского туалета, потому что в мужском кабинок попросту не было. Закрыл за собой дверную ручку и, опустив крышку унитаза, уселся сверху. Он чувствовал, как у него дрожат лёгкие, колышутся, замирают и отдаются неприятным ощущением в районе горла. Нил понимал, что теряет связь с реальностью, что реальности вовсе не существует, что он снова маленький мальчик, поломанный и молчаливый, что по его корпусу вновь проходят раскалённым над плитой лезвием ножа, что его плечо заново обжигает включённый в розетку утюг, что ему вырезают мышцы, режут их, словно масло для утреннего тоста с джемом. Он вспомнил, как отец бил её, как избил его, когда застукал Нила на заднем дворе, неловко целующегося с соседской девчонкой. Как он пинал его в живот, как он пинал её, когда узнал, что Мэри пребывает на третьем месяце беременности. Как Стюарт с ноги ломал входную дверь, чтобы отвезти его мать в больницу. Как она потеряла другого ребёнка. Как она потеряла Нила. Его трясло. Он не мог перестать думать о том, что он с ними вытворял, вспоминать, как он заставлял его вынюхивать остатки кокаина со стола, смеясь, рассказывая, что он, будто хэтфордова собака, находит только самое нужное, самое важное, самое точное. Он вдруг вспомнил, как он совал толстые пальцы ему в рот, чтобы его тошнило. Как он обнимал его, прижимая к себе, как он ударял его по щекам, чтобы Нил пришёл в себя. Как он бил его по-настоящему, словив азарт. У него болел и живот, и горло. Он устал стирать слёзы со своих впалых щёк и, упёршись локтями в колени, сцепил пальцы в замок на затылке. Он издевался над ним. Смеялся над его увлечениями, ни во что его не ставил. Постоянно повторял, что Нил — ублюдок, что он — не его сын. Что он ёбаное ничтожество, не заслуживающее и крошки со стола, за которым Натан Веснински ужинал. Мэри молчала, терпела, всё понимала. Он не сумел простить её до сих пор. Нил закашлялся, съехав с сидения, и упал на пол, неудачно подогнув правую ногу под себя. Если бы он мог, то взвыл бы, но он не мог. Он больше не мог. Слёзы заново вырвались из глаз, принадлежащих его отцу. Он, сжав кулак, ударил костяшками о неудачного цвета плитку, поморщился, заново научился дышать. Его трясло, он колебался, словно маятник. Кто-то натянул дверь туалетной кабинки и — со второй попытки — вырвал замок с корнем. — Джостен! Нил не поднял на него взгляда. Он себя не контролировал. «Снова эти 'симптомы'. Ебучая психосоматика, да? Да?!» Его трясло, он дрожал, задыхался, не мог сфокусировать взгляд. Кто-то взял его руку и прислонил её к своей грудной клетке, а свою положил на живот Нила и сразу же, будто его тело было чьей-то ошибкой, втянул носом воздух. — Джостен? Дыши вместе со мной. Он задышал, поначалу тяжело, разрозненно и неестественно, но задышал, затем у него получилось поймать ритм. Чужая грудь и его живот втягивали кислород с одинаковой периодичностью. Образы, возникшие в голове, никуда от него не делись. Натан замахнулся утюгом. — Нет, пожалуйста! Не надо! Пожалуйста! — Эй! — кто-то сжал его подбородок и подтянул к своему лицу. Он чувствовал знакомое дыхание, и оно его успокаивало. Всего его, целиком. — Посмотри на меня. Джостен! Эй! Смотри мне в глаза. Нил! Нил, твою мать! Приди в себя! Я здесь! Он был здесь. Нил наконец увидел его. Он. Был. Здесь. Он был здесь. На самом деле. — Дыши, — Эндрю надавил на его грудь, сжав ткань хлопковой кофты. — Я рядом. — Поэтому я и… Я и не… Потому что… Англия. — Англия? — Не отпускай меня, Эндрю, хорошо? — Хорошо ли? — улыбнулся он, притягивая то, что осталось от Нила, ближе к себе. — Считай, что не отпущу. Наверное, никогда. — Спасибо. — Потом отблагодаришь, — он продолжил держать свою руку на его лёгких, правда, только снаружи. Нил дышал тактом, который ему задали. Который ему задал Эндрю. Он захлёбывался и закашливался. Миньярд поцеловал его в висок и сказал: — Какой же ты отвратительный… — Мне тоже так кажется, Эндрю. — Заткнись, — он сделал вид, что разозлился, прижав его к себе. — Дыши, продолжай дышать. Вместе со мной. И Нил дышал. Дышал сам по себе. Но в первую очередь вместе с ним.