Сядь за руль моей машины

Из-под капота, щёлкнув, повалил дым. Аарон тут же вскрыл крышку голыми руками, скривив губы из-за чересчур горячего металла. — Какого хуя ты творишь, Миньярд? — Аарон не обернулся: слова Бойда были адресованы его брату, но не ему. Мэтт схватил Эндрю за грудки, а затем оттолкнул его от себя. Ваймак отвлёкся от чтения последнего выпуска журнала «Скай Трэк», на этот раз с полностью белой, чуть ли не прозрачной обложкой. Эндрю, ударившись копчиком об открытую дверь раллийной машины, никак ему не ответил. — Что с тобой сегодня такое, а? Ты выиграл вторую гонку, Миньярд. Выиграл, блять, ага? Занял первое место, не второе, как обычно, не последнее, как тебе самому наверняка хотелось, а первое! Давненько я столько не поднимал. — Завались, — ответил Эндрю. Мэтт удивился: он не смог вспомнить, когда Эндрю в последний раз разговаривал. Из рук Эллисон чуть было не выпал гаечный ключ. — Отъебитесь от меня. Все. Мэтт обернулся через плечо, неловко сжав торчащий из головы шип, на укладку которого потратил добрую часть утра. Элли и Уокер смотрели на него с широко открытыми глазами, будто сомневались, на чью сторону им стоит встать. Он разозлился, сделав шаг по направлению к Эндрю с таким рвением, будто того мог заинтересовать его необдуманный ход. Аарон, материализовавшийся сбоку, остановил его вытянутой вперёд рукой и бесцветным голосом, но достаточно громко для того, чтобы быть услышанным, сказал: — Ещё хоть раз тронешь его, и я сломаю тебе обе ноги. — А ну-ка заткнулись! — Дэвид Ваймак встал со складного стула, скрутив журнал в трубочку. Бойд чуть было не выпалил, что вопросы — не к нему. Не он был виноват в том, что из себя представляют братья Миньярд. — Бойд, скачки — твои, начинай готовиться. Миньярд, ты — живо на улицу! Проветрись, напейся, займись с кем-нибудь сексом, сделай всё, что придёт тебе в голову, только не мозоль мне глаза. Мэтт увидел, с каким остервенением посмотрел на тренера Эндрю. Бойд привычно пожал плечами и встретился взглядом с побелевшим Ники, сидевшим неподалёку от главного входа в гараж. «Какая собака его укусила?..» — спросил он у Хэммика одними губами. Ники помотал головой из стороны в сторону, а затем многозначительно кивнул на журнал, который развернул Дэвид, заняв мягкое, двухместное кресло, которое по определению пустовало, если никому не удавалось вывести Ваймака из себя. Мэтт только сейчас разглядел крохотную надпись, сделанную книжным шрифтом, на чересчур минималистичный обложке: «Verräter, Н. Джостен. Sky Track, 42, 20.XI.1995 г.» Мэтт не сумел припомнить, решался ли кто-либо издавать в США статьи с немецкими заголовками; иногда он всё ещё повторял про себя то, что именно рассказывал ему дед.

~

Как же ему хуёво. Как же, блять, хуёво, шёл и думал про себя Нил. Он договорился встретиться с Вольфгангом в двух кварталах от места его работы, неподалёку от музея Соломона Гуггенхайма. Он хотел сводить его в Bluestone Lane Upper East Side Café — кофейню, расположенную прямо в церкви, а затем прогуляться с ним до Бетесды в Центральном парке. Быть может, заняться сексом под конец вечера. Нил знал, что Вольф об этом мечтал. В отличие от Джостена, он мог думать о чём-то ещё, кроме полноприводных раллийных машин. Руф, вспомнил Нил, едко прокомментировал его последнюю статью, добавив, что человек, кажется, навсегда исчез, был с позором изгнан из джостеновых текстов, ничего, кроме долбанных машин, после себя не оставив. Он посоветовал ему сходить в кинотеатр и посмотреть «Призрак в доспехах», назвал пару адресов, где до сих пор крутили полнометражное аниме, под конец предложения чуть было не спросил, хочет ли Нил, чтобы он составил ему компанию. Нил не хотел. Он теперь уже ничего не хотел. Он был и стал обезличенным звуком из аудиосопровождения, прикреплённого к шедевру Масамунэ Сиро, звуком под авторством Каваи Кэндзи. После посещения кинотеатра он прочитал всё, что сумел раздобыть, о творчестве Миуры Кэнтаро , но по-настоящему впечатлил его только Дзюндзи Ито . Нил скупил все издания «Uzumaki», какие только смог раздобыть. Потратил уйму денег, обращался к Дэн, узнавая, сможет ли она достать репродукции некоторых кадров. Желательно — во весь рост, не в его, но в рост…. «Сука. Ублюдок. Ненавижу тебя. Я-тебя-не-на-ви-жу!» Он, в попытке дистанцироваться, так сильно увлёкся японской культурой, что почти разучился говорить по-английски. Почти не обращал внимания на немецкую речь, иной раз до него доносящуюся. Иной раз шепчущую ему на ухо любые из слов губами Вольфганга Гейзенберга. Сейчас Нил был по-настоящему влюблён. Не в Вольфа. Не в Эндрю. (Его передёрнуло). Но в Японию. Он мечтал переехать в Осаку, Кагосиму, Мацуэ. Мечтал распасться на атомы в Фукусиме и Нагасаки, вспомнил, сколько ещё коробок осталось в квартире Кросс, а сколько — у Кева. Понял, что транквилизаторы, рецепт на которые, не задав ни одного вопроса, раздобыла Робин, больше не помогают ему. Ему больше ничего не поможет. Ничего, никто и теперь уже никогда. Разорванное заявление на увольнение так и осталось лежать в корзине для мусора в кабинете Дэй, в которую она, не сумев скрыть презрения во взгляде, отправила подписанный им документ, распечатанный не в офисе, но неподалёку от него. Он шёл. Шагал, в привычном несовершенстве шлёпая складной тростью по асфальтированному Нью-Йорку. Двигался, смотрел перед собой, ни на кого не обращал внимания. Шёл. Шагал. Ни на кого не смотрел. Шёл. Двигался. Задавал своему телу статичный темп. Превращал своё естество в то, что хотело видеть общество в Кусанаги Мотоко, а затем в Нила Джостена, и обратно. Он зациклился. Ещё раз. Снова, опять. Колено, кажется, больше не ныло. Трость, по большей части, превратилась в привычку — «это тоже психосоматика, Ната… прошу прощения, Нил». Тоже — она, его трость, он сам. Энд… «Замолчи!» Нил шёл. Шагал. Двигался. Смотрел перед собой. Больше не обращал ни на кого внимания. На него — в самую первую очередь. — Эй! Я тут! — Вольф приветственно поднял руку, словно вильнул хвостом, как золотистый ретривер. Нил вынужденно улыбнулся: по-настоящему улыбаться он разучился ещё тогда, в двенадцатое воскресенье ёбаного ноября. Как же он себя ненавидел. Как же хуёво было Джостену. Как же, как же, блять, сильно он хотел переломать себе ноги, позвоночник, шею, выдавить самому себе глаза, изрезать руки, самостоятельно ударить себя раскалённым материнским утюгом, лечь под Натана, чтоб он осмелился и завершил начатое: умертвил Нэйта Джостена, расправился с Нилом Веснински. Чтоб он подох. Не его отец, но сам Нил. Чтоб он сдох. Умер. Умер. У-мер. Перестал существовать, но, самое главное, перестал думать. Он уставал от одной мысли, что ему приходится думать. Размышлял о себе, как о стороннем человеке. Как о потустороннем, как о придатке, как о трансфере между двумя городами — Нью-Йорком и Лондоном, Кардиффом и никем не взорванным Токио. Нил хотел забыть о том, что с ним произошло. Мечтал не вспоминать, каким сладким на вкус ему казался член Эндрю Миньярда. — Привет, — поздоровался Нил. — Сегодня моя очередь делать вид, что мы не вместе? — А как же! Твоя. Моя очередь, если мне не изменяет память, — шепнул он ему на ухо с заднеязычным акцентом — закончилась тогда, когда я отсосал тебе возле бара. Он хотел Джостена, хотел его выебать. Нил это понимал, но не позволял ему переходить черту. Боялся, что Вольф тоже перейдёт сразу все. Снова загонит его в ловушку, из который он теперь уже не сможет сбежать. Пейджер подал признаки жизни, но выключился, истратив последние крупицы заряда. Ему, впрочем, было более, чем всё равно. — Пойдём? — спросил Вольфганг и добавил: — Ты чертовски красивый парень, Нил Джостен. Хоть кто-нибудь говорил тебе об этом? «Да. Тэм. Она говорила. И Робин. И он чуть было не произнёс это вслух. Тебе-то какая разница, Гейзенберг? Съебись. Иди нахуй. Иди, блять, нахуй. Заткни свой ёбаный рот». — Нет. Ты первый, — ответил Нил через несколько секунд, соврав. — Значит, я… самый первый? — расплылся Вольфганг в улыбке. — С вашим немецким сознанием я бы не решался употреблять столь опрометчивые выражения, — не без сарказма отметил Джостен. — Почему? — Из-за, очевидно, войн, которые вы развязывали, — то ли ответил, то ли спросил Нил. Вольф кинул в его сторону неоформленный взгляд. Нил подумал: «Охуенно. Ты ещё и тупой. Не забудь поблагодарить от меня администратора спортзала, когда вновь подключишь беговую дорожку к розетке». Нил пересилил себя: напоил его кофе, провёл вдоль полысевших, но всё ещё величественных деревьев Центрального парка. Снова шёл и снова шагал. Как же Нилу Джостену всё это осточертело, кто бы знал. Он достал пузырёк с таблетками из кармана и на сухую проглотил целых две штуки. Через тринадцать минут ему стало легче, почти безразлично. Он не засекал, но точно знал, что это произошло ровно через тринадцать минут, про себя подумав: «Сколько будет nj10 + andrwmnrd03?» «Да блять!» «Забудь о нём!» «забудьнахуйонёмяоченьтебяпрошунэйт». «Мне встать на колени, чтобы ты меня услышал?» Он фыркнул. Так хуёво Нилу Джостену не было ещё никогда, и он точно знал, о чём говорит. — Трахнешь меня? — спросил он. Вольф растерялся, перестав разглядывать стыки между камней Бетесды. Он посмотрел на лицо Нила, на то, что было его лицом, на то, каким именно оно было в вольфовом понимании. Если, конечно же, он понимал хоть что-нибудь. — Бетесда и вправду очень красивое место, знаешь? — Вообще-то, правильно говорить «Вифезда» ,— съязвил Нил, но Гейзенберг, конечно же, ничего не понял. Нил вдруг пожалел об этом. Пожалел Вольфа, как если бы он нуждался в чьей-либо жалости. Вольфганг был неплохим парнем, чьим-то предметом обожания, но Нил выкрал его из гей-клуба, словно трофей. Заставил его влюбиться в себя, заставил себя обожать. Был самым настоящим паинькой (его самого передёргивало из-за того, сколько акцентов (ну вот, опять!) он ставил, чтобы доказать себе, что эмоции всё ещё были частью его крайне заурядной личности). Нил заставил себя взглянуть на него по-новому. На самом деле он был приятным, домашним, быть может, чересчур уютным; простым, милым и очень добрым. Он единственный покупал ему не сладости, но мини-сэндвичи с океанической рыбой, которые так ему нравились. Не водил машину, потому что у него не было прав, и это, сразу же решил для себя Нил, познакомившись с ним около лестницы, ведущей в потное помещение клуба, было его преимуществом. Он один искренне высказывался о своих к Нилу чувствах. Покупал два билета на английскую постановку «Вишнёвого сада», даже прочитал «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», чтобы суметь поддержать диалог, когда Джостен в очередной раз распылялся на шекспировскую тематику. Гладил его по голове, не вливал в него водку, не заводил Кота — в целом неуютно себя чувствовал рядом с животными. Слушал его, пытался его узнать. Отдавал Нилу последний глоток газированной воды из бутылки объёмом 0,5. «Блять». Вольфганг был красивым, по-нордически, как казалось на первый взгляд, не дружелюбным. Будь он чуточку умнее, Нил бы подумал над тем, чтобы дать ему шанс, хоть Джостен и знал, что его стандарты касательно интеллекта были излишне завышены, однажды с ними чуть было не справился даже Кевин. «Ты, Нил, ужасный человек». Самый плохой на свете. Весь Нью-Йорк, казалось ему, смотрит на него с осуждением. — Просто сделай это и… Я что, о многом тебя прошу? Сейчас, — добавил Нил. — Пойдём к тебе? — Ты уверен?.. — Пойдём, Вольфганг. Покажи мне, где ты живёшь. Он некоторое время сомневался, но согласно кивнул головой. Они сели в автобус. Вышли из него. Медленным шагом добрели до входной двери его дома. Вольф расспрашивал Нила о работе, интересовался, какие машины ему нравятся, в чём их особенность, какую тачку он купил бы себе, будь у Нила уйма денег. Нил ответил: «Старинную. Ту, которая давным-давно перестала ездить». Вольф удивился, затянул его в поцелуй между первым и вторым этажом. Вызвал широкий лифт, снял с него верхнюю одежду, раздел его, не сделал ему минет, но заставил Нила взять его грубый, толстый член в рот. Трахнул его. Выебал. Нил сказал, что плачет из-за того, что ему понравилось. Гейзенберг ухмыльнулся, довольный собой. Он угостил его чаем масала. Нил осмотрелся вокруг. Ключи, отданные ему, словно на память, прожигали дно дипломата изнутри. У него была привлекательная квартира, будто воссозданная из заметок журнала по домоводству: тёплые полы, ухоженные бежевые шторы с нанизанной на концы бахромой темнее на пару-тройку тонов, «гостевые» подушки, спрятанный внутри спальной комнаты мини-бар, затёртый набор инструментов, который показал ему Вольф, рассказав о детстве и об отце. Чистая раковина, вычурный унитаз, в который Нила совсем не стошнило, стол, а не стойка, будто бы рассчитанная на двоих ванная — настоящая! Шёлковые простыни. Шёлковые ли?.. Он на самом деле вновь уложил его на лопатки и тотчас же полез целоваться? Нил вертел головой из стороны в сторону до тех пор, пока с силой не оттолкнул его от себя. — Хватит! — сказал он. Вольф сразу же отстранился, чуть ли не по первому зову. Он понял. Точнее, догадывался. В глубине души Нил надеялся, что не «понимал». — Я должен извиниться? — поинтересовался Вольф. Его раскрасневшиеся щёки оттеняли чересчур острые скулы. — Нет. Я — должен. — Ты ничего мне не должен, Нил Джостен. Я понимаю, что не очень-то нравлюсь тебе. Я готов подождать, если это… ну, починится? Я правда готов. Починится ли? Что именно должно было заработать исправно? Его башка? Он вышел из спальни и подошёл к уличной куртке, опытными пальцами достал таблетку, не вынимая пузырёк из кармана, сунул её себе в рот, затем выудил другую, пятую, десятую, семьдесят восьмую. Он глотал их так, будто это были конфеты на Хэллоуин, или, быть может, его сперма. «Завали ебало, Джостен. Заткнись. Забудь. Ничего не случилось. Ты просто сделал свою работу — большего от тебя не требуется». Он вновь разозлился на Дэй, отказавшей ему в увольнении. Не был уверен, что это законно, хоть и не готов был подавать на неё в заранее проигранный суд, который выселит его из страны быстрее, чем он успеет произнести слово «ралли». Он вытащил пейджер, нажав на кнопку. Экран не загорелся. Нил поинтересовался, есть ли у Вольфа зарядное устройство. Он, повертев в руках доисторический аппарат, и с пониманием осмотрев периметр устройства вхождения, кивнул головой и, порывшись в запасах, протянул Нилу кабель и блок питания. Джостен вставил его в розетку, примостившись на кухонном табурете. Пейджер вздрогнул, будто сообщил Нилу о том, что он, в отличие от него, существует. — Зачем ты делаешь это? — спросил Вольфганг у него. Он не договорил: «Со мной», хоть Нил и догадался, что именно он имел в виду. — Ты не представляешь, как сильно я порой жалею о том, что переехал в Нью-Йорк. — Ты не представляешь, как сильно жалею я. Они улыбнулись друг другу: Гейзенберг по-настоящему, а Нил будто исподтишка. — Мы встретились в неподходящее для тебя время, верно, Нил? — Он кивнул. — Тогда, в клубе, я подумал: «Это мой шанс на нормальную жизнь». Все остальные хотели засунуть хуй в мой зад, но ты — просто поговорить. То, что я тогда… Извини, что я тебя поцеловал, когда ты рассказывал о Ханне, кажется, Арендт?.. Мне показалось, что ты не против. — Я и не был. Правда, Вольфганг. Просто… Ты прав: неподходящее время. Не то, на которое я рассчитывал. — У тебя что-то случилось? — спросил он. — У меня — нет. У него случилось. Он случился со мной, — честно ответил Нил. Ему вдруг почудилось, что Вольфгангу можно рассказать о произошедшем, что только ему и можно. Быть может, это и вправду было всего лишь «неподходящее время»? Может, Нилу всё-таки стоило дать ему шанс?.. «Ты не имеешь права так себя вести, Джостен», — вспомнил он и шмыгнул носом, опустив глаза. Несмотря на выпитый чай, у него пересохло горло от количества таблеток, которые он проглотил. — А-а, — протянул Гейзенберг, сделав глоток из полулитровой кружки без какого-либо рисунка. — Безответная любовь? — Нет. — У меня тоже такое было. Не знаю, как я после этого выжил. Говоря по правде, я часто о нём вспоминаю. Хороший был парень. До тех пор, пока ему не подсунули героин. — Наркоман? — Он-то? Нет, Нил. Он — нет. Йозеф мечтатель. Такой же, как и ты. Нил хмыкнул про себя: «Йозеф». Живи они на пятьдесят два года раньше, их история показалась бы ему куда более трагичной, чем его собственная, но они не жили… Нил тоже. — Ты поэтому на меня повёлся? — решился задать вопрос он. — Нет. Не знаю. Поэтому ли?.. Я просто пытаюсь о нём забыть, как и ты пытаешься забыть о своём собственном горьком опыте. — Мне жаль, что у нас ничего не выйдет, — сказал ему Нил. — Мне тоже. Я правда готов был тебя дождаться. Ты мне нравишься. Ты первый, кто понравился мне, после него. — И как ощущения? — Не знаю, — пожал плечами Вольф и неуверенно спросил: — Как будто врёшь?.. — Ощущение, будто врёшь?.. — переспросил Вольфганга Нил, чтобы убедиться, что ему не послышалось. — Ага. Да-да, именно что такое. — Прости, что так вышло… Я не думал, что… Извини. — Ты извини. Ты очень хороший, Нил Джостен. Мне очень нравилось целовать тебя. — Хороший ли?.. Вряд ли. — Говоришь, как он. «Зато думаю, как Эндрю Миньярд», — закончил диалог Нил. Его имя наконец перестало его волновать, ровно три таблетки назад. Он вышел из дома Вольфа чуть ли не впопыхах, почти забыл пейджер, чуть было не оставил дипломат, с которым не расставался. Окружающий ветер ударил его по лицу. Оглядевшись по сторонам, он пошёл налево, последовав за потоком разнообразных, отличных, но в тоже самое время совершенно одинаковых людей: семейных и одиноких, скрупулёзных и безалаберных, живущих и тех, кто не мог примириться с происходящим. Он не был одним из них. Нил закурил, выудив сигарету из пачки с единственным итальянским описанием на обратной стороне, в котором говорилось, как вреден никотин и каковы его последствия на самом деле. Он ничего не писал вот уже тринадцать дней — нонсенс для Нила Джостена, для того, кем он столько времени притворялся. Почти удар под дых, по-настоящему трагичная оплошность, ведь он всегда был зависим от слов. Нил выдохнул дым, задрав подбородок. Неужели это его единственное удовольствие — писать? Неужели больше ни с чем он не захочет, и, самое главное, не сможет связать свою жизнь? Ну, то есть, он мог бы водить... «Нет, не мог. Теперь уже не сможешь», — ответил ему Натан, развязно улыбнувшись на один уголок губы. Что ещё его впечатляло? Ему на самом деле не помешало бы об этом задуматься. Что ещё? Другие, «серьёзные», со слов Стюарта, буквы? Другие машины? Болиды или те, что стирали шины об японские серпантины? Быть может, его интересовал… «Замолчи». Нил затянулся, фильтр загорелся и потух, когда он выдохнул дым изо рта, так и не научившись курить. Он чувствовал себя самым бесполезным, бесталанным и, вдобавок ко всему, самым бесхозным человеком если не на планете Земля, то во всём Нью-Йорке — точно. Этот херов город был насквозь пропитан литературой, а Нил, по-настоящему зацикленный на собственных заметках, не мог выдавить из себя ни слова, ни даже звука; последнюю написанную статью он не рассматривал как полноценный текст: она была криком. Самым настоящим «Воплем», совершённым не Гинзбергом, но им, кем-то вроде… Нила Джостена. «Ты — просто отребье». В глубине (очень глубоко; он надеялся, что «очень»; верил, что запрятал это туда, где не смог бы найти) души он рассчитывал, что тот, к кому он в ней обращался, почувствует, как Нил вкалачивает в него каждое слово, с наслаждением ломает ему ведущую ногу и — в заключение — целует. Целует? Он точно не вкладывал это в подтекст. Должно быть, это действие таблеток, которые принесла ему Робин. Он мотнул головой, повторив про себя: «Не целует». Не целует! Душит, забивает его до смерти, стирает всякую память о нём — да, но совершенно точно его не… Чёрт, он ведь и вправду разревелся, когда Вольф трахал его. Положа руку на сердце, он мог заверить всякого, с ним не согласного, что это был самый позорный момент за все двадцать пять прожитых им лет. Но никто не решался заспорить с ним, потому что никого рядом с Нилом не было. Он был один, в городе, о котором грезили миллионы, и был уверен, что его самого, настоящего, в нём как не было, так и нет. То есть физически, очевидно, Нил всё ещё продолжал затруднительный переход от одной станции метро к другой, но так ли это было на самом деле? Он готов был ввязаться в драку с любым, кто… Да что уж мелочиться — с первым же встречным, кто попадётся ему на пути, будь то пожилая женщина или ребёнок в инвалидной коляске, но он был слишком жалок и чрезвычайно не развит физически, чтобы суметь победить даже в таком неравноценном сражении, исход которого, казалось, был очевиден. Нил понял, что рвотные позывы, то и дело мелькавшие в районе гортани, были связаны с тем, что его от себя тошнило. «Какой же ты отвратительный». — Заткнись! Отстань от меня! Ты ничего обо мне не знаешь! — произнёс он про себя с таким остервенением, будто на самом деле был способен на проявление каких-либо сложных эмоций. Очередная таблетка залетела в его рот так же легко, как шальная пуля — в голову последнего солдата-участника Великой войны. Нил закрыл глаза. Он не объявился на работе ни на следующий день, ни даже в четверг, тридцатого ноября, пропустив обязательное для сотрудников Скай Трэк собрание, на котором Кейли Дэй подводила итоги месяца и исправно премировала отличившихся журналистов. Нил даже встретился с Кевином несколько раз на неделе, если, конечно, можно было назвать встречей то, в каком виде и при каких обстоятельствах он находил его в стенах собственной квартиры — Нил только что не взбирался на них. — Я не знаю, что произошло между вами, Нил, — не выдержал Дэй, силой заставив его принять вертикальное положение; Кевину пришлось отвесить Нилу пощёчину, чтобы привести его в чувства, — но в таком состоянии я не видел тебя даже тогда, когда ты в последний раз слезал с таблеток. Опять торчишь? Нил нехотя мотнул головой. Затёкшая шея тут же стрельнула в позвоночник, и он сильнее закутался в пуховое одеяло поверх футболки, в чём попало испачканной. Кевин нахмурился. — Я вижу, что торчишь, Джостен, я ведь не идиот. Давно? Нил снова мотнул головой. Сухой язык в его рту ворочался с трудом, впрочем, он и без этого не хотел ему отвечать. Его сознание было где-то не здесь, но и где-то «не там» — тоже. Без дозы Нила начинало потряхивать в течение двадцати четырёх часов. — На чём? Джостен пожал плечами. Кевин сел напротив, перестав расхаживать от окна к книжному шкафу, и обратно. Он сжал переносицу и, выдохнув из лёгких мировой запас кислорода, сказал: — Как ты мог догадаться, Робин мне всё рассказала. Предугадывая вопрос, который ты задал бы, будь ты трезв, отвечаю: нет, мы не общаемся, однако Кросс, представляешь, поступилась собственной гордостью, чтобы переслать мне написанный тобой e-mail. «Чистый рецепт на таблетки»? В каком году ты живёшь, Джостен? В семидесятых?.. Ты идиот, Нил, если думал, что мы пустим это на самотёк. Конечно же, я не собираюсь отправлять тебя на лечение, но, видит Б-г, если так будет продолжаться и дальше, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе промыли желудок. Мне продолжать? Нилу было без разницы, и где-то на подкорке он догадывался, почему, — транки. Он больше не испытывал ни страха, ни смеха, ни стыда, ни ёбаной совести. Нилу казалось, что он не испытывает в том числе въевшееся в него ощущение хуёвости происходящего. Он был расслаблен, и потому спокоен. Если не брать в расчёт до крови искусанные губы и расчёсанные до красноты руки, его нервная система тоже была в полном порядке. — Джостен? — с нажимом обратился к нему Кевин и, не дождавшись ответа, продолжил бессмысленный монолог: — Не знаю, может быть, ты забыл, через что тебе пришлось пройти, когда тебя ломало, но я-то помню. Помню, что ты из себя представлял, помню, как у меня спрашивали, не оборотень ли спрятан в моей ванной, — так ты выл. Ты чуть было не задушил Робин, Нил. Хоть это-то тебя задевает? Хоть что-нибудь на этот счёт ты чувствуешь? — Ни, — его голос был чужим, и он прочистил застоявшееся горло, чтобы договорить: — чего. — Прошу прощения? — Ничего не чувствую — в этом и соль. — Это из-за Миньярда? — спросил Кевин в лоб, а затем добавил, но уже тише: — Я, нахер, прикончу его. — Из-за кого? — Эндрю Миньярда, дубина ты стоеросовая. — Не знаю, кто это, — ответил Нил и опустил взгляд. Он подогнул левую ногу под себя и плотнее закутался в одеяло. Ему было холодно, хоть температура в доме Кевина и без того переваливала за шестьдесят восемь градусов. Кевин долго молчал, разглядывая труп Нила Джостена через невидимое глазу увеличительное стекло, а затем, встав на ноги, членораздельно произнёс: — Мать сказала, что если ты не объявишься в понедельник, она зачислит тебя в штат, и ты, цитирую, так просто от неё не отвертишься, максимум — депортацией. Он кивнул головой, вспомнив, сколько таблеток осталось в пузырьке с затёртой добела этикеткой. Кев провёл пальцами по его волосам, налил ему стакан воды и удалился — то ли на работу, то ли на утреннюю пробежку. Нил посмотрел в окно, но не смог определить, в каком именно временном промежутке он существует. «Лучше бы и вправду в семидесятых, — подумал про себя Нил, — тогда бы — никакого долбанного ралли!» Он привёл себя в порядок, хоть и не сразу. Несколько раз помылся, с десяток — переоделся, без спроса одолжив у Кевина шерстяное пальто в пол. Почистил ботинки, трость, перепачканный в рвоте дипломат. Выкинул пустой пузырёк, надел на обе руки спортивные перчатки с фиксатором запястий, впервые за тысячу лет вышел на улицу. Нью-Йорк показался ему куда более омерзительным, чем он запомнил его. Опоздав к началу рабочего дня, Нил поднялся на лифте и открыл входную дверь с табличкой по центру — «Sky Track, идентификационный номер налогоплательщика: <…>». Ногу подкосило, когда он пробирался между рядами столов и запнулся о чей-то пластиковый пакет. Робин на месте не оказалось, и он почти был этому рад. — Она уехала, — остановил его Руф, когда Нил, не поздоровавшись, коснулся двери кабинета Дэй. — Когда вернётся? — Не уточнял. — У меня проблемы? — Очевидно, — с хитринкой улыбнулся Руфус, а затем, переложив стопку бумагу на другой край стола, поднял глаза на Нила и спросил: — Ты в курсе, что он разбился? У него на мгновение остановилось сердце. Нил крепче сжал ручку дипломата, чтобы не выронить его из рук. — К-к… к-то? Руфус посмотрел на него с недоверием, Нил сунул руку в карман и выудил пейджер. Одно из многих непрочитанных сообщений гласило: «-143». Эндрю написал его тогда, когда Нил в последний раз виделся с Вольфгангом Гейзенбергом. Что-то внутри него вдруг сломалось. — Ну… он, — с сомнением во взгляде высказался Руфус. Нил сглотнул слюну, скопившуюся во рту. — Да ладно тебе, не переживай так сильно, Джостен. Это далеко не первая авария Томми Мякинена. Как-нибудь да выкарабкается. «Мякинена?..» — А Эндрю? — Миньярд-то? С ним всё в полном порядке. Клянусь, Джостен, тебя что, подменили? Мне казалось, это ты, а не я, должен был об этом узнать. — Всё в порядке? С Эндрю? — Насколько я знаю… У него лично я, конечно, не спрашивал, но судя по тому, что Лисы будут участвовать в Чемпионате, — да. Кстати, он ведь занял первое место во втором забеге, красиво забрал все причитающееся ему очки. Хорош! Я, признаться, не фанат ралли, но не могу отрицать, что у Эндрю Миньярда есть стиль. Руф, отпив кофе из бумажного стакана, поёрзал на компьютерном стуле. — Ваймак звонил, — тихим голосом сказал он, будто прощупывал почву; у Нила же не было слов. — Настоятельно рекомендовал тебе тащить свою задницу в «Колыбель». Правда, более грубым тоном, чем выразился я. — Кто?.. — Боже, Джостен, ты что, оглох? Ты. Ты! Езжай. И не говори Дэй, что это я тебе рассказал. Она против того, чтобы ты ещё хоть раз нырял в лисью нору с головой.