Адвент 2024

Затормозив на светофоре, Девять включает дворники и несколько секунд смотрит на то, как капли дождя ударяются о лобовое стекло. Погода унылая, и настроение у них унылое, и дела в последнее время идут не то чтобы хорошо: расследование буксует, Фаулер пилит их каждый день, теплая осень закончилась, а до Рождества еще далеко, да и дома не все ладно. Именно поэтому Гэвин сейчас пялится в свой стаканчик (никакого кофе, потому что потенциальный инфаркт — не шутки, и поэтому они поссорились, ведь Девять «не мать Гэвину, чтобы указывать, что пить, а что нет»). Девять вздыхает — дурную привычку он подцепил от Гэвина: хоть самому ему дышать и не нужно, все равно от простого действия стресс немного снижается. До него Гэвин поссорился с Коннором, и там уж они оба виноваты (хотя собственную вину Девять отрицает даже про себя), потому что с Коннором сложно, и с Гэвином сложно, да и Девять — хотя и считает себя молодцом — похоже, не всегда приятен в общении. Что за день. Что за неделя. Да и месяц, если так подумать… И светофор все никак не переключается. — Надо что-нибудь поесть купить, — нарушает молчание Гэвин. На Девять он не смотрит, но, вроде бы, и ругаться больше не хочет — а может, слишком голоден и устал, чтобы ругаться. — Закажешь мне пиццу? Или бургер, мне пофиг. Девять кивает — закажу, дескать, не проблема, но тревоги сжимают его насос. Неужели у них какой-нибудь кризис в отношениях? Сложная работа и личные особенности подтачивали и так непростую динамику, а теперь они сидят и молчат, и светофор — кажется — сломался, пока Девять вдруг, на пустом месте, погружается в панику. Коннор, видимо, вообще не собирается приходить ночевать, Гэвин оскорблен из-за кофе, а сам Девять ищет и все никак не находит аргументов, почему это он тут самый миролюбивый и сдержанный парень в семье. Может, потому что их и нет — таких аргументов. Он не чувствует в себе миролюбия и сдержанности. Прикосновение к колену заставляет его вздрогнуть — выдергивает из стресса и глубин самокопания лучше любой диагностики. — Чего приуныл? — спрашивает Гэвин негромко. И улыбается. Эта слабая улыбка — не улыбка даже в полном смысле слова, а только намек, но даже намека достаточно, чтобы отогнать мрачные мысли Девять подальше. Не убрать совсем, но держать под контролем. Это невероятно. То, как Гэвин действует на него. — Мы поссорились, — отвечает Девять искренне, — у нас что, кризис? — Кризис? — Гэвин задирает брови. Девять запоздало ругает себя: такой разговор точно не стоило начинать в машине. К нему стоило подготовиться — хотя бы дать Гэвину помыться и поесть, а себе — подзарядиться, чтобы не думать об убегающем заряде и растущем стрессе. Девять не мастер социальных взаимодействий, определенно. И чаще всего его это не беспокоит. Но сейчас беспокоит. — Кризис отношений, — все же поясняет он, — нарушение коммуникации в нашем романтическом союзе. Он слишком поздно замечает, как у Гэвина приоткрывается рот от удивления — и, наверное, определения тут все же немного излишние. Это все стресс: когда Девять нервничает, то ему гораздо проще вернуться к канцеляриту и сухим формулировкам, чем пытаться выразить свои настоящие чувства. Многие из этих чувств он предпочел бы не испытывать, но эмоциональность почему-то поставляется в комплекте. Очень несправедливо. Он боится потерять Гэвина, боится, что любовь пройдет — любая ссора представляется угрозой. Девять кажется, что из-за своей прямолинейности и неэмпатичности он не сможет вовремя распознать зловещие признаки, и потому практически все признаки представляются зловещими. — Потому что я психанул из-за бескофеинового чая? — Гэвин улыбается шире, будто Девять говорит что-то странное и забавное. Светофор наконец-то переключается на зеленый, и Девять двигается с места: дождь на улице разыгрался не на шутку, и он видит, как впереди по дороге, у следующего светофора, уже начинает собираться пробка. И можно не отвечать, потому что он — якобы — слишком занят дорожной обстановкой. Гэвин вздыхает. — Да ты тут вообще не при чем, — говорит он с досадой, которую пытается скрыть — но выходит не очень. — Просто нас все задолбало, что ты хотел в середине недели? Закроем дело, сходим куда-нибудь, — в голосе мелькает мечтательность, — и Фаулер от нас отстанет. Какой нахрен кризис? Хотя признаю, что иногда твои опекунские замашки бесят. Но он хлопает Девять по колену, смягчая свои слова, на губах снова намек на улыбку — он уж точно больше не злится на «опекунские замашки». И Гэвин совершенно прав: они просто устали, иногда дела идут неважно, такова жизнь — не может состоять из одних только радостей (хотя Девять хотелось бы), и не каждая ссора означает неминуемый кризис отношений. Но… Девять снова тормозит на светофоре, пытаясь собрать мысли в аккуратный список — не такая уж легкая задача, — но Гэвин пользуется остановкой: обняв Девять за плечи, тянет к себе и коротко целует. Его губы горячие и на вкус как чай, который он все же пил, а не только делал вид, что ненавидит все «опекунство» Девять… Поцелуй слишком быстрый, но наполняет Девять радостью и тревогой одновременно, отголосок того, что между ними происходит — кроме работы и быта, споров из-за кофеина и солидарности перед гневом начальства. Их чувства, отношения, которые порой тускнеют, покрываются всей этой рутиной, как ржавчиной, — но все равно прячутся внутри. И, может, пора перестать ждать подходящего случая? Светофор переключается, и Девять сворачивает налево вместо того, чтобы ехать прямо. — Заедем кое-куда, — отвечает он на невысказанный вопрос — Гэвин бросает на него взгляд, но кивает и не начинает расспрашивать, и это хорошо. У Девять внутри зреет осознание — он крупно просчитался и перепутал причину со следствием. Нужно не ждать окончания «кризиса», а просто почаще трогать Гэвина за коленку. Дорога не занимает много времени, потому что вся решимость никак не может отменить тяжелого дня, — так что Девять едет в ближайшее круглосуточное место. Это просто забегаловка, но две секунды Девять смотрит на светящуюся вывеску — сквозь капли дождя на лобовом стекле все расплывается, и вокруг букв танцует гало, — выглядит на удивление празднично. — Мы приехали? — хмыкает Гэвин. В его голосе больше не слышно напряжения, он словно развлекается — и, удивительно дело, Девять тоже чувствует, как на периферии его системы пробегают первые импульсы веселья. — Хочешь поужинать со мной? — спрашивает он, немного волнуясь. Ладно, сильно: импровизации не самая его сильная сторона. Но озарение, один раз пришедшее, уже не желает уходить — а может, все дело в волшебстве поцелуя. — Поужинать — в смысле поесть? Или поужинать — в смысле свидания? — уточняет Гэвин. Его глаза смеются. Девять берет его за руку. — Свидание, Гэвин, — заявляет он. — Я даже куплю тебе молочный коктейль. Он целует Гэвина, пока тот смеется: смех щекочет язык и оставляет остро-сладкий вкус во рту. Им точно остро не хватает свидания. — А потом я приглашу тебя к себе? — Гэвин подмигивает и отстегивает ремень безопасности. — Выпить кофе и все такое? Все такое. — Если только это будет кофе без кофеина, — говорит Девять строго. Но ему тоже не удается скрыть улыбку. — И позвони Коннору. Пусть все же вернется домой ночевать.