Адвент 2024

— Я не понимаю, почему на это согласился, — стонет Гэвин. Он в таких местах никогда не бывал — и не планировал начинать, и теперь чувствует себя настолько не в своей тарелке, насколько только возможно. Это не тарелка даже, а целый таз. Бассейн. Океан неловкости. Особенно когда Коннор обнимает его за талию и рывком притягивает к себе, улыбаясь парню на регистрации столь сладко, что кариес развивается от этой улыбки — у Гэвина, а не у Коннора, конечно. — Кукусик слишком стесняется, — говорит Коннор звонко, — мы только недавно поженились, он еще не привык… И он демонстрирует регистратору кольцо — которое непонятно где раздобыл. Так, секунду… кукусик? Нет, вот это вот со «схватил и притянул» Гэвину даже понравилось, но кукусик? Его шок и негодование стекают с Коннора как с гуся вода, и Гэвин может поклясться, что тот строит парню на ресепшене глазки — по крайней мере, парень вполне заметно подмигивает в ответ, и надо же! — разве Коннор не сказал, что он молодожен? На всякий случай Гэвин тоже обнимает его за талию и скалится регистратору, даже не пытаясь выдать свою гримасу за улыбку. Музыка из зала грохочет, и Гэвину совсем не хочется туда идти. Он с мужиками спит всю жизнь, но эта сторона разнузданной ночной жизни его как-то миновала, а теперь он в обтягивающей майке и с ярким мейком — Коннор делал, — предпочел бы красоваться всем этим великолепием с Коннором наедине. Можно было бы даже устроить танцы, если уж Коннору так хочется зажечь — стриптиз или типа того. Гэвин посмотрел бы на стриптиз… Он не хочет, чтобы к нему подкатывали всякие мужики в диско-штанах. И не хочет, чтобы к Коннору подкатывали — тем более! Коннор в своих обтягивающих джинсах, розовой футболке и гелем в волосах ослепителен. То есть буквально ослепителен, сверкает от блесток, которыми покрыты волосы, лицо и шея, и на него точно все пялятся, когда они с Гэвином вваливаются, наконец, в зал. Ладно, может, Гэвин и преувеличивает немного — тут слишком темно, чтобы на всех пялиться, — но только немного! Внутри творится самая настоящая вакханалия — как Гэвин себе ее представляет, конечно, потому что сейчас, на фоне происходящего, он ощущает себя почти невинным, неискушенным. Практически девственником он себя чувствует, когда на шею ему вешается мужик в блестящем полупрозрачном трико, на каблуках и с вырвиглазным гримом — и длиннющей окладистой бородой, подчеркивающей грим, ага. Он так и норовит Гэвина засосать в свою бороду, но тот некуртуазно отпихивается. Вот еще — со всякими бородами сосаться. Он тут по делу! — Отвали! — возмущается Гэвин. Если он кого-нибудь двинет, то их точно выставят — и хорошо если без охраны. Но это не значит, что… — Ну, ну, не будь таким строгим, кукусик, — воркует Коннор. С которым Гэвин тут в этой вакханалии изображает развратных молодоженов. По делу! Потому что парень, за которым они следят, обожает подобные вечеринки — а притащиться сюда в полицейской форме и с бейджами наперевес звучало как заведомый провал. Идея-то, понятно, принадлежала Коннору, но Гэвин согласился слишком быстро, потому что подумал про чертово платье и чертовы туфли, к которым могут свернуть мысли Коннора, и макияж с блестящей маечкой сразу же показались вполне приемлемым компромиссом, — и сходить посмотреть неофициально было вполне хорошей идеей. Они только зададут пару вопросов, на которые парень наверняка захочет ответить: кто откажет таким красавчикам? — и свалят, так Гэвин рассуждал. Эти рассуждения не готовили его к громкой музыке, полуголым андроидам в перьях, извивающимся на шесте, а еще к валящимся сверху конфетти и бородачу. Который все еще пытается его облапать. — Я не дам тебя в обиду, кукусик, — обещает Коннор, обнимая Гэвина за талию и притягивая к себе, а второй рукой без малейшего усилия отпихивая бородача. Его глаза смеются, и на секунду — всего секунду! — Гэвину мнится даже, что все это ему нравится. Что он развлекается. — Ой, иди к черту, — огрызается Гэвин, чтобы скрыть смущение. Все веселье, конечно, иллюзия — которая проходит, когда Коннор выдирает его из объятий бородача и тянет вперед, прямо в толпу. Коннор сама преданность делу, а шумные сборища он не любит. — Давай осмотрим все, — его губы касаются уха Гэвина, голос без труда перекрикивает шум — вкручивается прямо в голову, и у Коннора новый одеколон. — Найдем его поскорее. Он словно чувствует, как сильно Гэвин хочет уйти. Возле стойки столпотворение, но Коннор просачивается в одно мгновение, наклоняется вперед, к бармену — заказывая что-то, — на фоне бутылок и сверкания огней он похож на картинку. Танцовщик замирает за ним, осыпая Коннора блестками, но тот улыбается только Гэвину. Как кинозвезда на вечеринке в свою честь: блестки переливаются на его волосах, плечах. При всей своей обычной рафинированности, здесь и сейчас он удивительно уместен. Бармен-андроид протягивает бокал с чем-то бирюзовым между ног танцора — и Коннор берет, не глядя и не оборачиваясь, словно они заранее репетировали. Судя по цвету, это что-то на основе тириума, — но Коннор подмигивает Гэвину и протягивает бокал ему. Тот приближается, не в силах сопротивляться призыву. — Хочешь меня отравить? — шепчет он. Коннор умеет читать по губам, даже в этом шуме он разбирает, что Гэвин говорит, и качает головой, улыбаясь еще шире. Они же молодоженов изображают, повторяет про себя Гэвин, должны не отлипать друг от друга и все такое, так что свои бедра к бедрам Коннора он прижимает исключительно ради работы. Сверху на них сыплются блестящие конфетти, одна падает прямо в бокал, но Гэвин смело отпивает: Коннор уж точно не отравит его. Коктейль сладкий и горький одновременно. — Слишком яркий вкус, — сообщает Гэвин. С намеком. Коннор отталкивается от стойки и подается вперед, и секундой позже их губы соприкасаются: кончик языка проникает в рот Гэвина осторожно, будто бы несмело. — Действительно, — тянет Коннор, — заказать тебе другой? Гэвин не хочет другой коктейль, он хочет поехать домой. Тут шумно, и жарко, и слишком много странно одетых людей и андроидов. Приходится напоминать себе, что они тут по работе. Он как будто стоит на хрупком стекле: не понимает, что может позволить себе сделать или сказать. Их отношения с Коннором слишком неопределенные, если почти случайный секс и разговоры, полные сарказма, с трудом сдерживаемой агрессии и еще более мучительного влечения — если такую мешанину из ненависти и влюбленности вообще можно назвать отношениями. Мелькающий дискотечный свет и громкая музыка счищают налет цивилизованности, обнажая всю эту кипящую муть. Гэвин облизывает губы. Коктейль не так уж плох. — Сойдет, — решает Гэвин и отпивает. Ему хочется, чтобы Коннор снова поцеловал его. Ему хочется… — Что дальше? Коннор наклоняется еще ближе, в его зрачках мерцают искры — это, должно быть, просто отблески огней. Мгновение кажется, он готов сказать что-то… Или даже сделать… Но он слегка отстраняется и сжимает губы. — Я просканирую тут всех, — говорит он, — если хочешь, подожди тут. Это займет какое-то время. Гэвин старается не чувствовать разочарования. И самое простое сейчас — кивнуть и остаться тут, допивать свой коктейль, пока Коннор делает всю работу, для его программ это пара пустяков. А потом поболтать с их клиентом и сваливать по домам, и может — может! — если все пройдет хорошо, а они не поцапаются в процессе, то поедут к Гэвину. Или даже если поцапаются. Все дело в музыке. В огнях. Потому что Гэвин качает головой и ставит недопитый коктейль на стойку. Протягивает руку, стряхивая с волос Коннора блестки, сжимает пояс его джинсов пальцами. — Разве я могу отпустить тебя одного развлекаться, детка? — тянет он, дергая Коннора к себе. — Вдруг тебя уведет какой-нибудь смазливый качок? — Никто не сможет затмить тебя, — клянется Коннор и улыбается. Как будто внезапная искренность, его слова пронзают Гэвина насквозь. Один мимолетный поцелуй, и Коннор отстраняется, отступает, разворачивается резко, оставляя Гэвина следовать за собой в толпу. Все мысли Гэвина снова о том, как они свалят отсюда, обилие тел выбивает его из колеи, кто-то постоянно норовит к нему прижаться: причудливые наряды едва-едва скрывают не менее причудливые тела. Андроиды со странными модификациями — и странно измененные люди, запахи духов меняются с ароматами коктейлей и травки, горящей на лампах пыли и нагретого пластика: Гэвин как будто в Зазеркалье. Чуждый и враждебный элемент. Возможно, именно так должен выглядеть виртуальный мир? Коннор вытаскивает его на небольшое ярко освещенное пространство, льнет в танце, горячо шепчет на ухо: — Не вижу его нигде, — и смысл слов не сразу доходит до Гэвина. Черт. — Поищем еще? — предлагает тот, хотя стоит сказать «сваливаем» — и свалить. Чем дольше он тут находится, тем труднее ему дышать. Гэвин старается сказать себе, что это от духоты. Вовсе не от того, как Коннор на него смотрит. — Конечно, — произносит тот одними губами, его глаза сверкают ярче диско-огней. Он отстраняется, скользит в сторону раньше, чем Гэвин успевает его поцеловать — и целую секунду тому кажется, что Коннор сейчас растворится в хаосе. Исчезнет. Но они по-прежнему держатся за руки. Как самая настоящая пара. Музыка стискивает Гэвина, мелькание огней и нарядов кружит голову. Он даже не пытается искать среди слияния лиц нужного им человека, все его ощущения сконцентрированы на пальцах Коннора, сжимающих его запястье. — Зря мы сюда приперлись, — бормочет он, не рассчитывая, что Коннор услышит, — но тот оборачивается мельком, и Гэвин прикусывает язык. Это все странное чувство опасности, оно вынуждает его говорить что угодно, чтобы снизить болезненную интимность, почему-то возникающую в окружении танцующих, обнимающихся, прижимающихся друг к другу людей и андроидов. Кислотный свет обдирает с Коннора слои цивилизованности, обнажает нечто, что Гэвину хочется и в то же время страшно видеть. Наверное, правильно, что раньше он таких мест избегал. Он дергает Коннора за руку, вынуждая остановиться: бодрый электронный ритм из динамиков сменяется более медленным, а у Гэвина горит кожа, кровь в его теле, то место в груди, в котором он прячет их с Коннором отношения. Они танцуют — хотя Гэвин не умеет танцевать, но он словно пьян, — и это как секс, так же сильно заводит, ощущается даже более тесным, обнажающим. Блестки на скулах Коннора притягивают взгляд, Гэвин проводит большим пальцем, непроизвольно пытаясь их стереть. Касается тем же пальцем губ Коннора, и теперь блестки на них, сразу хочется слизать. Хочется… Коннор тянет его за собой — за стойку, в единственный относительно темный уголок. Он прижимает Гэвина к стене — бетон холодит затылок и задницу, — это даже приятно, настолько горячим Гэвин себя чувствует. Кажется, они поцелуются сейчас, но Коннор замирает, будто ждет чего-то — и, не дождавшись, качает головой. — Его нет, — он внезапно снова деловитый и сдержанный, настоящий коп при исполнении, вся томность и вязкая сексуальность растворяются в плотном воздухе, — похоже, решил сегодня не приходить. Нам нечего тут делать, можем сворачиваться. В его голосе ни тени разочарования, все эмоции под контролем, и Гэвин вдруг ни с того ни с сего чувствует обиду. Будто маленькая дверка приоткрылась, ненадолго показав ему, что внутри, поманив искренностью и настоящестью, — но тут же захлопнулась прямо в лицо. Слишком уж легко вдруг оказалось забыть, что они только притворяются парой, что на самом деле между ними нет ничего, кроме эпизодического секса и сталкивающихся острыми гранями дурных характеров. Гэвин открывает рот, чтобы согласиться — понятно уже, что сегодня они не едут к нему домой, что все не очень хорошо, — но глотает смешанные с плотным воздухом слова и кашляет. — Можем остаться, — произносит он и не узнает собственный голос. Словно кто-то другой овладел его телом и действует по собственной воле. Гэвин не предлагает таких вещей — он ноет, когда ему что-то не нравится, и сыплет ядовитыми замечаниями, которые слишком плохо маскируются под юмор. — Мы вроде никуда не опаздываем, вполне можем задержаться тут, если хочешь. Коннор сужает глаза, вскидывает подбородок, глядя на Гэвина сверху вниз почти оценивающе: точно пытается прочитать мысли, понять, что на самом деле Гэвин имеет в виду. Иногда поражает, как он от всех ждет подвоха — и как хорошо скрывает это за напускной мягкостью и улыбочками. — Тебе же не нравится тут. И время достать тяжелую артиллерию. Гэвин облизывает губы, и его руки на талии Коннора скользят наверх, под футболку. — Зато тебе нравится, — заявляет он, и обычно Коннор возражает, что он ничего подобного не говорил — но сейчас он молчит и ждет продолжения, — Коннор… Слишком сложно высказать все, что у Гэвина на душе: что да, он не любит громкую музыку и странных людей, лапающих его, но разве это важно, когда они так близко и наконец-то могут провести время вдвоем без изуродованных трупов и искусственной холодности, которой оба пытаются закрыть искренние слишком противоречивые чувства? Так что Гэвин не полагается на свое красноречие — вместо этого он прижимает губы к губам Коннора, вместе с дыханием вкладывая в поцелуй то, что так трудно объяснить вслух. Все свои глубоко спрятанные страхи и желания. Коннор — горячий и напряженный — тает под прикосновениями, будто только и ждал чего-то, что Гэвин наконец сможет и захочет ему предложить. На мгновение шумный и назойливый мир вокруг них отступает за невидимый, но прочный барьер, оставляя их наедине. Губы сталкиваются в борьбе, постепенно переходящей в нежность. Осторожное влечение. Коннор отстраняется, оставляя на губах Гэвина тепло. — Я куплю тебе другой коктейль, — говорит он, улыбаясь, — его глаза снова блестят, и Гэвин не может отвести взгляда. Гэвину не нужен коктейль. Музыка пульсирует в его теле, и все, чего ему хочется, — еще один поцелуй.