Армагеддон Сосновского

Изморозь делает всё немного терпимее визуально, как будто мир вокруг поседел, но эта красота не компенсирует то, как же мерзко долго торчать на улице после наступления заморозков. — Морозостойкий ублюдок, — Заяц кивает на колышущиеся вдалеке стволы и поправляет съехавшую шапку. — Ещё долго стоять будет. — Зато солнца скоро не будет, — зевает Антон. — Так что в любом случае попроще. Макс делает шаг в сторону заброшенного сарая и с любовью в голосе интересуется: — Котёнок, ты там долго ещё? — Блядь, я сказала, дай мне пять минут, — раздаётся из-за сарая, а вслед за этим несутся чарующие звуки выблёвываемого завтрака. — Блин, не надо было эти ягоды есть, — обеспокоенно хмурится Заяц, возвращаясь на место. Антон фыркает и мотает головой: — Все остальные в порядке, явно не в ягодах дело. Давай, это, отойдём, не будем нервировать её. То, что пока что ни у кого не начались серьёзные проблемы со здоровьем, если не считать Тёмин зуб, это благословение богов, которое не могло длиться долго. Олесю, конечно, жалко, но на её месте мог быть любой из них, и ещё, наверное, будет. — Огнетушитель нам нужен? — Маша появляется из огромного чёрного внедорожника в своей нелепой оранжевой куртке, словно дорожный конус, обклеенный мультяшными персонажами. — Огнезажигатель бы лучше, — отзывается Горох. — Чё там, есть чё в баке? — Пусто, — отзывается Маша, спрыгивая на дорогу. — Даже аптечку забрали. Но! В бардачке нашлись перчатки. — О-о, тема! — оживляется Матвиенко. — Перчатки я возьму! — Вот так бы сразу, — вздыхает Позов. — Если бы и с ботинками так не артачился, щас бы палец твой в норме был. — А ты его так и не чувствуешь? — обеспокоенно интересуется Арсений. — Неа, — беззаботно отвечает Серёжа. — Поз говорит, там нерв повредился. Мож сам восстановится, а если не восстановится — ну… Он разводит руками, и Антон думает, что завидует такому спокойствию. С другой стороны, а чем тут волнение поможет? Вон про зуб Позов сказал, что сможет Гаусу помочь, только если они найдут стоматологию со всем оборудованием и генератор, чтобы его запитать — а до тех пор и волноваться смысла нет. Только ходить и ныть, что зуб опять разболелся. — Зуб опять разболелся, — тоскливо вздыхает Артём. — Могу предложить только огнетушитель, — хохочет тоже, видимо, уставшая от сводок новостей его челюсти Маша. Гаус недовольно морщится: — У-у, злая ты, как эти маньячные мультяшки у тебя на куртке. — Последний раз говорю, они не маньячные! — кипятится Маша. — Они с ножами, потому что они из кулинарного мультика. Там один в поварской шапочке! — Но только один, — пожимает плечами Гаус. Из-за сарая появляется вытирающая рот Олеся и тянет руку к рюкзаку Макса. Тот без лишних слов протягивает ей флягу с водой и обеспокоенно наблюдает, как она пьёт. — Ну чего, идём тогда? — суетится Арсений. — Я задубел на месте стоять. — Пошли, пошли, — вздыхает Антон и уже привычно подставляет ему плечо. Нужно отдать должное тем, кто отвечал за этот участок — здесь борщевик не подходит сильно близко к дороге, и, даже лавируя среди брошенных машин, получается идти относительно спокойно. — О, велосипеды, — отмечает Горох. — А чё тут столько велосипедов? Велосипеды можно было бы взять, но это они уже проходили — без нормальной ровной дороги от них больше мороки, чем пользы. Да и Арс не сможет. — Потому что мы дошли до границы? — предполагает Маша. — Да ну ладно? — не верит ей Горох. — Уже? Не могли. — Чёйта не могли? — оскорбляется Арсений. — Если бы не моя нога, и в два раза быстрее дошли бы. Мы тут сколько, два месяца? — Пятьдесят дней, — отзывается Стас. — Ровно. — Да? — Да, у меня всё записано. Арсений кидает на него недоверчивый взгляд и всё равно начинает считать сам, как будто авторитет Стаса для него ничего не значит. — Так, подожди. Шесть дней мы мыкались как «хоббит-туда-и-обратно», пока там типа миссию выполняли, да? — Угу, — соглашается Антон, крепче перехватывая его за поясницу. — Потом пару дней торчали в городе, где, эм-м… — Лутали, — подсказывает Макс. — Пополняли запасы, — морщится Арсений. — Если ты так это хочешь называть, — усмехается Антон и поправляет кепку с Дональдом Даком — ни в коем случае не слутанную, а из числа пополненных запасов, конечно же. — Ещё там пару дней шли до биостанции, — продолжает Арсений. — А там мы сколько торчали? Недели три? — Восемнадцать дней, — цедит Стас. — Хорошо было, — мечтательно тянет Маша, заглядывая в окна очередной брошенной тачки. — До сих пор иногда жалею, что мы ушли. — Да хули там сидеть, — вздыхает Антон. — Никаких перспектив. — Ой, а тут море перспектив, — цокает она и обводит рукой парад заброшенных транспортных средств, разбросанных по дороге. Но Антон непоколебим: — Если где-то и оседать, я предпочту виллу в Испании, спасибо. Арсений смеётся и фыркает ему в ухо, а потом продолжает: — Так, не сбивайте меня, это уже сколько? Шесть, четыре, восемна… двадцать восемь дней, значит. Потом. Что было потом? — Потом мы дней пять пилили до того, второго города, — услужливо подсказывает Горох. — А, да. И там тусили две недели где-то. — Три дня, — раздражённо поправляет Стас, которого все продолжают игнорировать. — Три дня мы там торчали, искали следы выживших, а когда поняли, что там никого нет и пошли дальше, кто-то (не будем тыкать пальцем) залез на какую-то дверь посреди леса, упал с неё и травмировал колено. И тогда нам пришлось вернуться — полдня туда, полдня обратно — и ждать ещё восемь дней, пока ты, кхм, то есть, он сможет ходить. Итого двенадцать дней. — Ну хорошо, хорошо, — Арсений закатывает глаза. — Пять, двенадцать — семнадцать. И двадцать восемь это, э-э… — Сорок пять, — подсказывает Горох. — Баба ягодка опять. — А, ну да, получается, всё так. Сорок пять и вот ещё пять дней мы идём — значит, юбилей. — Я же говорил, — вздыхает Стас. — Почему вы меня никогда не слушаете? — Стас, ты слышал поговорку «доверяй, но проверяй»? Во-от, — поучительно тянет палец вверх Арсений. — Что? Что ты смотришь на меня так, будто мне нужно беспокоиться и за второе колено? — Я приличный человек, — фыркает Стас, — я людям не угрожаю. — Сразу ломаешь без угроз? — Конечно. Вслед за велосипедами появляются и другие признаки границы — аккуратные красные заборчики, подозрительно приличного вида строения и многополосная дорога, ведущая к симпатичным для пост-апокалипсиса будочкам. — Честно говоря, — вздыхает Маша, поправляя рюкзак. — У меня была надежда, что, если люди где и будут, то на границе. — Если люди где-то и будут, то на вилле в Испании, — упорствует Антон. — В Барселоне точно есть люди, я тебе гарантирую. Сам он в это верит процентов на пятнадцать, просто за эти дни все они чётко усвоили, что, чтобы не ёбнуться, важно иметь цель и поддерживать иллюзию нормальности, даже если это кажется абсурдным. Может, ещё прошло не очень много времени, а может, эта теория работала, но пока никто из них не самовыпилился, а это уже можно назвать успехом. Предсказуемо, в симпатичных будочках никого не оказывается. Никто не просит предъявить документы, не спрашивает цель визита, не требует заполнить таможенную декларацию. Антон почти чувствует себя преступником, когда перешагивает через шлагбаум, а затем помогает пересечь его и Арсению, но, чтобы быть преступником, нужно, чтобы существовали законы. А чтобы существовали законы, нужны государства — с этим тут, кажется, туговато. Оказывается, что при пересечении границы ногами, а не в аэропорту, никаких холёных дьюти-фри не предусмотрено, поэтому вместо сувенирного мишки приходится подарить Арсению найденный на пассажирском сидении одной из машин фонарик — на удивление ещё работающий. — Эх, романтика, — мечтательно тянет Гаус, наблюдая за тем, как Арсений тестирует свой подарок. Если судить по заморозкам, Антон бы сказал, что сейчас где-то середина ноября. Темнеет рано, и находка пригождается почти сразу — их родные фонарики сели ещё в первые пару недель. — Чё, ищем укрытие и баиньки? — предлагает Маша, провожая взглядом скрывающееся за борщевиком солнце. Спать пока никто не хочет — сейчас, наверное, часов пять, — но и идти по темноте не вариант. Поэтому ей отвечает неровный гул смутно согласных голосов. — Если честно, — вздыхает Максим. — Я каждый день жду, что мы наткнёмся на такой ковбойский городок с гирляндами, помните, как в этом было, «Последние из нас». — «Одни из нас», — лениво поправляет Стас. — Но они же «Last of Us», — хлопает глазами Макс. — Last это же «последние»? Ну и типа они же там последние. — Да, но официально так перевели название, — закатывает глаза Стас. — Это не я переводил. — Я понял, понял, — отмахивается Заяц. — Ну так как все, кто официально мог там что-то решить, умерли, я постановляю, что теперь это «Последние из нас» и хер мне кто чё скажет. Ему и правда никто ничего не говорит — потому что из одиннадцати человек, предположительно населяющих Землю сейчас, десяти плевать. Недалеко от КПП обнаруживается несколько домов — ночевать в палатках на улице они уже не решаются, всем почки дороги. Костёр чаще всего приходится разводить где-то во дворе, но спят всё равно под крышей в спальниках. Ну, кроме Антона, который даже после того, как они нашли магазин с туристическим снаряжением, отказывается бросать своего косоглазого тигра — вплоть до того, что Арсений иногда начинает разыгрывать с ним сцены ревности. Не всерьёз, в шутку — тоже чтобы поддерживать иллюзию нормальности происходящего. Место, где они решают остановиться сегодня, полноценным домом назвать сложно, скорее, это какая-то хозяйственная постройка, входящая в состав погранзаставы, но у неё есть крыша и стены, а этого иногда бывает достаточно, чтобы впечатлить непривередливых спутников. — Кто сегодня присматривает за костром? — интересуется Антон у Маши, когда видит, что та уходит в дом разбираться с ужином. — Дима. — А кто присматривает за Димой? Из всех них за Позова, наверное, первые дни было страшнее всего — из того подвала его пришлось вытаскивать практически силой, а три недели на биостанции были посвящены тому, чтобы придумать способ заставить его снова есть. Как ни странно, именно Арсово колено вернуло его в строй, как будто ему надо было почувствовать, что где-то в нём нуждаются, но тем не менее, оставлять его наедине с опасными предметами, водоёмами, высотой и кострами никто до сих пор не рискует. Так как в няньки никто сам не вызывается, а альтернатива — это помогать чистить ежей, Антон берёт эту роль на себя и подсаживается к Диме, монотонно ворошащему палкой костёр. Позов поднимает на него пустой взгляд и пару секунд смотрит с отсутствующим выражением, а потом что-то словно щёлкает, он трясёт головой и возвращается в реальность. — Чё, Шаст, чё у нас там по плану сегодня из развлечений? «Контакты» с Антоном Шастуном закончились? — Обижаешь, — улыбается Антон. — Там наоборот самый сок пошёл! — А чего там, чего там? — у костра появляется фигурка Олеси, зябко прячущей руки в карманы кокетливой леопардовой шубки. — Я в прошлый раз всё пропустила, пока блевать убегала. — Короче, — Антон с предвкушением трёт ладони о ноги. — Этот чувак, который хозяин телефона, Никита, забыл своей девушке сказать, что у него планы на день их годовщины. — Так, — кивает Олеся. — Это я помню. — И планами оказалось то, что он идёт на открытие маникюрного салона «к этой своей чувырле», — напоминает Антон. — И дальше мы начали искать чувырлу… — Это оказалась его бывшая, которая ещё со школы? — пытается угадать она. Антон мотает головой: — Нет, бывшая со школы была у Олега, это другой телефон. У Никиты там другая тема, чувырлу мы пока не нашли, зато нашли его переписку с якобы ассистенткой его стоматолога, которая… — Пс-с, Шаст! Антон возмущённо вытягивает шею, пытаясь за ярким костром разглядеть, кто его перебивает. Ну кто может его перебивать? — Арс, я занят сейчас, — смущённо поясняет Антон и разводит руками, мол, у него важная миссия по пересказу того, что было в прошлых сериях. — Пойдём кое-что покажу, — не успокаивается Арсений. — Знаю я, что он тебе покажет, — Дима улыбается этой хитренькой своей улыбкой. — Да иди, иди… Антон нехотя поднимается на ноги: — Ты Олесе дорасскажешь? — Всё расскажу про ассистентку стоматолога, давай, — отмахивается Позов. Вздохнув, Антон переступает через бетонный блок, на котором сидел, и направляется к углу, за которым его ждёт заговорщически подмигивающий Арсений. Тот вцепляется Антону в руку и тащит за собой, оставляя позади костёр, дом и будки КПП. Лишь бы в борщевик не тащил и на том спасибо. — Ну чего ты тут нашёл? — с притворным недовольством ворчит Антон. — Повод побыть с тобой наедине, — фыркает Арсений ему прямо в губы и целует, прижимая Шастуна спиной к стене будки. Вот козёл. Антон прижимает его к себе, в отместку забираясь холодными руками под куртку, а затем, пользуясь потерей бдительности, переворачивается, уже Арсения прижимая к будке. Тот недовольно фырчит, но из ледяной хватки не вырывается, только коварно кусает за губу. Антон дёргает за собачку, расстёгивая свою безразмерную чёрную куртку, похожую на мусорный мешок, и Арсений затекает внутрь, словно кот, который затекает в любую ёмкость. Прижимается, словно пытается согреться, хотя сам храбрился, что ему не холодно. Целуя его в висок, Антон зарывается носом в безобразно отросшие тёмные пряди, пахнущие репейным шампунем — единственным, что они обнаружили на полках последней аптеки, когда искали эластичный бинт. Внезапно Арсений вздрагивает и весь вытягивается, глядя Антону за спину, не испуганно — скорее, напряжённо. — Что? — теряется Антон, позволяя ему отстраниться. — Кажется, придётся разочаровать Зайца, — шепчет Арсений. — Всё-таки, не последние из нас, а одни. — Ты о чём? — упорно не понимает Антон. — Об этом, — отвечает Арсений и указывает куда-то вверх Антону за спину. Туда, где над верхушками борщевика догорает закат. Туда, где виднеется отчётливый столб дыма.