***
— Напомни мне, почему ты все еще жив? Чонгук восседает на широком диване из черной кожи, перекатывая в зубах сигарету. На коленях альфы сидит Юнги, обняв одной рукой за шею и потягивая коньяк прямо из бутылки. В норе змей разверзались врата ада, выпуская на землю всех демонов и позволяя им все смертные грехи, о которых никто никогда жалеть не будет. Вокруг разврат, праздник крови. Вакханалия в честь одного бога — Мираи. Змеи тонут в похоти и грязи, берут без разрешения, которое им и не нужно, играют, наполняют себя алкоголем и пускают в кровь тяжелые наркотики, позволяя взять под контроль свой разум. Они открыты для демонов, они готовы быть одержимыми. Всюду крики наслаждения и боли, так красиво сплетающиеся друг с другом. Змеи трахаются, как звери, насилуют, съедают заживо, никого и ничего не стыдясь, беря все, что им дают, и забирая насильно. Слова «совесть» и «стыд» в этом месте давно уже не звучат, став запретными. В норе все сливается воедино. Тела, звуки, ароматы и даже кровь, текущая ручьями. А где-то слышен пробирающий до костей смех самого Дьявола. Он витает в воздухе, ласкает слух и вселяет ужас, проникает в сознание и порабощает. И змеи готовы покорно склонить головы. Они давно продали души, вместо которых внутри остался лишь пепел. Перед Чонгуком на стуле сидит связанный мужчина. Он весь истекает кровью, запах которой втягивает в себя Мираи, закатывая глаза от наслаждения, рядом с которым даже наркотики не стояли. Мужчина весь дрожит, выпучив глаза так сильно, словно сейчас они выпадут из глазниц и покатятся по полу прямо к ногам Чонгука. Рядом на кресле сидит Хосок, дико, по-животному голодно терзая губы миловидного омеги, сидящего на его коленях. В одной руке скрутка, в другой — стакан с темной янтарной жидкостью. Хосок себе не принадлежит. Он снял свои холодные и тяжелые доспехи, отложил в сторону, являя миру свою звериную натуру. Альфа полностью выпускает ее наружу и позволяет свободно гулять, разрушать и наслаждаться болезненными стонами вперемешку с наслаждением. — П-потому что… — заикаясь, мямлит связанный альфа, уставившись в глубины черных глаз Мираи, как загипнотизированный ядовитым аспидом. — Я… з-забавный… Чонгук вопросительно поднимает бровь и прикладывает к уху ладонь, демонстративно показывая, что не понял, что тот промямлил. — Я не расслышал, — качает головой Мираи, переводя взгляд на Юнги. Омега заглядывает в глаза лидера и улыбается уголком губ, позволяя грубым пальцам скользнуть по своей щеке к подбородку. — Юнги, малыш, помоги ему высказаться погромче, — говорит альфа, выпуская дым в лицо омеги и шлепая по заднице. Омега послушно слезает с колен Мираи и обходит стул, хватаясь за концы тонких цепей, усеянных маленькими острыми лезвиями, которые впиваются в верхнюю часть тела пленного, полностью оплетая его через изорванную в клочья рубашку. Юнги ухмыляется и с силой дергает цепи на себя, отчего лезвия входят глубже в плоть, пуская новые густые струи крови, которыми вся одежда пленника насквозь пропитана. Мужчина кричит, но не двигается, еле сдерживая себя, потому что от любого движения лезвия под кожей сильнее разрывают тело. — Ты его щадишь, детка, — недовольно качает головой Чонгук, хмуря брови и лениво водя ладонью по обнаженному телу рядом лежащего омеги, который утыкается лицом в промежность альфы и тянется пальчиками к ремню. Юнги дважды повторять не надо. Он дергает снова, приложив больше усилий, и получает в ответ долгожданный истошный вопль, ласкающий слух. Чонгук довольно смеется и вновь зажимает сигарету меж губ. — Так почему? — снова спрашивает он сквозь крики, склонив голову к плечу и сжимая в пальцах белоснежные волосы омеги, который уже вовсю вбирает в рот твердый и большой член альфы. — Потому что я забавный! Т-ты считаешь м-меня з-забавным! — кричит мужчина, едва не срывая голос и исказившись в гримасе бесконечной боли. Горячие слезы смешиваются с кровью и собираются на подбородке. Чонгук ухмыляется и скользит кончиком языка по губе, стряхивая пепел на спину сосущего ему омеги. Тот тихонько скулит и извивается, выгибаясь, но вбирать в себя член не перестает. Наоборот, начинает работать ртом усерднее, заглатывая до основания и лаская головку языком. — Именно так, — смеется Мираи, согласно кивая. — Было особенно забавно, когда ты сливал информацию нашим врагам, предавая своих, правда? — внезапно ледяным тоном говорит он, перестав смеяться. Бесшумные черные змеи из его бездонных глаз вползают мужчине под кожу, отравляют кровь и заставляют биться в мелкой дрожи. — Я бы заживо скормил тебя своим псам, только плоть у тебя гнилая, как и душа. Не хочу, чтобы они травились ею. — М-мираи… — захлебываясь собственной болью и слезами, с мольбой в голосе шепчет альфа. — П-прошу тебя… — Заткни пасть, кусок дерьма, — выплевывает Чонгук, резанув слух острой сталью в голосе и выжигая в пленнике дыры одним взглядом, что темнее ночи. — Просить ты должен только о смерти. Юнги хмыкает, от себя добавляя мужчине новую порцию невыносимой боли, от которой тот снова громко вскрикивает, и возвращается обратно к Чонгуку. — Проваливай, — рычит Мин на омегу, отпихнув его голову в сторону и седлая бедра Чонгука. — Что с ним сделать? — спрашивает Юнги, выдыхая в губы альфы и обнимая за шею. — Выжги его татуировку, он не смеет подыхать с нашим клеймом на теле, не заслужил, — отвечает Мираи, положив руки на ягодицы омеги и грубо сжимая через ткань камуфляжных штанов. — И глаза… Пусть сожрет свои глаза, они меня раздражают, — хмыкает альфа, давя на бедра омеги и заставляя плотнее усесться задницей на свой стояк. — А после делай с ним, что сам захочешь. — Как скажете, господин, — шепчет Юнги, мазнув языком по губам Чонгука, который успел перехватить его и засосать, утягивая омегу в глубокий, животный поцелуй. В крови бурлит адская, взрывоопасная смесь из алкоголя, таблеток и сумасшедшего возбуждения. В голове легкость и одно лишь слово. Кайф. Чистый, ни на что другое не похожий, тот, который мечтал бы обрести каждый, но Чонгук им делится только с Юнги. Проталкивает языком в его рот и заставляет проглатывать, желать еще и еще. Омега нетерпеливо трется задницей о член Чонгука и сжимает пальцами черные как воронье крыло волосы на затылке, позволяя крепким рукам бродить по своему телу и закрадываться под футболку, оглаживать фарфоровую кожу, усыпанную отметинами одного только Мираи. Хосок отлепляет от себя омегу и бросает взгляд на лидера, вжимающего в себя хрупкое тело Юнги. Тот в наслаждении стонет и откидывает голову, давая Чонгуку покрывать свою шею новыми отметинами. У Хосока в руке крошится стакан, а янтарная жидкость смешивается с кровью. Так же и внутри, только в сочетании с раскаленной лавой, текущей по венам. Альфа раскрывает ладонь и высыпает осколки на пол, вновь хватая не сопротивляющегося омегу и беря его испуганное лицо окровавленными пальцами. Глаза подернуты завесой кайфа от принятых наркотиков; смотрят, но не видят, а тело все равно чувствует страх. Хосок размазывает свою кровь по щекам омеги и облизывает приоткрытые губы, сразу же с рыком вгрызаясь зубами в нижнюю. Змей кусает, впрыскивая в кровь свой яд, заставляет стонать и извиваться в своих руках, но на чужую боль ему плевать. Она приносит наслаждение и удовлетворение, и ее хочется больше. Юнги теряется в лавине ощущений, а на искусанных Чонгуком губах пьяная, расслабленная улыбка. Он вновь тянется к бутылке, пока Чонгук снюхивает порошок с его плеча, на котором разорвал футболку, и пьет обжигающую жидкость большими глотками, позволяя нескольким каплям вытечь из уголка губ. В этот момент к лидеру подходит высокий и крепкий альфа с бронежилетом поверх черной футболки и с коротко стриженными каштановыми волосами. Его нижняя губа разделена уродливым шрамом, уходящим к подбородку. — Мираи, — зовет он, вставая перед столиком с алкоголем и наркотиками и сцепляя руки за спиной. Чонгук слизывает с большого пальца белый порошок и задирает голову, заглянув в глаза мужчины и вопросительно изогнув бровь. — Какие новости? — спрашивает он, быстро застегивая штаны и беря новую скрутку. — Нашу базу под городом разбомбили, — холодным нечитаемым голосом отвечает мужчина. — Это случилось пару часов назад. Несколько наших отрядов поехали туда на проверку, потому что связи не было. Хосок перестает терзать тело омеги и поднимает голову, хмурясь и утирая ладонью кровь с губ. Он скидывает парня со своих колен и переводит взгляд на Мираи. Чонгук бросает серебряную зажигалку на столик и глубоко затягивается, наполняя себя горьким ядовитым дымом. Он выпускает его вверх через приоткрытые губы и щурится, стряхивая пепел. Альфа молчит какое-то время, обрабатывая информацию в нетрезвой голове, затем снова смотрит на мужчину, стоящего перед ним, и спрашивает: — Кто-нибудь выжил? — Никто, кроме пятерых. Но их взяли в плен. — Сука, — рычит Чонгук, нервно толкнув язык за щеку. Любимая, сносящая крышу ярость вмиг заполняет тело, становясь последним недостающим элементом в этом безумном коктейле. Чонгук резко поднимается, выхватывает из-за пояса на миг растерявшегося Юнги пистолет и, сняв с предохранителя, стреляет отключившемуся от невыносимой боли пленному в левый глаз, разнося по помещению громкий, привлекающий внимание всех змей звук. Голова мужчины откидывается назад, а тело обмякает на стуле, в последний раз вздрогнув. По сравнению с тем, какую новость принес змей, этот мешок с мясом и костями — пустяк, жвачкой приклеившийся к подошве ботинок, а Юнги еще наиграется. Аспиды вмиг замолкают и смотрят на лидера. — Наши братья пали смертью храбрых от рук проклятых врагов, которые никак не поймут, что совершают ошибку за ошибкой, переходя нам дорогу, — громко начинает Чонгук, сжимая в пальцах рукоять пистолета и скользя взглядом по окружающим его аспидам, готовым впитывать в себя все, что скажет лидер. — И мы помянем их так, как умеем. Громко и красиво. Сегодня мы выпьем за упокой их душ, а завтра отправимся на север. Туда, где вечная жара. Ебаный ад, который мы все так любим! — громко кричит Чонгук, рассмеявшись так, что мурашки по коже пробегают, а внутренности сжимаются. — Каждый должен сдохнуть самой мучительной смертью. Никого не щадить безболезненным убийством. Змеи начинают кричать и смеяться вместе с лидером, разливают алкоголь, пьют еще и еще, наверстывая за братьев, которые больше не смогут этого сделать. Чонгук с удовлетворенной улыбкой наблюдает за своими людьми, упивается моментом и чувствует, как в него вдыхают новые силы, еще большую уверенность и твердость. Каждый враг будет наказан за каплю змеиной крови, пролитую на землю. Чонгуку не нужны подробности и детали, он выяснит все потом, но уже сейчас прекрасно знает, как надо бить в ответ, чтобы враг задыхался под толстой подошвой ботинка, сдавливающего глотку, и молил о пощаде. Юнги плавно подходит сзади и прижимается грудью к широкой спине Чонгука, приподнимаясь на носочки и кусая его за хрящик. — За наших братьев мы будем упиваться телами друг друга, сделаем то, что они больше никогда не смогут, — шепчет омега, медленно скользя пальцами по торсу альфы вниз. Чонгук разворачивается и грубым движением вжимает Юнги в себя, беря пальцами за подбородок и заставляя заглянуть в глаза. — На том свете насладятся они, а мы — на этом, — хрипло шепчет Мираи в губы омеги и оттягивает нижнюю большим пальцем. Юнги смеется и лижет палец альфы кончиком языка, бесстрашно купаясь в опасной черноте чонгуковых глаз. В них тонуть не страшно, если впустить в себя всепоглощающую темноту.***
Тэхен допивает кофе и устало вздыхает, прикрывая на минутку глаза, чтобы дать им отдохнуть после длительного изучения больничных дел, рассыпанных на кухонном столе. Он сидит так уже, кажется, часов пять, глуша одну чашку кофе за другой. Больных чертовски много, а в районных больницах мест больше нет, всех отправляют в центральную, которая и без того уже полна. Врачей мало, а люди терпеть боль не в состоянии. Новая больница, в которой случилась чудовищная бойня, все еще не начала свою работу после случившегося, но, как заверил главный врач центральной больницы, совсем скоро она начнет принимать пациентов, нужно лишь немного подождать. Тэхен никого вниманием не обделяет, всем помогает, как может, выкладывается по максимуму, забывая о самом себе, но и его собственному телу нужна энергия, чтобы быть способным помочь. Это вечная борьба внутри омеги: помощь себе ради помощи другим. Прикрывая глаза в своем кабинете хоть на минуту, Чон сразу же начинает себя ругать и называть эгоистом, не думающим об остальных. Мало, всегда будет чертовски мало, а разорваться нельзя. Тэхен открывает глаза и выискивает в кипе бумаг свой телефон, на который должен был позвонить один из коллег омеги, чтобы договориться о замене на дежурстве. Чон трет глаза и берет телефон. Пропущенных нет. В списке звонков только Джин, Чимин, главврач и Чонгук. Тэхен зависает на имени брата неосознанно, а внутрь сразу же пробирается что-то темное, причиняющее не совсем боль, но ощутимый дискомфорт. Тэхен хотел бы, чтобы до боли не доходило. Чонгук звонил на следующий день после их встречи. Сказал, что очень хочет увидеться с братом снова, но свалилась куча дел, которые Тэхен наблюдал по телевизору. Прошло несколько дней, Чонгук не звонил, зато Мираи давал о себе знать почти каждый час, смотря на брата с экрана телевизора. Всегда в маске, всегда с оружием в руке и с животным оскалом на губах. То снова устраивает жестокие казни, то просто передает властям сообщение, не менее пугающее, чем публичная казнь. Тэхен видит террориста, у которого даже не голос Чонгука, и все еще яростно отрицает, что это его брат. Чем глубже он начинает размышлять об этом, тем больнее, а на глаза тут же наворачиваются горькие слезы боли и обиды. Так не может быть. Тэхен сразу же переключает канал или вовсе выключает телевизор, окунаясь в звенящую в ушах тишину. Он не хочет видеть и слышать Мираи. Тот, кажется, действительно убил его брата. Омегу отвлекает внезапный звонок в дверь, от которого он едва не подпрыгивает на месте, роняя одну из папок на пол. Внутрь закрадывается тревога, но внешне Тэхен старается сохранять спокойствие и не начинать паниковать раньше времени. Плохо ли, если это окажется Чонгук, который наверняка уже прекрасно знает о месте жительства своего брата? Нет, не плохо, потому что в сердце любовь теплиться не перестает, радость от того, что брат жив, не рассеивается. Эта часть внутри Тэхена все еще сохраняется, не дает заполнить себя тьме и холоду, которым веет от жестокой правды. Тэхен будет рад, но колени все равно предательски подрагивают от легкого страха, облепившего тело. Он вздыхает, собирается с силами и поворачивает замок, открывая дверь и готовясь увидеть оскал на губах брата. Но вместо этого он видит теплую улыбку на пухлых губах Чимина. По телу прокатывается волна облегчения, а на губы просится ответная улыбка. Чимин проходит в квартиру, сразу же укрывая омегу в своих прохладных от улицы объятиях. Тэхен чувствует себя защищенным в этих руках, что одним махом отгоняют мрак, рассеивают тучи и дают светить золотистому и теплому солнцу, которого в их жизни так не достает. Чимин его дает одним своим появлением, поселяет в душе и обволакивает теплотой. — Нужно согреться, — шепчет Тэхен куда-то в ключицу альфы, неохотно вылезая из его объятий. — Сварю тебе кофе, — улыбается уголком губ и проводит ладонью по щеке Пака. Чимин кивает и, стянув с себя кроссовки и куртку, идет за омегой на кухню, вдыхая любимый аромат глицинии, которым пропитана уютная и светлая квартира Тэхена. — Снова изводишь себя, — недовольно качает головой альфа, следя за тем, как Чон, войдя на кухню, быстро поднимает с пола папку и собирает все бумаги в одну кучу. — Вредно пить столько кофе, Тэ, — вздыхает он, заметив несколько пустых чашек на столе. — Ты это мне говоришь? — улыбается Тэхен, отложив больничные дела на подоконник и ставя чайник. Чимин садится за стол и сцепляет руки в замок, следя за омегой. Тэхен такой домашний и уютный. В своих любимых домашних широких штанах и в такой же мешковатой бежевой футболке, периодически сползающей с плеча. Русые волосы слегка взлохмачены, и это кажется Чимину до невозможного милым. Альфе хочется встать, подойти сзади и прижать хрупкое тело к себе, вдохнуть аромат его шампуня, уткнувшись в макушку, и обвить руками, чтобы не выскользнул, никуда не делся. Но вместо этого он спокойно сидит и наблюдает, как Тэхен варит ему кофе. Пообниматься они еще успеют. — Что нового на работе? — спрашивает омега, глянув на Чимина через плечо и вновь отворачиваясь. — Все как обычно. Вечная борьба, нехватка ресурсов на севере. Возможно, мне скоро придется отправиться туда, — вздыхает Пак, зачесав пятерней черную челку назад. — Надолго? — с неприкрытой грустью в голосе спрашивает Тэхен, повернувшись к альфе с чашкой уже готового кофе. — Еще не знаю, — качает головой Чимин, благодарно принимая у омеги чашку и ставя ее на стол перед собой. Тэхен садится напротив, подняв ноги на стул и обнимая колени руками. — Там пока относительно спокойно, но это вопрос времени. Нужно быть готовыми. Тэхен понимающе кивает и закусывает губу, утыкаясь взглядом в стол. Отпускать Чимина всегда страшно до дрожи и слез в подушку среди ночи. Он пережил это мучение с Чонгуком, а теперь переживает с Чимином, у которого на шее поблескивает жетон с инициалами, подобный тому, что у омеги. Он до безумия боится, что когда-нибудь на своей шее будет носить еще один. Чимин приходит каждый раз за день до своего отъезда, долго не выпускает из объятий и пытается рассеять тревогу Тэхена из-за очередной предстоящей разлуки, обещая вернуться. Тэхену приходится усилием себя заставлять верить этому обещанию. Только оно у него и остается, когда Чимин с утра выходит из его квартиры с сумкой. И вот на Тэхена снова опустится тяжесть тревоги и мучительного ожидания. Суметь бы справиться и пережить еще один тяжелый момент жизни. — Тэ, — тихо зовет Чимин, вырывая омегу из грустных размышлений и грея руки о чашку. Омега поднимает на альфу взгляд, не переставая покусывать губу. — Чонгук приходил еще? Этот вопрос бьет в лицо так внезапно, что омега даже дышать забывает. В голове сразу же всплывают угрозы Чонгука о расправе с Чимином, если тот еще раз появится возле Тэхена. И глаза, полные чистой ярости при упоминании Пака. Что о нем думает Чимин? И как ему объяснять, откуда взялся Чонгук спустя два года? — Нет, — тихо отвечает Тэхен, опустив взгляд на свои колени. — Он давно появился? — спрашивает альфа, глотнув кофе и не уводя с омеги внимательного, слегка обеспокоенного взгляда. — Нет, недавно, — еще тише говорит Чон, сжимая холодные пальцы на своих щиколотках. На более детальные и подробные ответы омеги просто не хватает. Он словно на минном поле и боится сделать неверный шаг, который обречет на смерть. — Он ведь… — Чимин прочищает горло и хмурится. — Он не бил тебя? Паку сразу же хочется зарядить себе за такой мерзкий вопрос, но тревога после увиденного все не дает покоя. Чонгук был с братом груб. — Нет, — Тэхен слабо качает головой, осмелившись поднять на альфу взгляд. — Конечно нет. Он ведь любит меня… Тэхен чувствует, как к горлу подкатывает болезненный ком. Он не уверен сейчас, любит ли. Больнее всего делает именно этот вопрос, на который омега даже не знает точного ответа. Теперь он ни в чем не уверен. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь он будет сомневаться в безграничной и искренней любви своего родного Чонгука. — А он рассказывал, где был все это время, чем занимался? — Чимин злится сам на себя за то, что продолжает давить, видя, как Тэхен притих и поник от упоминания брата, но распирающий изнутри интерес он не в силах контролировать. Вопросы сыплются сами собой. — Нет, — снова качает головой Чон, прикусывая мелко дрожащую губу, чтобы Чимин не заметил, как он едва сдерживается, чтобы не заплакать. — Я не знаю, чем он занимался. Чимин задумчиво хмурится и отпивает кофе, барабаня пальцами по чашке. В голове всплывает одна догадка. Неприятная, мутная и болезненная. Пак хотел бы, чтобы это оказалось неправдой, но такое предположение имеет место быть, учитывая поведение Чонгука при встрече. Самому от этого тошно, но Чимин над своим разумом, подкидывающим такие предположения, не властен. — Ты не думал, что он может быть заодно с нашими врагами? — негромко и осторожно спрашивает Чимин, уже жалея о том, что озвучил это. Тэхен смотрит на него с искренним удивлением и легким страхом, расползающимся на дне ореховых глаз. Тэхену хочется расплакаться, разрыдаться в голос и уткнуться лицом в подушку, чтобы никто не слышал и не видел. Его разрывают изнутри две мысли. «Да, Чонгук в лапах аспида! Остановите его, спасите, вытащите и верните мне!» «Не лезь в это, Чимин, не пытайся докопаться до правды, он убьет тебя!» Если Тэхен расскажет правду, то Чонгуку грозит смерть. Его щадить никто не станет. Убьют сразу на месте, и тогда Тэхен окончательно потеряет брата. Если Тэхен скроет, то смерть грозит народу. Чимину. Чонгук не остановится, ровно как и Пак. Хуже жестокой правды о Чонгуке может быть только разделение себя между двумя родными людьми, которые стали друг другу врагами. Как это пережить? Как с этим справиться? Ведь Тэхен в этой огромной и бесконечной войне лишь жалкая, незначительная деталь, у которой нет власти и сил остановить это. О таком он даже мечтать не смеет. И совершенно не представляет, что делать, как быть в таком чудовищном случае, за кого цепляться и у кого искать помощи. — Не может быть, — шепчет Тэхен, собрав в себе остатки сил и смелости. — Он… Н-нет, Чимин, — мотает головой омега, не сдержав всхлипа. Сил больше нет. Лицо альфы вмиг смягчается, а глаза наполняются болью. Он расстроил Тэхена, довел до слез своими идиотскими вопросами. — Нет… Пак сразу же подскакивает с места и осторожно подходит к Тэхену, присев перед ним на корточки и нежно оглаживая большим пальцем щеку, на которую упала хрустальная слеза. — Прости меня, Тэ, прости… — шепотом повторяет Чимин, утыкаясь лицом в колени омеги. — Я не хотел. Черт, я такой идиот, — вздыхает он, подняв голову и заглядывая в блестящие глаза напротив. В них нет обиды или злости. Только глубокая печаль и боль, на которые Чимину тяжело смотреть. — Все в порядке, — шмыгнув носом, отвечает Тэхен, накрыв ладонь Чимина своей и слегка сжимая холодными пальцами. — Все хорошо… — Он… — Чимин вздыхает и опускает голову, собираясь с мыслями. — Понимаешь, я был так счастлив, увидев его живым и здоровым. Чонгук ведь моим лучшим другом был. Я просто хочу знать, что с ним было все это время. Но когда он набросился на меня… — альфа хмурится и поднимает голову, смотря Тэхену в глаза. — Я не хочу думать о нем худшее, потому что лучше него человека я не встречал. Я даже брал с него пример, пытался быть таким же сильным и храбрым. Наверное, его просто разозлило то, что его друг с его братом… — Чимин издает смешок, криво улыбнувшись, чтобы разрядить обстановку и немного расслабить внимательно слушающего его Тэхена. — На его месте я тоже разозлился бы. А Тэхену даже нечего сказать в ответ. Как оправдывать брата, как реагировать на слова Чимина? Он молчит, глотает слезы, уже и так прорвавшие дамбу, и ищет успокоение на дне глаз альфы, в которых плещется теплота и забота, что так нужны сейчас, так необходимы. Тэхен сползает со стула и прижимается к Чимину, утыкаясь носом в его теплую шею. Альфа сразу же прижимает его к себе и ласково гладит по спине, слушая тихое шмыганье и шепча успокаивающие слова. — Я рядом, Тэ, — уткнувшись носом в висок омеги, шепчет Чимин и прикрывает глаза, покачивая слегка дрожащего Чона в своих объятиях. Видеть слезы Тэхена невыносимо до боли в груди. — Все хорошо, маленький, все будет в порядке, я не дам тебя в обиду никому. Чимин себя ненавидит сейчас больше всего, потому что сам же довел своего самого родного человека до слез, даже не подозревая, что сделал это Чонгук, которому и рядом находиться не надо для этого. Чонгук разрушает внутри Тэхена шаткую и хрупкую надежду, которую омеге все сложнее и сложнее удерживать в сохранности. Перед Чонгуком он бессилен. А Чимин тем более. Такова правда, и она не дает свободно дышать.