***
Чонгук стряхивает пепел через спущенное окно бмв и зажимает сигарету в зубах, с сосредоточенным выражением лица смотря на дорогу. Рядом сидит Тэхен, толком не разговаривающий с тех пор, как столкнулся с братом в душе. Внутри остался неприятный осадок, а от одной лишь мысли щеки становятся пунцовыми. В далеком прошлом все было иначе, так, как и должно быть у братьев. Если Чонгук по случайности и видел маленького омегу обнаженным, получая за это громкий взвизг и слабый удар в плечо, то сейчас Тэхен словно остолбенел, почувствовал себя добычей изголодавшегося охотника. Мерзкое осознание того, что Чонгук зашел в ванную намеренно, заставляет внутри что-то вздрогнуть, встрепенуться. Ему хочется ослепнуть, только бы не видеть этого больше, не знать, что это было. Тэхен опускает голову как можно ниже и перебирает в пальцах телефон, задумчиво кусая губу. Сейчас бы на автобусе поехать, только Чонгук, не терпя возражений, заставил сесть в свой автомобиль и настоял на том, чтобы отвезти на работу. Выбора, как и всегда, у Тэхена просто нет. — Как тебе спалось, малыш? — буднично спрашивает Чонгук, глянув на Тэхена, пытающегося слиться с сиденьем. — Хорошо, — бубнит омега, не спеша подняв взгляд. Смущение его только сильнее накрывает. Он вспоминает, как проснулся в крепких объятиях Чонгука, с его дыханием на своей макушке и руками, лежащими на животе. Это было так странно и так хорошо одновременно, как будто детство вернулось. Чонгук уберег от кошмаров, спрятал от холода. Тэхену даже показалось, что его вечно холодные руки к утру согрелись, но как только он выпутался из объятий брата, холод вернулся. Однако Тэхен спал как никогда хорошо. — Скучал по мне, — улыбается Чонгук уголком губ и подмигивает, как только омега осмеливается поднять на брата взгляд. — Я… — Тэхен запинается и хмурит брови, снова опуская глаза. — Я просто… В руке вовремя вибрирует телефон, вынуждающий отвлечься от неловкого диалога с Чонгуком. На дисплее высвечивается имя Джина. Чонгук ухмыляется, как будто бы все понимает, когда Тэхен, не сумев скрыть своего облегчения, принимает звонок. Альфа отворачивается к дороге и ускоряется, давя на газ. — Эй, Джин, только не говори мне, что тебя нужно подменить, — заговаривает Тэхен уже более уверенным голосом и пытается не смотреть на рядом сидящего брата. — Все намного хуже, Тэ, — едва не плача, отвечает Джин. — Генерал Ким приказал перевести меня в военный госпиталь столицы. Я не знаю, смогу ли с тобой связаться потом, поэтому решил позвонить сейчас, пока не уехал. — Но когда он успел? Почему именно тебя? — хмурится Тэхен. — Кого-то еще туда определили? — Нет, в этом вся хрень! — ноет Джин в трубку. — Только меня. Я думаю, он это специально. Вот знал же, что этот важный орел так это не оставит. Кто мог подумать, что он такой мудак, — раздраженно бросает омега. — Единственное хорошо, что я буду рядом. Мун сказал, что я смогу видеться с родными, — вздыхает он, говоря уже спокойнее. — Я надеюсь, это не затянется надолго, — говорит Тэхен, кусая губу и поглядывая на сосредоточенного Чонгука, расслабленно ведущего бмв. — Я теперь думаю, как бы Намджун меня не загонял, — Тэхен представляет, как Джин закатывает глаза в эту самую секунду и морщит нос. — Не думаю, что генерал такой. Вряд ли еще прицепится к тебе, — отвечает Тэхен, отворачиваясь к окну. А Чонгук при упоминании Кима реагирует мгновенно. Взгляд наполняется заинтересованностью, любопытством и сгустком черной злости, затопившей зрачки. Он кидает на Тэхена короткий взгляд и мнет пальцами руль. — Пусть попробует, я его быстро на место поставлю, — уверенно говорит Джин. — Я буду скучать, Джин-и, — тише говорит Тэхен, прикрывая глаза. — Звони при любой возможности. — Обязательно, — голос омеги теплеет и наполняется любовью. — Надеюсь, мы скоро увидимся. Мне пора уже, время, — вздыхает Джин. — Удачи там, — грустно бормочет Тэхен, завершая звонок. Без Джина в больнице будет совсем скучно. Без вечерних посиделок с ним и разговоров по душам, которые грели в особенно холодные и тоскливые дни. Без его постоянного присутствия жизнь в принципе лишится всех красок, но Тэхен как никто понимает, что у них работа такая, и выбрали они ее сами. Только бы по выходным видеться могли. — Джин куда-то уезжает? — спрашивает Чонгук, докурив сигарету и швырнув окурок в окно. Тэхен вжимается спиной в сиденье и складывает руки на груди, упрямо уставившись вперед. — На север? — не отстает Чонгук. — Им там пригодится врач, — усмехается он, а Тэхен поджимает губы. — Даже не один. Зря он надеялся, что в Чонгуке вдруг что-то может измениться и хоть частично стать прежним. За ночь точно нет. За эту ночь изменилось что-то другое, но точно не в лучшую сторону, Тэхен это нутром чувствует, внутри от этого все сжимается в страхе и ожидании того, когда придет первый удар, но виду он не подает. — Я не скажу тебе, — бубнит омега, покачав головой. — Снова военная тайна? — хмыкает Чонгук. — Ничего, расколешься, — бросает он смешок, переводя взгляд обратно на дорогу. Тэхен ежится. Ему кажется, что речь о другом, и снова ощущает себя, как в кошмарном сне. Но как выбраться из него наяву, омега не представляет. — Он заинтересовал Намджуна, — вдруг говорит Чонгук, а Тэхен поднимает бровь и смотрит на брата вопросительно. — Как? Откуда ты знаешь? — Я служил с генералом не один год, Тэхен, — пожимает альфа плечами. — Кое-что о его предпочтениях знаю. Твой друг придется по вкусу многим альфам, и Намджун не исключение. — Как же это странно, — вздыхает Тэхен, откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза. — Сначала друг за друга готовы положить жизни, а потом жаждете друг друга уничтожить. — Жизнь любит делать внезапные сюрпризы, о которых даже не подозреваешь, — задумчиво говорит Чонгук, горько усмехнувшись. — Ты тоже еще много таких получишь, малыш, — он глядит на притихшего омегу и расплывается в своем змеином оскале, от которого мурашки по телу. Тэхену хочется выйти из машины, и плевать, что прямо на скорости. Вдруг хоть так этот кошмар прекратится.***
Юнги, даже не пытаясь быть тихим, распахивает дверь квартиры Хосока и входит внутрь, оглядываясь вокруг. Весь интерьер выполнен в темно-серых тонах с редкими проблесками белого. Он не пестрит обилием мебели и украшений и выглядит одиноким. Юнги идет прямо к комнате альфы. Хосок даже в собственном доме не покажет своих скрытых от чужих глаз чувств. На стенах висят картины, не обладающие пышностью красок, так же лишенные чувств, как и сам альфа. Все тут без эмоций, но не без смысла, которого Юнги не понять. Ему здесь просто тоскливо. Он толкает дверь в комнату и входит. На персиковых губах появляется ухмылка. Хосок спит на спине на огромной кровати с черно-белыми простынями. Рядом, уложив голову на татуированную грудь альфы, лежит миловидный русоволосый омега, весь усыпанный синяками и мелкими ранками от порезов. Юнги хмыкает и обходит кровать, нависнув над Хосоком. Взгляд скользит по приоткрытым губам альфы вниз, к крепкой шее и накаченной груди, на которой разместилась черная змея, вонзающая свои ядовитые клыки в человеческое сердце. Юнги не раз видел этот рисунок, это подтянутое тело, но никогда не прикасался. Поэтому он слегка наклоняется вперед и тянет пальцы к Хосоку, уже представляя, как обожжется от жара чужого тела. Омега задерживает дыхание. Между кончиками пальцев и грудью альфы остается несколько сантиметров. Хосок внезапно раскрывает глаза, кольнувшие холодом, и мгновенно перехватывает руку омеги, чуть ли не до хруста сдавив в пальцах тонкое запястье. Юнги расплывается в оскале и смеется, почти не чувствуя боли. Хосок не нежничает. Одно движение — сломает руку без лишних усилий. Пусть сделает это. — Я так хотел тебя задушить, — ухмыляется Юнги, склонив голову к плечу. — А у тебя, оказывается, чуткий сон. Как жаль. Между их взглядами вновь разразилась война. Хосок пытается топить его в своем черном омуте, вот только Юнги не боится захлебнуться. Он с улыбкой на губах утягивает его за собой, потому что иначе нельзя. Ко дну пойдут оба. — Прими душ, — хриплым ото сна голосом говорит Чон проснувшемуся омеге, не отводя взгляда от кофейных глаз Юнги. Его запястье он продолжает сжимать в крепкой хватке, что сильнее металлических наручников. Юнги попался. Омега прикрывается рубашкой, поднятой с пола, и быстро ретируется в душ, боясь попасть под ураган, который прямо сейчас разрастается в комнате с каждой секундой. Юнги провожает его под прицелом своего пристального взгляда, что вполне мог бы его испепелить, и вновь возвращает его Хосоку. — Я почувствовал тебя еще до того, как ты вышел из машины, — говорит Хосок, медленно сжимая запястье все сильнее, но боли в глазах омеги все нет и нет. Это часть игры, Хосок знает. Юнги умело держит боль внутри. От такого захвата здоровый альфа бы уже взревел, а этот на первый взгляд хрупкий омега даже не морщится. Поэтому Чон продолжает, наслаждаясь каждой секундой этой извечной борьбы. — Шлюхе ты позволил себя трогать, — говорит Юнги, продолжая улыбаться змеем. Взгляд невольно опускается на красные следы от ногтей на плечах и груди альфы. — А тебе нельзя, ты не моя шлюха, — низким, оставляющим на коже ожоги голосом отвечает Хосок. Он на мгновение выбивает из Юнги самоконтроль и сжимает его запястье еще сильнее. — Ублюдок, — Юнги рычит от боли и резко выдергивает руку из хватки. В ту же секунду Хосок чувствует, как щеку обжигает пощечина. Он хватает Мина за локоть и резко дергает к себе, опрокинув на кровать и нависая сверху. Сразу же парализует его, прижав руки к постели. — Мираи будет зол, — с наигранным страхом тихо говорит Юнги, а сам пытается вырваться из плена, в котором оказался. Ярость мгновенно разливается по телу жидкой лавой, вспыхивает в глазах алым пламенем. Покоя не дает одно: Хосок абсолютно голый над ним, а его член упирается Юнги в бедро. Осознание этого не дает сконцентрироваться, но Мин старательно игнорирует его, сосредоточиваясь на ледяных глазах, сжирающих его заживо. Хосок держит крепко, лишая всех шансов на сопротивление. Юнги сильный физически, но до Хосока ему далеко. С ним ему не тягаться, и зубы скалить бесполезно. Чону ничего не стоит вырвать их голыми руками. Его яд в глазах омеги подпитывает, а желание услышать болезненный вскрик растет с тройной силой. — Мне стоит его бояться? — шепчет Хосок в губы омеги, опаляя их жаром. Юнги как будто заживо сгорает. По телу проносится табун мурашек. — Ты не смеешь трогать то, что принадлежит ему, — шипит омега и, подняв голову, вгрызается в губы Хосока. Не целует, а рвет зубами, терзает, только бы почувствовать горечь чужой крови на языке. Она как живительная сила, топливо для его ярости, выжигающей все изнутри. Хосок не теряется, кусает в ответ так же дико и голодно, чтобы сделать как можно больнее, а руки сами собой расслабляются. Юнги пользуется этим, вырывает одну руку и резко замахивается, целясь в челюсть альфы. Хосок успевает среагировать и уклоняется. Сразу же бьет Юнги ладонью по лицу, не прикладывая много усилий. Портить эту мордашку совершенно не хочется. — И это все? — хрипло смеется Юнги, облизнув окровавленную губу кончиком языка. Боль его раззадоривает, заставляет желать большего, пробуждает бесов, готовых плясать вокруг адского костра. Юнги хочет больше и легко может это получить, но знает, что не остановится. И Хосок тоже. — Если захочу больше, ты покинешь этот дом в мешке для трупов, — хмыкает Хосок, поднявшись с постели и беря с тумбы сигареты. Подтверждает мысли омеги. Юнги приподнимается на локтях и без всякого смущения разглядывает альфу. У Хосока на правом боку под татуировкой длинный шрам от зацепившей его когда-то давно пули, еще один на бедре и на левом плече. Юнги помнит, как сам пытался остановить его кровотечение, будучи еще совсем юным. Тогда ему только позволили вступить в ряды змей и воевать по-настоящему. Хосок назвал Юнги проклятьем, принесшим неудачу. В то столкновение с армией погибло много змей и осталось сотни раненных, которые нуждались в скорейшей помощи. Хосок не думает о том, что словил пулю, прикрывая юного и неопытного омегу, безрассудно рвавшегося в бой и жаждущего вражеской крови. Старается не думать. — Зачем ты здесь? — спрашивает он, сунув сигарету меж губ и прикурив. — Смерти ищешь? — Чонгук приказал проверить склады в пригороде. Кажется, туда влезли военные, надо это выяснить, — улыбается Юнги, следя за танцем дыма, который выпускает Хосок. На фильтре сигареты остаются алые следы от крови Юнги, смешавшейся с хосоковой. Мин слезает с постели и подходит к альфе вплотную. Хосок беспощадно замораживает его взглядом своих непроницаемых омутов. Юнги чуть приподнимается на носках и шепчет: — А искать смерть мне незачем, она всегда за мной. Со мной. Он ловит приоткрытыми губами горький дым и облизывает губы. Хосок не реагирует, и так знает, что правда. Юнги правит смертью, как и своей жизнью, которую не боится отдать в ее руки, только время еще не пришло, ему нравится тянуть эту опасную, но завораживающую игру. Хосок смотрит в бесстыдные и бесстрашные глаза омеги, что никогда не видели в нем угрозы, и поднимает руку к его лицу, беря пальцами подбородок. Альфа резко дергает его в бок и хмурится, разглядывая маленькую змейку на белоснежной шее. — Маленькая мразь, — хрипло говорит Хосок, убрав руку. Юнги довольно хмыкает и лижет губу. Так альфа его любит называть. Чон отворачивается и, затушив сигарету в пепельнице, идет в ванную, из которой выходит омега, обмотав вокруг груди полотенце. Юнги прослеживает за Хосоком взглядом и сразу же мрачнеет, когда альфа хватает шлюху за талию и вжимает в себя, вгрызаясь в алые, как спелая вишня, губы грубым поцелуем. Омега мычит, но не пытается сопротивляться, зная, что просто не имеет на это права, иначе лишится жизни. Он позволяет альфе терзать губы, жмурится и даже не видит, что Хосок смотрит на того, кто стоит за его спиной. У Юнги в глазах ядерные взрывы, разбушевавшееся адское пламя, ищущее выхода. Но Хосока это только сильнее раззадоривает. Ему нравится видеть то же самое в чужих глазах, что бывает в его собственных, когда он наблюдает со стороны. Он коротко ухмыляется, не разрывая поцелуя, спускает руку на упругую задницу омеги и сжимает под полотенцем, получая в ответ сдавленный стон. Хосоку на эту игрушку плевать, таких еще сотни будет, но доиграть хочется, особенно сейчас, когда это наблюдает Юнги. Он отрывается от губ, искусанных в кровь, и, не успев примкнуть к ним вновь, слышит выстрел. Алые брызги горячей крови растекаются по лицу и шее, блестят на татуированной груди альфы, а глаза напротив стекленеют. Хосок отрешенно наблюдает мгновение, когда их покидает жизнь, и слышит, как тело омеги мешком с глухим звуком валится прямо у его ног. Хосок поворачивается к Юнги, изогнув бровь. Мин улыбается невинно, но точно по-дьявольски, а в вытянутой руке держит пистолет. — Ты должен мне шлюху, — говорит Хосок, кончиком языка слизнув с губ капли брызнувшей на них крови. Юнги опускает пистолет и в два шага оказывается перед Хосоком. Аромат крови, смешавшийся с природным альфы, будоражит и кружит голову, пьянит и пускает по коже мурашки, скапливающиеся на кончиках пальцев легким покалыванием. — Это все, что ты можешь себе позволить, — с притворным сожалением говорит Юнги, бросив взгляд на лежащее между ними тело. Он улыбается уголком губ и поднимает взгляд к блестящей от капель крови груди альфы. Тянет ладонь осторожно, словно ожидает, что Чон ее снова перехватит, но ничего не происходит. Хосок смотрит пристально, как хищник, ждущий, когда добыча сама попадется на ловушку. Юнги собирает кончиком указательного пальца каплю крови с груди альфы и подносит к своим губам, вновь начиная их любимую-ненавистную игру взглядами. Он приоткрывает губы и слизывает кровь с подушечки пальца, затем сует его в рот и обхватывает губами, медленно обсасывая, подобно конфете. Играет с неизведанными демонами, мелькающими в глазах Хосока, знакомится и даже не боится быть съеденным заживо. Так даже веселее. — Ты можешь предложить кого-то лучше? — щурится Хосок, забывая обо всем вокруг, даже о растекающейся по полу крови, что касается кончиков пальцев ног. Он бы этот блядский палец откусил, сломал, раздробил, но уверен, Юнги даже тогда будет смеяться, наслаждаясь этой бесовской игрой. Юнги вытаскивает палец и облизывается насытившимся котенком, задумчиво хмурится и спустя секунду снова улыбается. — Что-то крови много, — отмечает он буднично, словно говорит о погоде. — Прибери, жаль портить пол, — подмигивает омега и перешагивает через труп, легкой походкой направляясь к выходу. Хосок провожает омегу взглядом и идет в ванную, оставляя на паркете следы густой липкой крови. Игра набирает обороты.***
— Лживый предатель, — выплевывает альфа в военной форме, сидя на стуле перед Чонгуком. Из его рассеченной брови течет кровь, застилая зрение. Однако взгляд его все равно полон ненависти и страха перед неминуемой смертью, который он отчаянно прячет за ядовитыми словами. — Ву, облегчи нам обоим жизнь, — лениво тянет Чонгук, разглядывая маленький нож в своей руке и неторопливо расхаживая вокруг мужчины. Позади на цепях сидят доберманы, истекающие слюной и жаждущие свежего мяса. Их злобный рык расползается по псарне и внушает страх, повышая уровень паники пленного. Лучше слышать Мираи, чем их рычание, не предвещающее ничего хорошего. — Я должен вспомнить, кто посмел сбросить меня со счетов. Ну же, посотрудничай со мной, — Чон бросает на Ву взгляд, сверкнувший в свете одинокой лампы, висящей в центре помещения. — Я, блять, ни черта не знаю! Ты вырезал всех из нашего отряда, — цедит Ву сквозь стиснутые до скрежета зубы. — Одного за другим уничтожил. Я знаю, что это ты, тварь. За что? — А ты не в курсе? — удивленно вскидывает брови Мираи, остановившись перед военным. — Я тебе скажу, — он перехватывает рукоять ножа покрепче и подходит к Ву, резко всаживая острие тому в бедро. Альфа рычит, не дает себе закричать, судорожно вцепившись пальцами в ручки стула, к которому его привязали. Лицо Ву раскраснелось, слившись с цветом крови, а вены на крепкой шее вздулись, едва не лопаясь от напряжения. Чонгук ухмыляется и давит на нож, всаживая его по рукоять. Ву не выдерживает и орет, раззадоривая голодных псов еще сильнее. Аспиды, удерживающие их цепи, еле справляются со своей задачей. — Ублюдок… — тяжело дыша, выплевывает военный, подняв на Мираи расфокусированный взгляд. — Тише, Ву, не трать силы на пустые слова, — улыбается Чон, похлопав мужчину по щеке. — Лучше скажи мне, какой автомат у тебя был на той операции? — Что? — Ву морщится, непонимающе смотря на Чонгука. — Да откуда, блять, я могу помнить! На черта тебе это? У всех военных они идентичные, будто ты не знаешь. — Сузить поиски, — пожимает плечами Чонгук, медленно прокручивая нож в ноге военного. — Только вот этот был другой. Так ты не помнишь? Жаль, — хмыкает альфа. — Ладно, тогда расскажи мне каждый свой шаг в тот день. — Ты ебанутый на голову, — цедит сквозь плотно стиснутые челюсти Ву, брызжа слюной. — Отвечай мне, — рычит Чонгук, резко вытащив нож и проталкивая в рану два пальца. Ву снова орет и остервенело дергается. Мираи смотрит ему в лицо с оскалом на губах и ковыряет внутренности пальцами, нарочно цепляет короткими ногтями разорванные мышцы, заставляя мужчину буквально рыдать от боли. — Каждый свой шаг, — по слогам выговаривает Чонгук. — Мы с Имом, которого ты тоже грохнул, были в восточной части того здания. Целый день там сидели, перекрыв путь аспидам, чтобы не вылезали, — тяжело дыша, чуть ли не задыхаясь, выговаривает Ву, смотря Чонгуку в глаза. — Я узнал о твоей смерти после того, как нам удалось прорвать их оборону. — Вам ни черта не удалось, потому что я жив, — усмехается Чон, вытащив окровавленные пальцы, и, не давая Ву опомниться, вновь всаживает в истекающее кровью отверстие нож. — Ебаный террорист, — рычит военный, дергая плечом в бесполезных попытках вырваться. — Сукин сын… Доберманы, учуяв кровь, начинают лаять, устремив кровожадные хищные взгляды на Ву. Чонгук заставляет псов замолчать одним жестом и смеется, не отворачиваясь от пленника. — Лучше бы я сдох, да? — спрашивает он, склонив голову к плечу и щуря глаза. — В тот день, когда свой же метил мне в сердце, правда? — рычит Чон, ухватив рукоять ножа и резко дернув вниз, вдоль бедра. Лезвие разрывает мышечные ткани, вновь заставляет Ву истошно выть и беспомощно дергаться на месте, а Чонгук проделывает в нем дыру еще и взглядом. Наслаждается воплями и ударившим в нос ароматом свежей крови. — Но промахнулся, — спокойно продолжает Чонгук, покачав головой. — Я хочу узнать, кто в сто девятой штурмовой группе оказался тем самым дерьмовым стрелком, попытавшимся убить своего капитана. Кто же это был, раз не те, кого я уже похоронил? И даже не ты. — Уж я бы… так не облажался, — шипит Ву, борясь с накрывшей тело болью. Нож в ноге, словно раскаленное железо. Чонгук восхищается выдержкой пленного. Не каждый, кто к нему в руки попадает, столько терпит. — Капитан, сменивший сторону, достоин позорной смерти. — Благодаря нашей доблестной армии придет конец всему, — Мираи резко выдергивает нож, зацепив бедренную кость и провоцируя новый вопль мужчины. — Я скормил своим псам двадцать человек, и все впустую? Кто-то меня обвести вокруг пальца решил, — шипит Чонгук, глянув на окровавленный нож в своей руке. — Я был готов отдать жизнь за тебя, капитан, — хрипит Ву. Его глаза блестят от слез. — Твоему приказу я был верен до самого кон… — Спускайте псов, — командует Чонгук, отвернувшись от пленного. На лице маска ярости сменяется абсолютным хладнокровием, как будто по венам пустили лед. Он услышал все, что ему было нужно, больше тянуть нет смысла. Снова не тот. — Что… Н-нет, Чонгук… — Ву впадает в панику, расширенными от испуга глазами уставившись на голодных собак, обнаживших свои большие острые клыки. — Только не это… Чонгук отходит и садится на свой стул напротив пленного, закинув ногу на ногу и прикурив себе. Двое аспидов развязывают Ву и швыряют на пол в тот момент, когда доберманы оказываются на свободе. Они за долю секунды налетают на орущего нечеловеческим голосом военного, вгрызаясь зубами в горячую и пока еще живую плоть. Чонгук делает затяжку и, скучающе наблюдая за тем, как его псы разрывают мужчину на куски, выпускает дым вверх. Внутри наступает глухая тишина, словно вмиг отключили все звуки, стерли все сохранившиеся в памяти эмоции, что еще минуту назад заполняли душу. И снова неудача. Не тот результат. Месть змеей уползает в свой темный уголок и продолжает ждать своего часа. Чонгук обещает себе, что долго ждать больше не придется. Собаки рвут мужчину, оставляя одни лишь ошметки. По полу разбросаны куски плоти и густая насыщенно-красная кровь, скопившаяся лужей, что больше похожа на бескрайний океан. Чонгук неторопливо курит, и когда вопли мужчины стихают, подзывает к себе одного из псов, свесив руку с ручки стула. — Деймос. Самый крупный из доберманов мгновенно реагирует и резко оборачивается, держа в пасти истерзанные остатки руки. Он рычит, недовольный тем, что его отвлекли, но не может не послушаться, когда видит руку хозяина, протянутую к нему. Стуча когтями по бетонному полу и оставляя на нем кровавые следы, доберман подходит к альфе. — Хороший мальчик, — хвалит Чонгук, почесав Деймоса за ухом. — Отличный кусок себе отхватил, — альфа смотрит на руку Ву, которую жадный и вечно голодный пес преданно бросает перед хозяином. — Поделись с братьями, не будь жадным, этого ублюдка хватит на всех.***
Чонгук толкает металлическую дверь и выходит из псарни. Во дворе особняка рядом с бмв стоит черный глянцевый порше, а его хозяин — прислонившись к капоту сбоку и перезаряжая свой пистолет. — Не он? — спрашивает Юнги у подошедшего Чонгука и убирая оружие за пояс. — Не он, — хмыкает альфа, встав рядом и прислонившись боком к автомобилю. — Я так и подумал. Крови на тебе маловато, мой лидер, — ухмыляется Мин, отсканировав Чонгука с ног до головы. — Хосок где? — Ты был прав насчет военных. Твой адский пес задержался, чтобы очистить территорию от червей, — пожимает Юнги плечами. — Значит, информация оказалась достоверной, — Чонгук достает из кармана своей камуфляжной куртки коробочку с таблетками. — Кстати, насчет информации, — хмурится Юнги задумчиво, следя за тем, как Чонгук достает белоснежный овал и кладет на язык. — Возможно, ты не помнишь, но в сто девятой группе после той операции в живых осталось всего двадцать два человека, которые теперь уже, конечно же, мертвы. Сто пятая уничтожена полностью. — Ближе к делу, — Чонгук проглатывает таблетку и поднимает бровь. — Остался только один живой солдат. Он из сто четвертой. — Кто? — Полковник Пак Чимин, — Юнги расплывается в широкой улыбке. Чонгук мгновенно меняется во взгляде. Мин знает: он ничего хорошего не предвещает. — Вот как. Мой лучший друг поднял оружие против меня? — сухо усмехается Чонгук, скользнув языком по нижней губе. — Какая грязная игра, но такая предсказуемая. Этот сукин сын изображал себя слишком идеальным. Проебался. Я заставлю его захлебываться собственной кровью, — голос альфы становится ниже, холоднее. Даже ледяной ветер теплее него. — Все лучшее от меня достанется Чимину. Своим молчанием он сам же и уничтожил две штурмовые группы. — Вот и белая змея, — шепчет Юнги, встав к Чонгуку вплотную. Прохладные пальцы закрадываются под одежду альфы и оглаживают шрам под сердцем. Губы останавливаются в паре сантиметров от чужих, а взгляд тонет в черной бездне. Юнги прикрывает глаза и скользит кончиком языка меж губ Чонгука. Альфа перехватывает его зубами и прикусывает, вызывая у омеги глухой стон. Тот чуть отстраняется и ведет кончиком носа по татуированной шее Чонгука, принюхивается и вновь вгрызается в его губы, шепча в поцелуй: — Я ненавижу глицинию. Сладкий запах дешевой шлюхи. Юнги мгновенно оказывается грубо прижатым к дверце порше. Чонгук сжирает его уничтожающим взглядом, сцепив пальцы на тонкой шее, и цедит сквозь стиснутые челюсти: — Будь осторожнее в своих словах, сука, иначе без языка останешься. Слишком он длинный, не туда тебя заведет однажды. Чонгук грубо хватает омегу за талию и прижимает к себе. Одной рукой берет за щеки и, не позволяя поворачивать голову, озлобленно целует, кусая мягкие цитрусовые губы. Юнги, с головы до ног пропитанный ядом змееныш, лишь ухмыляется и обнимает альфу за шею, позволяя делать с собой, что захочется. Мираи можно все. Ему даже душу продать, тело. Мысли. А у Чонгука в мыслях пьянящая глициния и нежно-розовые губы брата.***
Джин работает в военном госпитале уже второй день. За этот короткий период он не находит времени даже для того, чтобы позвонить домой и Тэхену. Раненых, на удивление, мало, но большая часть — сержанты, полковники и майоры, нуждающиеся в особом уходе. Из них только единицы смогут вернуться в строй, другие же уйдут на покой, оставшись инвалидами. В такой ритм работы влиться нетрудно, только атмосфера более тяжелая, давящая. Не покидает ощущение, словно кто-то наблюдает за каждым шагом, хотя так и есть в действительности. На военной территории без надзора не остается даже тесная коморка с ведрами и швабрами. Джин старается свыкнуться с вечно изучающими взглядами альф, которые он чувствует даже спиной, и брошенными ему вслед фразами в попытке подкатить к молодому и привлекательному врачу. Тут им делать больше нечего, а на новенького можно поглазеть, понаслаждаться, забыв о своей боли. Джин отвлекает от нее одним своим видом и нежным запахом, растекающимся по больничному крылу. И пусть будет так, Ким потерпит, если кому-то от этого может полегчать, хоть и временно. Он проводит дневной осмотр в паре с бетой чуть постарше, работающим тут несколько месяцев, и уже собирается выходить, как вновь слышит в спину уже знакомое: — Доктор, кажется, вы забыли свой стетоскоп у моей койки. Кто-то хохочет, а кто-то закатывает глаза, точно как Джин. Он разворачивается и смотрит на альфу с перебинтованной головой. Тот обворожительно улыбается, уверенный в том, что сможет очаровать своей улыбкой, но Джину от этого хочется лишь тяжко вздохнуть. — Не выйдет, сержант Ли, — говорит омега, ткнув пальцем на стетоскоп, висящий у него на шее. — И нет, я точно ничего не забыл, осмотреть вас тоже. Придумайте что-то еще. — Поэтому от тебя и сбежал твой муж, Ли, — хохотнув, говорит альфа, лежащий через две койки от сержанта. — Тихо ты, не мешай мне, умник. Сам-то рожей не вышел, а я тебе говорю, что я в этом профи, — закатывает глаза Ли, махнув на альфу. — Удачи, герой, — усмехается тот. — Я все еще тут, господа, — Джин строго глядит то на одного, то на другого, и недовольно качает головой. — Лучше бы вы таблетки пить не забывали, сержант, а обо мне не беспокойтесь, — омега строит милую улыбку и разворачивается, выходя в коридор и слыша за спиной смех. Веселятся. Значит, идут на поправку. Джин этому только рад. Он сует руки в карманы и твердо шагает по коридору, попутно здороваясь с проходящими мимо военнослужащими и врачами, тут же опуская голову. Если вытерпеть на себе пристальные взгляды больных еще можно, то остальные только смущают и давят. Джин к такому не привык. К тому, чтобы быть в центре внимания, объектом обсуждений, которые наверняка ведут и врачи, и даже военные. Омеге по душе тишина в самом дальнем углу, где никто не попытается влезть в душу. Это контрастирует с его добротой и общительностью, но по-другому не выходит. В новом коллективе трудно из-за собственноручно выстроенных барьеров и ненужных мыслей. С этим Джин не может ничего поделать, лишь надеется на то, что приспособится как можно скорее, и внимание к его персоне уменьшится. Утонув в своих размышлениях, омега не замечает, как лбом врезается в чье-то крепкое плечо. Он сам вздрагивает от неожиданности и резко поднимает голову, встречаясь взглядом с генералом, вышедшим из кабинета главного врача госпиталя. Эти глаза мгновенно парализуют, пригвождают к месту, не позволяя даже просто вздохнуть. В них полный штиль, а в их глубинах, Джин не сомневается, скрыта непредсказуемая опасность. Ее не видно, но она ярко ощущается, как и сила, которой веет от альфы за километр. Еще немного, и с ног собьет. — Вы спутали ориентиры, доктор Ким? — спрашивает генерал своим ровным и четким голосом, вызывающим внутри омеги ураганы мурашек. Намджун, как и всегда, выглядит идеально, ни на секунду не дает усомниться в себе, как в генерале армии всей страны. Темно-синий мундир идеально облегает подтянутое высокое тело, на погонах поблескивают большие генеральские звезды, а пепельно-русые волосы аккуратно уложены и открывают ровный, с чуть заметной горизонтальной складкой лоб. Альфа просто стоит рядом, возвышаясь статуей, а Джину кажется, словно он сам перед Намджуном уменьшился в несколько раз. — Прошу прощения, генерал Ким, я просто задумался, — мямлит Джин и мысленно дает себе пощечину, чтобы не растекался под давлением этого высокомерного орла, вздумавшего, что имеет право решать его судьбу. Омега выпрямляет спину, слегка хмурит взгляд и снова бесстрашно прыгает со скалы в глубокий и неизведанный океан глаз альфы, что напоминают сканер, видящий все, что скрыто внутри Джина. — Как вам у нас? — спрашивает Намджун, изогнув бровь и сунув руки в карманы брюк, подчеркивающих крепкие мышцы ног. — Должно быть, довольно сурово для такого юного врача, имеющего опыт работы только в больнице. — Вовсе нет, — хмыкает Джин, мысленно закатывая глаза. Конечно же, Намджун уже все о нем узнал. — Пациенты тут с отменным чувством юмора. — Значит, не соскучитесь, — коротко усмехается генерал, ни на секунду не уводя глаз от омеги. Блестящие пухлые губы то и дело отвлекают, притягивая внимание, и генерал бросает на них короткие взгляды в попытке разглядеть, изучить. Не может удержаться. — Генерал, — Джин хмурится. — Могу ли я ездить по выходным домой? — глаза наполняются надеждой. — Тут ведь совсем недалеко… — Не можете, — одним четким ударом обрубает надежду Намджун. Джин сразу же сдувается, не пытаясь скрыть взгляда, вдруг ставшего совсем печальным. — Но почему? Доктор Мун говорил, что я могу… — Доктор Мун не генерал, — Намджун снова это делает. Придавливает омегу к полу этим своим высокомерным взглядом. А может, Джину так кажется, потому что альфа в лице даже не меняется, зато его голос заставляет внутренне содрогнуться. — Отныне вы, Ким Сокджин, подчиняетесь армии и мне. Когда и куда вас отпускать, решаю я. Джин тушуется, как нашкодивший ребенок, которого отчитывает отец. Опускает взгляд в пол, но не позволяет себе поникнуть. Не перед этим альфой. Генералу хочется показывать свою силу в ответ, но пока получается слабо. Альфа побеждает, даже не участвуя в игре, которую сам себе придумал Джин. Зато Намджун это чувствует — свое превосходство перед всеми, кто оказывается рядом. Какой-то малолетний врач всего лишь соринка, осевшая на его кожаных ботинках. Глупое чувство, Джин не хочет так. — Почему вы выбрали именно меня? — спрашивает он, вновь осмеливаясь взглянуть на мужчину. — У нас в больнице есть намного лучше и опытнее специалисты. — Потому что я посчитал лучшим именно тебя, — вдруг переходит на «ты» генерал, но Джин этого даже не замечает, забывшись в глубоком низком голосе альфы. — По поводу выходных обращаться лично ко мне. Все ясно? Джин кусает губу и кивает. Потом, словно придя в себя, резко вскидывает голову и говорит: — Да, генерал Ким. Намджун смеряет его строгим взглядом и кивает. — Хорошего дня, Сокджин, — коротко говорит он и разворачивается, твердой походкой двинувшись к выходу из здания госпиталя. И так непростительно задержался, но не уделить время этому доктору не мог. Намджун никогда не оборачивается, но в этот раз хочется так, что невмоготу. Хочется еще разок взглянуть на омегу с нежно-розовыми губами, похожими на лепестки розы. Взглянуть в эти шоколадные глаза, в которых забыться — раз плюнуть. Намджун ничего не понимает, хоть и смотрит, казалось бы, в самую глубину. Хотел бы понимать, проникнуть дальше и все для себя выяснить, но даже тогда до конца не поймет, кажется. Другой. С самой первой встречи другой, не похожий ни на одного другого омегу из всех тех, которые бывали в жизни генерала. То ли дерзости полон, то ли робости, непонятно. Намджун словно со сложной задачей столкнулся, которую в силу характера не оставит, пока не разгадает. Генерал, в чьей власти тысячи людей, не должен печься о выходных простого врача, работающего в госпитале. И, возможно, будь на месте Джина кто-то другой, он бы даже слушать не стал, скинув все эти заботы на главного врача или полковника, но не в этом случае. Причина у Намджуна есть: уловить еще один момент встречи, урвать себе шанс взглянуть на чистую красоту с блеском в глазах, на дне которых распускаются сады. Альфа в таком себе не откажет, потому что знает: будет жалеть. У самого конца коридора генерал не выдерживает и все-таки оборачивается, но Джина там больше нет.***
Тэхен с улыбкой на губах смотрит на их с Чимином переплетенные пальцы. Альфа поглаживает нежную кожу на тыльной стороне его ладони большим пальцем, поднимает ее к губам и оставляет мягкий поцелуй, заставляющий омегу смущенно улыбнуться. Чон кусает губу и утыкается носом в теплую шею Чимина. Альфа тихо посмеивается и целует его в макушку, затем отворачивается к телевизору. Уже третий вечер Тэхен проводит с Чимином. Паку удалось выпросить у генерала несколько выходных, которые он полностью посвящает Тэхену, напрочь забыв о работе. Сейчас Чимин не полковник, а обычный парень, наслаждающийся каждой секундой, проведенной с любимым человеком. В этом счастье, и они с Тэхеном его разделяют. Последние несколько дней для омеги, словно глоток свежего воздуха, новая жизнь, та самая идеальная, о которой он всегда мечтал. Счастье это мимолетно, Тэхен понимает, но старается об этом не думать, заполнив голову одним лишь Чимином, рядом с которым все плохое вмиг испаряется, а взамен приходит тепло и свет. Они похожи на настоящую влюбленную парочку. Вечерняя прогулка вдоль берега реки с Данте, походы в кино и кафе, просмотр телевизора по вечерам обязательно в обнимку и с нежными поцелуями, а ночью сон, в котором они друг друга согревают и оберегают, делятся теплом и заботой, бьющей через край. Для Тэхена последние три дня — счастье. Перед мыслями о Чонгуке, которые порываются заполнить голову, омега строит железную стену, но глубокой ночью конструкция дает слабину, когда от случайного прикосновения Чимина, дышащего в затылок, бросает в дрожь из-за страха. Из-за сцен в голове, где точно так же было с Чонгуком совсем еще недавно. Тэхен тогда жмурится до боли и заставляет себя уснуть, вдыхая аромат Чимина, действующий как успокоительное. Рядом с ним ничего не снится. У Чимина дома как будто бы все демоны рассеиваются, обещая вскоре вернуться. Но пока Тэхен тут, пока чувствует тепло альфы рядом, все более или менее в порядке, и счастье продолжает быть счастьем. — Завтра понедельник, — вздыхает Тэхен, подняв голову и зарывшись пальцами в волосы альфы на затылке. — Я должен пойти на работу, но так не хочется… — Не иди, — хмурится Чимин, оторвавшись от телевизора и повернув голову к Тэхену. — Давай проведем оставшиеся два дня вместе. Неизвестно, как скоро мы еще так сможем. — Знаю, но так тяжело отказываться от работы даже на день, — Тэхен поджимает под себя ноги и льнет ближе к альфе, водит по его лицу указательным пальцем, очерчивает бровь, скулу, спускается к губам и получает поцелуй прямо в подушечку пальца. Снова не сдерживает улыбки и убирает палец, возвращаясь к волосам альфы. — Маленький, тебе необходим отдых. Нам обоим. Поотдыхаем еще пару дней и вернемся с новыми силами, — спокойным, почти ленивым голосом говорит Чимин, который Тэхен готов слушать вечность. Он любит, когда так: без напряжения и лишних волнений. — Возможно, ты и прав, — морщит нос Тэхен и хихикает, словив наигранно возмущенный взгляд альфы. — Не возможно, а точно, Тэ. — Ну ладно, ладно, ты всегда прав, — закатывает глаза омега и перебирается на колени альфы, расставив ноги по бокам от его бедер. Руки Чимина сразу же находят свое место на тонкой талии, которую в мешковатой футболке, принадлежащей альфе, толком и не видно. Тэхен обхватывает ладонями лицо Чимина и тянется к губам, мягко накрывая их своими. Они начинают медленно скользить в ленивом, но сладком поцелуе. Тэхен прикрывает глаза и обнимает альфу за шею, прижимается ближе, выгибаясь в спине, и чуть заметно вздрагивает, когда крепкие руки спускаются на поясницу и задирают подол футболки, под которым только нижнее белье. Кончик языка Чимина скользит меж приоткрытых губ омеги и проникает в рот. Тэхен выдыхает и, забывшись в накрывших ощущениях, сжимает волосы альфы крепче. Внутри что-то воспламеняется, отдает гарью, а перед глазами вспышка — чернь глаз, в которых каждый видит свою смерть. Тэхен тоже. Он сам не понимает, как резко отстраняется от Чимина и сползает с его колен. — Тэ? — обеспокоено спрашивает альфа, подавшись вперед и наблюдая за омегой, принявшимся собирать посуду, лежащую на столике. Эта внезапность выбивает Чимина из колеи, заставляет волноваться. Что произошло за долю секунды? Разве он далеко зашел? — Хочу еще чая, — говорит Тэхен, повернувшись к Чимину с напускным спокойствием, только Пак видит в больших глазах растерянность, которая не успевает от него ускользнуть. — Тебе сделать? — спрашивает омега, улыбнувшись уголком губ и держа в руках посуду. — Нет, не стоит, — отказывается Чимин, покачав головой. — Ладно, я сейчас, не смотри без меня, — Тэхен разворачивается и выходит из гостиной. Он кладет посуду в раковину и упирается руками в кухонную тумбу, опустив голову и пытаясь погасить родившийся внутри пожар. Колени отчего-то трясутся, а в животе трепещущее чувство, как будто от волнения. Что это было, Тэхен не понимает, в голове все смешалось. Не в первый раз с Чимином глубокие и долгие поцелуи, даже такие прикосновения не в новинку, но почему сейчас все это ощущается совсем иначе. Почему перед глазами так настойчиво встал образ Чонгука? Тэхен жмурится и судорожно вцепляется пальцами в края тумбы, только бы не рухнуть. Если уж провалиться, то под землю, потому что эти запрещенные мысли вдруг вышли из-под контроля, наплевав на присутствие Чимина. Меньше всего Тэхен хочет думать о брате, и как назло мысли о нем атакуют в такой интимный момент, после которого все лицо пылает, а в глазах искреннее замешательство. Как? Почему? Спустя минуту Тэхен немного успокаивается, полностью забыв о том, зачем вообще сбежал на кухню. Он трет лицо ладонями и разворачивается, убежденный в том, что поборол наваждение. В проеме стоит беспокойный Чимин. Альфа хмурится и входит на кухню, а Тэхену отчего-то хочется кричать. — Все в порядке, Тэ? — осторожно спрашивает Чимин, подходя ближе. Тэхен быстро кивает и опускает глаза, когда альфа оказывается в нескольких сантиметрах от него. Омега разрывает между ними это небольшое расстояние и накрывает ладонями крепкую грудь, скрытую тканью черной футболки. Он поднимает взгляд и встречается с вопросительным. Чимин по его глазам ничего прочесть не может, не в этот раз. Там столько всего и в то же время практически ничего, что помогло бы ему что-либо понять. — Все хорошо, — шепчет Тэхен и впивается в пухлые губы альфы своими. Поцелуй этот значительно отличается от того, что был в гостиной. Он грубоватый, нетерпеливый и голодный. Совершенно неожиданный. Чимин не теряется, сразу же начинает отвечать, а внутри все напрягается от растущего возбуждения, с которым у альфы ведется вечная война. — Тэ… — выдыхает Чимин во влажные от слюны губы Тэхена, тяжело дыша от накрывающего его желания, что стремительно берет верх над разумом. Такое происходит впервые. Чимин боится сорваться, отчаянно сдерживает себя, чтобы не зайти дальше, но Тэхен каждым своим прикосновением и таким же тяжелым дыханием все больше лишает самоконтроля. — Я хочу, — шепчет Тэхен и тянется пальцами к краю футболки альфы. — Чимин… — в низком голосе мольба, а ореховые глаза стремительно застилает возбуждение. Этому сопротивляться невозможно. Чимин легко подхватывает его и сажает на стол, становясь меж разведенных ног. Тэхен тянет футболку альфы вверх, а Чимин помогает ее снять и бросает на пол. От прикосновений длинных аккуратных пальцев к обнаженной груди Чимин сходит с ума. Тэхен оставляет на плече альфы поцелуй и снова тянется к губам. Пак берет его за подбородок и глубоко целует, мягко покусывая язык и сладкие губы, которыми за всю жизнь не насытиться. Тэхен не слышит собственных мыслей, им сейчас движет желание, ранее невиданное. Ему страшно, волнительно до головокружения, все тело дрожит и отзывается на каждое прикосновение альфы. Останавливаться не хочется. Он обвивает торс Чимина ногами и позволяет поднять себя и нести в комнату, при этом не разрывая поцелуя. Чимин в темноте своей немаленькой квартиры ориентируется отлично. Он толкает ногой дверь в спальню и входит внутрь. Тэхен покрывается мурашками от соприкосновения с прохладными простынями, а спустя секунду комнату освещает теплый свет ночника. Омега слабо улыбается и тянет руки к Чимину, который тут же оказывается перед ним. Альфа оглаживает ладонями гладкие длинные ноги, двигаясь вверх, к бедрам. Чем выше, тем труднее Тэхену дышать. Горячие руки Чимина скользят медленно, сводя с ума. Омега неосознанно раздвигает ноги и шумно выдыхает от ласк, подняв взгляд к потолку. Это безумие, сумасшествие. Тэхен не понимает, что им движет, но хочет продолжения, потому что теперь отказаться будет чертовски трудно. Он уже оказался в плену желания, утянув за собой Чимина, теперь им вместе сгорать. Тэхен ни о чем, кроме рук на своем теле, не думает, хочет большего, но как только об этом задумывается — вздрагивает. Внизу живота образуется тянущий тугой узел, сплетающийся со страхом и волнением. Чимин будет у Тэхена первым. Это пугает, но и чертовски заводит. Он говорит себе, что если хоть раз увидит перед глазами образ брата — признается в своем официально подтвержденном безумии и пойдет лечиться. Потому что нельзя так. Непрошеные мысли слишком опасны. Чимин оставляет мягкий поцелуй на коленке Тэхена и цепляет пальцами резинку его нижнего белья. Заглядывает в горящие желанием глаза, подобные его глазам, и, получив безмолвное согласие, тянет ненужную ткань вниз. Тэхен приподнимает бедра, помогая избавить себя от белья. Чимин задирает его футболку и садится меж разведенных ног, наклоняется и целует выпирающие тазобедренные косточки, берет за талию и ведет кончиком носа по впалому животу, что тут же втягивается от приятных прикосновений. Сверху слышится вздох. Тэхен сминает пальцами кремовые простыни и прикусывает губу. Чимин целует каждое ребро, мягко кусая песочную кожу, добирается до сосков и слышит первый неповторимый стон. — Чимин… — выдыхает омега, выгибая спину. Альфа легонько прикусывает затвердевшую бусинку соска и поднимается к шее. Тэхен зарывает пальцы в волосах Чимина и закрывает глаза, полностью отдаваясь новым приятным ощущениям. Когда пальцы альфы впервые проникают внутрь, Тэхен скулит и пытается слезть с них, избавиться от боли и дискомфорта, на миг сменивших наслаждение и удовольствие. Чимин успокаивающе целует и шепчет: — Я могу прекратить, только скажи, Тэ. Тэхен в ответ отрицательно мотает головой и осторожно насаживается на два пальца альфы глубже. Сладкий стон ласкает слух и будоражит, все внутри переворачивает и лишает всех шансов на отступление. Тэхен с рассыпанными по подушке пшеничными волосами, с блестящей от испарины кожей и приоткрытыми влажными губами — картина на миллион. Нет, на миллиард. Чимин мечтал, но эти мечты и рядом не стояли с реальностью, которая лишает разума, кружит голову своей неописуемой красотой. Чимин не наглядится, не насытится видом любимого омеги. Тэхен теряется в водовороте чувств, заполнивших тело и мысли. Его крошит на кусочки от прикосновений Чимина, кожа покрывается мурашками, все его существо тянется навстречу ласкам, желая еще больше. Тэхен себя не контролирует. Ему так хорошо, как никогда. Чимин целует омегу в уголок губ и шепчет еле слышное: «я люблю тебя», уткнувшись носом в его щеку. Он входит в омегу осторожно, сдерживаясь, чтобы не толкнуться резко и не причинить боль. Ловит тягучие стоны губами и сходит с ума от того, как узко внутри Тэхена. От того, что первый у него. Тэхен постепенно привыкает к размерам альфы и, обвив крепкую шею руками, насаживается самостоятельно. Дышит громко, лижет пересохшие губы и ищет чиминовы, сплетаясь с ним в поцелуе. Они делят кислород на двоих, перекатывают его, как шар, кончиками касающихся друг друга языков. Чимин постепенно учащает толчки. Пальцы крепко сжимают ткань простыни, лишь бы не это бархатное тело, на котором могут остаться следы. Эту нежную кожу клеймить — грех. Ее нужно беречь, как самое ценное и хрупкое. Чимин ее покрывает поцелуями, а легкие укусы достаются вишневым губам. Тэхен начинает потихоньку двигаться бедрами навстречу, насаживается на член как можно глубже и стонет все громче, цепляясь пальцами за спину альфы. Мышцы Чимина напряжены, они перекатываются под влажной от пота кожей, что блестит в приглушенном свете ночника. Тэхен целует альфу в шею и слышит тяжелый вздох. Видит, как сводит Чимина с ума, как желанен им. От этого внутри бабочки вспархивают, а узел возбуждения стягивается сильнее. Чимин не груб, не резок. Он двигается плавно, целует нежно, каждым поцелуем говорит о своей любви, о том, как восхищен, как счастлив. А его собственное имя, которое вылетает из губ Тэхена вместе со стонами, кажется вдруг таким красивым. Вечность бы слушал, и даже ее не хватит. Этим чистым звуком голоса Тэхена не насладиться. Ни в одном времени, ни в одной жизни, ни в одной вселенной. Они разделяют ночь, посвящая ее друг другу от секунды до секунды. Она течет медленно, неторопливо, как будто время вдруг осознало, что это мгновение хочется растянуть, прочувствовать каждой клеточкой тела, в себя вобрать и запомнить навсегда. Чимин показывает свою любовь в полной мере, как давно мечтал, а Тэхен в ней растворяется. Не тонет, не захлебывается. Он дышит в ней легко и свободно. Она не перекрывает кислород, не тянет на дно, а позволяет свободно плыть. Чимин покрывает поцелуями буквально каждый сантиметр красивого отзывчивого тела, а после прижимает к себе так бережно и заботливо, что у Тэхена никакого желания покидать эти объятия. — Я никогда не причиню тебе боль, маленький, — шепчет Чимин, оглаживая щеку омеги большим пальцем. Тэхен сонно моргает, выжатый, но до бесконечности счастливый и удовлетворенный, и слабо улыбается, оставляя на подбородке альфы короткий поцелуй. — Я знаю, — тихо говорит он в ответ и утыкается лицом в его шею. Этому человеку он верит так, как никому.***
Тэхен распахивает глаза и загнанно дышит, уставившись в окно напротив, за которым только-только начинает светать. По телу пробегает мелкая дрожь, а в горле ком, перекрывающий дыхание. Почувствовав на своей талии теплую руку, он дергается и резко поворачивает голову, уставившись испуганными глазами. Страх тут же начинает отпускать, как будто переполненный кислородом шар проткнули. Рядом спит Чимин. Тэхен отворачивается и затыкает рот ладонью прежде, чем из губ вырывается то ли вскрик, то ли всхлип. Глаза мгновенно влажнеют от подступивших слез, а сердце колотится, как сумасшедшее, оглушает. Перед глазами снова образ Мираи. Не того человека, которого Тэхен называет братом. Эти демонические глаза смотрят в самые глубины, выискивают свое, такое же темное, и вытаскивают на поверхность. Смотрят по-животному, по-голодному, съедают живьем. Тэхена как будто засасывает в черную дыру. Выхода нет. Теперь Чимин его не спасет.***
За панорамными окнами просторного кабинета, утонувшего в полумраке, бушуют волны сурового океана, разбиваясь об острые скалы, которые он точит уже сотни лет. Там ураган, там сила, способная разрушить все по щелчку пальцев. Там сумасшествие, сравнимое с войной или концом света. Тяжелые свинцовые тучи опустились слишком низко, сливаясь вдалеке с глубокой синевой разбушевавшегося океана. Там ни проблеска света. Чонгук стоит у окон, держа в руке стакан с наполовину допитым виски, а другую сунув в карман черных брюк. Неизвестно, как долго альфа уже находится тут и созерцает ярость природы. Океан, такой неуправляемый, не имеющий хозяина, опасный и толком неизведанный, завораживает и манит. Чонгук не в силах оторвать задумчивый взгляд. Позади, на большом столе из черного дерева лежит пепельница, в которой догорает оставленная альфой сигарета, медленно превращаясь в пепел. Из размышлений Чонгука вырывает вибрация телефона, так не вписывающаяся в шум за окном. Альфа разворачивается и, залпом допив остатки виски, ставит стакан на стол и берет телефон. — Я уже здесь, — говорит он, вновь отвернувшись к окну. — Я ждал тебя вчера, Мираи, — слышится в трубке как всегда ровный и холодный голос Первого Лидера. — У меня возникли неотложные дела, — отвечает Чонгук, подходя ближе к окну. — Я не мог оставить без внимания своего особого пленника. Внизу, по большой территории виллы расхаживают вечно вооруженные аспиды. Им до буйства океана дела нет, они четко выполняют свою работу. У гаража в ряд стоят четыре черных автомобиля, два из которых — массивные джипы. По водной глади бассейна от ветра, что колышет и верхушки пальм, расходятся небольшие волны, бьющиеся о бортики. Только Чонгуку это все не интересно, ведь перед глазами сходит с ума сам океан. — Завтра утром будет собрание, а потом съездим на южную базу, там было небольшое столкновение, нужно взглянуть на последствия. Чонгук слышит тихие мягкие шаги за спиной, тянет носом аромат апельсина и корицы и неосознанно сжимает телефон крепче, чуть ли не до хруста. Спустя пару секунд чувствует чужое тепло прямо за спиной и горячее дыхание в шею. Енгук продолжает что-то говорить, но Чонгук уже не слушает. По груди, словно змеи, ползут длинные бледные пальцы. Чонгук опускает на них взгляд, но в лице не меняется. Он уже слышит, как внутри на присутствие омеги реагирует его чертовщина, отходя от дремы. Ловкие пальцы начинают расстегивать пуговицы на черной рубашке альфы, а мягкие губы касаются шеи. — Я отправлю своих, — отвечает Мираи Енгуку, следя за тем, как Юнги расправляется с пуговицами. — Чоноп с ними встретится на рассвете, позже будет слишком опасно. — Нам бояться некого, — сухо усмехается Чонгук и завершает звонок. Он рывком разворачивает Юнги к себе и грубо прижимает спиной к стеклу. Омега скалится и лижет губы, точно настоящая змея, подползшая сзади, чтобы вонзить свои клыки и впустить яд. Но для Чонгука он — всего лишь обычная вода, потому что этот яд сам и вырабатывает. Он разрывает на Юнги одежду и вгрызается в блестящие губы. Омега обвивает ногами торс лидера и зарывается пальцами в смоляные волосы, позволяя себя терзать, как игрушку. Чонгук врывается в тело омеги одним резким движением и грубыми размашистыми толчками втрахивает в стекло, за которым океан только сильнее начинает бушевать, будто ощутив смену настроения. Альфа прокусывает сладкие губы омеги и испивает его кровь, наслаждаясь стонами и своим именем, которое Юнги выкрикивает с каждым глубоким толчком. Внутри Чонгука образовывается такой же шторм, что и за спиной Юнги. Только в разы сильнее и разрушительнее. Отчего-то в груди зудит. Мерзко, раздражающе. От этого и злость сильнее. Но Юнги не привыкать, он многое выдерживал, и в этот раз сможет, даже если Чонгук каждую косточку ему обглодает и сломает, только бы у самого внутри не было этого скользкого комка, что поселился там с тех пор, как альфа приехал на юг. Он рычит озлобленным зверем и кусает Юнги за шею, перекрывает ему кислород. А этот безумец стонет от кайфа, что заполнил его глаза, покрыв чернотой, и просит больше, сам насаживается, остервенело скачет на крепком, возбужденном до предела члене и слизывает с губ Чонгука свою же отравленную кровь. Ему не больно, не страшно. Ему хорошо до сумасшествия. А Чонгуку плохо. Его ярость сжирает, он даже не успевает выплеснуть ее на Юнги, чуть ли не захлебывается в ней, едва успевая вынырнуть. Она в итоге берет верх, она всегда побеждает, порабощая разум. Чонгук думает об одном. Тэхена нельзя было оставлять одного.