***
Привычный серый фон позади. Блестящее в искусственном свете лезвие готовой к вынесению приговора катаны. Пленник, сидящий на коленях и облаченный в светлые хлопчатые рубашку и свободные штаны. Тонкие поджатые губы с запекшейся в уголке кровью дрожат едва заметно, объектив камеры этого уловить даже и не сможет. Орлиный взгляд непроницаемый, твердый и железный. Красивая маска, Второй Лидер ее уже расколол, а это — последний раз, когда можно ее примерить. И пусть вся страна видит, как еще одного героя вечной войны отправляют в руки самого Дьявола. — …вероятно, генерал и помыслить не мог, что мы доберемся до его маленьких секретов, — хищный оскал за черной маской тоже увидит вся страна, затаив дыхание и ночью видя его в кошмарах. Чонгук черной тенью возвышается за спиной пленного военного, заведя одну руку за спину, а другой держа острую изящную катану, ждущую своего часа. Тяжелые ботинки, черные карго и такая же черная куртка, скрывающая все узоры на крепком теле. На левом плече алая повязка с символикой великого аспида: черный змей, катана, череп. — Но каждый раз ему приходится напоминать, с кем он имеет дело, — продолжает Мираи, смотря прямо в камеру. — Будьте осторожны, генерал. Не забывайте оглядываться, вдруг пуля прилетит оттуда, откуда вы не будете ожидать, — террорист ухмыляется и приставляет острие катаны к горлу пленника, свободной рукой хватая его за пепельные волосы и оттягивая назад. — То, что вы пытались скрыть от аспида, теперь в наших руках, и будет казнено прямо сейчас. Надеюсь, вы внимательно наблюдаете, генерал Ким? — Чонгук скалится, чуть склонив голову к плечу. — Да здравствует наше лучшее будущее, что уже так близко, — ледяным голосом говорит он и перерезает военному глотку, и глазом не моргнув. На губах пленного навеки застывают не слышные никому слова: «спаси мою душу, отпусти мои грехи». Вместо них вырвались хрипы и бульканье. Глаза остекленели, так и оставшись смотреть в объектив, на всю страну в прямом эфире. Горячая кровь заливает светлую одежду и руки Чонгука, алым бисером стекает по лезвию на легко отмываемое серое покрытие пола, победно мерцая в холодном свете. Трансляция завершается. Чонгук опускает обмякшее тело не с пренебрежением, а скорее, с дикой усталостью. То мешком валится под ноги, еще больше пачкая светлый пол. К мертвому сразу же подлетают двое уборщиков, чтобы избавиться от очередного казненного и натереть пол до блеска. Лидер отдает катану одному из своих солдат и покидает «сцену», на ходу расстегивая куртку, под которой обычная серая футболка, подчеркивающая рельефы крепкого тела. В помещении душно. Чонгуку хочется на свежий воздух и никотина вперемешку с ним в легкие. Весь день он раздражен и хмур, почти зол, как черт. Окружающие это ощущают и лишний раз обращаться к лидеру не смеют, боязливо опуская глаза и избегая даже случайного зрительного контакта. В такие моменты Мираи особенно непредсказуем, и неизвестно, как он отреагирует: растворит в кислоте, скормит собакам или без лишних усилий пустит пулю в лоб неудачника, который попадется ему на пути. Взаимодействовать с ним все страшатся, кроме двоих, что все время стояли в сторонке и наблюдали за представлением великого лидера. Завидев идущего в их сторону Чонгука, Юнги просиял, засверкал лисьими глазами и заулыбался. А Хосок, находящийся рядом, и бровью не повел. Как стоял, так и стоит, сложив руки на груди, подперев плечом стену. Юнги, видимо, слепой, либо старается состояние Чонгука игнорировать, но Хосок видит все четко. Знает, что не стоит сейчас делать этого. Может омегу притормозить, но ничего не предпринимает, с легким злорадством наблюдая и отсчитывая секунды до ошибки Юнги. — Мой лидер, вы были так хороши… — змеиный шепот подползает к Чонгуку, как и ловкие руки, скользящие по его груди вниз, но альфа мгновенно пресекает поползновения, до легкого хруста сжав тонкие запястья и припечатав Юнги спиной к стене, у которой стоит Хосок, едва заметно хмыкнувший довольно. Этому омеге делать больно — особый вид кайфа. И Хосок даже немного завидует Чонгуку в этот момент. Крепкие руки мертвой хваткой сжимают запястья, а глаза вырезают на фарфоровом теле уродливые узоры, приносящие адскую боль. Но только не Юнги. Ему к такому не привыкать. Он наслаждается. — Прикрой свой маленький ротик и, будь добр, не беси меня, свет мой, — рычит Чонгук прямо в персиковые губы Юнги, смотрящего на лидера из-под полуопущенных век с откинутой назад головой. На молочной шее потихоньку заживают укусы альфы, готовя место для новых. — Сегодня я хочу убивать, — грубые пальцы очерчивают аккуратный подбородок омеги, а глаза берут в плен, парализуют. Над этим даже Юнги не властен. Он покорно отдается. — А ты мне пока еще нужен, — Гук резко его отпускает и поворачивается к Хосоку. — Проведай полковника. Может, он решит поделиться с нами чем-нибудь еще. Хорошо, что я не грохнул его сразу, правда? — хмыкает он, изогнув бровь. — Он нам сегодня отличную службу сослужил, — лидер кидает короткий взгляд на остывающее тело главы одной из секретных баз армии, которое со сцены утаскивают уборщики. — Ему язык развязать нелегко, но я развяжу, — отвечает Хосок твердо, без капли сомнения в своих силах. Сказал, значит сделает. И сделает даже лучше, чем потребуется. Именно поэтому получает одобрительный кивок Чонгука, хмурость с лица которого так и не сползает ни на секунду. У него действительно паршивый день. — Иначе и быть не может, — говорит Мираи и вновь поворачивает голову к Юнги. — А ты, свет мой, отправляйся к другим нашим пленным. Выясни все, что возможно, а затем избавься. Эти инвалиды ебучие нам не сдались. Ни продать, ни добавить в ряды. Юнги молча кивает, взглядом давая лидеру понять, что готов. В глазах его блестит не просто уверенность, но и сладостное предвкушение от будущего кровопролития и излюбленных пыток. Это почти так же кайфово, как секс. Юнги любит болезненные вопли и мольбы, любит кровь и смерть, что является самым красивым завершением увлекательных игр с жертвами. Это его стиль жизни. Чонгук коротко кивает обоим и, ни слова больше не проронив, широким шагом направляется к выходу. Ничто сейчас в мыслях не может удержаться, кроме Тэхена, который как ночью сбежал в комнату, так с тех пор и не выходил из нее, вероятно, тщетно веря, что сможет так скрыться. Чонгуку ничего не стоит вышибить дверь, если уж по-быстрому, или ключом открыть, если уж терпение найдется. Но у Чонгука нет терпения даже на то, чтобы ждать, когда Тэхен от правды оклемается. И это бесит, так жгуче бесит, что альфа ни на чем другом сосредоточиться не может. Публичная казнь наслаждения не принесла, горячая кровь на руках не привела в чувства, и даже готового на все Юнги разложить на первой попавшейся горизонтальной поверхности не вспыхнуло желания. Ничего не хочется. Только Тэхена. Его горячее тело в руках сминать и срывать с невозможно красивых губ низкие стоны, чувствовать трепет юного и почти нетронутого тела на кончиках пальцев вибрацией. Об это «почти» Чонгук как о скалы разбивается, от одной только мимолетной мысли заводится, начиная внутри бурлить готовой взорваться лавой. Но больше всего Чонгуку интересно одно: как теперь Тэхен на него посмотрит? Что будет в его бесконечных глазах при виде того, кто больше не брат? Чонгук закуривает. Как и хотел, смешивает холодный колючий воздух с никотином и садится в свою бмв, сминая руль пальцами, на которых осталась кровь казненного. Давит на газ. Нет терпения, и больше никогда не будет. Юнги поправляет на плече ремешок от своей M4 и идет по коридору впереди Хосока, бесшумно идущего сзади. Мираи дал указания, надо исполнять, но прямо сейчас, когда есть только они вдвоем и узкий коридор, ведущий к выходу, мысли разбегаются прочь. Для Хосока Юнги, словно красная тряпка для быка, но он только мысленно позволяет себе разорвать ее в клочья, в реальности же стоически держится, потому что Чонгуку такое явно по душе не придется. — Шлюха идет исполнять приказ лидера, — нараспев произносит Юнги, перебирая в пальцах маленький клинок и с хихиканьем оборачиваясь к Хосоку. Он вмиг оказывается прижатым к стене, как еще несколько минут назад Чонгуком. Но только Хосок в разы грубее и жестче, отчего по лопаткам и позвоночнику даже искорки боли пробегают. Юнги не морщится, а довольно посмеивается, облизывая нижнюю губу и бесстрашно, с азартом глядя на альфу. — Шлюха — для него, мразь — для меня, — твердо говорит Хосок, обжигая льдами беспросветно черных глаз довольного Юнги. Тот улыбается, явно наслаждаясь ситуацией. Кажется, именно этого и добивался — быть зажатым между холодной стеной и не менее холодным Чон Хосоком. — Где твоя решительность была раньше, тень моя? — шепчет Юнги, нарочно опаляя жаром своего дыхания чуть поджатые губы альфы. Острый кончик клинка мягко, едва ощутимо касается маленького, почти не заметного шрама на шее Хосока. Омега улыбается, вспоминая то мимолетное наслаждение от желанной крови, которую толком и не распробовал, слизав не с шеи, а с лезвия ножа. Далекое прошлое. — Сдохнешь с моей меткой, так и не поставив свою мне. — Ты бы лучше подумал о том, действительно ли хочешь мою метку, — альфа улыбается сухо, по-звериному, невольно пуская по коже омеги мурашки, хоть тот и виду не подает, что как-то вообще реагирует. Ничего хорошего выражение лица Хосока не предвещает. Юнги бы, наверное, всерьез задумался, стоит ли этого желать, если бы не был так бесстрашен перед смертью и тем, кто ее раздает касанием руки и даже взглядом. Он сейчас сотню раз умер и столько же раз воскрес. Юнги затаивает дыхание и легонько тянет носом аромат ореха с манящей горчинкой, пока Хосок касается большим пальцем фарфоровой шеи там, где могла бы быть его метка. Медленно сокращает расстояние и обжигает кожу дыханием, чуть ли не касаясь ее губами. Так и жаждет вонзиться клыками и испить его всего, метками своими усыпать каждый сантиметр шелковой кожи, изуродовать, сделать шедеврально только для себя, чтобы никто другой, никто… — Ты опоздал, Хосок, и я знаю, что теперь жалеешь, — шепчет Юнги, нарочно открывая шею, дразня и соблазняя. Хосок резко выхватывает клинок из пальцев омеги и приставляет острый конец к его шее на том же месте, где у самого остался едва заметный шрам, подаренный им два года назад. Юнги, ощутив легкий укол, хрипло посмеивается и накрывает ладонь Хосока своей, слегка надавливая, чтобы лезвие вошло чуть глубже. Он с болью на «ты», и ему ее мало. — Я не жалею о том, чего не было. Только о том, что не дал тебе сдохнуть, — сдержанно отвечает Хосок, сохраняя хладнокровие и наслаждаясь видом алой струйки, потекшей по шее к острой ключице, виднеющейся из-за горла футболки омеги. То, что должно было уколоть Юнги, вовсе не колет, потому что в словах Хосока звучит явное противоречие самому себе. Омега знает правду, и даже если эти слова Чона искренние, мысль о том, что он желает Юнги смерти — возбуждающая и пробуждающая истинную сущность омеги, жаждущую игр с этой самой смертью и ее прислужником. Юнги ухмыляется и собирает пальцем багровую дорожку со своей шеи, затем подносит его к губам Хосока и медленно размазывает по ним собственную кровь. Успех. В глазах Хосока что-то трескается, образуя временную брешь, и Юнги жадно глядит внутрь, не скрывая своего восторженного любопытства, нескончаемого интереса. Хосок скрывает страшное. Настоящий зверь спит там, внутри, едва видный за маленькой щелкой, которую альфа сразу же замуровывает, как только понимает, что Юнги успел просочиться внутрь. Он отходит назад, отшатывается даже, долгую секунду сверлит довольного Юнги взглядом и разворачивается, быстро уходя прочь с так и оставшимся в руке клинком омеги. — Тогда не подставлялся бы под пули, предназначавшиеся мне, — бросает вслед Юнги и расплывается в бесцветной улыбке, наблюдая за удаляющейся спиной альфы. Хосок не оборачивается.***
— …скрыть от аспида, теперь в наших руках, и будет казнено прямо сейчас. Надеюсь, вы внимательно наблюдаете, генерал Ким? Намджун въедается в экран настенного телевизора горящим чистой яростью взглядом и перебирает в пальцах ручку, которую вот-вот уже надвое переломит. Оттуда на него смотрят черные глаза, в которых теперь уже угадывается знакомое, почти родное, что было когда-то в далеком прошлом. Оказывается, он все это время был рядом. Жив. Теперь на экране враг, собирающийся публично казнить одного из руководителей баз. Того, о ком аспиды узнать не должны были. Генерала накрывает все и сразу. Его сжирает ярость. Ее так много, что она застилает глаза багровой завесой. Ручка все-таки хрустит под напором и рассыпается на части на дубовом столе. Намджун смотрит, внимательно смотрит и мысленно расчленяет Мираи, абсолютно больше не видя в нем своего друга. Тот в ответ с ухмылкой глядит, с вызовом и превосходством. Снова обошел, снова на шаг впереди. — Да здравствует наше лучшее будущее, что уже так близко, — звучит фальшивый голос Мираи, а Намджун теперь в нем слышит только чонгуков. Сознание умело дорисовывает картинку, но ядовитости ему придать не может. Намджун никогда не слышал, чтобы Чонгук говорил гневно и с ненавистью. Террорист заносит катану, а генерал хватает лежащий на столе пистолет и, резко поднявшись с кресла, выпускает всю обойму в несчастный телевизор. Во все стороны летят осколки и мелкие детали, то, что остается от телевизора, дымит и искрится. Джин, все это время стоявший у окна, вздрагивает и жмурится, чуть ли не подпрыгивая на месте от каждого выстрела генерала. Магазин быстро пустеет, и Намджун с рыком отбрасывает пистолет на пол. — Сукин сын! — орет он озверело, и омега вновь вздрагивает, но больше не жмурится. Стоит с опущенной головой, боясь взглянуть на злющего как черт генерала. — Как? Как он узнал об этой базе? Как смог прорвать защиту так легко? — продолжает кричать Намджун, ходя перед столом из стороны в сторону и сжимая кулаки до побеления костяшек. Джин осмеливается поднять взгляд, замечая, как вздулись от напряжения вены на шее генерала, а в обычно спокойных глазах такая ярость искрится, что хватит на один удар по врагу, и все испепелятся. Таким его омега видит впервые, и уже жалеет, что заглянул в кабинет именно сейчас. Пил бы себе чай спокойно в комнате для врачей в свой заслуженный перерыв. Но нет, ноги привели его к штабу, к самому генералу армии, с которым в последнее время встречи участились сами собой. Военная обстановка лучше не становится, а про Чимина до сих пор ничего не известно. Все это лежит на Намджуне грузом, не дающим свободно вздохнуть, но когда Джин где-то поблизости, альфа заметно расслабляется, принимая свое самое действенное успокоительное в виде одного милого доктора. Даже короткой беседы с ним хватит, чтобы немного глотнуть свежего воздуха, не пропитавшегося порохом и кровью. Это началось после вечерней посиделки на аллее. Джин тогда, без всякого желания расставаться, попрощался с генералом, которому пришлось отлучиться по важным делам, не дающим о себе забыть. Омега вернулся к себе и долго не мог перестать думать о низком глубоком голосе, о пристальном взгляде в самую душу и о неожиданной искренности генерала. На следующий день Намджун вызвал доктора к себе, чтобы тот составил ему компанию за обедом. Отказать у Джина просто не было права. Не очень-то и хотелось это делать. С тех пор их встречи участились. Джин что-то рассказывает своим теплым и мягким голосом, а Намджун молча слушает и бессовестно разглядывает, пока омега смотрит в сторону. И обоих все устраивает. Намджун вдруг тормозит, прекращая свое нервное хождение из стороны в сторону, и упирается ладонями в стол, опустив голову и тяжело дыша. Он издает сухой смешок и качает головой. — Чимин. Ведь точно, — говорит он и выпрямляется, скользнув ладонями по лицу, словно снимая завесу, мешавшую разглядеть истину. — Об этой базе никто не мог знать, иначе нападение произошло бы гораздо раньше. Но Чимин знает о ней абсолютно все, — его голос становится опасно спокойным, как затишье перед новой бурей. — Как они его раскололи… Сам бы он никогда, это точно, — Намджун поворачивается к Джину, демонстрируя тяжелый усталый взгляд, в котором еще плещется не утихшая до конца злость. — Если он расскажет им что-то еще, мы потеряем еще один козырь. — Что же делать? — решается омега спросить негромко. — Не знаю, — вздыхает Намджун, зачесав волосы пятерней назад и присаживаясь на краю стола. — Если бы мы могли знать, где его искать, чтобы перехватить… Но для начала надо отправиться на базу. Я должен знать, что там произошло. Лично проверю, — альфа подскакивает и разворачивается, поднимая трубку стационарного телефона. — Я поеду с вами, генерал, — выдает Джин внезапно. Генерал замирает с трубкой в руке, так и не набрав, куда собирался, и поднимает голову, смотря на омегу, что стоит перед ним, полный решимости. — Если там побывали аспиды, то наверняка оставили после себя много раненых, нуждающихся в медицинской помощи, — объясняет Джин быстро, лишь бы не выдать волнения в нарочито спокойном голосе. О мертвых, которых без сомнений оставили змеи, даже думать страшно. Омега и сам понять не успевает, как все это вырывается из губ, не спросив разрешения у разума. Джин осознает, что это может быть опасно, а от того, что придется покинуть зону комфорта, его слегка потряхивает, но отступить омега просто не может. И дело даже не в том, что людям там необходима помощь, не в том, что это долг любого врача, а в том, что одно намджуново «лично проверю» всколыхнуло внутри омеги все, а в животе скрутился узел страха и волнения. Это значит, генерал отправится туда, где только что произошла бойня, это значит, что генералу придется уехать, это значит, что ему может грозить опасность. И даже если там остались всего лишь страшные последствия вражеского нападения, Джин не может не пойти за ним следом. В своих чувствах он потерян, как новичок в какой-нибудь азартной игре. Запутан и еще не до конца понимает, что испытывает. Такого никогда не было. Не просто трепета легкого, а целого урагана, разрушающего все на своем пути. Один только аромат, один только тяжелый, но больше не пугающий взгляд и голос, в котором звучит непоколебимая уверенность, надежность и твердость. Вот и сейчас, услышав, Джин просто не может не соответствовать его силе. Перед таким человеком выглядеть слабо — позорно, стыдно. Рядом с таким человеком нужно быть достойным находиться. До сих пор, до этой минуты Джин не осознавал этого в полной мере, лишь шел на поводу у своих эмоций и желаний, но вглубь не заглядывал. То ли не решался, то ли просто игнорировал происходящее внутри. — Нет, — обрубает Намджун, мотнув головой и опустив трубку на место. — Там будут врачи, я сейчас же все выясню об этом. Тебе здесь нужно оставаться, Джин, — спокойно говорит он, взглянув на омегу. Джина слегка тряхнуло. Генерал, кажется, впервые назвал его так. И собственное имя из уст Намджуна звучит отчего-то очень правильно. Как будто для его голоса, для его произношения было придумано. Но Джин на этом пытается не зацикливаться. Так просто и быстро сдаваться он не намерен, хотя и знает, что с генералом спорить будет нелегко. — А вдруг их похитили? Или убили, — напирает омега, слегка хмуря брови. — Лишние руки в любом случае не помешают там. Я еду с вами, — Джин выпрямляется, поправляя полы своего белого халата, всем своим видом показывая, что готов. Намджун устало вздыхает и трет переносицу. Джин прав, и даже больше: альфа сразу подумал о врачах, но и мысли не допустил о том, чтобы брать с собой этого омегу. Генерал уже ярко себе представляет, что на базе случилось и как выглядит. Картина не самая радужная. Кошмарная. Трепетная и наивная душа Джина такое не осилит, получит травму, хоть это и звучит смешно, ведь он врач, и видел многое, как и каждый второй в этой стране. Но Намджун уверен, что такого омега не видел уж точно. На местах происшествий Джин не бывал, он доктор, работающий только в больнице и никуда не выезжающий. Хочется его уберечь, сохранить тепло и целостность в карих глазах настолько, насколько это возможно, видеть мягкую улыбку снова и снова, которая вполне возможно исчезнет после того, что он там увидит. Намджун — главный, и легко может запретить, одним своим чуть повышенным стальным тоном потушить его решительность и заставить смиренно опустить голову, но почему-то не может. В Джине не меркнет уверенность, а лишь крепче становится. — Доктор Ким, вы должны оставаться здесь. Я не позволю, — ровным сдержанным тоном говорит Намджун, взглядом почти прося омегу дать заднюю, но тщетно. — Я отправлюсь туда с вами, генерал Ким, — не ломается Джин, мотнув головой. Намджун отворачивается, ничего не отвечая, и вновь берет трубку, чуть ли не до хруста сжимая ее в пальцах. Кажется, сегодня генерал пропал в этом докторе окончательно.***
Чонгук выбирает второе. Выкурил полпачки, наивно пытаясь убедить самого себя, что так полегче станет, взял у прислуги ключ и направился прямиком в комнату к Тэхену. Как сказал Юно, наводивший порядок в особняке сегодняшним утром, омега все еще не выходил и никому не открывал. Не откроет сам, откроет Чонгук. Он поворачивает ключ в замочной скважине и беззвучно отворяет дверь, встречая абсолютный мрак, скопивший в себе крышесносную концентрацию аромата глицинии с горьковатым привкусом слез. В комнате зашторено и совсем немного прохладно, но Чонгук, привыкший к низким температурам, давно уже этого не замечает. Его шаги неслышные. Он скользит, как змей, подкрадываясь к жертве, свернувшейся в коконе из одеяла и подушек. А жертва, возможно, даже и не ведает, что за ней пришли, и безопасная зона вдруг стала самым опасным местом на свете. Чонгук ничего не слышит. В комнате рыскает гробовая тишина, не слышно даже приглушенного дыхания под слоем мягкого одеяла. Но запах, закравшийся здесь в каждую клеточку, медленно сводит альфу с ума, усиливая эффект овальной таблетки, растаявшей на языке еще в машине по пути в особняк. Это было ошибкой. Но не для Чонгука. Это опасно. Но не для Чонгука. Он себя окончательно освободил от тяжелых цепей прошлой ночью и заковывать себя в них вновь не станет. Даже если захочет — не сможет. Зверю надоело ходить вокруг жертвы и скалить зубы. Пора напасть. Вонзить острые клыки в желанную плоть и утолить свою тысячелетнюю жажду. Мираи становится у изножья кровати и, схватившись пальцами за край одеяла, резко тянет на себя, растягивая губы в оскале. Все точно как в тех самых снах, где Чонгук выходит из тьмы и оживляет чернильных змей, позволяя им выползти на свободу и обвить тонкие щиколотки Тэхена, сдавливая до багровых ожогов. Но Тэхен, выдернутый из глубокого забытья, скорее, не внезапно ударившим по коже холодком, а еще до этого — порохом и кровью, не слышит змеиного шипения. А глаза перед ним вовсе не с ромбовидными зрачками, подобно змею, а вполне обычные. Непроглядно черные, засасывающие в свою пугающую неизвестность. Чонгук перед Тэхеном реальный. — Долго собираешься прятаться? — в густом молчании голос Чонгука звучит слишком громко. Тэхен не двигается, даже не моргает, но смотрит на альфу безо всякого страха, что был прежде. Его глаза сейчас так мало говорят, совсем не помогают понять, что за ними спрятано на самом деле. Но Чонгук догадывается: ничего хорошего. — Зачем я тебе? — тихим хрипловатым голосом спрашивает омега, лишь совсем немного приподнявшись на локтях, не позволяя себе расслабляться перед ним. А в каждом произнесенном звуке безысходность, сжирающая даже самого Тэхена. — Ты мой родной человек, Тэхен, — спокойно отвечает Чонгук, приподняв бровь. — Не думаешь же ты, что ничего не значишь, раз не делишь со мной одну кровь? — альфа слабо усмехается, а Тэхен поджимает сухие губы в тонкую линию. — У тебя была семья, были родители, которые тебя любили и растили так, чтобы ты ни в чем не нуждался и был счастлив. У тебя был я. И есть сейчас. Ты подумал, что все это теперь не важно? Тэхен опускает взгляд, быстро теряя запал. Чонгук давит его словом и совершенно верно говорит, сразу же приводя потерявшегося в собственных эмоциях омегу в чувства, окатив ледяной водой из тех самых слов, которые где-то в глубине души были нужны Тэхену. Но ему вновь хочется расплакаться, выплеснуть накопившуюся внутри вязким комком боль. Чонгук перед ним, и Чонгук был рядом всю жизнь, он был братом, но все-таки теперь… …теперь мне все тяжелее быть рядом с тобой. Как с братом. Подтверждение тому Тэхен чувствует прямо сейчас. Он не видит, но знает, как смотрит на него Чонгук. Он говорит: «родной человек». Не брат. Тэхен потерял его вчерашней ночью, когда столкнулся с губами нового человека в своей жизни: Чонгука, как кого-то близкого и чужого одновременно. Как раньше уже не будет. В глазах Чонгука что-то жадное и голодное, нетерпеливое и пугающее по-другому. Это Тэхен уже видел отдельными кадрами, фрагментами. Теперь этот взгляд не исчезает ни на секунду. Чонгук в своих словах честен: не как к брату, а как к омеге. Второе осталось неозвученным, но и не нуждающимся в этом. И без того все ясно. Тэхен не находит, что сказать, путаясь в его взгляде и голосе, как в прочной паутине, из которой живым не выбраться. Чонгук ответа и не ждет, видит, как Тэхен переваривает услышанное и делает новые выводы, строит в голове новые правила для своего существования, меняет взгляды на того, кто возвышается над ним. И правильно делает. Чонгук ждать больше не намерен. Он хватает Тэхена за щиколотку, обхватив ее, тонкую, пальцами, подобно змеям-аспидам из кошмаров омеги, и рывком тянет к себе. Безучастно пустые глаза омеги мгновенно наполняются растерянностью, граничащей со страхом, уже знакомым Чонгуку. Он подминает хрупкое тело под себя, оказавшись сверху, и берет пальцами маленький аккуратный подбородок, не позволяя отвернуться и отвести взгляд. — Все уже. Вышло время, братик, — альфа хриплым шепотом прощается с прошлым и вынуждает окончательно проститься Тэхена, задыхающегося под ним. — Чонгук… — с мольбой отвечает омега, чувствуя, как теряет власть над собственным телом и не может даже сдвинуться под напором Чонгука, который, кажется, везде, со всех сторон. И правда, куда Тэхен от него собрался бежать? Смешно. — Не надо, пожалуйста, — шепчет он, прикрыв глаза, лишь бы не видеть, как это повторится снова. — Мы не согрешаем. Чонгук ведет носом по красивой бронзовой шее без единого изъяна, точит зубы, чтобы вонзиться и поставить печать о принадлежности одному-единственному. И чтобы десятью дорогами обходили того, кто всецело принадлежит лидеру Мираи. Тэхен отворачивает голову и тяжело сглатывает. Чонгук припадает губами к шее, кусает нежную кожу на пробу, слыша в ответ вздох. Чувствительное тело слегка вздрагивает, покрываясь мурашками. Тэхен что-то там просит, говорит остановиться и отпустить, но под толщей кровавой воды с привкусом тягучего желания Чонгук ничего не слышит и слышать не хочет. Он касается мягких искусанных губ и целует без всякой нежности, от которой давным-давно отвык, а может, никогда и не знал ее. Глотает последние вырвавшиеся из омеги слова и углубляется, настаивает, напирает, и без помощи отлично ведет, легко руководя процессом в одиночку. Тэхен даже дышать перестает и губами в ответ не шевелит, покорно разрешая зверю наесться собой. Чем скорее, тем лучше. Вот только, наивный, не представляет, как чертовски мало этого самому Чонгуку. Большая ладонь альфы ложится на тяжело вздымающуюся грудь Тэхена, скользит вниз, сжигая кожу через один слой мешающей ткани, нетерпеливо сползает на плоский живот и не прекращает своих блужданий. — Чонгук! — со стоном выдыхает омега в губы альфы, блестящие от их общей слюны. Кровь не одна, и способ слиться альфа находят иной. Тэхена чуть ли не подбрасывает от ладони, накрывшей промежность и слегка ее сжавшей. Там все сразу реагирует, и омеге хочется заплакать от обиды. Собственное тело подводит и творит страшные вещи, отзываясь на все, что делает Чонгук. — Хватит… — хнычет Тэхен, а из уголков глаз, обжигая виски, льются дорожки слез, быстро теряясь в пшеничных волосах. Альфа их не видит. Это жалкое сопротивление срывает крышу. Чонгук распаляется, накаляясь до предела. От реагирующего под ним тела, от мелкой дрожи и участившегося дыхания, от тонких пальцев, вцепившихся в плечи с намерением то ли оттолкнуть, то ли притянуть ближе. Тэхен разрушается, рассыпается в эту минуту, переходя черту, после которой обратного пути уже не будет. Чонгук рычит, вжимает его в постель и сам прижимается к бедру твердеющим бугором под ширинкой, дает понять, как безумно хочет. Из Тэхена весь воздух выбивает, чтобы наполнить легкие своим собственным, грехами пропитанным. — Чонгук, нет… — всхлипывает Тэхен, крепко впиваясь пальцами в широкие плечи, заставляя свой разум очнуться. — Тише, расслабься, Тэхен, — Чонгук мажет большим пальцем по приоткрытым губам, целует в скулу, другой рукой расправляется с ширинкой и без особой аккуратности приспускает тонкие штаны, неконтролируемо дернув и услышав треск рвущейся ткани. Тэхен вздрагивает и слегка мотает головой, жмурясь и одними губами моля прекратить. Этот звук словно в чувства его приводит, заполняя тело страхом, как сосуд водой, и оттесняя те запретные всполохи ответного желания, что медленно затуманивают сознание. — Просто забудь о том, что мешает тебе, малыш. Отпусти этот груз, он не даст тебе жить. Слушай… …братика. Чонгук поворачивает его лицо к себе и впивается в губы, приучает к поцелуям, начиная с малого. В противовес. Руки давно все границы перешли и не медлят в удовлетворении ослепляющей жажды. Чонгук сминает упругие ягодицы, получая в губы мычание. Наверное, слишком больно, синяки точно останутся. Чонгук делает еще больнее. Тэхен всхлипывает, но зарывается пальцами в угольные волосы альфы, сжимая у корней и слегка оттягивая назад, в попытке сделать больно в ответ, но недостаточно. Ни сил, ни духу. Он молит лишь о конце, страшась, что настанет тот не скоро. Но приходит он раньше, чем предполагали они оба. В дверном проеме появляется силуэт. Чонгук с рыком отрывается от сладостного тела, метнув в нарушившего планы дикий взгляд с поволокой яростного желания. Хосок и бровью не повел, снова бесцеремонно ворвавшись и узрев то запретное, что, кажется, его даже не трогает. Он смотрит Чонгуку в глаза, отчетливо видя в их отражении собственную смерть, и спокойно заговаривает: — Ты срочно нужен, Мираи, — он кидает короткий быстрый взгляд на раскрасневшегося и тяжело дышащего Тэхена, попытавшегося спрятаться за привставшим Чонгуком. Стыд накрывает омегу с головой. Хочется провалиться сквозь землю в эту же секунду. Их увидели. Это грехопадение теперь не тайно, не только между ними. И все-таки Тэхен так вовремя вошедшему Хосоку благодарен. Облегчение такое, что слезы вновь порываются брызнуть из глаз. — Прямо сейчас? — раздраженно спрашивает Чонгук опасно понизившимся голосом. — Прямо сейчас, — отвечает Хосок и так же тихо, как и вошел, выходит из комнаты, как будто его и не было. — Мне нужно отлучиться, — обращается Чонгук к присевшему омеге, огладив грубыми костяшками нежную щеку. Тэхен не перестает удивляться и бояться того, как резко Чонгук может переключиться, словно только что не собирался отужинать его телом. — Спускайся вниз и поешь, иначе мне самому придется тебя кормить. Скорбеть не о чем, малыш. Это новая жизнь. Чистый лист, — альфа слабо улыбается и, подтянув Тэхена к себе за подбородок, целует быстро, но глубоко. Без нового наркотика ему теперь не прожить и дня. Он уходит, оставив Тэхена в том же мраке, разбавившемся его ароматом, змеем вплетшимся в нежную глицинию. Омега давит всхлип и судорожными, нервными движениями утирает с лица влажные дорожки, сидя посреди хаоса в разворошенной постели и сверля взглядом секундами назад закрывшуюся дверь. — Я тебя ненавижу, — шепчет Тэхен, жмурясь и затыкая рот ладонью. Плакать себе он больше не позволит. Чонгук спускается, на ходу накидывая на плечи черную куртку. Внизу ждет Хосок, незаинтересованно наблюдающий за прислугой, снующей туда-сюда. Все в работе, в важных делах. Завидев лидера, альфа отрывается от наблюдения и переводит взгляд на него. Быстро сокращая между ними расстояние, Чонгук резко достает из-за пояса пистолет и, схватив свободной рукой Хосока за грудки, впечатывает его в стену, прижимая дуло к виску. Тот даже не дергается, во взгляде не меняется. Чувствуя у виска холод металла, он и не задумывается о том, чтобы как-то воспротивиться лидеру. Преданности нет границ. Он молча ждет, какой лидер вынесет вердикт, как поступит. Взгляд Чонгука не предвещает хорошего, сам все за него говорит. Он держит палец на курке, но все-таки спустить его не соблазняется. — То, что было там, — говорит Мираи, кивнув головой наверх, — не вызвало ни единого вопроса? — Это только твое дело, — сдержанно отвечает Хосок, смотря Чонгуку прямо в глаза. Ему там бояться нечего. Он, кажется, вообще ничего в этом мире не страшится. Чонгук это тоже знает, поэтому и уважает Хосока. — Такие вопросы меня не касаются. Чонгук смотрит на него несколько секунд сверлящим взглядом и, усмехнувшись в своей привычной манере, убирает пистолет. — Ты, блять, мне такое обломал, Хосок, — хмыкает он, все еще находясь мыслями рядом с распаленным омегой. Альфы двигаются к выходу. — Ну и зачем я понадобился? — Выяснилось, что генерал собирается ехать на базу, которую полковник слил, — отвечает Хосок, пропуская лидера вперед. Чонгук довольно хмыкает, потянувшись к сигаретам. — Это отличная новость.***
Когда Мираи входит в небольшую комнату, все змеи, что в ней находятся, становятся по струнке, выпрямляют спины до хруста позвонков, устремляют непроницаемые взгляды перед собой и ждут приказа. Хосок остается у выхода, наблюдая за всем со стороны. В наполнившей помещение тишине шаги лидера звучат особенно громко, ударяясь о стены и пробегаясь мурашками по коже аспидов. Чонгук неторопливым шагом проходит мимо ряда из пятнадцати человек и останавливается перед последним альфой. — Полковник, — медленно, по слогам произносит лидер, разглядывая лицо Чимина. — Хосок неплохо тебя разукрасил, — хмыкает он. Чимин смотрит перед собой, никак не реагируя на обращение к себе. На правой скуле альфы еще совсем свежий порез, под глазом сиреневый космос, а белок раскраснелся. — С глазами осторожнее надо, Хосок, — с упреком говорит Чонгук, не отрывая взгляда от полковника. Он поднимает руку и давит пальцами на его грудь, успевая уловить промелькнувшую глубоко в стеклянных глазах болезненную искру. Это заставляет слегка улыбнуться. — Все самое интересное здесь, — продолжает он, небрежно хлопнув Чимина по груди и хохотнув. Под футболкой у полковника наверняка все перебинтовано. — Надеюсь, ты мою змейку не подпортил? — Хосок коротко мотает головой. Если бы Чимин не был накачан дурью, то давно рухнул бы на пол и корчился от боли, отхаркиваясь кровавой слюной. За непробиваемым стеклом его темных глаз проносятся кадры один за другим, как правая рука Мираи без лишних слов и ненужных ему эмоций взбивает внутренности Чимина, без преувеличения превращая в кашу. Пак тогда все чувствовал, в красках ощутил вкус каждого удара. Даже самая незначительная вспышка боли становилась мучением. Но Чимин и звука не проронил. Зато рот открыл и сделал то, о чем теперь, находясь под действием порошков и всяческих таблеток, ни капли не жалеет. Хосок задавал вопросы ровным четким тоном, при ответном молчании удваивая боль и спрашивая повторно. И вот тогда уже Чимин смолчать не мог, мысленно крича от боли и видя перед глазами спасение в виде горстки пилюль в дрожащей ладони. Мечтал о забытье, о конце казавшейся бесконечной пытки. Ответил на все вопросы, борясь с собой и позорно проигрывая. А потом все закончилось. Хосок, ни слова больше не проронив, ушел, оставляя полковника сломанной и бесполезной игрушкой, которой вдоволь наигрался. Чимин дал слезам волю. Беззвучно, искажаясь в болезненной гримасе то ли душевного, то ли физического. Боялся лишний раз шевельнуться и глотнуть воздуха, который Хосок тоже умело выбил из легких. Из уголка мелко дрожащих губ на грязный пол стекала густая слюна вперемешку с кровью. Чимин хотел бы в этом захлебнуться. Он тоже по полу растекался, теряя частички себя прошлого и моля об успокоении этой невыносимой боли. Об одной маленькой таблетке. — Вы отправитесь на зачищенную базу, — начинает Чонгук, заведя руки за спину. — Туда собирается наведаться один важный человек, которого ты, Чимин, должен убрать. Вас там ждать точно никто не будет, войдете без проблем. Дождитесь появления их подмоги и докладывайте все лично мне, — лидер снова начинает расхаживать, обращаясь уже ко всему отряду. — Когда будете на месте, я скажу, что делать. Выдвигаетесь сейчас же. Чонгук разворачивается, завершив свою речь, и идет к выходу, но вдруг останавливается из-за влетевшего в спину вопроса. — Кого я должен убрать? — осипшим голосом, точно не своим, спрашивает Чимин, ни на миллиметр не сдвинувшись с места и все так же смотря на противоположную стену. От прежнего полковника одно только имя и осталось. Мираи улыбается уголками губ и, повернув голову вбок, краем глаза смотрит на Чимина, отвечая: — Генерала Ким Намджуна.***
Военная база, бывшая до момента нападения аспидов скрытой от мира, разместилась невдалеке от когда-то давно разрушенного в результате столкновений поселения. Такие обычно называют мертвыми городами. В них жизнь остановилась, а новая никогда не придет. Все осталось в разрухе, а голые бетонные стены лижет холодный ветер, разносящий с собой частички праха. Когда-то густая зелень прекратила цвести, оставляя городку только сухие костлявые ветви. В таких местах взять больше нечего. Джин скользит по руинам тяжелым взглядом, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. С самого рождения жившему в столице омеге такого видеть вживую не доводилось. А по телевизору и части того, что случается на самом деле, не показывают. Это место пропитано скорбью и молчанием. Джину даже кажется, что он чувствует запах гари, слышит звуки бомбежки и отчаянные крики пытающихся спастись людей, от которых осталась лишь пыль, гонимая холодными ветрами. Единицы, вероятно, выжили, но от этого не легче. Смерть забирает куда больше, лишая смысла и надежды. Намджун, сидящий рядом с автоматом на коленях, хмур и задумчив. В пальцах он перебирает собственный жетон, находя в этом действии небольшое отвлечение и успокоение. Позади и спереди едут еще по одному бронетранспортеру с пятью военными в каждом. Смысла для большего количества солдат нет. Змеи уже обчистили базу, забрав всех и все, что им было нужно. Намджуна не перестает душить гнев. Пока Чимин в руках змей, армия будет как на пороховой бочке, в каждую секунду ожидая удара. Если все уязвимые и важные места станут известны врагу, они потерпят мгновенное поражение. До этого момента у генерала в полковнике была твердая уверенность, но если они и его смогли сломить, значит, все обстоит куда хуже, чем казалось прежде. Груз огромной ответственности прижимает генерала к земле, медленно сравнивая с ней. Все планы, которые строились долгими месяцами, в ближайшие сроки придется поменять, ограничив круг посвященных лиц. Намджуну придется в одиночку все обдумывать и переделывать, пока змеи с помощью Чимина не нанесли новый удар. Впереди уже виднеются главные ворота базы. Сзади едущий бронетранспортер начинает замедляться, выгружая солдат, которые тенями спешно скрываются за руинами когда-то жилых домов, чтобы проверить территорию. Со стороны нельзя сказать, что базу разбомбили. Все вокруг выглядит, как обычно, за исключением отсутствующих на постах военных, которых, вероятно, сняли первыми. Уже у самых ворот передний бронетранспортер останавливается. Выходят еще трое военных. Бессмысленно ждать, что кто-то изнутри откроет. Спустя пару минут все машины въезжают на территорию большой базы. Намджун снимает автомат с предохранителя и выходит, сразу же давая жестом понять военным, чтобы осмотрелись. Джин, вылезающий следом, чуть ли не вписывается лбом в широкую спину генерала. Он поправляет на плече лямку рюкзака со всем необходимым для оказания помощи и отходит в сторону. Сразу же хочется вернуться обратно за генеральскую спину, что не давала увидеть кошмар, произошедший на базе. Холодный воздух в плену резких запахов пороха, крови и гари. Кажется, тут до сих пор идет невидимый глазу живых бой. Все, кто его вели, полегли не так давно, а тела только-только остыли. В мертвенном молчании мерещатся звуки перестрелки и взрывов. Перед главным штабом догорает перевернутый бронетранспортер, от которого к небу тянется черный столб едкого дыма. По всему периметру лежат тела, облаченные в болотно-зеленый камуфляж и в черное с масками на замерзших навечно лицах. У ног Намджуна, гонимая ветром по холодной земле, скользит повязка с символикой аспида. Генерал поджимает губы, нечитаемым взглядом оглядев последствия столкновения и частично оценив случившееся, делает шаг вперед, подняв автомат и наступая тяжелой подошвой ботинка на красно-черную повязку. — Иди за мной, — негромко говорит Намджун Джину, не оборачиваясь и осторожными неторопливыми шагами ступая вперед. Джин слушается, сразу же оказываясь за спиной генерала и прижимая ко рту ладонь, чтобы не всхлипнуть. Не хочется вокруг смотреть, но глаза упрямо бегают по территории, хватаясь за каждого убитого. Омега в жизни столько трупов сразу не видел. Тут их несколько десятков точно. Представить страшно, каким было столкновение, а ведь подобное считается очень маленьким по масштабам и объемам. Каждый знает, что на севере бывает куда хуже. Но Джина уже от одного вида вокруг мутит, становится плохо. Нашатырный спирт, лежащий в рюкзаке, сейчас бы ему самому не помешал, иначе точно сознание потеряет. Джин храбрится, переводя взгляд на впереди идущего Намджуна. Трусить перед ним было бы позором. Он не из слабонервных, многое повидал и сам потерпел, но сейчас, когда вокруг не привычная зона, а поле битвы, по которому тишина ползет змеей, наевшись отданными в руки смерти душами, Джину хочется спрятаться. Его успокаивает только Намджун и его аромат черной смородины, подавляющий вокруг омеги другие пугающие запахи. — Ангар пуст, — хмыкает генерал, бросив взгляд влево, где расположено большое помещение, напоминающее шатер. Огромные двери распахнуты и демонстрируют пустоту внутри. Змеи забрали все, что могли. Битва ресурсов, и не только человеческих. — Осмотрим все. Возможно, внутри будут выжившие, но что-то мне подсказывает, что это не так. Держись рядом, — говорит Намджун, чуть ускоряя шаг. Солдаты по приказу генерала расползаются по территории, чтобы все проверить. Они минуют обстрелянный военный джип, все ближе подступая к штабу, перед которым тел оказывается больше. Вероятно, солдаты армии пытались перекрыть врагу путь внутрь, сообразив заграждение в виде бронетранспортера, который впоследствии подорвали змеи. — Нападение было ночью, никто и понять ничего не успел, — негромко говорит Намджун, как будто бы сам себе. Складывает два плюс два, делая выводы из того, что видит вокруг. В другом случае база удержалась бы. Змеи сработали грязно, как всегда не скупясь на кровопролитие. Густая багровая жидкость, не полностью засохшая на асфальте, с неприятным звуком хлюпает под ботинком. Здесь лужи крови на каждом шагу. Джин, в отличие от генерала, с осторожностью перешагивает их, боясь этим самым стать негласной частичкой чудовищного происшествия. Позади слышится негромкий шорох, отразившийся волной неприятных мурашек по коже омеги. Джин чувствует, как ритм сердцебиения начинает ускоряться. Он резко оборачивается, переборов страх и наполняясь жгучим любопытством. Глаза наполняются ужасом. — Намджун! — успевает он закричать и схватить альфу за руку, дергая в сторону. Слышны первые выстрелы. Мертвые восстали. В черных масках, с нездоровым блеском опасного сумасшествия в хищных глазах и оскалом на видных через прорезь губах. Они встают, сразу же поднимая свое оружие и ища врага. На земле у их ног остаются лежать павшие солдаты армии. Намджун реагирует мгновенно, укрывая Джина грудью. Солдаты начинают давать аспидам отпор. В этот момент генерал скрывается вместе с Джином за джип, сразу же садясь на колено и целясь из-за сомнительного укрытия. Альфу охватывает злость на самого себя. Следовало сразу же проверить целые «трупы», вокруг которых даже луж крови не виднелось. Чаще всего змеи тела своих на поле боя не оставляют. Впервые за долгие годы Намджун чувствует страх. Нужно было слушать себя и свою интуицию, что подводит альфу крайне редко. Теперь Джин, что находится за спиной и пребывает в состоянии легкого шока, в опасности. Впервые за долгие годы генерал боится. Не за себя, не за армию, не за страну. За одного омегу, которого вытащит из этого проклятого места любой ценой. Пока Намджун отстреливается, приказав Джину ни на миллиметр не сдвигаться от него, омега пребывает в прострации, слыша выстрелы, как из-под толщи воды. Это не похоже на реальность. Возможно, Джин видит это по телевизору. Опасность где-то там, очень далеко. Жаль только, этот телевизор не выключается, как ни старайся. Джина мелко потряхивает, а от каждого выстрела сердце пропускает удар. К счастью, за джипом он ничего не видит. Он нервно вгрызается пальцами в колени и находит силы повернуть голову к Намджуну. Генерал ни на секунду не мешкает, делая пару выстрелов или выпуская короткую автоматную очередь, затем резко направляет оружие на новую цель, как робот перезаряжается и продолжает. Но редеют не только ряды змей. К павшим товарищам по одному отправляются новые. На кладбище разразилась новая битва. Последняя. — Надо менять укрытие, — быстро говорит Намджун сосредоточенным напряженным голосом, вмиг приводя Джина в чувства. — Еще один выстрел по бензобаку — и мы взлетим на воздух. Джин кивает, нервно вгрызаясь в губу и ожидая приказа альфы. Над головой свистят пули, вгрызаясь в стену штаба напротив и откалывая куски бетона. Они барабанят по кузову бронированного джипа и асфальту. Омега заставляет себя сосредоточиться только на Намджуне. Один его вид отгоняет страх. Генерал быстро осматривается, оценивая обстановку. Армейских немного осталось. От силы человек пять, как успевает насчитать Намджун. Змей побольше. Альфа поджимает губы и целится, прикрыв левый глаз и ловко снимая аспида, затаившегося у одной из колонн под навесом. Продолжить отстреливаться в одиночку и рискнуть Джином или скрыться за пределами базы и подождать подмогу? Генерал, не раздумывая, выбирает второе и начинает искать пути отступления. — Через пять секунд бежим к блокам возле забора, — быстро говорит Намджун, отстрелив еще одного змея и резко разворачиваясь к Джину. Он смотрит в переполненные страхом глаза омеги и хватает за руку, крепко, не рассчитывая сил и чуть ли не до хруста сжимая мягкую ладонь. Но Джин не чувствует боли. Он позволяет себе нырнуть в темные озера намджуновых глаз и сжимает грубую ладонь в ответ. Они срываются и бегут по сигналу генерала. Прямо за ними следуют свистящие пули, норовят вгрызться в плоть и разорвать. Джин не оглядывается, припускает, чтобы ни на шаг не отстать от Намджуна, и смотрит только под ноги. Споткнуться сейчас было бы последней глупостью, совершенной в этой жизни. Спустя несколько секунд они оказываются в новом укрытии за бетонными блоками, расположенными почти возле ворот — единственного выхода из этого ада. Совсем немного остается. Джин припечатывается спиной к холодному блоку и прикрывает глаза, восстанавливая сбившееся дыхание и наполняя легкие кислородом. Сердце гулко стучит, пульсируя в висках. Омега чувствует, как вскипает кровь, а по виску бежит капля пота. Страх отходит куда-то в сторону, а по телу разливается адреналин. Они с Намджуном справятся. Генерал снова занимает удобную для сопротивления позицию, аккуратно выглядывая из-за блоков и снимая еще двоих аспидов, обративших свое внимание на сторону их нового укрытия. Внезапно откуда-то сбоку прилетает пуля, вгрызаясь в бедро правой ноги Намджуна. Альфа рычит сквозь плотно стиснутые зубы, не дает себе подкоситься и упасть на колени. Превозмогая жгучую боль, свинцом растекающуюся по разорвавшимся мышцам, Намджун поворачивается в ту сторону, откуда произошел выстрел, и замечает фигуру в черном, стоящую за колонной метрах в десяти от блоков. Он прищуривается, поднимает автомат и нацеливается, готовясь спустить курок, но аспид перед ним медленно опускает руку, держащую винтовку. Генерал медлит, не спеша отвечать, и вглядывается в стеклянные глаза. Чужие, абсолютно холодные и отстраненные. Родные, где-то внутри сохранившие свое тепло. В карих глазах застыла мольба. Рука генерала опускается. — Чимин… — выдыхает Намджун. Джин за его спиной теряет дар речи, смотря туда же, куда и альфа. И он тоже его узнает. Чимин медленно поднимает свободную руку в черной перчатке и указывает пальцем себе на грудь слева, точно туда, где находится сердце. — Чего… Чего он хочет? — щурится генерал, не понимая. Боль в раненном бедре притупляется, отходя на второй план. Альфа лижет пересохшие губы с привкусом пороха и делает жест рукой, указывая Чимину идти к ним. Тот никак не реагирует, продолжая стоять каменной статуей и держать палец у сердца. Губы, не скрытые маской, мелко дрожат, но генерал этого точно не разглядит на расстоянии, которое их разделяет. Ким снова подзывает, и в ответ снова ноль реакции. До Намджуна доходит: Чимин не в себе. Но борется сам с собой прямо в этот момент. — Мы не можем его бросить тут, — шепчет Джин, дав волю безмолвным слезам, покатившимся по щекам. Их светлый и добрый полковник стоит напротив, на вражеской стороне, и стреляет в своего друга, брата по оружию. Его повязка на плече режет глаз. Если бы это видел Тэхен… — Он не собирается идти, — Намджун говорит тихо и сломано. Джин точно знает: это верхушка айсберга, и внутри у генерала все разваливается. Чимин снова тычет пальцем себе в грудь, но уже более настойчиво, почти раздраженно, и поджимает губы. Его взгляд вновь застилает непроглядный туман за толстым слоем непробиваемого стекла. Так и не получив ответа, он убирает руку и поднимает свое оружие. Намджун инстинктивно поднимает свое, не зная, чего ожидать от накачанного дурью друга. Чимин выходит из-за колоны и твердым шагом движется в сторону блоков, на ходу перезаряжая винтовку, явно давая понять свое намерение. Он будет стрелять. Чимин целится, сощурив глаз, и стремительно сокращает между ними расстояние. Раздается один короткий выстрел. Намджун его опережает.