***
За окном госпиталя в прощальном танце кружат мелкие снежинки, мгновенно погибающие при соприкосновении с холодной сырой землей. О снеге речи нет. Здесь либо дождь, либо падение снежинок, которые не в состоянии и не в силах укрыть грязную промерзлую землю. И вроде бы внутри госпиталя тепло, Джину от наблюдений за происходящим снаружи становится холодно, и тут даже кружка теплого чая не спасет. Но омега все равно поднимает ее к губам и отпивает, пытаясь согреться. Время близится к вечеру. На территории базы по одному вспыхивают фонари. Совсем недавно Джин закончил очередной обход больных и решил передохнуть в кабинете, который ему выделили. Не такой просторный и уютный, как был в больнице, но омеге грех жаловаться. Главное, он вмещает в себя небольшой диванчик, на котором можно вздремнуть, укутавшись пледом, накинутым сейчас на опущенные плечи омеги. В душу пробирается веющая прохладой тоска, а с приближением ночи вовсе сменяется страхом, подбрасывающим картинки из увиденного на той злосчастной базе. Сны-воспоминания, к счастью, омеге не снятся, приглушаемые таблеткой снотворного, после которого сознание отказывается что-либо видеть и сладко спит. Днем Джина отвлекает работа и общение с коллегами во время небольших перерывов. Ко всему прочему, омегу часто охватывает тоска по другу, от которого ни слуху ни духу. Тэхен с тех самых пор никак о себе не давал знать. Джину отчаянно хочется верить, что с ним все хорошо. В нем стойкая уверенность в капитане Чоне, который своему младшему брату не даст пропасть. Только это немного успокаивает. И все-таки услышать бы хоть разок теплый голос друга, который обязательно поселит в нем надежду. На Джина медленно опускается липкое чувство одиночества, с которым бороться с каждым днем все труднее. Омега делает глоток чая и прикрывает глаза, поглаживая подушечками пальцев гладкую поверхность теплой кружки, вслушиваясь в не совсем идеальную тишину. Вот кто-то дверь в кабинет приоткрыл, молча вошел, закрыв за собой, а шагов почти не слышно. За спиной Джин чувствует теплоту чужого тела и вместе с тем — уличную прохладу, которую принесли внутрь. Губы касаются темной макушки Джина, а плечи мягко накрывают длинные пальцы. Омега открывает глаза и видит в отражении окна стоящего позади Намджуна. Теплая улыбка сама собой появляется на губах. Намджун целует макушку омеги, переходит к виску, выдыхает теплый воздух и нежно касается губами румянящейся от ласк щеки. Джин поворачивает голову, отчего нос щекочут волосы генерала, на которых рассыпались капельки растаявших снежинок. Альфа пахнет уличной прохладой и смородиной. — Я ждал тебя раньше, — негромко говорит Джин, подняв глаза на выпрямившегося Намджуна. Генерал как всегда выглядит безупречно в своем темно-синем мундире, подчеркивающем подтянутое высокое тело. — Со всей этой суетой я даже про ногу забыл, — виновато отвечает Намджун, коснувшись ладонью бедра. Джин вздыхает и ставит кружку с недопитым чаем на стол. Генерал опускается на диванчик и наблюдает за Джином. Тот копается в шкафчике у стены возле окна и достает все необходимое для перевязки. — За вами, генерал, нужен глаз да глаз, — Джин слегка улыбается и бросает на мужчину взгляд. — Действительно, — задумчиво кивает Намджун. — У меня как раз освободилось место личного лечащего врача. — А разве я уже не занял его? — вскидывает бровь омега, садясь возле генерала и кладя рядом поднос с бинтами и бутылями. — Но готов ли мой лечащий врач лечить только лишь меня? — спрашивает Намджун, чуть понизив голос. Джин хмурится, опуская взгляд. Мнется, не зная, что на это ответить, а в пристальные глаза посмотреть не может. — Вот об этом я и говорю. — Намджун… Альфа берет Джина за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и гладит пальцем по губам, по которым так истосковался. Он вдруг хватает омегу и тянет к себе, легко усаживая на колени, не обращая внимания на вспыхнувшее жгучей болью бедро и накрывая стройную талию своими большими ладонями, усеянными шрамами. Джин даже понять ничего не успевает. — Из-за тебя я превращаюсь в эгоиста, — шепчет генерал в губы растерявшегося от внезапности омеги. — Намджун, бедро, — еле заметно дрогнувшим голосом напоминает Джин. Внутри все встрепенулось, а в животе защекотало. Омега хочет слезть с колен генерала, но крепкие ладони на талии не дают соскочить, удерживая еще крепче. Тело мелко дрожит, а в горле застревает глухой стон, когда горячие губы альфы накрывают шею и ведут дорожку к линии челюсти. Джин цепляется за плечи альфы, ощутив пальцами холод генеральских звезд на погонах и вздрагивая от контраста температур. Джин прикрывает глаза и изгибается в спине, когда ладони Намджуна соскальзывают на поясницу, метят закрасться под белый халат. Генерал находит виноградные губы омеги и утягивает в глубокий поцелуй, в котором Джин теряется, как в сладком тумане. Растекается плавно, сам становится невесомой дымкой, просачивается в Намджуна, как и тот в него, заполоняя сознание, выветривая лишнее. Джин задыхается, но не от нехватки кислорода в легких, а от переизбытка ощущений, разлившихся по телу. Оторваться от губ альфы не находит сил, позволяя Намджуну самому вести. И захлебнуться не страшно почему-то. Кажется, разорвать поцелуй будет куда губительнее. Джин зарывается пальцами в чуть влажные волосы генерала, мягко сжимает и уже сам к нему ластится, жмется грудью к крепкой груди и подхватывает, активно отвечая на становящийся более настойчивым поцелуй. Мягко прихватывает зубами губу альфы и слегка оттягивает, вновь припадает и вновь тонет. Кислород им не нужен. Омегу прошибает страхом, когда за дверью слышатся чьи-то шаги. Джин отрывается от Намджуна и спешно соскальзывает с колен, тяжело дыша и взволнованно косясь на дверь. Генерал только хмыкает, равнодушно проследив за взглядом распаленного омеги с припухшими и блестящими от их общей слюны губами. Он-то знает, что волноваться не о чем, ведь сам запер дверь, когда входил. Растерянный Джин пытается привести себя в норму, боясь, что вот-вот дверь откроется, но ничего не происходит. Вырвавшему его из забытья страху он вдруг оказывается благодарен. У них с Намджуном все верно шло к одному, и Джин, только придя в себя, осознает, что совершенно к этому не готов. От мысли о чем-то большем, чем поцелуй, его бросает в дрожь, а ноги подкашиваются. Уж точно не сейчас и уж точно не в кабинете госпиталя. Омега разворачивается к невозмутимому генералу и опускается на диван рядом, не решаясь взглянуть в изучающие его глаза с поволокой пробудившегося возбуждения. — Надо сделать перевязку, — бормочет он, дрожащими пальцами перебирая бутыли в поисках нужной. Намджун так ничего и не говорит, чтобы не смущать и не напрягать и без того взвинченного Джина. Он молча позволяет ему делать его работу. Омега потихоньку остывает, но генералу это дается труднее. Намджун заставляет себя оторваться от созерцания доктора и отвлечься на довольно простой интерьер небольшого кабинета, но руки Джина, ненароком касающиеся кожи на бедре, все к чертям перечеркивают, не давая прийти в себя. Хочется вернуть поцелуй, что был так жестоко разорван, но Намджун и на себя отчасти злится из-за того, что напугал своим потерявшим контроль упорством. Рядом с таким не по-человечески прекрасным существом трудно держаться, особенно когда разок уже испробовал. Джину ничуть не нравится смотреть на ранение, ставшее их общим страшным воспоминанием. Приятная легкость куда-то улетучивается, оставляя на своем месте горькую тяжесть. Когда омега почти заканчивает с перевязкой, все это время молчавший Намджун подает голос: — Ты в порядке? — спрашивает он с мелькнувшим в спокойном голосе волнением. Эту тяжесть он тоже прочувствовал, надолго отвлечься не вышло. — Я не знаю, — признается омега, мотнув головой. — То, что там было… не может меня отпустить. — Ты впервые такое видел, оно и понятно, — вздыхает Намджун, нахмурив брови. — Я не должен был позволять тебе ехать туда со мной. — Что бы тогда было с тобой? — Джин поднимает на альфу взгляд. — Как-нибудь бы выкарабкался, — пожимает плечами генерал. — Как-нибудь? Ужасный ответ для генерала, — омега хмыкает и закатывает глаза, чтобы скрыть страх, вспыхнувший в них. — Хорошо, что я тоже был там. С тобой. Наверное, он сошел бы с ума, если бы остался и ждал вестей от генерала. Намджун не рискнул собой ради спасения Джина, но что было бы, будь он там без того, кого нужно прикрыть? Не отступил бы, боролся до последнего, остался один среди преобладающего числа врагов. И погиб. Такое в мыслях звучит до дрожи пугающе, озвучить и вовсе не выйдет без слез. — И все-таки, мне стоило настоять, — мягко говорит генерал, позволив себе коснуться костяшками нежной теплой щеки. — Этот спор будет бесконечным, генерал, — вздыхает Джин, закончив с перевязкой и накрыв ладонью запястье альфы, не позволяя убрать руку. Намджун притягивает его к себе, обнимает и утыкается носом в висок. — Такой упрямый омега, что с тобой делать… — негромко выдыхает он. Джин в руках альфы расслабляется, прижимается ближе и водит кончиками пальцев по ладони, не боясь уродливых шрамов, что ее украшают. — Терпеть, — слегка улыбается Джин, прикрыв глаза. Остаться бы на всю жизнь в этих теплых и крепких объятиях. Тут ни одна война не страшна. — Любить, — шепчет на ухо, одним лишь словом провоцируя в омеге взрывы тысячи ослепительных звезд, бешеный трепет сердца и полет души к дальним планетам. Джин жмурится до бликов под веками и утыкается в теплую шею генерала носом. Намджун целует в макушку и крепко прижимает к себе, чувствуя, как по телу разлилось облегчение. Она, светлая и спасающая их души от вечной тьмы, наконец озвучена. Она реальна, как теплое дыхание на шее, как легкая дрожь прижимающегося тела, как невысказанное вслух, но витающее в воздухе в ответ, соглашающееся. Подтверждающее. Любить.***
Как способ отвлечься, просмотр телевизора — не самое действенное средство, но Тэхен ничего лучше не находит. Сидеть в четырех стенах в полной темноте, где атакуют навязчивые мысли о прошлом, которое теперь не греет теплом, а заставляет сердце болезненно сжиматься, надоело. Его это начинает съедать живьем. Все худшее, что внутри Тэхена прячется, во мраке бесстрашно выползает наружу и окружает со всех сторон, берет в кольцо, сотканное из переживаний и страхов, из которого в одиночку потом выбраться нелегко. Тэхен уже поиграл со ставшим очень активным Данте, что растет не по дням, а по часам. Быстро утомившись, омега решил наведаться к Юно, но тот оказался занят уборкой. Чон бы с радостью ему помог в этом, но усталость после игр с Данте взяла свое, да и Юно вряд ли бы позволил. В итоге Тэхен посвящает остаток утра телевизору, стараясь игнорировать только сейчас спустившегося завтракать Чонгука, что, к счастью, особо не пытается контактировать с братом. И все равно Тэхен затылком чувствует, как попивающий свой любимый кофе Чонгук то и дело смотрит на него, иногда задерживая взгляд, а иногда лишь коротко поглядывая. Их утренний диалог состоит из чонгукова «доброго утра» и вопроса о том, завтракал ли Тэхен, на что младший отвечает положительно. Не солгал. Потихоньку омега начинает есть больше, стараясь и во вкусной еде найти какое-то отвлечение, да и отражение в зеркале перестает радовать. Появляется болезненная худоба, которую Тэхен никогда не одобрял, и теперь, испугавшись самого себя, начинает исправляться. Чонгук, видимо, действительно поверил омеге, потому что напирать и задавать новые вопросы не стал. Тэхен бросает все силы на то, чтобы сосредоточиться на каком-то кулинарном шоу, хотя знания оттуда ему вряд ли пригодятся. Обычно наблюдать за тем, как кто-то умело готовит еду, Тэхену бывает интересно. В этом наблюдении он забывается, ни на что из внешнего мира не реагируя. После тяжелых рабочих дней в больнице он расслаблялся именно так, а порой видел это вживую, когда Джин воодушевлялся, чтобы приготовить им на ужин что-нибудь интересное. Когда-то Тэхен так же наблюдал за готовкой папы, чья еда была самой вкусной на свете. Воспоминаний о детстве омега старательно пытается избегать, боясь новых ожогов. Сейчас Тэхену с трудом удается отвлечься. Чонгук, даже ничего не говоря, действует на омегу непонятным образом. Заполняет все мысли. Даже воздухом, в котором витают нотки диких цветов и древесины, о себе кричит и заставляет тело брата находиться в напряженном от пристального наблюдения состоянии. Тэхен прикусывает губу и хмурится, следя за тем, как шеф-повар ловко нарезает овощи и забрасывает в кастрюлю с кипящей водой. И снова сбивается. На кофейный столик ложится небольшая черная коробочка, довольно плоская, словно внутри находится книга. Тэхен отрывается от телевизора и поднимает взгляд на Чонгука. Альфа мягко улыбается и кивает на подарок. — Открывай. Любопытство мгновенно затмевает все. Тэхен спускает ноги на пол и подсаживается ближе к столику, осторожно притянув к себе коробку. Затаив дыхание, он берется пальцами за края крышки и тянет наверх. — Ты хочешь сделать из меня убийцу? — спрашивает Тэхен с легким разочарованием в голосе, глядя на матовый пистолет с выгравированной на нем фразой мелким красивым шрифтом. «Открой себя». И, несмотря на это, Тэхену на оружие смотреть теперь не так тяжело, как было до этого. После первой практики с живыми мишенями, которые в итоге были подстрелены Чонгуком прямо в лоб, Тэхен наотрез отказывался повторять тренировки, вновь и вновь твердя, что на людях учиться не станет ни за что. Вернуться в стрельбище все равно пришлось, потому что Чонгуку, как правило, на все отговорки и сопротивления бывает плевать. Но, к счастью Тэхена, практиковались они на простых фанерных мишенях. Освоить стрельбу таким образом оказалось для омеги куда проще, и после двух впустую потраченных обойм ему все-таки удалось начать попадать в нужные зоны. Дело, вроде как, пошло, чему был рад Чонгук, но не Тэхен, который волей-неволей все лучше умел стрелять, а значит, убивать. А теперь брат дарит ему пистолет, все глубже погружая в вязкое болото смерти. — Сегодня снова будем практиковаться, — выдает Чонгук то, что так не хотел слышать омега. — Тебе уже нужно привыкать к своему собственному оружию. — Мне не нужно это, Чонгук, — вздыхает Тэхен, мотнув головой. — Учиться стрельбе — это одно, но иметь оружие… — Возьми его, Тэхен, — отрезает альфа, не желая церемониться. С Тэхеном только так. — Разве тебе не любопытно оценить его, сравнить с тем, из чего ты уже стрелял? А это будет твое личное оружие, ничье больше. Возьми ствол в руки, малыш. Тэхен поджимает губы в тонкую линию и тянется к пистолету. Ему все равно Чонгука не переубедить. Альфа довольно хмыкает, наблюдая за тем, как Тэхен берет новое оружие в руки, как скользит подушечками пальцев по корпусу, гладит надпись и обхватывает удобную рукоять, что создана точно для его руки. Пистолет довольно тяжелый. Тэхен рефлекторно проверяет магазин и убеждается в том, что он уже полный. — Я знаю, что он тебе нравится, — Чонгук улыбается уголками губ. Говорит так, словно ничуть в своих словах не сомневается. Как будто достал эти мысли прямиком из головы Тэхена. Омега хмурится, открывает рот, чтобы возразить, но передумывает, разглядывая и примеряя пистолет в ладони. Никак не может оторваться. Он уверяет себя, что это всего лишь научный интерес. Для того, кто только начинает изучать оружие, новый пистолет — действительно любопытная вещь. — Врагов вокруг предостаточно. Тебе когда-нибудь придется применить эти знания в реальной жизни, Тэ, — спокойно объясняет Чонгук. Тэхен вдруг поднимается с дивана и, ловким движением сняв пистолет с предохранителя, направляет его на Чонгука. — Например, на тебе? — голос омеги звучит неожиданно твердо, а в глазах вспыхивает непоколебимая уверенность. Чонгук вскидывает брови в легком удивлении и хрипло посмеивается. Делает к омеге шаг. — Я твой враг, малыш? — мягко спрашивает он, смотря Тэхену прямо в глаза, медленно наступая, наплевав на направленный в свою сторону пистолет. — Ты действительно выстрелишь в своего братика? — Ты не мой… — Тэхен поджимает губы и сжимает рукоять пистолета покрепче. С каждым шагом Чонгука сердце омеги начинает стучать все громче и сильнее, но рукам дрогнуть он не позволяет, а вот голос предает. Чонгук чувствует его лучше, чем Тэхен сам себя. — И это повод выстрелить? — альфа хмурится, а голос звучит притворно обиженно. Он делает еще один шаг и упирается грудью в дуло пистолета, возвышаясь над маленьким хрупким омегой огромной непреодолимой стеной, которой тот наивно и смело вздумал оказать сопротивление. — Тогда вперед, избавь этот мир от зла, — Чонгук понижает голос до шепота, не переставая удерживать омегу в плену опасно спокойных глаз. Тэхен неподвижен. И дышать, кажется, перестает. Выстоять под натиском Чонгука становится все более сложной задачей. Дуло плотно упирается альфе в место чуть выше солнечного сплетения, но не он колеблется, а Тэхен, в который раз проигрывающий и самому себе, и альфе, что без всякого намека на напряжение стоит под прицелом и действительно ждет выстрела. Тэхен это по глазам видит, что вперились в него прочно. — Не выстрелишь? — ухмыляется Чонгук, вскинув бровь и обхватив держащую пистолет руку своей. Тэхен, как пластилиновый, двигается так, как альфа того захочет. Тот холодной рукой омеги направляет дуло себе в висок, стоя так близко, что между ними и воздуху не просочиться. — Давай, Тэхен-и, человечество будет тебе благодарно за этот героический поступок, — не перестает давить Чонгук. На губах широкая улыбка, слегка безумная, пугающая и вызывающая неприятные мурашки, бегущие по спине. Альфа вдруг накрывает своим пальцем тэхенов, лежащий на спусковом крючке, и давит на него. — Чонгук! — Бам, — выдыхает альфа в губы зажмурившегося Тэхена, дернувшегося так, словно выстрел действительно произошел. Страх и паника внутри просыпаются как по щелчку. Тэхену хочется истерически заорать. Под зажмуренными веками рождаются слезы, тело колотит в мелкой дрожи. Чонгук негромко смеется, разгоняя рассыпавшийся по гостиной страх, и опускает руку брата вниз. Берет в ладони его лицо и утыкается в его лоб своим, тоже закрывает глаза и глубоко, с шумом втягивает сладкий аромат, как изголодавшийся хищник, а затем трется кончиком носа о его нос, целует повлажневшие ресницы, виски, скулы и щеки. Так, словно делает это в последний раз, словно только в это мгновение может насладиться и никогда больше. Чонгук целует мелко дрожащие губы, что от страха, сковавшего тело, не спешат отвечать. Тэхен даже глаз открыть не решается, окаменев в руках альфы, а пальцы все еще цепляются за пистолет, который почему-то не убил. А может, самого Тэхена убил. Может, Тэхену все это снится. Безумный сон, кошмарный. Чонгук и целует так, как в последний раз, чуть ли не терзая мягкие губы. И все-таки от капли крови не удерживается. Сразу же слизывает ее и смакует, как лучшее вино. Но вот Тэхен отворачивает голову в сторону, получив в щеку поцелуй, предназначавшийся губам. Чонгуку это как отрезвляющая пощечина. — Прекрати, — шепчет омега, разлепив веки и посмотрев на альфу блестящими от так и не пролившихся слез глазами. — Через несколько часов, когда я освобожусь от дел, мы с тобой продолжим практику, малыш, — Чонгук оглаживает скулу омеги большим пальцем и борется с собой, чтобы не схватить, прижать и сожрать вместо того, чтобы куда-то сейчас ехать. Чертей, рвущихся на волю, он попридержит. — За тобой приедут, чтобы отвезти на стрельбище, а пока осваивай его, — он опускает взгляд на пистолет и неохотно отрывает от Тэхена свою руку. Чонгук уходит. Тэхен оттаивает, но легче ни черта не становится. Все, что он пытался сдержать перед альфой, разом обрушивается на него, едва ли не скашивает. Омега нервно бросает проклятый пистолет на диван и сам же рядом усаживается, согнувшись и закрыв лицо руками, тяжело дыша и судорожно дрожа. Страх, который он испытал за долю секунды, сейчас дает знать о себе в полной мере. Он ведь действительно думал, что этот выстрел убьет брата. Чуть с ума не сошел за одно короткое мгновение, но то оказалось очередной жестокой шуткой Чонгука. Когда-нибудь это обязательно доведет Тэхена до ручки. Так и просидев в согнутом положении неизвестно сколько, омега постепенно успокаивается, приходит в себя и отлепляет влажные из-за слез ладони от лица. Страх проходит, а на его месте остается злость на Чонгука. Взгляд цепляется за лежащий рядом пистолет.***
Несколько часов проходят, как несколько минут. Тэхен, мысленно себя проклиная, с интересом изучает свой пистолет, пытаясь понять, почему произошел холостой выстрел. Почему Чонгуку не вышибло мозги, когда, по идее, должно было? Тэхен, устав от тяжелых мыслей и предположений о том, что случилось бы, произойди выстрел, откладывает чертов пистолет и уходит искать Юно, закончившего уборку. За увлекательными разговорами время течет в разы быстрее и незаметнее. Хотя Юно о своей жизни рассказывает мало, они находят множество общих тем, которые с интересом обсуждают, разгуливая по заднему двору особняка. Зоркие глаза патрулирующих территорию змей больше не напрягают. Тэхен их воспринимает, как предмет интерьера. До людей им все равно далеко, а о человечности и речи нет. Их с Юно идиллию нарушает водитель, которого присылает за омегой Чонгук. На Тэхена вновь обрушивается гнетущая реальность, в которой ему приходится ехать на стрельбище, а не беззаботно прогуливаться, забыв обо всем на свете. Даже о том, что случилось утром в гостиной и в очередной раз беспощадно ударило по психике Тэхена, что с каждым разом становится все более уязвимой и шаткой. Ресурсов на ее починку омега среди мрака и неиссякаемой боли найти не может. С испорченным настроением и с острым нежеланием снова ехать и стрелять, Тэхен садится в черный рэндж ровер, ждущий во дворе, мгновенно напрягаясь из-за севшего рядом с водителем коренастого альфы, уложившего на колени автомат. Тэхен отодвигается к дверце, чуть ли не вжимаясь в нее всем телом, и отворачивается к окну, сунув руки в карман мешковатой светлой толстовки, сжимая холодными пальцами такой же холодный металл пистолета, лежащего внутри. Соблазн выскочить из машины, помчаться в комнату и запереться все еще не покидает, но Тэхен заставляет себя отмести эту наивную и смешную идею. Эти громилы его с легкостью достанут и насильно впихнут обратно в джип, чтобы доставить к Чонгуку, а Тэхен и сделать ничего не сможет. Рэндж покидает территорию особняка. Тэхен печально смотрит на уменьшающиеся позади ворота и вздыхает, опуская голову. Придется потерпеть пару часов, и он снова окажется дома, в теплой мягкой постели. Не покидает легкое волнение, покалывающее в кончиках пальцев. Тэхен кусает и без того укушенную Чонгуком губу и пытается сосредоточиться на скучных и однообразных пейзажах за тонированным окном автомобиля. Ехать без Чонгука, в сопровождении лишь его людей, омеге приходится впервые. От мужчин, которые хоть ни разу и не взглянули в его сторону, и уж тем более не пытались заговорить, все равно веет скрытой угрозой. Чужие люди, тем более аспиды, никаких хотя бы отдаленно положительных эмоций не вызывают. Мысль о том, что они не посмеют что-либо сделать с братом своего лидера, немного успокаивает, но уровень напряжения не снижает. Тэхен уже молится о том, чтобы поездка скорее подошла к концу, чтобы наконец вырваться из душного салона и глотнуть свежего воздуха. Откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза, Тэхен пытается немного расслабиться. Напряжение в теле и сознании неприятно сказывается на общем состоянии, попусту отбирая много сил, которые еще пригодятся сегодня. Бояться оказывается нечего, а унылый вид за окном начинает раздражать глаза. Ровный гул двигателя успокаивает натянутые в струнку нервы. Тэхен складывает руки на груди и клонит голову к плечу. По расчетам ехать до стрельбища еще около двадцати минут. Но не успевает омега прикорнуть, как джип резко тормозит с визгом задних колес, оставляющих за собой черный след жженной резины. Тэхен распахивает глаза, а сердце гулко колотится. Если бы омега не был пристегнут, то обязательно встретился бы носом с водительским сиденьем. Отойдя от секундной неожиданности, Тэхен обращает внимание на о чем-то напряженно переговаривающихся мужчин. Коренастый поднимает свой автомат и натягивает на лицо маску, что до этого была на его голове, как шапка. Тэхен переводит взгляд на лобовое стекло и цепенеет. Перед рэндж ровером, перекрыв путь, стоят два джипа. Из одного из них выходят четверо вооруженных мужчин в черных классических костюмах. В лобовое стекло врезается пуля, пуская вокруг себя мелкую паутинку из трещин. Тэхен резко нагибается, спрятавшись за передним сиденьем и прижимая ладони к бешено бьющемуся сердцу. Страх, но уже другой, более крепкий, подкатывает к горлу и медленно перекрывает дыхание. В окно вгрызаются еще две пули. — Господин Чон, сидите и не высовывайтесь, — твердым и чуть напряженным голосом говорит коренастый альфа, открыв дверцу и сразу же присев за ней, как за щитом. Водитель делает то же самое, перезарядив свою штурмовую винтовку и начав давать неизвестному врагу отпор. На военных эти люди не похожи. Тэхену ничего не остается, как послушаться. Со своим низким навыком в стрельбе и без всякой подстраховки он ничего сделать не сможет. Паника с каждым новым выстрелом возрастает в несколько раз, а руки мелко дрожат. Тэхен все равно зачем-то тянется к лежащему в кармане пистолету и немного высовывается в согнутом положении, пытаясь выискать глазами телефон. Нужно позвонить Чонгуку, пока не поздно. Пули свистят со всех сторон. От каждой новой, врезающейся в бронированное стекло, Тэхена как будто прошибает высоким вольтом. Взгляд, судорожно бегающий по передней части салона автомобиля в поисках хоть какого-нибудь средства связи, то и дело выскальзывает наружу, на мужчин в черных костюмах, что, кажется, все ближе подступают. Двое из них уже лежат на холодной сырой земле, но на их место поспевают еще четверо из другой машины. Аспиды пока держатся, но водителю пробило левое плечо. Омега понимает это по его сдавленному стону и ядом приправленному мату, вырвавшемуся сквозь стиснутые зубы. По стеклу идут крупные трещины, и от очередного выстрела оно раскалывается. Мелкие осколки рассыпаются по салону и полу в передней части джипа, но Тэхена не задевают. Омега, лишившись щита, пригибается еще ниже и тянется левой рукой к бардачку между сиденьями, пытаясь нашарить хоть какой-нибудь телефон вслепую. Последний стон подстреленного в голову коренастого альфы вырывается из губ вместе с тэхеновым стоном разочарования. Ничего не нашел. Он поворачивает голову к сползающему на пол телу и вновь прячется за сиденьем, прижав колени к груди и держа пистолет у плеча дрожащими пальцами. Это все. Против небольшой кучки врагов один аспид выстоять точно не сумеет. Тэхен жмурит глаза и тяжело дышит, пытаясь не впасть в панику и подготовить себя ко внезапному концу, который вот-вот настигнет его, уже дыша смрадным холодом в самый затылок, щекоча плечи когтистыми руками. Под веками образуются жгучие слезы. Под веками образуется лицо Чонгука. Выстрелы не прекращаются. Тэхену кажется, словно это длится уже вечность, а смерть все не приходит за ним. И бежать от нее тоже некуда. Чон буквально застрял, а любая попытка избежать конца непременно к нему прямо в лапы и приведет. Колени дрожат, а пульсация в висках начинает приглушать внешний шум. Слезная пелена искажает видимость, и единственное, что у Тэхена остается — пистолет, отчаянно сжатый в холодных пальцах. Звучит последний выстрел, звук упавшего на землю тела и приближающиеся шаги не одной пары ног. За окном появляется темный силуэт. Тэхен успевает сунуть пистолет за пояс под длинной толстовкой. Рука дрогнет, подведет. Омега знает, что не выстрелит, не сможет. И его, кажется, убивать не собираются. Силуэт опускает свой еще не остывший от стрельбы автомат. Задняя дверь открывается. В нос бьет крепкий запах пороха и металла. Следом удар прикладом по голове. Глаза застилает непроглядная тьма.***
Режущая головная боль пронзает, когда сознание еще не успевает полностью вернуться к лежащему на темном бордовом диване омеге. Тэхен болезненно морщится и поджимает сухие губы. Под веками летает множество разноцветных кружочков на фоне абсолютной черноты, и от этого начинает кружиться голова. Отяжелевшая, окаменевшая, как и все тело. Тэхен не может даже пальцем пошевелить. Во рту сухо, а язык прилип к небу. Хочется пить. Разлепив тяжелые веки, Тэхен слегка щурится от искусственного света, уколовшего привыкшие к темноте глаза. Прямо перед омегой, на кресле, которое от дивана разделяет обычный кофейный столик из красного дерева, сидит мужчина лет тридцати с крепким телосложением, темными волосами, со спадающей на лоб челкой и с цепким немигающим взглядом. На шее альфы, уходя под белый воротник рубашки, изображен рисунок акулы с разинутой пастью и демонстрирующей свои огромные острые клыки. Заметив, что омега очнулся, мужчина скалится, вздернув подбородок. В темных глазах мелькает короткая вспышка. — Наша добыча проснулась, — сиплым низким голосом говорит он, не отрывая от Тэхена звериного взгляда. Омега совсем немного, насколько это возможно в ослабленном состоянии, приподнимает голову, быстро осматривая помещение, в котором, как оказывается, находятся еще четверо мужчин в черных костюмах. Они расхаживают по гостиной, как сторожевые псы: у кого-то в руке пистолет, у кого-то — автомат. В довольно простом помещении нет ничего, что кричало бы об опасности. На стенах висят картины с красивыми пейзажами природы, на настенной полке у лестницы, ведущей на второй этаж, стоят книги, какие-то статуэтки, чьи-то фотографии в рамках. Тэхен не может их разглядеть. В ногах омеги вполне обычный вязаный плед, а на столике пара уже пустых чашек и пепельница с несколькими окурками. Тэхен, собрав в одну кучу все остатки сил, медленно приподнимается. Бежать точно не выйдет, но и лежать перед врагами, находясь в уязвимом положении, омега не станет. Он чувствует телом, как за его размазанными и слабыми движениями следит не одна пара внимательных глаз, наверняка ожидающих какого-то внезапного выпада. Мужчина с татуировкой акулы не перестает мерзко улыбаться. Тэхену на него тошно смотреть. Его грубая внешность к себе ничуть не располагает, скорее, пугает, оставляя в душе неприятный горький осадок. Затем он резко встает, обходит стол и дает присевшему Тэхену крепкую пощечину. Омега жмурится, лицо вспыхивает жаром, а глаза начинают слезиться. Альфа хватает его за волосы и дергает назад, прижимая к спинке дивана и нависая сверху, сжирая плотоядными глазами. — Брата самого Мираи я представлял себе иначе, — шипит он Тэхену в лицо, цепляясь за каждую черту, сканируя. — Ты такой беспомощный. До смешного слабый, — огрубевшими подушечками пальцев мужчина ведет по раскрасневшейся щеке и останавливается на губах. — Мы точно того взяли? — он вдруг резко поднимает голову, вопросительно взглянув на своих людей и низко хохотнув. — Или шлюху кого-нибудь из их лидеров? — он снова обращает свое внимание на омегу и с нажимом обводит чуть дрожащие губы большим пальцем, оттянув нижнюю. Тэхена трясет от чужих мерзких прикосновений, от горячего дыхания, от которого кожа покрывается волдырями, от глаз, которые яростно пытаются ворваться омеге в душу. Он чувствует, как с каждой секундой вместо страха окунается в жгучую злость, разливающуюся по телу. Кончики пальцев чешутся, а внутри неприятно скребет. Тэхен, не выдержав чужих касаний, кусает альфу за палец, смыкая зубы на огрубевшей коже как можно сильнее. Мужчина озлобленно рычит и вновь бьет омегу по лицу, выдернув руку. — Тупая блядь! Теперь я вижу что-то похожее на него. Альфа отходит от Тэхена, раздув ноздри от злости, зачесывает пальцами, на которых поблескивают драгоценные перстни, челку назад и лижет нижнюю губу. — Хватит. Дайте телефон, — приказывает он, вытянув руку. На ладонь спустя пару секунд ложится мобильный. — Нечего тянуть. У Тэхена перед глазами искры, а в ушах звон от удара. По лицу течет что-то теплое и вязкое. Омега поднимает ладонь, касается подушечками пальцев красной от ударов кожи, ощупывает, обнаруживая, что губа разбита. На пальцах блестит кровь. Тэхен сглатывает и переводит взгляд на альфу, отвернувшегося и вставшего у окна с телефоном у уха. На улице, за шифоновыми занавесками, горят фонари. Вечер, а может, вовсе глубокая ночь. Тэхен не представляет, как долго находится в чужих руках. Он чуть сгибается и обнимает себя за живот, обессиленно прикрыв глаза. И тут же замирает, кончиками пальцев ощупав свой бок. Стараясь не подавать виду, Тэхен незаметно прокрадывается ладонью под свою толстовку, ощутив теплую твердость пистолета, который так и остался при нем. Мысленно усмехнувшись, омега думает о том, как наивны эти люди, что не решили осмотреть безобидного на вид омегу. Еще это значит, что они к нему не притрагивались, подобно изголодавшимся животным. У них другие цели. Тэхена отвлекает голос «акулы», заставляет замереть и затаить дыхание. — Привет, Мираи, — притворно дружелюбный голос режет слух. — Ты, возможно, меня не знаешь, зато вот я тебя узнал по глазам своего брата, — мужчина ядовито улыбается, сунув свободную руку в карман черных брюк. — Дон Гухэ. Знаешь такого? — он хмыкает и поворачивается, становясь боком и бросая взгляд на Тэхена. — Так вот, мне кажется, будет справедливо, если я тоже заберу жизнь твоего милого братика. Чонгук отточенными действиями, достигшими автоматизма, собирает автомат. На столе, среди патронов и пистолетов лежит телефон с активным звонком на громкой связи. Альфа молча слушает ублюдка, играя желваками на лице и сосредоточенно заполняя магазин гильзами, а в голове уже ярко представляя возможный, реальный исход для тех, кто посмели прикоснуться к тому, что ему принадлежит. По помещению стрельбища эхом разносится слегка искаженный голос с легкими помехами, доносящийся из динамика вместе с перезвоном гильз. Закончив со сборкой, Чонгук поднимает телефон со стола и, выключив громкую связь, прикладывает к уху. — Восемь минут, — спокойно говорит он, держа в опущенной руке готовый автомат. — Что? — собеседник на том конце теряется и от этого раздражается. — Какие, блять, еще «восемь минут»? Ты что… — Засекай. Чонгук завершает вызов и, сразу же набирая Хосока, идет к выходу. — Пока я буду ехать, найди Тэхена и отвези домой, — в спокойствие вплетаются нотки стали и уничтожающего все живое холода. — Акулы не все подохли. Тэхен не слышал, что сказал брат, но это явно выбило акулу из колеи. Мужчина нервно швыряет телефон на кресло и рычит, обращаясь к своим людям, ждущим указаний: — Пусть наши встретят их на подъезде. Никто в этот дом не войдет, — его гневный взгляд падает на Тэхена. — А ты готовься к своему концу. Пусть Мираи хоть весь мир перевернет, но тебя он живым точно не получит. Но и тут есть плюсы. Тебя хотя бы в закрытом гробу хоронить не будут. Жаль, времени на игры у нас уже нет. Все начинают суетиться, готовиться к возможной атаке аспидов. Что-то из сказанного Чонгуком всех переполошило. Тэхен слышит шум снаружи, прищуривается, но ничего не видит. Его снова начинает захватывать страх, комком сжимаясь где-то в груди и сковывая тело. Просто взять и позволить себя убить без всякого сопротивления? Омега на казнь не подписывался. Но есть ли шанс дать врагам, что в разы сильнее, отпор? Тэхену терять нечего. Он сразу готовит себя к худшему, как делает обычно, когда чего-то ожидает. Знать о том, что все может пойти не по плану, намного легче, чем взращивать надежду на что-то хорошее. О каком хорошем вообще идет речь, когда вокруг смерть рыскает? А Тэхену действительно нечего терять. Он смотрит в чужие глаза без капли страха. Омега затолкал его глубоко внутрь себя, чтобы в нужный момент не просесть. Это, кажется, злит акулу. Ему, вероятно, нравится видеть в испуганных глазах свое отражение, но Тэхен даже в свои последние минуты жизни не доставит врагу этого удовольствия. Омега резко выхватывает свой пистолет и направляет на опешившего альфу, который явно такого выпада не ожидал. Указательный палец уверенно ложится на курок, готовый надавить, но кто-то выбивает пистолет из руки и с силой бьет в затылок. Тэхена клонит вперед, и он чуть ли не падает, но его успевает перехватить среагировавший босс акул. Он прижимает к себе расфокусированного из-за удара омегу и сжимает пальцами щеки, рыча в разбитые губы: — Не рыпайся, сученыш, если не хочешь, чтобы мои парни тобой полакомились, — он толкает Тэхена в руки одного из альф. — Уведи наверх. Закончишь с ним, когда я скажу. Надо сначала гостей выпроводить, — акула достает свой пистолет и идет к выходу. Снаружи уже слышна перестрелка. Тэхена грубо волокут на второй этаж. Омега собирает углы локтями и коленями, ослабшие ноги не слушаются, каждую секунду подкашиваясь, но альфе, что тащит его по лестнице, как мешок с картошкой, до этого никакого дела нет. Омегу грубо впихивают в обычную спальную комнату. Тэхен падает на пол, потеряв равновесие, сразу отползает назад и пытается встать, тяжело дыша. Все тело ноет от боли, а лицо обжигают горячие слезы, попадающие в открытые раны и неприятно щиплющие. — Куда пополз? На месте сиди, — рычит мужчина, нависая сверху и хватая Тэхена за локоть и давя холодным дулом на висок. — Дернешься — мозги размажу. Тэхен замирает и жмурит глаза, пытаясь остановить поток болезненных слез. Остается ждать приказа главной акулы, после которого все закончится. Внизу, уже совсем близко слышна стрельба. Тэхен затаивает дыхание и поджимает зудящие губы, пытаясь абстрагироваться. Мыслями он в своей светлой маленькой квартирке, а рядом близкие люди, их улыбки согревающие, теплые руки, поддерживающие. Сопротивляться уже глупо и бессмысленно, легче принять конец и в последние минуты насладиться приятными сердцу воспоминаниями. Но дверь в комнату внезапно распахивается. Ровно спустя восемь минут в спальню врывается Хосок. Холод на виске пропадает. Один выстрел точно промеж глаз. Тело врага падает у ног Тэхена, пачкая светлый пол теплой кровью. Тэхен в неверии смотрит на альфу, стоящего в дверях, не сразу понимает, что произошло. Процесс смирения со смертью вдруг жестоко оборвали, а непроницаемый голос окончательно приводит в чувства. — Нужно уходить, господин Чон. Тэхен утирает длинными рукавами щеки и на негнущихся ногах идет к Хосоку. Тот берет его под локоть и спешно выводит из комнаты. Стрельба утихает. Дом накрывает гробовая тишина. Тяжелый запах пороха просачивается во все щели, но Тэхен к нему, кажется, привыкает, глубоко вдыхая и насыщая легкие кислородом. Тело все еще мелко подрагивает, шок не рассеивается, крепко держа под своим контролем. Тэхену, как ребенку, самому себе приходится объяснять, что смерть миновала. Выходит с трудом. От слабости и концентрации боли хочется сжаться в комок и выплакаться. Он ничего не видит, словно слепой котенок. Опустевшими глазами смотрит перед собой, но ничего не понимает. В гостиной, у самых дверей, ведущих на улицу, Хосок говорит аспидам, держащим нескольких выживших акул под прицелом: — Ждите Мираи, он сам с ними разберется. За секунду до того, как покинуть дом, Тэхен встречается взглядом с сидящим на коленях альфой, на шее которого красуется татуировка акулы. Тот улыбается уголком губ, провожая омегу взглядом. Хосок помогает Тэхену сесть в гелендваген, стоящий у входа в дом, и садится сам, отложив автомат на бардачок и заводя двигатель. Тэхен обнимает себя за плечи и вжимается спиной в спинку сиденья, отвернув голову к окну и прикрыв глаза. Виски разрывает боль, силы окончательно покидают. Проклятый дом с акулами оказывается далеко позади. — Где Чонгук? — ослабшим хриплым голосом спрашивает Тэхен, разрывая молчание, повисшее в салоне. — Он задержится, чтобы закончить кое-какие дела, — отвечает Хосок, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги. Тэхен поджимает дрогнувшие губы и сглатывает образовавшийся в горле ком. Увидеть Чонгука — это все, что ему сейчас необходимо.***
За окнами серую холодную землю окутала глубокая ночь без намека на проблеск с небес, но сна у Тэхена ни в одном глазу. После теплой ванны куда-то пропала вся усталость, что давила на плечи весь этот сумасшедший день. Тэхен смутно помнит, как они с Хосоком приехали в особняк, по которому омега успел тысячу раз соскучиться. Сил не хватило даже на то, чтобы элементарно выйти из машины. Хосок помог, подняв изнеможенное тело на руки, и сразу же передал в руки прислуги, в числе которой был до ужаса перепуганный Юно. Тэхен видел только спину Хосока, зачем-то идущего на кухню. А в руке его пистолет, как будто опасность не до конца рассеялась. Тэхеном занялись, сразу же обработали полученные раны. Юно помог омеге искупаться, затем смазал все синяки и ссадины на теле специальной мазью, оставил на прикроватной тумбе таблетку успокоительного со стаканом воды и вышел из комнаты, чтобы Тэхен смог отдохнуть. Но Тэхен не смог. Он так и не притронулся к чертовой таблетке. Нервы натянулись в тугую струнку, а дыхание сперло, невозможно вздохнуть. Находясь в безопасных стенах дома, ставшего уже родным, омега словно все еще в опасности. Душа в трепетном страхе поджалась и скулит, не может поверить, что все закончилось. Тэхен кусает губы несмотря на то, что им и без того досталось, но иначе свою нервозность унять не может. А ноги, что еще совсем недавно подкашивались и шагу пройти не могли, теперь твердо стоят на полу, укрытом мягким ковром, и бодро передвигаются по комнате. Тэхен не находит себе места. Сердце не на месте, не здесь. Все еще там, под прицелом, в неизвестности, что подобна туману непроглядному. В каждую секунду ждет выстрела, который окончательно добьет и прекратит мучения. Тэхен чуть ли не на стены лезет, на часы поглядывает. Стрелка застыла на одиннадцати ночи. То ли дает надежду, то ли пыткой изводит. Когда уже этот кошмарный день закончится? Тэхен садится в изножье кровати и нервно трет ладонями обнаженные колени. На нем одна лишь длинная футболка, потому что спать собирался. Не вышло. На смуглой коже рассыпались уродливые синяки, напоминая о случившемся, о том, что так хотелось бы забыть. Но слишком свежие воспоминания с наслаждением полосуют душу, чтобы кровоточила как можно сильнее и дольше, как будто ей было мало. Со двора доносится шум двигателя. Тэхен подскакивает, как ужаленный, и подлетает к окну. Внизу, сливаясь с чернотой ночи, стоит бмв. Тэхен подрывается и вылетает из комнаты. Сердце, вдруг вернувшись на место, гулко забилось под ребрами. Коридор, длинная лестница — не преграда. Он его видит. Чонгук входит в дом, принеся с собой оседающий на языке тяжелый вкус крови. В татуированной руке, что недавно держала тесак, сжат пистолет. Тэхен опускает взгляд, замечая гравировку на корпусе. Открой себя. Чонгук, ни слова ни говоря, кладет оружие Тэхена на тумбу, ни на секунду не разрывая зрительную связь с братом, застывшим на лестнице. — Ты дома, — Чонгук выдыхает с облегчением. Все так, как и должно быть. Все на своих местах. — Я ждал тебя, — с дрожью в голосе. Ноги к брату несут. Чонгук срывается навстречу и подхватывает хрупкое тело омеги, обнимает, с жадностью вдыхает аромат мягких пшеничных волос, рассыпавшихся на его плече, берет лицо с расплывшимся на скуле синяком в ладони и рычит, вспоминая, как крошил кости тем, кто посмел к его омеге прикоснуться. Кто посмел эти губы трогать. Чонгук приникает к ним и подхватывает Тэхена на руки. Тот сразу же обвивает шею альфы и сцепляет ноги на пояснице, прикрывает глаза и позволяет целовать. Чонгук нежно не может. Сразу же теряет контроль, мнет сладкие губы с привкусом крови. Срывается и несет Тэхена в свою комнату, в логово, из которого обратного пути нет. Срывается и укладывает на кровать, ни на секунду не разрывая поцелуя. Тэхен под ним дрожит, подгибает колени и жмурится, своими совершенными тонкими пальцами зарывается в угольные волосы альфы и тянет к себе, уже не задыхается, а им самим дышит. Футболка задирается, обнажая невозможные бедра. Чонгук мнет бронзовую кожу пальцами, скользит вверх, сходя с ума от дрожи, от тяжелого дыхания в губы, от их смешавшейся слюны, поблескивающей на губах. Он слизывает ее, кусает за нижнюю губу и получает низкий стон. Тэхен откидывает голову назад, заламывая аккуратные брови. По острым ключицам, натянувшим медовую кожу, рассыпаются укусы, цепочкой протянувшиеся к длинной шее. Его мгновенно лишают футболки, а пальцы Чонгука уже тянут белье вниз по стройным ногам, которые омега все еще пытается сжимать, балансируя на грани реальности. Но ненадолго. Усиливающийся с каждой секундой аромат глицинии захватывает власть над разумом Чонгука. Простынь под Тэхеном влажнеет, а мурашки обволакивают обнаженное тело. Чонгук его ласкает, распаляет, с нездоровым блеском в глазах наблюдая, как в наслаждении потряхивает его сладкого мальчика. Тот хнычет, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, и сам не понимает, не осознает, что трется ягодицами о матрас, чего-то хочет. Чего-то просит. Чонгук склоняется над ним, избавившись от впитавшей в себя кровь врага футболки, целует грудь, обводит кончиком носа напрягшиеся бусинки сосков, вдыхая сладость теплой кожи, затем целует, прикусывая и своим телом чувствуя, как вздрагивает Тэхен, награждая альфу своим тягучим стоном. Возбужденный, сочащийся смазкой член трется о торс Чонгука, от каждого его движения вызывая у омеги новый стон, тихий всхлип. Чонгук вдруг подтягивается к нему и сжимает мягкие локоны в пальцах, собирает губами горячие слезы и шепчет имя омеги, как молитву. Тэхен дрожит, слепо накрывает ладошкой крепкую грудь альфы, слегка скребясь коготками по пугающим узорам. Влажные клубничные губы призывно приоткрыты. Омега пытается насытиться кислородом, в котором на девяносто девять процентов смешение двух густых ароматов, и пьянеет еще больше, словно принял чертову таблетку. Альфа ведет пальцем по сладким губам, кусает в плечо и ныряет в жгучее желание с головой. Указательный палец пропадает меж губ Тэхена, обволакиваемый языком. Но Тэхен не спешит сосать его, то ли не понимая, то ли просто не соображая. Чонгук чему-то ухмыляется и вынимает блестящий от слюны палец, сам его облизывает и опускает руку вниз. Уже сходит с ума от жара, от влаги и липкости. А Тэхена подбрасывает, стоит Чонгуку раздвинуть пальцами две половинки, огладить впадину между ними, собирая обильно выделяющуюся смазку, вновь проталкивая ее фалангами в узкое горячее нутро, сжимающееся вокруг грубых пальцев. Тэхен теряется в кромешном мраке и переполняющих тело ощущениях. Чонгук вновь срывается, иссякнув в нежности. Раздвигает стройные ноги, без лишних церемоний подтягивает к себе и входит плавным толчком, изведясь от сумасшедшего желания. Тэхен вскрикивает и сжимается вокруг крупного члена, пытается с него слезть, но Чонгук крепко держит за бедра и двинуться не дает, ослепленный долгожданным жаром тела того, с кем рос, кого братом считал. Он двигается сначала плавно, делая несколько пробных толчков. Тэхену больно, слезы вновь залили глаза, но он постепенно начинает привыкать, глубоко вдыхая и пытаясь расслабиться. Чонгук всего его заполняет. Одурманенный, он наращивает толчки, с рыком вгоняя член глубже, беря от желанного тела все. Тэхен изгибается, стонами раскрашивает комнату в полумраке и судорожно цепляется пальцами за простыни. Чонгук накрывает его, целует настойчиво, кусая израненные губы и питаясь сладостью крови. Тэхен глухо стонет ему в рот и прокладывает на широкой спине дорожку краснеющих царапин, слепо отвечает на смазывающийся поцелуй и прощается сам с собой. Шагнув в пропасть, на дне которой его ждет Чонгук и встречает его улыбка-оскал. Он протягивает руку, и Тэхен за нее хватается. Его тело в руках альфы рассыпается прахом. С каждым толчком, с утробным рыком, он распадается на мелкие частицы и вновь собирается от поцелуев, от рук, бродящих по телу, мнущих кожу, на которой остаются новые синяки поверх тех, которыми его осквернили чужие. Чонгуку можно. Только он может делать больно, только себе он позволит причинять боль Тэхену. Он его сжирает, параллельно съедая душу, как десерт, который так давно мечтал распробовать. Тэхен то ли от боли, то ли от наслаждения стонет, плачет и все равно жмется ближе. Чонгук берет его сидя, посадив сверху и грубо, неконтролируемо, с привкусом боли, сминая пальцами зарумянившиеся ягодицы, на которых останутся синяки. Тэхен двигается на члене, откинув голову назад, впившись ногтями в кожу демона, которому чужда боль. По песочным бедрам стекает прозрачная смазка, впитываясь в простыни, по виску и груди бусинки пота, а между животами белесая жидкость. Тэхен дрожит в руках брата, утыкается носом во влажную татуированную шею и тяжело дышит, прижимаясь как можно ближе, плотнее. Боль приятно растекается по телу, а ее автор приносит новую, не щадя, не думая останавливаться, вновь бросая на постель и с рыком толкаясь в пульсирующую дырочку до упора, едва не разрывая под пальцами простыни, на месте которых могла быть бархатная кожа. Ее он кусает. До крови, до вскриков и стонов, которые глушит губами, проглатывая каждый, целуя мучительно долго и больно. — Только братику принадлежишь, — рычит Мираи, подхватывая за бедра, насаживая на всю длину члена, двигаясь грубо и размашисто. — Чонгук… — стонет Тэхен, роняя слезы и чувствуя, как вновь достигает крышесносного пика. — Кричи, кричи мое имя. Чонгук укладывает омегу боком и, закинув одну его ногу себе на плечо, входит под новым углом. Тэхен вскрикивает и выгибается до хруста позвонков, чувствуя внутри себя член альфы полностью. Мое опороченное имя из уст твоих звучит непорочно. Звуки липких шлепков сплетаются с низкими стонами и учащенным сбивчивым дыханием, создавая новую симфонию, никем никогда не услышанную. Чонгук бы всю жизнь ее слушал, с ней даже предсмертные вопли, плач и мольбы не сравнятся. Один горько-сладкий глубокий голос затмевает все. Мираи другого и не нужно. Из уголков губ стекают кровавые дорожки, падая на вздымающуюся татуированную грудь. Черти затихли в наслаждении и сытости, о которой так давно грезили. В руках хрупкое тело без сил. Длинные ресницы, влажные от слез, местами слипшиеся, трепещут, как крылья бабочки. Чонгук касается их губами, целует в переносицу и крепче к себе прижимает. На медовой коже красно-фиолетовые россыпи смотрятся завораживающе. Чонгук с интересом обводит каждую галактику пальцем, заставляя Тэхена мелко дрожать, тихонько стонать от приносимой боли. Омега выдыхает и перебирает пальцами цепочку на шее Чонгука, опустив взгляд на татуировки. В глаза с поволокой не утихшего желания смотреть страшно. Чонгук съест его, еще много раз, пока не выдохнется, пока не насытится в полной мере. За нежной улыбкой скрывается опасное, не обещающее ничего хорошего. Отступать некуда, и не Чонгук в этом виноват. Тэхен сам шагнул в пропасть навстречу своему личному злу.