***
Тэхен мягко улыбается и проводит по короткой коричневой шерсти Данте пальцами. Пес повалился набок, разинув пасть и высунув язык, с которого на траву стекает слюна. Тэхен отмечает, что у его маленького щеночка уже большие и наверняка острые клыки. Каждый раз, видя, как Данте быстро и хорошо развивается, омега задумывается о том, почему Чонгук хотел избавиться от него. Совсем скоро Данте по силе не будет уступать трем адским псам брата. Вот только для этого ему не обязательно питаться людьми. Тэхена от одной мысли об этом воротит. Он и представить не может, чтобы это счастливое и доброе существо с жадностью пережевывало своими клыками человеческое мясо. — Ну чего ты развалился? — улыбается Тэхен, мягко тыкая пальцем в бок Данте. Тот переворачивается и ложится на живот, повесив голову на лапах, и глядит на своего хозяина. — Не хочешь больше бегать? Устал мой песик? — хихикает омега, поглаживая пса по голове и ласково почесывая за ушком. Они носились по заднему двору около получаса. Тэхен полностью игнорировал присутствие аспидов, все свое внимание сосредоточив только лишь на Данте, который в последнее время занимает большую часть его времени, служа отвлечением от внешних проблем. Тэхен об остальном предпочитает не думать, а сидеть в четырех стенах и быть съедаемым собственными мыслями надоело. Он нужен этому щеночку, он нужен своей собаке. Данте заставляет чувствовать Тэхена ответственность, и подвести его омега просто не может. Людям, ухаживающим за псами Чонгука, омега Данте не доверяет, боясь, что его будут кормить не тем мясом, поэтому воспитание и заботу о нем берет на себя. Они друг в друге нуждаются. Данте коротко скулит и опускает глаза. Тэхен посмеивается и валится на траву рядом, уложив на него голову и разглядывая темно-серое небо без намека на светлые золотистые лучи. Он щурится и пытается сам их представить, мысленно отгоняя подступающий со всех сторон мрак. Солнце теплое, яркое. Оно вплетается меж длинных пальцев омеги, рассыпается по пшеничным волосам, играет лучиками на шоколадной шерсти задремавшего Данте. Тэхен прикрывает глаза и улыбается уголками губ, уходя в свои приятные представления. Вместо гаркающих ворон он слышит пение весенних птиц, ласкающее слух. Ветер не кусачий, а приятно прохладный, щекочущий. Он закрадывается под одежду, треплет локоны и густые ресницы. А трава под пальцами мягкая, как ковер с крупным ворсом. Тэхен вдыхает полной грудью, наполняя легкие свежим воздухом, не пропитанным порохом и чьей-то кровью. Но Данте вдруг поднимает голову и коротко лает. Тэхен сразу распахивает глаза. Над головой нависает черная туча, омрачившая мнимое солнце. Вместо него — недобрая ухмылка и сверкающие адским пламенем на дне глаза. — Пес подрос и в себя поверил, — Чонгук хмыкает, бросив на подскочившего Данте взгляд. Тэхен поднимается с земли и отряхивает светлые джинсы. Бесполезно бороться с мраком. Стоит появиться Чонгуку, как солнце само обращается в бегство. — Тише, малыш, — успокаивает собаку омега, слегка похлопав по шее. Почему-то становится страшно, что Чонгук может разозлиться и все-таки пристрелить его, если тот не прекратит рычать. — Он просто защищает меня, — обращается Тэхен уже к Чонгуку. — От меня? — усмехается тот, вскинув бровь. Альфа присаживается на корточки, протянув ладонь с кусочком сырого мяса. Тэхен распахивает глаза, в страхе уставившись на руку Чонгука. — Это же не… — бормочет он растерянно, затем, когда приходит осознание, повышает голос: — Чонгук, нет, не давай ему… — Это не человечина, — закатывает глаза альфа и коротко свистит, подзывая пса. — Сюда, Данте. У меня для тебя вкуснятина. Данте выглядывает из-за ноги Тэхена, настороженно внюхиваясь в воздух и недоверчиво косясь на кусок мяса в ладони Чонгука. Тот снова негромко свистит, подманивая пса пальцами и улыбаясь. — Не всегда верность можно купить, Чонгук, — хмыкает Тэхен, сложив руки на груди. Однако Данте идет в сторону Мираи под удивленным взглядом своего хозяина. Чонгук злорадно ухмыляется и подносит к морде собаки мясо. Данте внюхивается, изучающе разглядывая свежий кусок со всех сторон. — Что ты там сказал о верности? — спрашивает Чонгук, подняв взгляд на надувшегося Тэхена. Данте принимается есть предложенное ему мясо. — Лишь глупый отвернется от кормящей его руки. В нашем мире все только так и делается, Тэхен. Открой уже глаза, — Чонгук кладет остатки мяса на траву и поднимается на ноги. — Это способ выживания. Не отвергай того, кто сильнее, а иначе… — Иначе ты его убьешь, — хмыкает Тэхен, отведя взгляд в сторону. — Ну и это тоже, — коротко смеется Мираи. — Не хочешь развеяться? — вдруг спрашивает он, вскинув брови. — Прокатимся по городу, погуляем. Тэхен переводит на Чонгука недоверчивый взгляд и поджимает губы. — Зачем спрашивать предлагающим тоном, если отказ ты все равно не примешь? — Как хорошо, что это правило ты усвоил, — усмехается Чонгук, подойдя вплотную и взяв пальцами подбородок омеги, приподнимая и заставляя на себя посмотреть. В глазах Тэхена появилась твердь. Он словно покрылся защитным слоем в попытке уберечь уязвимые остатки себя. Чонгук про себя усмехается. Ему ничего не стоит пробить эту жалкую защиту. Он любые преграды разобьет, лишь бы добраться до заветного. Чон грубо берет омегу за талию и впивается в поджатые губы требовательным поцелуем, мгновенно размыкая их и проталкиваясь в рот языком. Тэхен мычит в поцелуй и упирается руками в плечи Чонгука, но ни на миллиметр его не сдвигает. Альфа безжалостно терзает его губы, не давая шанса на сопротивление, а когда насыщает себя дозой сладкой глицинии, осевшей на покрасневших губах, отстраняется и довольно улыбается, проведя костяшками пальцев по нежной щеке окаменевшего брата. К таким вещам он, наверное, никогда не сможет привыкнуть. — Через десять минут жду тебя в машине.***
Тэхен думал, что у дверей его будет ждать уже ставший привычным бмв, но вместо этого Чонгук сидит за рулем темно-серого матового мерса, задумчиво барабаня пальцами по кожаному рулю. Увидя вышедшего омегу, он мгновенно выныривает из раздумий и очерчивает его стройную фигуру откровенно пожирающим взглядом, демонстративно опустив окно и следя за тем, как тот спускается по лестнице. На Тэхене черные брюки, подчеркивающие красивые длинные ноги, и мягкий горчичный свитер без горла, а поверх — темное пальто. Просто, но элегантно. Такой стиль будто создан для Тэхена. И Чонгук уже готов выкупать для него магазины лучших брендов, вот только Тэхен вряд ли все это добровольно примет. Даже не взглянет, не подумает. Но когда Чонгука что-то останавливало? Омега садится в машину, и Чонгук выезжает. Тэхен замечает, что и альфа успел переодеться. Вместо камуфляжных карго — светло-синие джинсы с ободранными коленями, а вместо черной футболки — серая толстовка, поверх которой надета кожаная куртка. Совершенно просто. Так Чимин иногда одевался, когда брал выходные, чтобы полностью посвятить их скучавшему Тэхену. Омега, поняв, что еще немного, и упадет в долгие и болезненные размышления о прошлом, сразу же одергивает себя и приказывает не думать о Чимине, от мысли о котором сердце мгновенно сжимается, окутанное колющей болью. Он складывает руки на груди и отводит взгляд к окну, покусывая нижнюю губу, которая уже полностью успела зажить от ударов Юнги, о котором Тэхен тоже не позволяет себе думать. Уязвимое место, тревожащее, ноющее. Тэхен боится, что мысли, от которых он старательно бежит, в один миг просто накроют огромной волной, из-под которой выбраться будет уже невозможно. Несколько тяжелых ночей проведены в попытке бороться со своими страхами, в попытке обрасти подобием защиты, но от собственного сознания бежать некуда. А от того, кто рядом сидит? Тэхен чуть поворачивает голову, краем глаз глядя на Чонгука, сосредоточенно ведущего авто. Сейчас альфа снова кажется безобидным, обычным человеком, а не террористом, на руках которого кровь тысячи жизней. Он о чем-то задумался, и Тэхен не может быть уверен, что он не думает сейчас о том, как уничтожить еще кого-нибудь. Кровь ради крови, жестокость ради жестокости. Так кажется. Но у всего есть объяснение, всему есть причина, и Чонгук тоже за что-то борется. Тэхен пытается себя в этом убедить, но к брату все равно не может склониться, каким бы тот сейчас невинным ни казался. Не верит. Остатки наивности в омеге все еще хранят надежду на светлое, но реальность не такова. Чонгук сказал открыть глаза. Альфа чувствует на себе пристальный взгляд и поворачивается, улыбнувшись уголком губ. Рассекреченный Тэхен спешно отворачивается, глядя на дорогу и хмуря брови на переносице. — Рад выбраться? — спрашивает Чонгук, несколько долгих секунд глядя на омегу, совсем позабыв о том, что нужно смотреть вперед. А впереди уже огромная столица со своими небоскребами, чьи макушки спрятаны за густыми облаками. Тэхен вскидывает брови и невольно поднимает взгляд, с немым восторгом рассматривая большой и шумный город, полный жизни. Он так давно не видел простых людей, не относящихся к одной из сторон, а просто живущих своими обыкновенными жизнями. Кажется, по всему, что их окружает, Тэхен неимоверно соскучился. Как будто душа просыпается, вылезая из долгой спячки, сердце заходится по новой, а в глазах появляется живой блеск. И Чонгук все это наблюдает не без наслаждения. Он прибавляет газу, уносясь вперед и петляя меж рядов бесчисленных машин. — Да, — негромко отвечает Тэхен, не отлипая взглядом от окна. Он чертовски рад снова увидеть мир и людей, которые просто хотят мирной жизни. Тэхен так отвык от того, что вокруг не ходят с оружием и в масках, что это даже пугает. Большой и свободный город, полный всяких интересных вещей, нетронутый вечной войной, что ни на день не прекращается за его пределами. Здешним людям повезло жить под боком у Главы, вокруг которого воздвигнуты крепкие стены, обеспечивающие полную безопасность. Но разве все так идеально? Тэхен вдруг вспоминает слова Чонгука о том, что даже здесь, в этом райском местечке, притаилось зло. Никуда от него не деться. Безопасного места нет нигде. Каждый под прицелом. И все-таки война проникла в столицу. Спустя несколько минут Чонгук паркует машину возле какого-то высотного здания, через дорогу от которого раскинулся большой красивый парк. Тэхену, жившему несколько лет в окраинном районе, не часто доводилось здесь бывать. Он не тянулся к роскоши и был от нее далек. Простые смертные просто не могут себе позволить находиться здесь, в месте, где первую и главную роль играют лишь большие деньги, во многом добытые путем войны. Выйдя из машины, Тэхен в любопытстве озирается, не смея не согласиться, что в этом месте все совершенно и идеально. Вокруг толпы красиво одетых людей, куда-то спешащих и ничего вокруг не замечающих, и множество машин, среди которых только лучшие, самые дорогие модели. На землю омегу возвращает ладонь подошедшего Чонгука, мягко коснувшаяся поясницы. — Может, кофе выпьем? — предлагает он, указав подбородком на неподалеку расположившуюся кофейню. Тэхен прослеживает взглядом в сторону указанного братом места и коротко кивает в знак согласия. Кофе не помешает. Любимый омегой латте приятно согревает и заряжает светом изнутри. Тэхен, кажется, вечность не пил его. Это словно из прошлой жизни, где были вечерние посиделки с Джином после тяжелого рабочего дня в больнице, сопровождающиеся долгими и интересными разговорами обо всем. Тэхен невольно улыбается всплывшим воспоминаниям, неторопливо прогуливаясь по парку с Чонгуком, у которого в руке такой же бумажный стаканчик, только с американо. Тэхен слегка хмурится, взглянув на альфу, прищуривается и оглядывается на проходящих мимо них людей. Семейные пары с детьми, совсем взрослые и совсем молодые. Кто-то гуляет с собакой, кто-то идет один, увлеченно говоря по телефону, а кто-то небольшой компанией. Тэхен снова поворачивает голову к задумавшемуся Чонгуку. — Это так странно… — говорит он, прикусывая кончик прозрачной трубочки. Альфа вопросительно мычит, глянув на брата. — Ты среди них, — он кивает на гуляющих в парке людей. — Без своей армии убийц и Хосока, который вечно где-то рядом. — Я привлек бы внимание, если бы расхаживал тут в сопровождении своей охраны, — слегка улыбается Чонгук. — Вижу, ты опять боишься, что меня могут узнать, — он слегка щурится, пристально глядя на опустившего глаза омегу. — Но это невозможно, Тэхен. Чон Чонгука уже практически никто не знает, — альфа пожимает плечами, а спустя несколько секунд вскидывает брови и оглядывается. — Хотя… где-то тут памятник был, — Чонгук замедляет шаг и поворачивается в сторону небольшого сквера, расположившегося на другой стороне. Тэхен останавливается и всматривается, замечая темные фигуры, выставленные вдоль дорожки. — Я хочу посмотреть, — говорит он, двинувшись в сторону сквера. Чонгук обхватывает губами трубочку и идет за омегой. Тэхен бросает в урну стаканчик с допитым по пути к скверу латте. Над ним возвышаются памятники героям войны, вырезанные из белого мрамора. Тэхен суетливым взглядом бегает по высеченным лицам, ища свое родное. Их тут около сотни. Солдаты, героически павшие на поле боя, совершившие немало подвигов, спасшие множество невинных жизней, а взамен отдавшие свои. Тэхен бредет вперед, вертя головой, чувствуя себя частью чего-то важного, вечного, а сердце под ребрами гулко стучит, отражая удары эхом в ушах. Он замедляет свой ход, зная, что уже близок к тому, что важно лично для него, не только для мира и жизни. Перед ним замершее навеки лицо со строгим, но добрым взглядом настоящего героя. На мраморных белых губах совсем незаметная улыбка того человека, которого прежде знал Тэхен. Он останавливается перед ним и смотрит, опустив руки вдоль тела и подняв голову. Капитан Чон Чонгук. Национальный герой. Дата рождения и смерти. В уголках глаз постепенно начинают скапливаться слезы-бисеринки, а позади — тепло чужого-родного тела, отталкивающе-притягивающее. Чонгук стоит перед собственным памятником, но совершенно не отражает его выражение лица. Так он больше никогда не посмотрит, так никогда не улыбнется. Застывшее навеки лицо его прошлого погибло, ушло безвозвратно, став воспоминанием. Печальным, даже болезненным. Тэхен поджимает дрогнувшие губы, не может отвести взгляда от того, кого любил всем сердцем. Перед ним брат, настоящий брат. — Скучаешь по этому? — негромко спрашивает Чонгук. Даже в голосе его чужое. Нотки холода и отрешенности, непричастности к такому важному прошлому. Как будто он ему никогда не принадлежал. — Скучаю по нему, — поправляет альфу Тэхен, сморгнув влагу. — Он действительно мертв, но не я виновен в его гибели. Меня… — Предали, знаю, — слишком резко обрывает Чонгука омега, не оборачиваясь. — И ты решил мстить всем без разбора. — Ты ошибаешься, Тэхен. Я делаю то, что должен. А все они, — Чонгук обводит взглядом остальные памятники, — просто пешки в игре твоей армии. Наверняка многие из них, как и он, — Гук указывает подбородком на собственный бюст, — просто не знали о том, что творится на самом деле. Но теперь мне все известно. Сдохнет каждый, кто помешает аспидам. — Я не понимаю твоих намерений, Чонгук, — Тэхен вздыхает и поворачивается, становясь к памятнику спиной и заглядывая уже в живые глаза напротив. — Ты поймешь со временем, — Чонгук обхватывает пальцами плечи омеги и притягивает к себе, зарываясь носом в прохладные от ветра волосы и вдыхая их аромат. — Когда освобождение наконец начнется. — Ничего хорошего нас не ждет… — шепчет Тэхен в грудь альфы, прикрыв глаза. — Только смерть. Армия не остановится. И вы не остановитесь. Этому не будет конца. — У всего есть конец. И у человеческих страданий тоже, — Чонгук прижимает к себе омегу и кладет подбородок на его макушку, заглядывая в мраморные глаза своего прошлого, бесстрашно глядящего в ответ. — Никто, наверное, не устал от войны так, как я сам. Мы выросли в ней. Разве и умереть достойны на войне? — Ты в силах ее прекратить сейчас. Зачем ждать, когда погибнут еще тысячи? — Тэхен поднимает голову, заглядывая в глаза брата. — Ты можешь опустить оружие… — Сдаться? — в глазах Чонгука мгновенно вспыхивает гнев. — Я хочу остановить войну, но не таким путем. Конец означает истребление врага. Только тогда все завершится, — губы альфы вдруг трогает легкая улыбка. Он чуть отстраняется и берет Тэхена за руку, сплетая его вечно холодные пальцы со своими. Тэхен не поспевает за тем, как меняются эмоции альфы. — Мы ведь гулять собирались, идем. Хочешь мороженое? Тэхен пожимает плечами и покорно идет за альфой, в последний раз оглянувшись на памятник своего брата. Он больше не позволит воспоминаниям о нем теряться, даже если Мираи погасит последний лучик света в его жизни. Капитан Чон Чонгук достоин того, чтобы память о нем жила всегда. — Здесь неподалеку делают вкусное фисташковое мороженое, — продолжает Чонгук, как ни в чем не бывало. Тэхен резко останавливается, с легким шоком в глазах уставившись на альфу. Его словно холодной водой окатили. — Ты даже об этом помнишь? — спрашивает он не без удивления. — Я же говорил, что помню все, что связано с тобой, — пожимает плечами Чонгук, чуть сильнее сжимая холодную ладонь в своей, пытаясь ее согреть, как прежде. — И это ты, кажется, забыл, что именно я воровал для тебя твое любимое мороженое. Разве нет? Тэхен прикусывает губу и опускает взгляд вниз. Эти воспоминания, как приводящая в чувства пощечина. Чонгук будто специально это делает, напоминая о прекрасном прошлом, в котором Тэхен не знал боли и был окружен любовью своей семьи. Чего добивается Чонгук, говоря сейчас об этом? Пытается ли он стать для Тэхена прежним? Но это смахивает на бред, в который омега никогда в жизни не поверит. Точно не теперь. Тогда для чего? Ковырнуть и без того медленно заживающие раны? Усилить боль, не дать ей угаснуть? Это куда больше похоже на Мираи. Как больно осознавать, что теперь все это — лишь жалкая пародия лучшего прошлого, жестокое издевательство над ним. Тэхен молчит, так ничего и не отвечает, боясь, что от этого лишь больнее себе сделает. Чонгук больше не видит граней и легко может зайти туда, куда не следует, а после Тэхен будет неделями пытаться починить себя, оправиться от нанесенного ущерба. Обжигаться и резаться надоело. Лучше осторожничать, чем снова и снова натыкаться на болезненные воспоминания и слова, которые на раз могут уничтожить, превратить в горстку пыли. Это то, на что точно способен Чонгук. Тэхен не хочет страдать. Так и не дождавшись от омеги согласия, Чонгук все-таки покупает фисташковое мороженое для них обоих. Тэхену смотреть на взаимодействие Чонгука с людьми чертовски дико. Тот мило улыбается, светится, притворяясь солнцем и ослепляя омег, которые мгновенно попадают под его влияние. Чонгук всегда умел менять маски так легко и быстро? Для Тэхена это поразительно. Только что они обсуждали войну, которая искрами отражалась в глазах самого Мираи, а теперь едят вкусное мороженое и разговаривают о том, что их окружает. О людях, даже о деревьях и красивых постройках. Все эти мелочи вводят Тэхена в восторг, и несмотря на тот ужас, что происходит в его жизни, он готов о них говорить, готов долго рассуждать и спорить. И пусть это не так важно и серьезно, и пусть приходится делать это с врагом народа. Тэхену плевать. Мрак вокруг него сгущается, и если есть шанс вырваться из его лап таким способом, он его ни за что не упустит. Чонгук прав: у всего есть конец. И даже для этой частички света он обязательно настанет. Они выходят из парка на большую площадь. Вокруг огромные здания, некоторые из которых напоминают зеркала, отражающие красоту местности. Наверное, если бы было солнце, лучи играли бы на его поверхности и умножались, раскидываясь во все стороны яркими брызгами. Тэхен лижет мороженое и оглядывается, покрутившись на месте. Теперь он понял, насколько устал от вида деревьев, окружающих особняк со всех сторон густым лесом. — В самом центре еще красивее, — говорит Чонгук, присев на ближайшую скамейку и закинув на ее спинку руки. — Как-нибудь и туда прогуляемся. Тэхен чуть ли не роняет свое мороженое, услышав альфу. Если это место еще не центр, что же ждет его там? Омега чувствует себя дикарем, вышедшим из леса и увидевшим цивилизованную жизнь. Кто мог подумать, что их столица настолько великолепна. И ведь ее красотой даже по телевизору не хвастают. Только впихивают простым людям глупые развлекательные шоу и сериалы в смешных попытках отвлечь от войны. Тэхену кажется, что он впервые увидел мир. Он садится рядом с Чонгуком и скользит взглядом по мимо проходящим людям, наслаждаясь мороженым, которое не ел уже вечность. Чонгук прав, оно чертовски вкусное, даже вкуснее, чем в детстве. Чонгук задумывается, забывая обо всем вокруг из-за созерцания омеги, который с интересом разглядывает столицу. Тэхен выглядит оживленным, жаждущим почувствовать вкус этой жизни всей душой и телом, а глаза с пылающим в них детским интересом ни на секунду не перестают бегать в разные стороны. Такого Тэхена Чонгук не видел целую вечность. А может, и вовсе никогда прежде. Воспоминания порой подводят, искажаясь, путаясь и совсем теряясь. Собственное сознание стало для альфы врагом, которому он не может доверять, на которого больше не может полагаться. Чонгук теперь имеет только настоящее и будущее. Забывшись в мыслях, он не сразу замечает вибрацию телефона в кармане куртки. Чонгук слегка хмурится и достает его, принимая звонок. Тэхен отвлекается, повернув голову к альфе. Кажется, за сегодняшний день его впервые потревожили. — О, здравствуй, — Чонгук чуть улыбается, вскинув брови. В глазах альфы Тэхен замечает загоревшийся огонек. — Как там дела? Именинник готов получить свой подарок? Тэхен несколько секунд следит за расслабленным выражением лица брата и незаинтересованно отворачивается, отправляя в рот порцию мороженого и продолжая свое наблюдение за людьми. — Можешь передать ему мои пламенные поздравления, — ухмыляется альфа и завершает звонок спустя полминуты, закинув ногу на ногу и чуть покачивая в воздухе носком ботинка. — Хочешь посмотреть на фейерверки? — вдруг спрашивает он Тэхена. Тот растеряно поворачивает голову к брату, уставившись вопросительно. — Сейчас же день… Внезапный оглушительный взрыв содрогает землю. У некоторых припаркованных автомобилей срабатывает сигнализация, звонко вереща на весь район, а люди, поднимая шум и панику с полной растерянностью на лицах, начинают бежать в разные стороны, создавая хаос. Тэхен нервно дергается, на секунду зажмурившись, а затем открывает глаза и прослеживает взгляд довольно улыбающегося Чонгука, который даже бровью не повел. Верхние этажи одного из зданий, находящегося на достаточно большом расстоянии от площади, взрываются. Осколки стекла от окон из-за мощной ударной волны разлетаются во все стороны вместе со штукатуркой. В небо валит серый густой дым. Тэхен подскакивает со скамейки, как ошпаренный, и, выронив свой стаканчик с мороженым из ослабших пальцев, в шоке глядит на охваченное сверху пламенем десятиэтажное здание. — Это… — потерянно мямлит он, не моргая. Язык не слушается, заплетается. Тэхен медленно поворачивается к невозмутимому Чонгуку. — Это… ты? Позади раздается новый взрыв, сопровождаемый истерическими криками напуганных людей и непрекращающимся звуком автомобильной сигнализации. Вдалеке уже слышны сирены полиции и скорой помощи. Тэхена снова чуть ли не подбрасывает над землей. Он рефлекторно жмурится в страхе, надеясь открыть глаза и оказаться в своей кровати, в абсолютной тишине. Уши на короткий миг закладывает от взрыва. — Ты такое пропустил, — закатывает глаза Чонгук, указав подбородком на горящее здание. — З-зачем, Чонгук? — в панике вскрикивает Тэхен, уставившись на альфу огромными глазами и тяжело дыша от подступающего к горлу комка слез. — Там же… Там же люди! Что ты творишь! Прекрати это, н-не надо! Там невинные… — Я скажу тебе, кто там, — Мираи устало трет переносицу пальцами и смотрит на Тэхена. — Тот, кто владеет этим зданием — один из снабжающих армию мощным оружием и большими деньгами. А деньги эти нечестным путем высасываются из простых людей, которые наивно верят всему, что даст им схавать верхушка, — пожимает плечами альфа, словно рассказывает простую математическую формулу. — Так что, садись и наслаждайся правосудием, — приказывает он, ткнув указательным пальцем на скамейку рядом с собой. — Не заставляй меня повторять, Тэхен. Тэхен тихо шмыгает носом и, прикусив нижнюю губу, медленно идет к альфе. Он опускается на скамейку, стеклянными глазами смотря на то, как горит здание, и переваривая услышанное, ввергшее его в еще большую растерянность. Слух режет шум начавшейся с той стороны перестрелки. Тэхен мелко дергается и опускает голову, закрывая лицо руками. Пришел конец свету. Тьма все собой затмила, вытеснив хорошее и беспощадно стерев в порошок. Тэхен такой глупый и снова наивный, как ребенок. Как он мог поверить, что Чонгук делает что-то просто так, не преследуя личных целей? Просто прогуляться? Нет. И вновь сделал больно, жестко сыграв на чувствах. Как итог — снова смерть и разрушение. Только это несет за собой Мираи. — Подорвали только два верхних этажа, — говорит Чонгук спокойно, слегка щурясь. — С остальными змеи вручную разбираются. Ты должен понимать, — его голос вдруг звучит у самого уха. Тэхен слегка дергается. И опять липкий мерзкий страх облепляет кожу, и хочется бежать, прятаться. Кажется, этого чувства вечность не было. Чонгук продолжает: — что каждый причастный к войне будет платить жизнью. Как этот жирный ублюдок, восседающий на верхушке, — сухо усмехается Чонгук, кивнув в сторону осаженного змеями здания. — В свой день рождения вместо комнаты со шлюхами он получил размазанные по стенам кишки крыс и свои собственные. Чудесный подарок, — губы Мираи трогает легкая улыбка. Тэхен резко поднимает голову и убирает ладони от лица. Чонгук похож на окончательно слетевшего с катушек с этой безуминкой, искрящейся в черных глазах. Тэхену давно бы пора привыкнуть к этому. — Ты ужасен, — шепчет он, покачав головой. — Там ведь и люди… Невинные… — омега резко поднимается со скамейки. Дрожащие колени едва не подкашиваются. — Я не хочу с тобой рядом находиться, — выдыхает он тихо, качая головой. — Тэхен… — Ты ослеп из-за своей ненависти. Забываешь о тех, кто ни в чем не виноват и просто становится для вас пушечным мясом, — цедит омега, поджимая губы и окатывая альфу полным боли и осуждения взглядом. — К чему снова эти сцены? — устало вздыхает Мираи, вскинув бровь. — Без жертв никогда не обходится. Иначе ни черта бы никто не добился. Ни мы, ни армия. — Я уже устал слышать об этом, — выплевывает Тэхен, резко развернувшись и твердой походкой двинувшись прочь, как можно дальше, куда угодно, лишь бы его не видеть, не слышать и не чувствовать. По телу пробегает нервная дрожь. Омегу трясет от злости, от желания ударить по этой довольной физиономии уверенного в своих действиях человека. Все это неправильно, ужасно, чудовищно, но разве могли быть у аспидов другие методы? Всегда с размахом, с шумом и хаосом, с жертвами и внушением еще большего страха народу. Вечером по телевизору будут показывать новый сюжет, который каждый будет смотреть с замиранием сердца и комком в горле, но аспиды будут праздновать очередную маленькую победу, пока другие будут хоронить близких и взращивать новые ростки ненависти. Где освобождение? Никто не вознесется. На земле творится ад, и конца ему не видать. Тэхен обнимает свои плечи руками и ни на секунду не думает обернуться, боясь, что Чонгук окажется прямо за спиной. Он сам не знает, куда идет и к чему хочет прийти. Только бы не чувствовать поблизости его. Хоть немного. Люди разбежались, площадь опустела, и даже в толпе не затеряться. Мираи сухо усмехается и закидывает ногу на ногу, сверля спину удаляющегося омеги взглядом. Он барабанит пальцами по деревянной спинке скамейки и поворачивает голову к горящему зданию, где стрельба постепенно затихает. Зато звуки сирены становятся громче и навязчивее, давят на черепную коробку и раздражают. Спустя минуту Чонгук слышит протестующие крики с другой стороны. — Скажи ему, чтобы отпустил меня, — хмыкает Тэхен, удерживаемый за локоть Хосоком. Чонгук поворачивает к ним голову и строит нарочито удивленное лицо. — Чонгук! — Я думал, этап твоих тупых порывов мы давно прошли, малыш, — спокойно говорит Мираи. — Реально думал, что сможешь свалить от меня? — бросает он смешок, будто это звучит, как полнейший бред. — Хочется гулять — гуляешь только со мной, — Тэхен от этого твердого голоса, не терпящего возражений, невольно тушуется. — Тебе это ясно, Тэхен? — спрашивает Чонгук, напирая и сверля пристальным взглядом. — Ага, — бурчит Тэхен после нескольких долгих секунд упрямого молчания и поджимает губы в тонкую линию. — Ладно, отпусти его и подгони тачку, — дает распоряжения Чонгук, устало махнув рукой. — А ты сядь и не рыпайся, иначе за тобой пойду уже я, — улыбается он, обращаясь к Тэхену. — И лучше тебе не пытаться это проверить. Омеге хочется провалиться сквозь землю. Ненависть к Чонгуку возрастает в десятки раз, густым ядом разливаясь в венах и принося мучительную боль. Иллюзия рассеялась и обнажила уродливую реальность, в которой есть Мираи, пришедший на место дорогого сердцу капитана Чона. Тэхен садится в подогнанный Хосоком мерс и складывает руки на груди, опустив взгляд на свои колени. Виды из окна больше не привлекают. Вокруг дым и шум, сирена и периодические автоматные очереди, от которых внутри все замирает и холодеет. Скорее бы уехать отсюда. Место, казавшееся райским, омрачено. Все, чего касается Мираи, становится черным, как гарь, безжизненным и страшным. Красота огромных зданий уже не восхищает, а пугает. Тэхен мечтает скорее оказаться в ванной, чтобы смыть с себя слой страха, боли и вонь дыма. В этом огне горели люди. В нем сгорела еще одна светлая частичка Тэхена. Чонгук не спешит садиться в машину. Он о чем-то негромко переговаривается с Хосоком, присев на краю капота и неторопливо куря. — Всех перебили? — спрашивает Мираи у стоящего напротив Хосока и стряхивает пепел с кончика сигареты на землю. — Да, ни одного выжившего, ублюдок сдох первый, — отвечает Хосок, с прищуром глянув в сторону десятиэтажного здания. — Хорошо, генерал и Глава обязательно должны оценить мой ход, — Чонгук делает короткую затяжку и выпускает дым в сторону. — А пока можем расслабиться. — На сегодня все? — спрашивает Хосок, взглянув на лидера. Чонгук ловит взгляд и всматривается в глаза напротив. На дне их черноты плещется неутоленная жажда крови. Словно Хосоку не хватило. Мелкие капли чужой крови, засохшие на его лице — всего лишь перекус, которым даже частично не насытиться. Там голод размером с черную дыру, а зверь, прячущийся в тени, желает чего-то конкретного, вполне ясного им обоим. Чонгук прекрасно знает, что глаза его правой руки пытаются сказать. Предупредить. Не спрашивая разрешения, а лишь уведомляя, ставя перед фактом. Мираи еле заметно улыбается и коротко кивает. — На сегодня все.***
— Что-то случилось? — спрашивает один из аспидов, хмуря брови под поднятой наверх маской. Хосок статуей стоит перед небольшим отрядом змей, участвовавшем в операции по уничтожению спонсора. Он заводит руки за спину, постукивая указательными пальцем по спусковому крючку пистолета, снятого с предохранителя. Альфа скользит нечитаемым взглядом по лицам каждого стоящего перед ним, всматривается в глаза хищников, способных совершить любое зверство, заглядывает в их больные, обезумевшие души, от которых остались ошметки, а сердца их превратились в угольки. У Хосока оно и вовсе куском льда стало, а душа скрыта за сотней замков. И сейчас, оголодавший, он в разы опаснее этих зверей, в разы безумнее и страшнее. Вокруг лишь глухая серая пустошь, а под ботинками похрустывают мелкие камни и сырой песок. Холодный ветер треплет рыжую челку и полы расстегнутой куртки, под которой только бронежилет и футболка. Хосок поднимает голову и наконец коротко кивает после долгого молчания. — Да. На сегодня еще не все. Он выводит из-за спины руку, держащую пистолет, и в последний раз обводит голодным взглядом каждого из пятнадцати аспидов, стоящих перед ним.***
Тэхен пулей влетает в особняк и облегченно выдыхает. Наконец-то он вернулся в место, которое теперь может назвать единственным домом. Ничего хорошего не происходит, когда омега его покидает. То похищение, то снова смерти. Как удивительно, что в самом логове опасного террориста безопаснее и спокойнее всего. С обитающими в стенах дома демонами Тэхен привык жить и больше их не страшится, смело выглядывая ночами из своей комнаты и бродя по темным молчаливым коридорам без оглядки. Страх проснулся, учуяв слабость, окутавшую омегу после пережитого. Тэхен быстро утирает рукавом свитера глаза и тихонько шмыгает носом. Так просто из головы случившееся не выкинуть. Еще одно тяжелое воспоминание и гарантированные ночные кошмары с новыми пугающими сюжетами и пробуждениями среди ночи. Крики, страх и паника людей, болью перекошенные лица. В горле снова комок. Тэхен тяжело сглатывает и оборачивается на вошедшего следом Чонгука. — Понравилась прогулка? — спрашивает альфа, потянув уголок губ вверх в явной издевке. — Самая худшая в моей жизни, — хмыкает омега. Чонгук сухо смеется. — Худшая? — переспрашивает он, в два шага сократив между ними расстояние и взяв Тэхена пальцами за щеки. Омега сам удивляется своему упорству, благодаря которому смело глядит в опасные глаза напротив, не боясь быть заживо сожранным. В них загорается предупреждение, но теперь поздно. Тэхен трусливо поджимать хвост не собирается. — О, нет, еще нет. Но я могу тебе устроить худшую, и тогда ты сильно пожалеешь о том, что так сказал. — Чонгук, я не… — Будь внимательнее в том, что говоришь, Тэхен-и, а то я могу понять все совершенно по-другому, — шепчет он в мягкие пухловатые губы и сразу же впивается в них животным поцелуем, не давая омеге и рта раскрыть для ответа. Тэхен оказывается припечатанным к ближайшей стене, зажатый крепким горячим телом. Чонгук целует жадно и требовательно, нещадно покусывая сладкие губы, голодным зверем рыча и проглатывая глухие болезненные стоны. Тэхен мычит в поцелуй, пытается отстраниться, чувствуя, как внутри скапливается мерзкий комок из прошлых ощущений, пробудившихся с прикосновениями Чонгука. Альфа только сильнее распаляется, закрадывается пальцами под свитер и оглаживает бархатную кожу, очерчивает выпирающие ребра и скользит вниз, напрочь выбивая из Тэхена остатки воздуха. Омега задыхается, жмурит глаза и рефлекторно вдыхает. Чонгук своим кислородом с ним делится, наполняет до краев, не жалеет, а взамен ворует хриплые стоны и новые поцелуи. От этих раскрасневшихся припухших губ нет сил оторваться. Тэхен, сам того не осознавая, соблазняет и изводит, пробуждает самое темное и неконтролируемое в Чонгуке. Что-то ненормальное творит и даже не догадывается. Попытки сопротивления быстро терпят поражение, когда Чонгук перехватывает тонкие запястья, сдавливая их пальцами до хруста и прижимая к стене над головой. Он отрывается от губ и целует манящую шею, засосами-укусами двигаясь к ключицам. Тэхен тихо стонет и откидывает голову назад, жмуря глаза. Его тело наэлектризовано, и от каждого прикосновения Чонгука ярко искрится, прогоняя по венам разряды тока. Тэхен снова задыхается, но упрямо вгрызается зубами в свою нижнюю губу, только бы ни единый звук изо рта не вырвался бесконтрольно. Омега сейчас сам себе не принадлежит, снова теряет над собой контроль. Чонгук слеп и глух, все вокруг меркнет рядом с этим соблазнительным телом. Когти сами собой выпускаются, готовые нещадно рвать плоть, чтобы добраться до самой души и сожрать ее целиком. Перед этим прекрасным безумием все пороки раскрываются, как сочные бутоны душистых цветов. Чонгук остатки разума теряет, идя на поводу животного желания, ведомый инстинктами и жаждой. Тэхен наказывает его своими вырывающимися из сладких губ стонами, дрожью по всему чувствительному телу, не привыкшему к наслаждению. Одним своим существованием. Чонгук выцеловывает его песочную шею, прикусывает ключицу и ведет к плечу, оттянув в сторону горло свитера. Тэхен дергается в его руках и с дрожью выдыхает. — Чонгу… Ч-чон… — шепчет он одними губами, всеми силами игнорируя упершееся ему в живот возбуждение. — Н-не надо, прошу… Хватит, Чонгук… Чонгуку приходится приложить тонну усилий, чтобы заставить себя оторваться от омеги. Он отстраняется от его плеча, на котором уже начали расцветать алые засосы, и смотрит в глаза напротив. Там животный страх, но Тэхен врет сам себе. Глаза его затуманены другим. Их покрыла густая чернота. Та же, что и чонгуковы глаза. Альфа улыбается слегка безумно и дико, проводит большим пальцем по зацелованным губам и выпускает нежные запястья из плена своей хватки. — Тебе так повезло сейчас, — хрипло произносит он, погладив румяную щеку омеги костяшками пальцев. — Мне надо съездить в одно место, — Тэхен мысленно выдыхает с облегчением, но рано радуется, потому что Чонгук продолжает: — Это много времени не займет, поэтому, когда я приеду, сожру тебя целиком, — он скалится, не предвещая ничего хорошего, не сдерживается и кусает омегу за подбородок. Тот чуть вздрагивает и отворачивает голову в сторону. Чонгук скользит по брату опьяненным взглядом, затем резко отстраняется и идет к выходу, сжимая пальцы, на кончиках которых еще не успело остыть тепло мягкой кожи. — Чонгук… — слышится за спиной. Альфа останавливается у самых дверей и поворачивает голову вбок. — Что… — Тэхен сглатывает и собирается с силами, пряча дрожь в голосе. — Что с… Юнги? — неожиданный вопрос сам вырывается из губ, всплыв в мыслях так невовремя. Омега смотрит на Чонгука в ожидании ответа, где-то глубоко боится услышать худшее, еще больше боится, что брат снова взбесится от этого чертова вопроса, но терпеливо ждет, медленно сдавливаемый затянувшимся молчанием, как движущимися со всех сторон стенами. Чонгук изнутри вспыхивает, как спичка, но сам себя в руки берет, поджимает губы, играя желваками на напрягшемся лице. Он коротко глядит на омегу, такого красивого и распаленного, сводящего с ума, но задающего чертовски неуместные вопросы, жаждет потянуться к нему и осуществить то, что так хочется, но громкий звон цепей, на которые Чонгук сам себя временно посадил, мгновенно приводит в чувства. Он скрипит стиснутыми зубами и, так ничего не ответив Тэхену, выходит из дома. Омега прикрывает глаза и шумно выдыхает, роняя под ноги пальто. Он устало трет ладонями лицо и перешагивает через свою верхнюю одежду, плетясь в гостиную. Чонгук все всколыхнул, сотряс, оставив после себя хаос, и ушел, бросив Тэхена наедине с навязчивыми мыслями обо всем, что случилось за последние часы. Одно сплошное безумие, от которого неизвестно, как и куда бежать. Оно везде настигнет, не даст покоя. Тэхен обессиленно валится на диван, раскинув руки в стороны и невидящим взглядом смотря на потолок. Через какое-то время над головой возникает вопросительно-беспокойное лицо Юно. — Юно… — еле шевеля губами, заговаривает Тэхен, сфокусировав взгляд на лице беты. Тот кивает, готовый внимательно выслушать все, что ему скажет господин. — Я хочу забыться… — тише говорит Тэхен с мольбой. Забыться. Иначе слезы и боль снова возьмут над ним верх. Иначе снова придется проходить через страдания в виде мыслей о людях, которых нет уже рядом и неизвестно, будут ли когда-нибудь вновь. О том, что вокруг происходит и куда Чонгук его медленно окунает. Все это неподъемной ношей легло на плечи, а сил, кажется, все меньше. Выносить все это с каждым днем становится все труднее. Юно хмурит брови и коротко кивает. Его лицо исчезает из поля зрения. Тэхен вздыхает и прикрывает тяжелые веки.***
Хосок чиркает зажигалкой с гравировкой змеи, освещая полумраком укрытый кабинет и поджигая кончик сигареты. По коридорам змеиной норы гуляет гробовая тишина, что бывает крайне редко. Сейчас, вероятно, глубокая ночь. Греху не предаются, как обычно. Даже удивительно, ведь должны праздновать очередную победу. А может, Хосок успел все пропустить. Он перестал следить за временем, перестал считать, который по счету умирал от его руки. По кабинету плавно растекается густая горькая дымка. Альфа перебирает сигарету в пальцах, на которых засохла кровь не одного и не двух людей. Если их таковыми можно назвать. Они были человечными лишь в свой последний миг жизни, когда с искренним непониманием глядели в глаза правой руки Мираи, пытаясь осознать, за что отдают душу. А затем умирали монстрами, которыми не были рождены. Хосок ни об одной капле пролитой крови не жалеет. Еще тысячу раз повторил бы, не колебался, наслаждаясь хрустом костей, ломающихся под напором. Размером со Вселенную голод утолен, а внутри все равно мерзкая пустота, не заполнившаяся отобранными жизнями. Ни дым сигаретный, ни кровь, ни крики умирающих не полнят. Чего-то чертовски не хватает. Он откидывает голову на спинку кресла и лениво затягивается, отстраненно глядя на темно-синее небо за окном, затянутое грозовыми тучами. Позади слышится короткий скрип открывшейся двери и тихие шаги. Хосок выпускает дым через приоткрытые губы. — С тебя новые люди, — заговаривает вошедший в кабинет Мираи, садясь на край стола. Хосок отрывается от наблюдения за неизменным небом, поворачивается к альфе в кресле и протягивает тому сигарету. — Почему ты позволил мне убить их? — голос у Хосока звучит бесконечно устало и хрипло. — Потому что знаю, каково это, когда внутри зудит, — Чонгук касается кончиком большого пальца своей груди и делает затяжку. — Ты бы не смог спокойно спать, пока не порешал их всех. Хосок поджимает губы, слегка покачиваясь в кресле. Чонгук прав, ему это чувство как никому знакомо. Ему тоже есть, за кого наказывать. — Я должен его убить? — спрашивает Хосок после долгого молчания, подняв тяжелый взгляд на задумчиво курящего Мираи. — А рука не дрогнет, если я сейчас прикажу тебе пойти и пристрелить его? — Чонгук вскидывает бровь, смотря в глаза Хосока, в которых успевает уловить тень сомнения. — Смерть Юнги ничего мне не даст. Нет смысла избавляться от такого бойца. И на поле боя хорош, и в постели, — альфа ухмыляется, толкнув язык за щеку. Хосок слегка напрягается, но взгляда не отводит. Чонгук в этих глазах сам все прекрасно видит. И жадность, и злость, жгучее желание владеть. Как бы Хосок ни пытался скрыть истинные чувства, Чонгуку, научившемуся ловко влезать в чужие души, не составляет труда это заметить. — Но если мне не понравится, как он смотрит на Тэхена, мне будет плевать на это, — продолжает Чонгук более серьезно. — И на то, что он твой. Мираи безумство этих двух, сплетающееся в одну большую катастрофу, заметил уже давно. Наблюдать за немой игрой лишенных чувства страха смерти было увлекательно. В стороне всегда был зритель, молчаливо следящий за ходом сумасшедшей схватки. Чонгук видел все, но играл роль непосвященного. Долгая игра на лезвии ножа достигла своего апогея, когда он позволил чужому прикоснуться к тому, что со стороны всегда берег Хосок. И вражеских пуль не страшился, лишь бы прикрыть идущего на рожон юного омегу. Но перед тем, что идет изнутри, из самой души, застрял, встал без движения, как новобранец перед своим первым боем. Прелесть первого чувства трансформировалась в жажду крови, причинения боли и опасной игры со смертью. Почти в жгучую ненависть. По-другому они никогда и не умели. В венах каждого с рождения течет яд, что ими движет. Чонгук стряхивает пепел в лежащую на столе пепельницу и продолжает курить, пока Хосок, уйдя в глубокие и тяжелые размышления, молчит. Нет смысла спорить с чем-то из сказанного лидером, нет смысла спорить с самим собой и с тем, что внутри уже долгое время не дает покоя. Нет смысла спорить с тем, что стоит глаза прикрыть хоть на мгновение, как под веками вырисовывается образ голубоволосого омеги с дерзкой ухмылкой на персиковых губах. Нет смысла. И все нутро к нему тянется, как безумное.***
Хосок входит в квартиру и скидывает с плеч пропитанную кровью куртку. Помимо вечной тишины его встречает витающий в воздухе аромат апельсина и корицы. Альфа невольно вдыхает глубже, наполняя горьковато-сладким ароматом легкие. Он и не думал, что когда-то может быть так. Холодный пустой дом наполнится смыслом, который наверняка уже спит давно, еще не до конца окрепший после случившегося. Хосок заходит в гостиную и раскладывает на столике все оружие, что всегда бывает при нем. Любимый глок, парные пистолеты по бокам и небольшой клинок. На небольшой арсенал сверху беззвучно падает черная повязка с белыми узорами. Хосок несколько секунд глядит на нее, не моргая, затем снимает с себя кобуру, бросая рядом. — Хосок… Альфа поднимает голову, встречаясь взглядом с вошедшим в гостиную Юнги. Омега заспанный, а небесные волосы чуть взъерошены. Он сонно моргает, переминаясь с ноги на ногу возле дивана. На нем лишь футболка Хосока, в полы которой омега вцепился пальцами, чуть потянув вниз. Хосок не может не скользнуть быстрым взглядом по стройным бледным ногам. Во рту слюна скапливается от вида такого омеги. Юнги причмокивает и переводит взгляд на столик, сразу же замечая свою повязку, которая когда-то осталась у Хосока в руках. От мысли, что она все это время была при альфе, внутри разливается тепло. Хосок так и замирает, стоя неподвижно и следя за Юнги. Тот снова глядит на альфу и делает пару коротких шагов в его сторону, останавливаясь и втягивая носом воздух. Взгляд лисьих глаз внимательный, сканирующий. Омега сразу замечает кровь на татуированных руках и мелкие рубиновые капли на шее, серая футболка и вовсе ею пропитана. Юнги от обилия ароматов чуть ли не отбрасывает в сторону, как от ударной волны. Каждый ему хоть немного знаком. Память о них свежа и ярка. Перед глазами появляются лица, смотрящие сверху. Чужие глаза глядят плотоядно, а языки в предвкушении скользят по губам и рядам зубов, жаждая распробовать омегу, лежащего под ними на холодном бетонном полу. Хосок их всех убил. Сон как рукой снимает. Глаза Юнги сами собой расширяются, а губы приоткрываются. Он размыкает пальцы, сжимающие футболку, и бросается к альфе, обнимая за шею. Хосок подхватывает его на руки, поддерживая за ягодицы, и впивается в мягкие губы горьким поцелуем, на который Юнги охотно отвечает, до белых бликов зажмурив глаза. Он сцепляет ноги на пояснице альфы и зарывается пальцами в рыжие волосы на затылке. От крепких рук, умытых в крови монстров, его ведет не на шутку. От их грубых прикосновений к нежной коже хочется в голос стонать. Хосок творит что-то сумасшедшее, не прикладывая усилий. Его поцелуй жгучий, с горчинкой, с каплей боли, которую Юнги так любит. Крышу мгновенно сносит. Они тонут в сумасшествии, упав прямо на пол в гостиной. Хосок раскладывает его под собой, как желанную добычу, за которой так долго гнался. Теперь бежать некуда, Юнги больше и не станет. Он сам тянется навстречу, взявшись пальцами за края хосоковой футболки и потянув вверх. Альфа быстро помогает избавиться от лишней вещи и наклоняется, выцеловывая фарфоровую шею и выпирающие ключицы. Юнги выгибается под ним кошкой, подгибает колени и скользит пальцами по крепкой татуированной груди и торсу, цепляя ремень на карго и откидывая голову назад, позволяя Хосоку делать с собой все, что ему вздумается. Жалкие крупицы терпения быстро иссякают. Хосок избавляет Юнги от футболки, бывшей преградой перед сладким молочным телом, и припадает губами к груди, кусая за затвердевшую бусинку соска. Юнги хрипло стонет, притягивает альфу ближе к себе, чтобы никакого расстояния между ними больше. Он Хосока в первый раз изучает, в первый раз под ним стонет, получая жаркие поцелуи по всему телу, от которых волнами растекается приятная дрожь, покалывающая в кончиках пальцев. Хосок умело переплетает желанную ими боль с наслаждением. Он целует каждый сантиметр, каждую рану от руки Чонгука. Он держит крепко, до боли, оставляя на белоснежной коже свои яркие отметины. Так, словно теперь не позволит никуда уйти, если вдруг Юнги вздумает. Но омега сам себе ноги переломает, если такое случится. Он Хосоку отдается всем телом и душой, которую после стольких лет распахнул перед ним без стыда. Все ее уродство обнажив, и дикую ненависть, которую люди обычно иначе называют. Эта ненависть его ослепляет и делает уязвимым, беспомощным перед этим альфой, заимевшим над ним полную власть. От его руки действительно умереть не страшно. Это благословение. И Юнги плевать. В эту секунду абсолютно плевать, что конец может быть совсем близко. Возможно, это первый и последний раз, когда он Хосоку себя вверяет. Смерть, вечный спутник его, где-то поблизости ходит, не давая о себе забыть. Но ее могильному холоду не тягаться с плавящим жаром, которого сейчас полон вечно ледяной альфа. Хосок избавляется от остатков одежды. Юнги лижет его голодным взглядом, от одного вида начинает течь, как последняя сука, но ему ни разу не стыдно. Хосок хватает его за бедра и подтаскивает ближе к себе, грубо разводит украшенные синяками коленки и приставляет к влажному от вытекающей смазки входу головку изнывающего от возбуждения члена. Протяжный низкий стон растекается по гостиной сладкой музыкой, когда член альфы проталкивается в узкую дырочку омеги, выгнувшегося до хруста позвонков. Юнги, превозмогая легкое жжение, сам толкается навстречу, насаживаясь на всю длину немаленького члена. Хосока срывает. Он нависает над распаленным омегой и сразу начинает двигаться внутри, с каждой секундой наращивая толчки в узкое нутро. В глазах искры, словно в вену поступил тот самый кайф. Но он с этим пьянящим омегой не сравнится, рядом не встанет. Юнги бьет все рекорды, одним своим существованием делая Хосока зависимым. Он скрещивает лодыжки на пояснице альфы и вцепляется чуть отросшими ногтями в его широкую спину, до кровавых капелек полосуя кожу поверх чернильных узоров, не скупясь на боль, усиливая ее и заставляя Хосока утробно рычать. Альфа, как сорвавшийся с цепи зверь, который ни за что на свете больше не позволит себя заковать вновь. Он грубыми рваными толчками вбивается в Юнги, задевая чувствительный комок, из-за чего омега сорвано стонет, с новым стоном превосходит сам себя в громкости, но остановиться не может. Слишком хорошо. Кайф завладевает телом от макушки до кончиков пальцев. Юнги тяжело дышит, глядит на Хосока пьяно, помрачневшими от возбуждения и без того дикими глазами. Он накрывает щеки альфы ладонями и целует, кусает и лижет, как одержимый, а бедрами подается навстречу, от каждого толчка ловя новый приход. Влажная от пота спина скользит по темному паркету, липнет. По ягодицам стекает обильно выделяющаяся смазка, прозрачной жидкостью растекаясь ровно там, где еще недавно лужа крови находилась. Юнги, вспоминая это, хрипло смеется в поцелуй, как настоящий псих, и откидывает голову, открывая Хосоку шею, уже изрисованную его следами. От этого вида альфу ведет еще больше. Он прижимает руки Юнги к полу по бокам от его головы и сплетается с ним пальцами, укрепляя контакт и не желая его разрывать ни на миг. Два истинных монстра слились воедино, разряжая вокруг воздух. Юнги прикрывает глаза, теряясь в самом темном и глубоком космосе от губ, блуждающих по его телу. Ресницы быстро трепещут, щекоча кожу, а влажная зацелованная грудь тяжело вздымается. Возбуждение нарастает, и омега начинает задыхаться, утонув в накрывших его ощущениях. Хосок целует в уголок губ, все ближе подводя Юнги к вершине. Целует в щеку, и почему-то это еще больше сносит крышу. Омега низко стонет и крепче хватается за ладони альфы пальцами. Хосок целует за ухом, обдав чувствительную кожу жаром. Юнги прощается с жизнью, сгорая дотла и возрождаясь вновь. Белесые капли растекаются по впалому животу и груди, жемчугом рассыпаются по паркету, поблескивая в приглушенном свете. Хосок кончает после нескольких глубоких ритмичных толчков, вогнав член до основания и сдавливая тонкие длинные пальцы чуть ли не до хруста. Из губ вырывается рычание, а глаза застилает непроглядный дурман. Он тяжело дышит и садится, сохраняя с выжатым как лимон омегой зрительный контакт. Смотрит диким зверем, загнавшим в угол. Юнги лижет искусанные губы и улыбается уголками, потянув ладони к Хосоку совсем по-детски. Ему нечего страшиться. Альфа тянет его на себя и усаживает на свои колени, обвив стройную талию ладонями и целуя в плечо, по которому рассыпаны его же отметины. Юнги обнимает его за шею и зарывается носом в волосы, вслушиваясь в выравнивающееся дыхание, рассматривая блеск татуированной кожи, под которой перекатываются мышцы, расслабляясь. Грудью чувствовать сердцебиение, делясь собственным, как маленьким секретом, о котором никому. Хосок теперь знает, что за его безумством скрывается. Там, оказывается, сердце трепетно бьется. Оно осыпано прахом, пропитано кровью людей, но не твердо. Живо, совсем по-человечески. Под оболочкой монстра что-то есть. Оно почти Хосоку открылось, нужно лишь время. И он готов ждать вечно. Юнги хочет многое сказать, но так и не решается. Жмется к Хосоку ближе, до боли в ребрах, до дрожи в пальцах. Тихо выдыхает и прикрывает глаза, не успев удержать сорвавшуюся с уголка кристальную слезу. Хосок его пробудил.