evil prevails

— Брат? — переспрашивает Джин. Вдруг послышалось. — Ты нашел своего брата? — омега хмурится и закрывает за собой дверь кабинета. Намджун смотрит на него, как свихнувшийся. Глаза расширенные, быстро бегают по помещению, ни на чем не задерживаясь, а волосы взъерошены. Нет в нем той собранности, которая еще десять минут назад могла заявить о нем, как о генерале армии. Альфа быстро кивает на вопрос Джина и внезапно подлетает к нему, хватая за плечи.  — У тебя есть фото? — спрашивает он, чуть понижая голос, чтобы не звучать совсем грозно. Джин выпучивает на альфу глаза, совершенно не понимая, о каких фото речь. Он уже открывает рот, чтобы уточнить, но генерал добавляет еще тише, с чуть заметной дрожью в голосе: — Фото Тэхена.  — Да… есть, — не совсем понимая происходящего, кивает омега, потянувшись к заднему карману своих брюк. Намджун выпускает Джина из своей хватки и садится на темный кожаный диван, в ожидании глядя на омегу, говоря глазами, что готов смотреть. Джин достает свой мобильный и опускается рядом. Генерал сразу же утыкается взглядом в загоревшийся дисплей. Омега открывает папку с фотографиями и листает вверх, к более старым изображениям. Намджун, зацепившись глазами за первый же снимок с Тэхеном, забирает из руки Джина телефон и открывает фото. На нем омеги делают селфи, и кроме их ярко улыбающихся лиц ничего вокруг не видно. Намджуну и этого хватает. Сердце болезненно сжимается, а в горле образуется комок. Он увеличивает изображение движением пальцев и всматривается в черты тэхенова лица. Родинка действительно есть. Ровно там же, где была с рождения. Знакомый разрез, из-за которого глаза кажутся еще больше. В детстве они были буквально на пол-лица. Вторую половину скрашивала прямоугольная улыбка губ с необычно красивым контуром. Ничего, абсолютно ничего не изменилось в родном лице, что едва не рассеялось в памяти. Теперь время его не уничтожит. Намджун черты младшего брата будет помнить до самой смерти. Он и сам не замечает, как губ касается улыбка, пропитанная годами печали и тоски. Почти скорби. В уголках глаз скопились морщинки. Время, такое тяжелое время с чувством утраченного не щадит, не дает шансов. Намджун касается фотографии подушечками пальцев и мягко проводит ими по экрану. С особой заботой.  — Это Вихен, мой младший брат, — пропитанным нежностью голосом говорит он, не отрывая от изображения взгляда. Джин с разинутым от удивления ртом смотрит то на фото Тэхена, то на генерала. В голове полнейшая каша, а слова не могут собраться в кучу и быть озвученными. Он знает истину, в которой все время дружбы с Тэхеном был абсолютно уверен, но что это сейчас? Почему Намджун зовет Тэхена своим братом, если тот является братом Чонгука. Джин не уверен в том, стоит ли озвучивать этот факт и все портить, но умолчать он не может. Вопросов в голове становится все больше и больше.  — Но… Намджун, — мягко заговаривает омега. — Разве Тэхен не брат капитана?  — Семья Чон нашла его и приютила, — с нотками злости в голосе говорит генерал. Но злость эта не на Джина, а на Чонгука, забравшего у Намджуна единственную ценность. — Чонгук ему не брат.  — Как так вышло? — спрашивает Джин, стараясь звучать как можно спокойнее.  — Когда не стало родителей, нам с Вихеном пришлось скитаться по поселениям, прятаться от войны. В основном мы скрывались там, где она уже оставила свой след, где больше нечего убивать и разрушать. Так было безопаснее всего, — генерал опускает руку с телефоном и смотрит куда-то перед собой, будто снова погружается в прошлое. — В последний раз мы прятались в разрушенной церквушке мертвого поселения. С Вихеном было легко. Он никогда не капризничал и не плакал попусту, только если что-то болит, холодно или хочется есть. И даже ел он чертовски мало, — Намджун задумчиво хмыкает. — Холодными ночами я прижимал маленькое тельце Ви-Ви к себе и пытался согреть всем, чем мог. Но единственное, что никогда не мог согреть — его маленькие и вечно холодные ручонки. Джин прижимает ладонь к губам и согласно кивает. На глаза накатывают слезы, а в горле застревает болезненный комок.  — У него всегда холодные руки, — подтверждает омега тихо, чтобы не разрыдаться. Это просто невозможно. В войне, где многие годы гибнут тысячи, найти свою частичку. Какое счастье, какое облегчение, наверное, сейчас испытывает Намджун, зная, что его родной брат жив и здоров, что он совсем рядом. Даже Джин это чувствует так, словно с ним произошло. Его самый лучший друг оказался братом его любимого человека.  — Все еще… — Намджун с грустью улыбается и мотает головой, но улыбка тут же сползает с его лица. Воспоминания не отпускают. Альфа продолжает: — У нас кончалась еда, но главное — не хватало воды. Я был вынужден отправиться за ресурсами в соседнее поселение. В последние дни были слухи, что его собираются бомбить, поэтому мне пришлось оставить Вихена в церкви. Я закрыл все выходы, чтобы он не мог ускользнуть куда-нибудь, оставил ему наши последние запасы еды и воды и ушел, пообещав вернуться очень быстро. Так быстро, что он даже понять не успеет. Малыш как будто бы все понял. Даже не плакал… Я бежал со всех ног, чтобы ни секунды не тратить зря, и все-таки попал под бомбежку, как только пробрался в поселение. Тогда я на все плюнул и искал лишь путь отступления, чтобы поскорее вернуться к брату. Но было нелегко, как будто что-то нарочно не пускало меня обратно. Неподалеку разорвался снаряд, и меня зацепило осколками, но и на это было плевать. Я опоздал, — Намджун поджимает губы и замолкает, делая недолгую паузу. — Из-за бомбежки я не успел вернуться вовремя. Вихена больше не было в церкви. Я перевернул каждый камешек, лишь бы найти его, но потом, немного придя в себя, понял, что брат никак не мог выбраться сам. Его забрали. Кто-то забрал у меня Вихена. По моей же вине.  — Это была семья Чон… — тихо говорит Джин, опустив взгляд на свои колени. Намджун коротко кивает и встает с дивана, начав неторопливо расхаживать по кабинету и сунув руки в карманы брюк. На душе после тяжелых долгих лет появляется легкость. Не только из-за открывшейся правды о брате, но и потому, что история, долго причинявшая боль, стала озвученной. Намджун отпустил груз, не дававший спокойно жить, сегодня он ощутил двойное облегчение, на которое уже и не надеялся. Оказывается, порой людям по-настоящему везет. Есть что-то сильнее войны. Вера.  — Надо как-то связаться с Тэхеном, — хмурится Джин, подняв голову. В его глазах вспыхивает решительность. — Сказать ему правду. Намджун от слов омеги как будто возвращается с небес на землю. Они жестко его потащили обратно, не дав времени на радость. У генерала холодеет взгляд, как только он вспоминает, рядом с кем сейчас находится его брат. Не может быть все так просто. Альфа поворачивается к Джину.  — Тэхен у Мираи.  — Что?! — восклицает Джин, в ужасе распахнув глаза. Его мгновенно сковывает животный страх, а глаза снова начинают влажнеть от подступающих слез. Одно это имя способно навести ужас и посеять в душе кошмар за долю секунды. Джин подскакивает с дивана и едва удерживается на ослабших ногах.  — Ч-что ты… говоришь… — дрожащим голосом шепчет омега, не сдержав всхлипа. — К-как… он же… Он с Чонгуком…  — Чонгук — это Мираи, Джин, — твердо говорит генерал. В его словах невозможно сомневаться. У Джина переворачивается мир. Взгляд стекленеет, а сердце на миг останавливается. Он медленно опускается обратно на диван и смотрит перед собой опустошенным взглядом, согнувшись и ухватившись ладонями за голову. Светлый человек, великий герой, которого он так восхвалял — главный террорист страны? Джин очень не хочет в это верить, первые секунды даже пытаться отвергать эту мысль, но ведь не шутка это. Тяжесть в генеральском голосе только подтверждает. А Тэхен? Он тоже на стороне врага? Неужели пошел на поводу, ослепленный тем, что его «брат» оказался жив? Джин в это не верит. Он боится в это верить.  — Господи… — шепчет он, прикрыв глаза и мотая головой. — Намджун… — омега шмыгает носом и утирает слезы пальцами, взглянув на альфу. — Надо его вытащить…  — Я уже думаю над тем, как это сделать, — отвечает генерал. — Но у меня нет ни малейшего представления о том, где он может держать Вихена. Точно не в известных нам точках. Слишком рискованно для Мираи. Могу лишь предположить, что у себя дома. А как найти этот дом… Джин прикусывает нижнюю губу и хмурится, задумчиво разглядывая свои колени, затем резко подскакивает, вспыхнув, как лампочка в кромешной тьме.  — Я говорил с ним! — вскрикивает он, вытаращив глаза. — По телефону!  — Когда? — быстро спрашивает Намджун, подходя к омеге.  — Вчера, буквально вчера, но он не сказал ничего, что могло бы указать на его местоположение. И теперь я понимаю, почему он его не говорил, — тараторит омега, вскинув брови.  — Номер сохранился? — альфа поднимает с дивана телефон Джина и снова встречается глазами с изображением брата.  — Да, я не удалял последние звонки. Ты собираешься звонить туда? — удивленно спрашивает он, уставившись на Намджуна.  — Нет, ни в коем случае, — генерал качает головой и хмурит брови. — Надо проверить номер. Возможно, по нему получится определить, откуда сделан звонок.  — Черт, действительно. Тогда мы сможем узнать, где Тэ… Вихен. И ты вернешь его, Намджун, — Джин накрывает ладонь альфы своей, чуть сжимая.  — Мы его вернем домой любым способом, — Намджун убирает телефон в карман и обнимает Джина, прижимая к себе и утыкаясь носом в макушку. Вера действительно сильна, а с этим омегой потерять ее просто невозможно.

***

Тэхен поднимается по лестнице, смотря на свою ладонь, зажатую в чонгуковой татуированной руке. Во дворе особняка, освещенном фонарями, слышен лишь шорох обуви по мрамору. Уже давным-давно стемнело. Вокруг видны лишь жуткие тени старых елей. Вороны замолкли, попрятались в ожидании нового дня, а неизменные аспиды молчаливыми тенями ходят вдоль забора, сторожа крепость лидера. Тэхен не заметил, как пролетело время, которое они с Чонгуком провели в лесу. Не было больше длинных и болезненных разговоров, воспоминаний о прошлом. Чонгук лишь наслаждался Тэхеном рядом, временами не сдерживался и прижимал омегу к дереву, долго и глубоко целуя, смакуя любимый вкус, как лучшее вино. От него невозможно отказаться. У них осталось немного времени. Как только они входят в особняк, Чонгук подхватывает Тэхена на руки и несет наверх, лишенный всякого терпения. Спальня встречает их льющимся с улицы золотистым светом, рассыпавшимся пылью на черных простынях. Альфа укладывает на них омегу и начинает раздевать. Жалкие попытки протеста дрожащим от накатывающего возбуждения голосом Чонгук полностью игнорирует, пропуская мимо ушей. Как будто что-то в этот момент способно его остановить. Тэхен возгорается мгновенно, его тело буквально вспыхивает жаром, а Чонгук своими прикосновениями горячих ладоней только подбрасывает дров. Тэхен смотрит на него снизу вверх и не может отвести взгляда блестящих потемневших глаз. Змей зачаровывает, творит что-то невообразимое, даже случайным прикосновением заставляя тело мгновенно реагировать. Внизу все сразу становится влажным. Смазка обильно выделяется, впитываясь в простыни. Чонгук на миг зависает, завороженный видом блестящих в золотистом свете ягодиц. У самого уже железно стоит, изнывает, болезненно упираясь в ширинку штанов. Никаких сил рядом с этим омегой. В этот раз Чонгук присмирел. В этот раз не пытается причинять одну лишь боль. Он разбавляет ее наслаждением, нуждаясь в сладких низких стонах, как в воздухе. Не может не сжать в жилистых ладонях сочные ягодицы, слегка раздвинуть в стороны и упиться открывшимся видом влажного сжимающегося колечка мышц. Тэхен все это время задыхается, пытаясь надышаться раскаленным кислородом, кусает нижнюю губу до колючей боли и тянет воздух носом. Ароматы ярче обычного, до головокружения. Настоящий дурман. От Чонгука пахнет землей и древесиной, словно они еще там, в темном диком лесу. В этом Тэхен заблудился. Чонгук, не сдержавшись, прикусывает розовую бусинку соска и ловит приход от сорвавшегося с влажных губ стона. Тэхен вплетает пальцы в смоляные волосы альфы и слегка сжимает. Ему хоть что-то нужно трогать, чтобы не свихнуться. Кончики пальцев болезненно покалывают, а на ногах судорожно поджимаются. Альфа ведет носом по тяжело вздымающейся груди омеги вниз, очерчивает губами каждое выпирающее ребро, останавливается на животе и утыкается в него лбом, пока ладонями оглаживает бока, спускаясь к бедрам. Прикрывает глаза, на миг замирает и касается живота над пупком губами едва ощутимо. Тэхен вздрагивает и роняет короткий стон. Резко поднявшись, Чонгук нависает над омегой и подгибает его колени, широко разводя в стороны. Набухшая головка одним плавным толчком проникает в горячее нутро. Чонгук издает рык, неконтролируемо сорвавшийся с губ. Тэхен шумно выдыхает и обвивает шею альфы руками, жмуря глаза. Чонгук толкается глубже, вгоняя член во всю длину и заставляя омегу сдавленно простонать. Ему к чонгуковым размерам все никак не привыкнуть. Он сжимается вокруг альфы, отчего тот тяжело вздыхает и начинает двигать бедрами, с каждым толчком наращивая темп. На песочной коже расцветают новые яркие отметины, оставленные Чонгуком. Невозможно удержаться, чтобы не испортить чистый холст, на котором место меткам лишь одного альфы.  — На меня смотри, — он берет Тэхена за подбородок и поворачивает его лицо, заставляя открыть глаза. Блестящие от слез боли и удовольствия глаза с влажными длинными ресницами открываются, томно глядят, сверкают, как два алмаза при свете мнимого ночного солнца. Чонгук целует в уголок левого глаза, затем правого, ведет носом по скуле и возвращается к губам, которые сразу же дарят ему тягучий, как патока, стон. Слезы смешиваются в поцелуе со слюной и немного — кровью обоих. Тэхен тоже награждает альфу своей меткой, в порыве прикусив ему губу и ни разу об этом не пожалев. Чонгука это распаляет еще сильнее. Он поднимает Тэхена с постели и, прижимая к себе, трахает практически на весу. Тэхен снова болезненно стонет от нового угла входа и жмется к горячей груди альфы крепче, мелко дрожа от прошибающего тело удовольствия, раскрывая рот и шумно выдыхая. Член внутри ощущается иначе. Каждая выпирающая на нем венка, пульсация, сводящая с ума. Все до безумия ярко. Внизу живота приятная тяжесть. Тащит вниз, завязывается в морской узел и, вроде бы, причиняет легкую боль, но больше — наслаждение. Бедра сами собой двигаются навстречу. Тэхен прижимается губами к чешуйчатому черному змею на шее Мираи и насаживается на всю длину члена. Тело как будто становится в несколько раз чувствительнее. Кожа покрывается мурашками, а жар все сильнее, до помутнения в глазах. Тэхен с дрожью выдыхает и сжимает в кулаке волосы Чонгука. Толчки все грубее и быстрее, трение усиливается. Омега не выдерживает и изливается меж их с Чонгуком животами. Альфа укладывает его на простыни и берет за бедра так крепко, что на коже остаются красные следы от пальцев. Тэхен выгибается в спине и откидывает голову назад, жадно хватая ртом недостающий в раскаленных легких кислород. Чонгук трахает в своем привычном темпе, за которым едва удается поспевать. Быстро и размашисто, ударяясь крепкими бедрами о раскрасневшиеся из-за хватки рук ягодицы, блестящие от обильно вытекающей смазки. Тэхен никогда не сможет взять под контроль свое тело, слушающееся только Чонгука. Альфа низко нагибается, обдавая жаром своего дыхания приоткрытые губы Тэхена. Омега их раскрывает шире, приглашая. Чонгук отказаться не смеет. Он обводит кончиком языка вишневые губы, покрасневшие от кровавых поцелуев, и проникает в рот, вылизывая изнутри, пока Тэхен ногтями царапает чудовищ, выбитых чернилами на широкой спине. Чонгук отрывается от сладких губ и утыкается носом во взмокший висок омеги, делает глубокие резкие толчки, чувствуя приближение бурного оргазма, что вот-вот накроет с головой, причем обоих. Тэхен готов кончить второй раз. Настолько хорошо, что перед самим собой стыдно, но это все потом, когда голова будет ясной. Сейчас омега не думает ни о чем, кроме крепких рук Чонгука на своем раскаленном теле, что едва не плавится от повышенных температур. Их кроет чистейшим удовольствием. Чонгук кончает глубоко внутрь, тяжело выдыхая и поднимая затуманенный взгляд на омегу. Тэхен пытается восстановить дыхание. Встречается взглядом с альфой. Его теплое семя растекается внутри, заполняет пустоту. Тэхен весь взмокший, распаленный и опьяненный жаждой. Он поднимает ладонь и касается подушечками пальцев скулы Чонгука, медленно и почти невесомо ведет вниз, цепляет нижнюю губу, задерживается на подбородке с чуть заметной щетиной. Чонгук все это время молча наблюдает, не спеша покидать горячее нутро омеги, и от легких прикосновений как будто бы обретает покой, который давно искал. Но Тэхен убирает руку от лица альфы и прикладывает ее к его груди, чуть давя, заставляя лечь. Чонгук поворачивается и укладывается спиной на простынях, не разрывая контакта с Тэхеном, что оказывается сверху сидящим на нем. Красивый. Страшно красивый. Запретно, невозможно. Не наглядеться. Чонгуку бы его маленькое фото с собой носить, но оно и рядом не стоит с неописуемой реальностью. Во всей Вселенной такой один, и он прямо здесь, у Чонгука в руках. К черту небо, его прячущуюся за вечными тучами красоту, которую все так мечтают увидеть. Чонгук поднимает взгляд вверх и видит там свою красоту с бескрайними, как космическое пространство, глазами. Тэхен нависает сверху и нагибается, пуская по телу Чонгука разряды от малейшего движения на его члене. Пока Тэхен сжимает альфу в себе, расслабиться невозможно. Чонгук с раздражением замечает краем глаза свои наручные часы, лежащие на тумбе. Времени катастрофически нет. Альфа все больше задумывается о том, чтобы взять Тэхена с собой на север. Как его оставить одного в огромном доме? И неважно, что Чонгук выставит на территории половину своей армии. Как с ним разлучиться? Легче от таблеток отказаться, и то не так ломать будет.  — Я выбрал сторону, — едва слышно шепчет Тэхен, заглядывая Чонгуку в глаза.  — На чьей ты стороне, малыш? — хрипло спрашивает Мираи, оглаживая ладонями колени омеги. Тэхен слабо улыбается. Подобие улыбки касается уголков его губ лишь на мгновение. Он оглаживает выпирающие кубики пресса альфы пальцами и мягко целует в грудь, прямо в сердце. Опустив голову ниже, омега прикасается губами к шраму, который окольцевал белый змей. Тэхен прикрывает глаза и целует его. Кто бы это ни был, пусть сгорит в Аду. Чонгук накидывает на плечи камуфляжную куртку и оборачивается, ероша свои влажные после быстрого душа волосы. В его постели спит Тэхен, утомленный морально и физически. Чонгук подходит к кровати, присев на корточки, и подтягивает одеяло, прикрывая обнаженные плечи омеги. Несколько долгих, но чертовски коротких секунд разглядывает умиротворенное лицо и поднимается на ноги, наклонившись и оставляя на пшеничной макушке невесомый поцелуй. Тэхену на север нельзя. На севере любая жизнь под вопросом. Даже жизнь самого Мираи.

***

Массивный черный хаммер подъезжает к зданию штаба, оставляя за собой клубы пыли. Чонгук глушит двигатель и выходит из машины, сразу окидывая базу коротким взглядом с прищуром. На севере все без изменений. Вечная суета и подготовка к очередным атакам армии, укрепление обороны. Из-за ворот выезжают три танка. Отправляются на помощь аспидам, вступившим в схватку с военными у восточной границы. Мираи отворачивается и идет к лестницам. У массивных дверей стоит один из командиров отрядов аспидов. Весь натянутый как струнка, сосредоточенный и готовый по команде пасть к ногам лидера. Из-за одного только его взгляда.  — Три танка? — хмыкает Чонгук, поднимаясь по лестнице и указывая пальцем себе за плечо. — Они что, на прогулку поехали или оборону держать? Не жалеть ресурсов. Пошлите следом еще столько же танков и бронетранспортеров, — альфа подходит к командиру вплотную и въедается в него ледяным взглядом. — Если враг станет хоть на сантиметр ближе, я тебя под гусеницы брошу. В фарш превратишься, командир. Мужчина с промелькнувшим в глазах страхом заставляет себя смотреть на Мираи. Прямо в глаза не глядит, боясь взбесить еще больше и лишиться своих. Лидер способен на что угодно, а его обещания никогда не бывают пустым звуком. Командир открывает рот, чтобы ответить, но Мираи грубо отталкивает его, пихнув в плечо, и проходит в штаб. В главном кабинете лидера уже ждут Хосок и трое командиров. Чон стоит у окна, держа в опущенной руке автомат. У дверей стоят еще двое аспидов, охраняющих помещение, а на диване сидит Юнги. Как только в кабинет входит Мираи, омега резко поднимается и опускает голову. Все присутствующие напрягаются и буквально затаивают дыхание, боясь лишний раз даже двинуться. Чонгук останавливается, не доходя до своего стола, и пристально смотрит на Мина. На его губах появляется ухмылка, а в глазах вспыхивает искорка.  — Подойди, — спокойно, но со стальными нотками в голосе говорит альфа. Приказ. Юнги поднимает голову и успевает удержаться, чтобы не оглянуться на позади стоящего Хосока. Но он спиной чувствует, как Чон слегка напрягается. Юнги в три небольших шага сокращает расстояние и оказывается прямо перед лидером. Чонгук одной рукой хватает его за грудки и притягивает к себе вплотную, заглядывает в ядовитые глаза напротив. Аромат апельсина и корицы ощутим намного сильнее, чем обычно. Чонгук как никто понимает, что это значит. Он касается кончиком носа белоснежной шеи, вдыхая яркий аромат. Поднимается к уху замершего в его руках омеги и шепчет:  — Маленькая бесстрашная сука. Искренне рад твоему возвращению в наши ряды, — взгляд Мираи падает на Хосока позади Юнги. — Хотя, признаться, я больше ожидал увидеть твои останки. Он так и не показал тебе, как умеет расправляться с неугодными. Что творят чувства… — альфа бросает сухой смешок и отстраняется, выпуская Юнги из своего плена, отходит к массивному деревянному столу и присаживается на его краю. Юнги отходит к стене и бросает на Хосока мимолетный взгляд, который альфа сразу же успевает словить. Мин видит в ответ едва заметный блеск. Это еще одна льдинка в вечно холодных, непроницаемых глазах дала трещину. И от этого у самого внутри теплеет. Неужели этот альфа способен на такое? Юнги в эту секунду убеждается.  — Ресурсы не перестают исчезать. Целыми партиями. Кто-то вывозит их на вражескую территорию, — до мурашек ледяной голос Мираи разрывает короткий контакт между Юнги и Хосоком. Чонгук складывает руки на груди. — А кто, это мы обязательно выясним. Но все не так просто. Атаки удвоились. Генерал в себя, видимо, поверил, — ухмыляется Чонгук. — Какова его цель — не представляю, но с этим что-то нужно делать. Прежде всего, необходимо повысить защиту баз, приставить больше солдат к арсеналам, ангарам и гаражам. Утром подъедет подкрепление, дополнительные ресурсы, и уже завтра вы поведете солдат к центру, а пока присаживайтесь, — Мираи машет рукой, указывая присутствующим жестом сесть. — Нас ждет долгий вечер. План сам себя не придумает.

***

Юнги щурит глаз и целится в военного, засевшего за покрывшимся слоем ржавчины грузовиком. Пуля врезается врагу в щеку. Юнги растягивает губы в удовлетворенной улыбке и кончиком языка слизывает с них кровь уже ранее павших от его руки. Проследив за тем, как враг рухнул на землю, напоследок ударившись виском о кусок бетона, омега театрально искажает лицо и забегает за угол между наполовину разрушенными домами, прислоняясь спиной к холодному кирпичу и откидывая назад голову. Легкие бешено горят от нехватки воздуха. Последние полчаса Юнги только и делает, что бегает, одного за другим высекая прячущихся по углам врагов, которые решили, что смогли взять городок под свой контроль. Однако аспиды расчистили уже два крупных района, оставляя позади себя лишь изуродованные трупы вояк. Отовсюду слышна перестрелка, иногда гремят взрывы, а на окраине давно лишенного жизни городка происходит танковая схватка. Юнги прикрывает глаза и вслушивается. Как давно он не чувствовал бурю, происходящую внутри него именно в такие моменты. Когда опасность зашкаливает, переходя все границы, обступает со всех сторон и не дает расслабиться ни на миг. Это безумно прекрасное ощущение, когда позади может оказаться враг, что без промедления пустит в затылок пулю. Предсмертные крики приносят наслаждение. Вражеская кровь на губах, как наркотик. Нельзя допускать, чтобы она прекращала литься. Юнги как будто вернулся домой, где его ожидаемо не ждали, где приветствует, как родного, только сама смерть. Остальное неважно. Юнги соскальзывает на землю и достает из нагрудного кармана несколько гильз, чтобы пополнить опустевший в М4 магазин. Хосок любезно вернул омеге его любимую игрушку, без которой игра не была бы так увлекательна. Казалось, север для Юнги должен стать наказанием, но Хосок знал, что будет совершенно иначе, ведь самым страшным наказанием для омеги стать может он сам. Юнги был бы не против это испытать. Его всего охватил трепет, приятное волнение внутри живота. Это праздник. Что уже случилось и что будет еще впереди. Дух захватывает. Омеге не терпится выйти из-за угла и продолжить одаривать смерть гнилыми душами, компенсировать утерянное время и искупить грехи. М4 щелкает, и короткий звук разносится по закоулку, в котором засел омега. Восстановив дыхание и пополнив магазин, он рывком поднимается на ноги и выглядывает из-за угла, держа автомат наготове. В глазах, будто произошла короткая вспышка, вдруг мутнеет. Юнги быстро моргает и щурится, внимательно осматривая местность. На разрушенной улице повисает абсолютная тишина, врагов не видать. Омега хмыкает и выходит из-за угла. Скучно. Нужно идти к ближайшей точке столкновения, помочь своим и прибить военных. Как только омега делает шаг вперед, собираясь выйти из-за своего временного укрытия, его сгибает пополам. Он глухо стонет сквозь стиснутые зубы и возвращается на место, вжимаясь спиной в стену и обнимая себя за живот. М4 повисает на плече омеги, слегка покачиваясь.  — Сука, — с тяжестью выдыхает Юнги, опускаясь на землю и подгибая колени. Внизу живота как будто скручиваются тысячи тугих спиралей, причиняя каждой клеточке тела колющую боль. Омега чувствует, как собственный запах с каждой секундой становится все гуще, незримым облаком растекаясь по округе. Точно привлечет врагов. Юнги сухо усмехается. Так даже лучше. Только бы встать и быть готовым к их появлению. Течка началась на пару дней раньше, чем подозревал Юнги, а таблеток, подавляющих ее, возможности найти нет. На поле боя омега в таком состоянии оказался впервые. Прежде, стоило течке начаться, Чонгук сразу изолировал его на несколько дней, забирая все удовольствие себе, не делясь с другими даже его взрывным ароматом апельсина и корицы. Юнги лижет сухие губы, и, опираясь на автомат, как на трость, медленно поднимается, подавляя болезненные стоны. В заднем проходе уже образуется зуд и жар, не дающие сосредоточиться. Омега выпрямляется и тяжело дышит, прикрыв на секунду глаза. На лбу появляется испарина, градус в теле повышается. Только бы суметь дать врагам отпор. Вдалеке звучат непрекращающиеся выстрелы, но на улице, где находится Юнги, повисает молчание, будто это место уже свое отвоевало. Омега осторожно выглядывает, быстро осматривает местность через прицел и выходит, собираясь нырнуть за стоящий у обочины покореженный пикап. Пригнувшись и сдержав очередной стон, он бежит к машине, не переставая оглядываться по сторонам. Справа слышится едва различимый щелчок. Юнги не успевает достигнуть укрытия. Омега болезненно мычит, поджав губы в тонкую линию, и падает на землю прямо за пикапом. Тело пронзает вспышка боли от прилетевшей пули. Юнги, не теряясь, прижимается к дверце машины спиной и, плюя на боль, поднимает автомат, выглядывая наружу. Это наверняка был снайпер, засевший в трехэтажном здании на другой стороне улицы. Лучшей обзорной точки омега в округе не заметил. Он щурится, всматриваясь в прицел. Тишине нельзя доверять, когда вокруг бушует война. Никого не видно, и от этого Юнги начинает раздражаться. То ли зрение подводит, то ли враг надежно скрыт. Прежде всего омега злится на себя, на так не вовремя начавшуюся течку, из-за которой схватил пулю, потеряв бдительность. Омега готов орать от злости. Боль уходит на второй план. Мозг ее отвергает, но тело полностью принимает. Жар становится невыносимый, а пружины внизу живота не перестают стягиваться и растягиваться. Омега отворачивается от пыльного окна пикапа, через которое осматривал местность, и глядит на свое подбитое плечо, где уже начала растекаться кровь. Ткань черной формы становится еще темнее и прилипает к коже. Юнги кладет автомат себе на колени и касается ранения пальцами, тихонько зашипев. Этот мерзкий запах крови бьет в нос, заставляя омегу поморщиться. Мин ощупывает плечо со спины, не обнаружив дыру. Пуля застряла в теле. В плече образуется боль, подобная раскаленному железу, которое вылили на кожу. Юнги срывает с головы повязку и, помогая себе зубами, туго обвязывает ее вокруг плеча, чтобы хоть немного остановить кровотечение и двинуться дальше. Оставаться здесь нельзя. Течка, как будто назло, становится все сильнее и болезненнее, тут ни один наркотик не поможет избавиться от боли. Все тело — одна большая уязвимость. И это конец? Такая смерть ждет Юнги, буквально родившегося в аду, в самом его центре? Омега, произведенный на свет богом войны и дьяволом, уйдет так бесславно? Смерть от бессилия и кровотечения. Так глупо. Юнги стискивает зубы, бросая все силы на то, чтобы блокировать боль, и медленно поднимается, шурша подошвой ботинок по асфальту, по которому рассыпаны мелкие камешки и осколки.  — Не первая пуля и не последняя, — цедит омега, перехватывая свой М4 и вставая на ноги, готовые в любой момент подкоситься. Он прислоняется к багажнику пикапа и целится в разбитые окна трехэтажного здания в попытке высмотреть снайпера и как можно скорее убрать. Как назло, Юнги лишился всякой связи с аспидами, когда вступил в схватку с очередным смелым врагом. Но и без этого справится. И в более сложных ситуациях бывал. В метре от омеги со свистом пролетает еще одна пуля, вгрызаясь в асфальт. Юнги не ошибся: снайпер засел на третьем этаже. Омега даже успел заметить, из какого окна произошел выстрел.  — Сукин сын, играть вздумал? — рычит он, чуть пригибаясь и направляя дуло автомата на нужное окно. Там на долю секунды мелькает чья-то тень. Юнги весь напрягается мгновенно, уже давит пальцем на спусковой крючок, но не выстреливает. Весь третий этаж взлетает на воздух. На миг уши закладывает, и слышится лишь звон. Юнги жмурится, чтобы в глаза не попали осколки, и опускается вниз. Может произойти второй взрыв. К жару тела добавляется жар накалившегося воздуха. Вечный холод севера в который раз уступает силе вспыхнувшего огня. Юнги медленно поднимается, не торопясь сразу же высовываться. В темно-серое небо повалил густой едкий дым, а здание, где находился враг, превратилось в руины. Омега сгибает руку и кашляет в локоть, затем поднимает автомат и выходит из-за проклятого пикапа, с прищуром разглядывая то, что осталось от сооружения. Отвлекает запах. Вонь гари, мерзость собственной крови и апельсина становятся рядом с ним тусклыми, еле ощутимыми. Этот запах как будто приводит в чувства. А может, еще больше дурманит, лишая рассудка. Юнги чувствует, как по телу пробегают мурашки, а тяжесть внизу живота усиливается в разы. Устоять на ногах все труднее. Юнги оглядывается и мелко вздрагивает. Наружу просится стон, от одного только его вида хочется кричать в наслаждении и ползти на коленях. Плевать, если в кровь разотрутся, плевать на все. И на огнестрел в плече. Запах ореха напрочь лишает омегу ясности. Ноги несут Юнги к нему. Хосок идет навстречу с опущенным автоматом. На другой руке, на пальце осталась чека от гранаты. У альфы неизменно непроницаемое лицо с чуть поджатыми губами и напряженными челюстями, чья-то кровь на скуле. Но кое-что выделяется. Его глаза полны не вечного холода непотопляемых льдов, а бешенства. Настоящего, чистейшего бешенства. Дикого, безумного до слепоты голода. Они горят так ярко, что пламя позади омеги перед ними — ничто. Юнги на миг пугается, впервые в жизни, кажется, ощутив реальный страх. Но отступать он не привык, поэтому продолжает идти, ни секунды не колеблясь. В руки к тому, кто одним взглядом обещает разорвать в клочья. И Юнги хочет этого. Он до смерти хочет этого.  — Хо… — выдыхает Юнги с дрожью. Он врезается в альфу, вжимается в него своим телом так плотно, что ни одна сила не способна пройти между ними. Хосоку мало. Он крепко прижимает омегу к себе одной рукой, а второй берет за подбородок и поднимает голову, нападая на приоткрытые кровавые губы диким поцелуем. Юнги стонет ему в рот и, не имея больше сил, размякает в крепких руках, которые точно не дадут ему упасть. Хосок целует больно и обжигающе, до новых, более мощных взрывов перед глазами. Юнги телом чувствует безумное желание альфы и полностью его разделяет. Они оба забывают о войне вокруг и о страшном севере, про который народу рассказывают самые кошмарные сказки. Он шел по запаху, как изголодавшийся волк, истекая слюной и беспощадно забирая жизни каждого, кто смел вставать на его пути. Ярчайший аромат сладкого цитруса лишил контроля над собственным телом и сделал из Хосока машину для убийств. Он попер бы против кого угодно за этого омегу с кофейными глазами, где чертей больше, чем в самом аду.  — Это… — выдыхает Юнги в губы Чона, обхватывая его лицо пальцами и тяжело дыша, глядя только в глаза, где пропасть — ничего не стоит. — Это ты сделал… — шепчет он, чуть кивая головой на горящее здание. Альфа берет его ладонь, оглаживает ее тыльную сторону большим шершавым пальцем и надевает на указательный чеку от гранаты, словно кольцо, затем обхватывает запястье его другой руки и убирает со своего лица, опуская взгляд на ранение в плече. Кровь пропитала практически весь рукав. Юнги замечает, как в полных желания глазах возгорается ярость и жажда крови. От того, кто это с омегой сотворил, остался лишь прах, но Хосоку ничуть не легче от этого. В прошлом уберег, приняв пулю на себя, а сейчас не успел. На напряженном лице играют желваки, а тяжелый взгляд поднимается обратно к лицу омеги. Юнги скользит кончиком языка по нижней губе, и Хосока срывает окончательно. Он рывком подхватывает Мина на руки и куда-то несет. Этот сумасшедший запах не даст покоя, не позволит спокойно существовать. Омега обнимает его за шею и утыкается в плечо, вдыхая запах ореха, пороха и гари. Смесь лучших для Юнги ароматов.

***

В собственном желании Юнги теряется настолько глубоко, что даже не замечает, как они с Хосоком оказываются в каком-то доме, который уже давным-давно лишился хозяина. Альфа укладывает Мина на старый матрас, расстеленный на полу, и начинает срывать с него одежду, как обезумевший. Юнги задыхается, раскрывает рот и жадно дышит. Он, кажется, никогда так обильно не истекал смазкой, как сейчас, когда рядом Хосок. В каждой частичке тела прочно засел его сгустившийся аромат, а прикосновения выжигают кожу. Еще немного, и Юнги сам прыгнет в объятия смерти, потому что секунда без Хосока равна вечности. Омеге жизненно необходимо его ощутить в себе и на себе, касаться губами и ладонями. Хосок не заставляет ждать. Он берет Юнги за бедра и подтягивает к себе, широко разводя худые колени. Одно прикосновение большим пальцем к зудящей влажной дырочке, и омегу буквально подбрасывает. Он хрипло стонет и откидывает голову, впиваясь пальцами в матрас. Хосок смотрит ему в глаза и поднимает блестящий от смазки палец к своим губам. Облизывает, и делает лишь хуже. Юнги трясет не на шутку, и лучше бы он не видел, как Хосок пробует его на вкус с особым удовольствием, загоревшимся в бездонных глазах.  — В-возьми меня, Хо… — шепчет Юнги хрипло, голодно облизываясь и смотря томно из-под полуопущенных ресниц. Хосок нависает над ним и одним глубоким резким толчком полностью заполняет, выбивая из омеги громкий стон, ударившийся о пустые стены комнатки. Юнги вонзается в спину альфы ногтями и вскрикивает. Плечо не дает о себе забыть, но омега плюет на боль и полностью отдается Хосоку, позволяя голодному зверю себя терзать. Вдалеке не прекращаются выстрелы, но их звук только усиливает удовольствие. Звуки шлепков и тяжелого прерывистого дыхания вперемешку со стонами смотрятся идеально. Кайф, текущий по венам, сконцентрированный вокруг омеги. Хосок наклоняется и касается окровавленного плеча Юнги губами, слизывая кровь. Это для него будто дополнительная доза, срывающая крышу. Он в наслаждении прикрывает глаза и смакует ее вкус на языке, но Юнги своим голосом отрезвляет.  — Это грязная кровь, не надо, — хрипло произносит он, зарываясь пальцами в волосы альфы и смотря в помутненные глаза.  — Слаще не встречал, — выдыхает альфа в губы Юнги и топит в поцелуе, делясь с ним его же вкусом. Он проталкивает язык в горячий рот и ускоряет толчки, шлепая бедрами по влажным от смазки ягодицам. Юнги вдруг резко распахивает глаза и глухо кричит в поцелуй, крепко сжимая огненные волосы альфы в пальцах. В плече снова боль вспыхивает, но с возбуждением ей не тягаться. В дыру как будто заливают лаву. Юнги судорожно дергается и прикусывает губу Хосока, пальцы которого проникают в огнестрел. Юнги быстро хватает кислород носом и крепко жмурит глаза. По вискам катятся брызнувшие слезы, пропадая в голубоватых волосах. Боль не портит удовольствие, а подпитывает его. Юнги возгорается еще больше. Он скрещивает щиколотки на пояснице альфы и приподнимает бедра, двигаясь навстречу и насаживаясь на всю длину пульсирующего члена. Нарочно сжимает его в себе, наслаждаясь сдавленным рыком альфы, что голыми руками выковыривает из его плеча вражескую пулю.  — Не останавливайся… ни на секунду, — с жаром шепчет Юнги в губы Хосока. Между ними образовалась ниточка слюны, которую омега сразу же слизывает, вновь утягивая в поцелуй. И новый глухой крик, дрожь по всему телу и слезы, что никак не перестанут течь. Хосок нащупывает пулю и, беря по бокам двумя пальцами, начинает тянуть из кровоточащей раны. Юнги громко вскрикивает, и альфа прижимает к его губам свободную ладонь, в которую тот сразу же вгрызается зубами, подавляя рвущиеся наружу крики и стоны. Когда Юнги открывает слезящиеся глаза, он видит перед собой окровавленную пулю, сжатую в пальцах Хосока. Он забирает ее у него и бросает в сторону, обнимает шею альфы здоровой рукой и утыкается лбом в его лоб, закрывая глаза, полностью фокусируясь только лишь на удовольствии. Почему так не может продолжаться вечно? Губы Хосока, собирающие слезы, целующие уже не по-звериному, а с какой-то осторожностью, бережно. Его руки, перепачканы его, Юнги кровью. На них она кажется не такой омерзительной. Почти священной. Юнги готов всю ее отдать Хосоку, позволить выпить, искупаться в ней. Хосок собирает губами с молочного тела даже мурашки, которые сам же вызывает и заставляет в удовольствии дрожать, просить большего. Бесконечно. Война отходит на второй план. Только кофейные глаза важны, блестящие от слез боли и удовольствия. И если Хосок для Юнги — тень, то Юнги для него — безоблачное небо.

***

Тэхен просыпается от звука бьющегося стекла. Он раскрывает глаза, но ничего, кроме густой темноты, не видит перед собой. В комнате нет ни единого намека на свет. Глубоко вдохнув и наполнив легкие ароматом древесины и диких цветов, омега убеждается в том, что находится в спальне Чонгука. Он спит в ней уже вторую ночь с отъезда альфы на север. Здесь совсем по-другому. Из-за углов не выглядывают попрятавшиеся монстры, как в тэхеновой комнате. Они здесь буквально в каждом миллиметре, и прятаться им не за чем. Это их храм, их территория. Тэхена они не пугают, не пытаются впустить в его душу ужас и сковать змеями по рукам и ногам. Их молчаливое присутствие необходимо. Чонгук велел им оберегать омегу. Тэхен присаживается и подтягивает к себе одеяло, утыкается в него носом и на долю секунды позволяет пропасть себе в прошлом. Хоть немного представить, что все, как прежде. А сейчас он выйдет из комнаты и встретит теплые улыбки родителей и брата. Родных людей. Он выныривает из мыслей до того, как в горле начал скапливаться ком. Откинув одеяло, омега встает с постели подходит к окну, совсем немного приоткрывая штору, чтобы образовалась маленькая щель, в которую глазком выглядывает. Похоже на утро. Пейзаж снаружи неизменен, и уже начинает надоедать, навевать скуку. Черные вороны на своих постах, как и аспиды. Только во дворе нет ни одной машины: их владельцы уехали воевать. Мысль о войне неизменно внушает страх и заставляет сердце болезненно сжиматься. Тэхен даже не представляет, что там, на поле боя, творится. На чьей стороне сейчас удача? Он давным-давно перестал смотреть новости, а Чонгук в военные дела не посвящает. Тэхену известны лишь его намерения уничтожить армию вместе с Главой и собственноручно расписать новые законы жизни. Чонгук не остановится, ни за что не остановится, пока не добьется своего. А что остается Тэхену? Омега прикрывает штору, возвращая комнате ее родной мрак, и идет в ванную.

***

Освежившись и приведя себя в порядок, Тэхен спускается вниз, где уже ждет завтрак, и встречает крутящегося вокруг стола Юно.  — Погуляем? — спрашивает Чон, садясь за стол. Он берет стакан с апельсиновым соком и поднимает глаза, следя за сосредоточенным бетой.  — Поешь пока, — с заботливой улыбкой отвечает Юно, кладя на стол корзинку со свежеиспеченным хлебом.  — Я абсолютно не голоден, — слегка морщит нос Тэхен, покачав головой и отпивая приятный холодный сок.  — Такое чувство, что ты питаешься воздухом, — посмеивается бета.  — Это тебе так кажется, — отмахивается омега. — В последнее время я очень много ем, просто ты не видишь, — Тэхен пожимает плечами и кладет в рот виноград.  — Тэ… — хмурится вдруг Юно, вмиг меняясь в лице и подходя к омеге. — Да ты красный весь. Тебе не жарко?  — Наоборот, прохладно как-то, — отвечает Тэхен, облизнув нижнюю губу. — Надо было кардиган прихватить. Юно нависает над омегой и поднимает руку, поворачивая ладонь тыльной стороной и прикладывая к его лбу.  — Горячий! — с беспокойством выдыхает бета. — У тебя жар, Тэхен. Я сейчас принесу лекарства, — спешно говорит он и быстро уходит в сторону кухни. Тэхен в недоумении смотрит ему вслед и прикладывает ладонь к своему лбу. От контакта холодной кожи лоб кажется просто раскаленным.  — Ну и как я заболеть умудрился, — вздыхает омега, подтянув к себе корзинку с хлебом. — Хочу кушать, — бормочет он себе под нос и откусывает кусочек мягкого теплого хлеба. Померив Тэхену температуру, Юно с волнением выдает цифру — тридцать девять. Не принимая никаких возражений, он отводит омегу в комнату и укладывает в постель, кормит супом и необходимыми таблетками. Тэхен на них сначала смотрит с недоверием, но искренность в глазах Юно быстро отметает сомнения. Бета сидит рядом до тех пор, пока Тэхен не засыпает, бережно укутанный в два одеяла.

***

Когда омега просыпается, стрелка на часах уже лениво тянется к двум часам дня. Тэхен чувствует себя намного лучше. Температуры как будто и не было. Разве возможно так быстро излечиться? Подозрения в Тэхене снова начинают расти. Все-таки, это могли быть не простые таблетки. В любом случае, теперь омегу не прошибает то жаром, то холодом. Стоит Тэхену откинуть в сторону одеяла и присесть, как в комнату, словно почувствовав, входит Юно.  — Тебе стоит еще полежать, Тэхен, — говорит он, хмуря брови и подходя к кровати.  — Належался и чувствую себя отлично. Спасибо тебе, — омега мягко улыбается, вставая с постели. — Теперь можно пройтись, как мы и собирались. Юно тяжело вздыхает и качает головой.  — Конечно же, запретить я тебе не могу.  — Не можешь, — хихикает Тэхен, накидывая на плечи теплый кремовый кардиган. — Поэтому ты идешь со мной. Работа сейчас не требует срочного выполнения. Чонгука же здесь нет.  — Тогда тебе стоит одеться теплее, на улице чуть ли не мороз. Тэхен к холоду давно привык. Сумел найти в нем для себя комфорт и полностью подстроиться, а теперь твердо решил, что именно холод ему ближе и роднее. Он прикрывает глаза и дает ветру себя обласкать, соприкасается с ним ледяными пальцами и мимолетно ощупывает подушечками.  — Сегодня утром я слышал, как что-то разбилось, — хмурится омега, взглянув на Юно, кутающегося в дутую куртку.  — Кое-кто из персонала немного не справился, — отвечает тот, оглядев сад и спускаясь по лестницам вниз.  — Не поранился? — с беспокойством спрашивает Тэхен, двинувшись следом.  — Все в порядке, — кивает бета. Они прохаживаются по тропинке в приятном молчании, едва касаясь друг друга плечами. Тэхен наслаждается запахом свежести и зелени, останавливается, чтобы коснуться листвы, ощутить живое, не прекращающее свою жизнь несмотря ни на что. Эти растения неимоверно сильны: они научились существовать без солнца, искать собственный ресурс для энергии. И они все так же красивы в тусклости серого железного неба.  — Я думаю… — вдруг заговаривает Тэхен, но резко замолкает, остановившись и рефлекторно втягивая носом воздух. Сердце начинает быстро биться о ребра, а в животе образуется клубок волнения. Он чувствует его. Проблеск света, который, думал, потерял навсегда. Он мелькает где-то поблизости родным цитрусовым ароматом, который теперь ассоциируется только с болью и разочарованием. Его разочарованием. Тэхен, не думая, сворачивает на другую тропинку, следуя за ароматом. Ему не могло показаться.  — Тэхен? — Юно хмурится и, как только понимает, что повело омегу, срывается с места и быстро идет за ним. — Тэ, я не думаю, что тебе стоит… — говорит бета, нагоняя Чона и слегка касаясь его предплечья.  — Не надо, Юно, не лезь, — говорит Тэхен, обернувшись и со всей серьезностью, за которой прячет боль и волнение, глядит в глаза напротив. — Иди в дом, я скоро вернусь.  — Тэхен, пожалуйста, это может быть оп…  — Делай то, что я тебе говорю, — в голосе омеги мелькают стальные нотки, не свойственные ему. Юно смыкает губы и останавливается. Он не смеет перечить. Но внутри него начинает расти беспокойство за омегу. Тэхен коротко кивает ему в благодарность и разворачивается, следуя по шлейфу тусклого аромата. Ноги дрожат, уже чуть ли не подкашиваются, а сердце грозится в любую секунду остановиться, но Тэхен упрямо идет вперед, как будто на свою смерть, на свой суд, который встретит в отражении единственного глаза. Так надо, так необходимо. Наверное, это последний шанс, и Тэхен никогда себе не простит, если им не воспользуется. Он замечает впереди две привычные глазу фигуры змей, одетых в неизменное черное. Они расхаживают у забора, держа оружие в руках. Тэхен, видя до дрожи знакомые черты, чувствует, как в горле начинает образовываться ком. Как же он не вписывается в эти места, не смотрится в этой одежде и с этой проклятой символикой на плече. Как же он… сломлен.  — Чимин… — негромко зовет Тэхен, заставляя ноги двигаться в сторону альфы. — Чим… Альфа оборачивается и встречается с ним взглядом. Его и без того холодное непроницаемое лицо становится еще холоднее. Он сжимает губы и стискивает челюсти, а в глазу что-то опасное вспыхивает, предупреждающее. Тэхен уже не слышит свой голос разума, требующий остановиться. Ноги живут отдельной жизнью и не поддаются контролю. Тэхен подходит к Чимину, останавливаясь лишь тогда, когда между ними остается один короткий шаг.  — Чимин… — шепчет Тэхен, подняв ладонь, чтобы коснуться его, не думая о том, стоит ли вообще, не обращая внимание на взгляд аспида со стороны. Чимин резко хватает его под локоть, крепко сжимая пальцами. Тэхен на секунду теряется и испытывает страх, которого по отношению к Чимину никогда в жизни не чувствовал.  — Вам плохо, господин Чон? — заговаривает Пак ледяным голосом, оставляющим на теле Тэхена кровоточащие раны. — Я провожу вас до дома, — говорит он и буквально тащит омегу обратно вглубь сада. Вопросы у аспида, охраняющего территорию, отпадают. Зато возникают у Тэхена.  — Чим… что ты… — мямлит омега, стараясь удержать равновесие и поднимая голову, чтобы посмотреть на Пака. Тот смотрит строго вперед, ни на миг не меняясь в лице. У Тэхена внутри все холодеет. — Ты помнишь… меня? — тише спрашивает он, боясь услышать ответ или жестко удариться о молчание. Чимин резко сворачивает с тропинки и выпускает Тэхена. Вокруг разрослись деревья, под одним из которых расположилась скамья. Тэхен однажды забредал сюда.  — К сожалению, — наконец отвечает Чимин, и этот ответ Тэхена ранит в сотни раз сильнее того, чего он в страхе ожидал. — Чего тебе надо?  — Чимин, я… Я так рад, что ты жив… — негромко произносит Тэхен дрожащим голосом, стоя перед Чимином, как провинившийся ребенок перед родителем. Так много слов в голове, которые хочется сказать альфе, но ни одно из них не лезет наружу, как ни старайся. Тэхен сказал лишь самое важное, самое необходимое. Но что оно дает? По лицу Чимина видно, что он теперь ничему не верит. Альфа глядит на него, а в голове та сцена с Чонгуком, от которой по коже пробегает нервная дрожь. Сколько ни старался, никак выкинуть из памяти не может. Многие элементы памяти уже утерялись под разрушающим воздействием таблеток, но то, что действительно хочется забыть, упрямо сидит в самой глуби, как будто нарочно не стирается. Чимин в ярости руки разбил о бетонную стену, чуть ли головой не ломал, лишь бы остановить эту сцену, воспроизводящуюся на повторе. Тут ни алкоголь, ни самый тяжелый наркотик не помогут. Чонгук нашел для Чимина лучшее наказание.  — Чимин, не мол… — шепчет Тэхен, но не договаривает. Чимин не выдерживает, просто не может удержать над собой контроль. Он хватает омегу за шею и стискивает зубы до скрежета. Эта ядовитая злость не в его власти. Тэхен одним своим присутствием как будто бы прокручивает нож в его спине с особым наслаждением. Чимин злится сам на себя, но он так слеп, так глуп. Перед ним Тэхен, его нежный и всем сердцем любимый Тэхен, на которого прежде руку поднять казалось смертным грехом, и мысли не было сделать ему больно. Тогда бы Чимин себе не простил, сам себя бы наказывал, а что сейчас? Он превратился в одного из этих бездушных тварей. Но твари сделали больно. Твари жестоко вырвали сердце и бросили на съедение псам. А виновник прямо тут, смотрит с болью, страхом и каким-то даже частичным смирением.  — Я не буду сопротивляться, убей, — хрипло говорит Тэхен, мягко накрыв сбитую в кровь ладонь и смотря в глаз. Чимин поджимает губы и убирает руку, обожженную теплом любимого тела. Тэхен глядит на него с непониманием и никакого облегчения не испытывает. Лишь еще большую вину. Ноги совсем слабеют, поэтому Тэхен отходит к скамейке и присаживается, ни на секунду не отводя от Чимина взгляда.  — Тебе мерзко от меня, — заговаривает он, нарушая повисшую над ними давящую тишину. Чимин смотрит куда-то в сторону, стоя к Тэхену боком. От греха подальше. — Ты можешь не слушать и не верить, но я должен сказать, — Тэхен старается придать голосу уверенности. Чимин заслужил знать правду, как никто. — Чонгук мне не брат. Чимин приподнимает бровь, медленно поворачивая к омеге голову, но в лице не меняясь.  — Меня подобрала его семья, когда мне был всего лишь год. Чонгук сказал мне об этом недавно.  — И ты сразу прыгнул к нему в… — ядовито цедит Чимин, едва успевая прикусить язык. Слишком больно в области груди, где осталась выжженная дыра. Так почему, если от сердца ни черта не осталось? Тэхен закрывает глаза и опускает голову. Ему слышать такое не легче. Переборов себя и смахнув с уголков глаз слезинки, он поднимает голову и продолжает:  — Ты знаешь, кто он, Чимин. В нем нет ничего от прошлого Чонгука, которого мы знали. В нем столько силы, что ему слова не нужны, чтобы воздействовать… Я… Тэхен до боли прикусывает дрогнувшую губу и вцепляется пальцами в края своей куртки. Озвучивая мысли, материализуя их, Тэхен все сильнее путается в своих же наспех выстроенных убеждениях. И сам понимает, что несет бред, а грязная, позорная правда в том, что Чонгук в самый первый раз не принуждал. Смешно теперь говорить о каких-то невидимых силах, которые сковывали и завладевали разумом, призывая действовать так, как им хочется. Как не хочется самому Тэхену. И он верил. Он искренне верил, что так все и было. Что Чонгук, этот чертов монстр что-то с ним такое сделал, отчего совладать с собой не было сил. А Чонгук… Он всего лишь смотрел. В самую душу своими черными без проблеска глазами.  — Я сломался, — тише договаривает Тэхен.  — Не думал я, что ты прыгнешь в эту яму, — Чимин глядит на него с немым осуждением. — Кто угодно, но только не ты.  — Зачем пошел следом и сгубил себя? — с болью произносит омега.  — Да ради тебя! Думал, вытащу, но кто же знал, что ты спасаться не захочешь. Хотелось бы верить, что он тебя тоже таблетками кормит, — Чимин поджимает губы. — Что ты свихнулся, крышей поехал и перестал различать, что хорошо, а что плохо.  — Я, наверное, действительно сошел с ума, — Тэхен тянет уголки губ вверх, словно подтверждая свое безумие. Только в улыбке этой не беспочвенная радость, а неподъемная тяжесть. — Но хорошее от плохого не разучился отличать.  — Ты безнадежен, — альфа качает головой, как будто ставит на Тэхене крест.  — Не говори так, я хочу вернуть его. Чимин сухо смеется и поворачивается к омеге.  — Ты много на себя берешь, Тэхен. И мыслишь фантастически. Чонгука больше нет. Есть только мразь, перед которой ты себя любезно возложил, — ядовито выплевывает Пак.  — Тогда почему есть ты? Почему не потерял себя до сих пор? — Тэхен поднимается со скамьи и медленными шажками подходит к Чимину.  — Может, скоро потеряю, — альфа отводит хмурый взгляд в сторону и поджимает губы. Мне уже не выбраться из этой ямы.  — Не говори так, Чимин, — снова качает головой Тэхен и встает напротив альфы, поднимая взгляд и разглядывая его лицо, хранящее на себе отпечатки войны и жестоких пыток. В смоляных волосах проглядывается серебристая седина. Морщины, которых прежде практически не видно было. Альфа как будто постарел на двадцать лет. Смотреть на него больно и физически тяжело.  — Ты понятия не имеешь, как сильно эти таблетки влияют на человека. Чонгук на них сидит больше двух лет. Он просто научился выглядеть адекватным, когда ему это нужно, — Чимин хмыкает, смотря Тэхену за спину. Этот пристальный взгляд делает только хуже. — Ты никого не вернешь.  — Прости меня, — вдруг говорит Тэхен с блеском выступивших слез в больших глазах. Чимин не может не заглянуть в них. — Я…  — За что ты извиняешься? — бесцветно спрашивает альфа. — Не говори мне этого.  — Я так запутался, я просто потерялся. Не хочу, чтобы было так… неправильно. Так больно, — тихо всхлипывает Тэхен. Холодная слеза скатывается по его щеке и падает на землю. Омега поджимает дрожащие губы и осторожно берет теплую ладонь Чимина. Тот никак не реагирует, даже мизинцем не шевелит, смотря на Тэхена стеклянным взглядом и не пытаясь сжать ладонь в ответ. Казалось, больнее некуда. Между ними повисает долгое молчание, медленно убивающее омегу. Ответа все нет. Тэхен запоздало понимает, что он ничего и не заслуживает. Лишь непроходимый холод в одном глазу.  — П-прости, — он убирает руку и отворачивается, собираясь уйти, но Чимин вдруг крепко хватает его за ладонь и дергает на себя. Тэхен оказывается в теплых крепких объятиях, которые прежде были для него щитом, опорой, крепостью, в которую мраку никогда не пробраться. Тэхен утыкается носом в плечо Чимина и жмурится, всеми силами сдерживается, чтобы не разрыдаться в голос. Это похоже на сон, в котором после долгого мучительного кошмара наступает долгожданное спокойствие. Все как будто на своих местах. Тэхен жадно опечатывает в памяти каждый миг. Чимин проводит кончиком носа по виску омеги и зарывается в мягкие пшеничные волосы на макушке, прикрывает глаз и наполняет себя любимым запахом. И пусть в нем проскальзывает чужое, его сущность все равно не изменить. По крайней мере, альфа хочет в это верить. Трепетная любовь к этому омеге тоже смешалась с болью и разочарованием, но первое, несмотря ни на что, превалирует. Как бы то ни было, это неизменно, хоть и смысла больше никакого нет.  — Я никогда не забуду нас, — с дрожью шепчет Тэхен в шею альфы, боясь открыть глаза и понять, что все оказалось сном. — Никогда.  — А я хотел бы забыть, — негромко произносит Чимин. — Так было бы легче. Но знаю, что не забуду. Никогда.