***
Не было. Никогда такого не было, чтобы Намджуна слепила неконтролируемая ярость. Разгоряченным песком по коже скребет, сжигает и царапает, стремительно подбираясь внутрь. Никогда Намджун не думал, что может быть настолько взбешен, как в момент, когда в палате, где должен был брат лежать, его встретил один только Джин, молчаливо льющий слезы. На подъезде к клинике лежали тела его людей, не сумевших сдержать Мираи. Действительно, с чего глупый генерал решил, что сможет остановить эту машину убийств? Как самоуверен был генерал, уверяя и себя, и Джина, и Тэхена в том, что Мираи до них не добраться. Строил, строил стены вокруг отчаянно, бросив все силы, свято веря, что они сдержат бурю, подавят волну, растущую не по дням, а по часам, но у безумца границ нет, и это надо было иметь в виду постоянно. И даже здесь промах. Чонгук не выбивал двери, ему их изнутри открыли и впустили. Два дня Намджун даже на минуту глаз не смыкает. Подпитываемый злостью и ненавистью к врагу, посмевшему вновь лишить его брата, он во все стороны раздает приказы, ужесточает положение в стране и готовится к новому ходу. Весь штаб кипит, заваленный работой. Туда-сюда снуют военные, следящие за порядком на расстоянии. Отряды расходятся по границам не только столицы, но и всей страны. — Все под охрану. Отправьте больше людей на контрольно-пропускные пункты, — приказывает генерал ледяным тоном, расхаживая перед длинным столом для совещаний, где собрались сержанты, лейтенанты и полковники. Многие остаются на связи на расстоянии. — Любое передвижение террористов должно быть под нашим наблюдением. — Но, генерал, у них ведь имеются и свои ходы, мы не можем контролировать все, — заговаривает один из военных, чуть младше самого генерала. — Я в курсе, — Намджун окидывает его непроницаемым взглядом. — Но так мы хотя бы усложним им движение по стране. — Генерал, боюсь, наших ресурсов не хватит, чтобы провернуть настолько масштабное дело. Слишком много потерь за последнее время. Мы ведь хотим подвести войну к концу? — подает голос один из полковников. — За поддержкой я уже обратился к нашим союзникам, — отвечает генерал, заведя руки за спину. — Скоро мы получим ответ. А для начала возьмем под строжайший контроль каждую дыру в стране. Тянуть эту чертову войну больше некуда. Недавнее столкновение стало последней каплей. Пока группировка «аспид» не будет стерта с лица земли, ни о каком мире не может быть речи, — Намджун хмурит брови, окидывает каждого присутствующего в кабинете коротким взглядом и говорит: — А сейчас все свободны. Когда получим ответ, будем решать, как действовать дальше. Все молча покидают кабинет после часового совещания, оставляя генерала наедине с самим собой. Альфа подходит к столу и грузом опускается в кресло, позволяя своему вымотанному за два дня телу минутки отдыха. Сейчас Намджун подошел к черте. К той самой грани. Один шаг. А дальше конец, до которого необходимо довести. Ни в сторону шагнуть, ни тем более назад. Только вперед. И с этим одним шагом завершить многолетний ад. До чего же они с Мираи дошли. Погасили свет сердца страны, дергая Вихена, как игрушку. Сейчас Намджун это все видит перед собой. Последствия их одержимости. Но она, увы, неизлечима. Слишком дорог этот маленький омега для обоих. Намджун спать не сможет спокойно, пока не увидит брата вновь. Альфа прокручивается на кресле, крепко задумавшись, даже не слышит суматоху за дверями кабинета. Слишком вымотался, что морально, что физически. А ехать домой… смотреть в глаза мужу. Намджун не хочет видеться с ним сейчас, хоть и скучает. Эмоции в нем бурлят и кипят. Вспылит еще, да так, что потом пожалеет обо всем, сделает любимому человеку больно и себе не простит. Злость берет. Но не Джин этому виной. Генерал понимает, что выбора не было, и в случае сопротивления омега мог и погибнуть. Злость на Мираи и немного на брата, что так отчаянно тянется к этому ублюдку. Чем он заслужил? Неужели Вихен до сих пор, даже после того, что узнал, считает его своим братом? Время — вещь сильная и прочная, одной родной кровью не разрушится. Тут куда важнее связь, которая так крепка между Чонгуком и Вихеном. Жаль, у Намджуна она односторонняя. Он обещал себе, что попытается все вернуть, склеить расколовшуюся семью, но Мираи этот шанс снова жестоко отобрал. В затянувшемся ожидании ответа от соседнего государства Намджун чувствует, как медленно раздувается, словно воздушный шар, и готов вот-вот лопнуть. Соседи осторожничают, наверняка тщательно взвешивают все «за» и «против», ищут выгоду. Согласятся ли вообще? Генерал уже и не уверен. Союз нужно искать внутри страны. Когда в штабе становится относительно тихо, генерал решает связаться с красным змеем, которого аспиды именуют «Кагэ».***
Чонгук поджимает губы и щурится. Он задумчиво глядит на безмятежный океан, расстелившийся под ногами насыщенно-синим покрывалом. Второй день абсолютного спокойствия, такого непривычного и долгожданного. Не только там, где должна бушевать война, но и тут, в самой душе. Но это не конец. Далеко не конец. Скорее, передышка. Слишком много потерь произошло в последние недели. Одни хоронят близких, пока другие точат зубы, готовясь к новым столкновениям в будущем. Все это Чонгука сейчас не волнует. Его другое гложет. — Он мой брат, — тихо говорит Тэхен за спиной. Чонгук морщится, будто боль пронзила. — Ты рад? — спрашивает он, повернув голову вбок и краем глаза смотря на омегу, сидящего на диване. — Я хотя бы знаю это. Больше никаких тайн моего происхождения, — качает головой омега. Чонгук сухо усмехается и отворачивается от окна, смотря Тэхену прямо в глаза. — Он тебя больше не увидит. Повидал братика, — поджимает губы альфа. — Кровь в этом случае мало решает. Скорее, время. Тэхену не нужно долго гадать, чтобы понять, как Чонгука бесит сама мысль о родстве омеги с генералом. Он это никогда не примет, никогда с этим не смирится. Не Намджун сделал из Тэхена того, кем он является сейчас. Не Намджун все свое тепло без остатка отдавал этому маленькому омеге. Не Намджун был рядом. И Тэхен это понимает тоже. Как ни пытался, но признать в генерале брата так и не смог. Он вызывал теплые чувства, он показался хорошим человеком, любящим и дорожащим своей семьей, но не более. Тэхен просто не смог, а заставлять себя мучительно и бессмысленно. — И времени, увы, нет, — хмыкает Чон. — Что с тобой было, Чонгук? — вдруг тихо спрашивает Тэхен, поднявшись с дивана и медленно подходя к альфе. — Я убивал. Очень много убивал, — Чонгук поджимает губы и отводит тяжелый взгляд в сторону. — Зачем? Зачем губил чужие жизни? Что тебе это дало? — с болью шепчет омега, накрывая ладонью предплечье альфы. — Ничего не дало, — цедит Чонгук, заглядывая Тэхену в глаза. — Чонгук… — шепчет тот, опуская голову и утыкаясь лбом в грудь альфы. — Господи… — Мне это было нужно. Я… Я был в такой ярости, — Чонгук говорит тихо и хрипло, с долей усталости, легшей на его плечи. Он обнимает Тэхена одной рукой за талию и подтягивает к себе, зарываясь носом в его мягкие волосы. — По-другому с этим бороться нельзя. Каждый, кто попадался на глаза… Все меня с ума сводили. Удивительно, как я Хосока не пристрелил. — Чонгук, — Тэхен поднимает голову. — Это все не ты, понимаешь? Тобой двигает другое. То, что делает тебя Мираи. Как нам от этого избавиться? Как вернуть тебя? — Да никак не избавиться, — взгляд альфы холодеет. — Шесть часов без употребления, — Чонгук поднимает ладонь к лицу омеги. Кончики его пальцев мелко дрожат, как будто в судороге. Тэхен с болью смотрит на руку Чонгука и глотает ком в горле. Он поднимает свою ладонь и прикладывает к руке альфы. Чонгук прочно связан, оттого и близок со смертью, медленно ломающей его месяцы и годы. Тэхену невыносимо видеть в родных глазах смирение. Там ни проблеска надежды. Какая-то одержимая покорность, что в разы хуже простой зависимости. Чонгук… Он будто обречен, и понимает это сам. — Давай попробуем, — шепчет Тэхен, переплетая свои пальцы с его. — Я буду рядом с тобой. Чонгук обнимает омегу и накрывает губами открытый участок плеча. Тэхен вздыхает и утыкается носом в его теплую шею. Он и сам понимает, что это путь в один конец, но ему так свойственно хранить надежду до последнего, что это даже впечатляет альфу. Они стоят, держа друг друга в объятиях, а между ними маленький комочек. Их общее счастье. Секрет, а для кого-то был бы грехом. Но он — частичка света. Маленькая надежда. Чонгук мягко накрывает ладонью живот омеги, поднимает голову и с легкой улыбкой, тронувшей уголки его губ, глядит на Тэхена. — Ваше с ним здоровье важнее всего. Я ничего не смыслю в таких… вещах, — альфа издает смешок и указывает взглядом на аккуратный и чуть выпуклый живот под своей ладонью, — поэтому позвал врача. Он скоро приедет. Тэхен коротко кивает и мягко улыбается, накрывая ладонь Чонгука своей. Это словно сон о прошлом, потому что нет того оскала, как у голодного животного, на родных губах. Только согревающая улыбка, отражающаяся в бесконечно черных глазах. Возможно ли, что надежда не до конца рассеялась?***
Война никуда не делась. На нее нельзя просто закрыть глаза или отвернуться и сделать вид, что все хорошо. Она всюду, куда ни глянь. Ужасающее событие огромного масштаба, которому нет конца и края. Тэхен не знает, что там происходит. Чонгук его в детали войны не посвящает. Никогда не посвящал, а сейчас, когда омега такой хрупкий и уязвимый, беременный, — тем более. Тэхен и сам не горит желанием знать. Последняя новость едва не лишила его ребенка. О нем он и старается не думать, чтобы не испытывать ту жгучую боль снова. Чимин в сердце, но в мыслях он слишком мучителен. Чонгук вынужден уехать. Он там нужен. Он все еще Первый Лидер в огромной группировке, и все ждут его приказа. А сам лидер покидает дом с неохотой и крайним нежеланием. Глубоко внутри ему не дает о себе забыть червь страха потери Тэхена. Он медленно, по кусочку выгрызает, отчего сердце в груди неприятно сжимается каждый раз, стоит вспомнить, каковы были дни, бывшие темнее обычного, без Тэхена. Расстается Чонгук с Тэхеном долго. Обнимает долго, целует долго, пытаясь урвать как можно больше, чтобы, когда вернется, вкус глицинии на губах не успел рассеяться. Он удвоил охрану. Выставил ее не только на территории дома, но и в паре километров отсюда, на подъезде. Несколько аспидов там контролируют движение. Оно хоть и редкое в этих практически пустующих и отдаленных местах, но раз речь о безопасности Тэхена, Чонгук мелочиться не собирается. В самом доме минимум прислуги: омега, заботящийся о питании Тэхена, и бета, содержащий все в чистоте и порядке. Они и рассеивают скуку Тэхена. А еще Данте. Самый лучший друг, который одним своим присутствием разгоняет любую печаль. После третьего за все время пребывания в этом доме утреннего осмотра врача Тэхен пьет прописанные лекарства и витамины для правильного развития ребенка, он сытно завтракает, а в дополнение получает дозу теплых улыбок повара, который этот завтрак приготовил. И откуда только среди аспидов такие хорошие люди? Юно, он тоже такой. И Тэхен соврет, если скажет, что не скучает по нему. Вот только спрашивать о нем у Чонгука, наверное, будет неправильно. Знает ли он вообще, что именно Юно отвез Тэхена к Намджуну? Наверное, если бы знал, то беты давно не было в живых. Лучше о нем и не напоминать. Тэхен накидывает куртку, обвязывает вокруг шеи мягкий темно-синий шарф и выходит из дома на задний двор, раздвинув в стороны стеклянные прозрачные двери. Он спускается по ступенькам и подходит к бассейну. Прогулки и просто нахождение на свежем воздухе — тоже рекомендация врача, наблюдающего Тэхена. А прогулка возле океана — еще лучше. Рядом идет Данте, клацая острыми когтями по черной плитке, которой уложен двор. Когда в момент встречи после долгой разлуки он увидел Тэхена, на свете не было пса счастливее. Он радостно лаял, вытащив длинный язык, и пытался прыгать на своего хозяина, крепко удерживаемый за ошейник Чонгуком. Данте хоть и безмерно любит Тэхена, но ненароком и покалечить может. Омегу нужно беречь даже от него. Особенно от него. Милый щенок превратился во взрослого и здорового пса, ничем не уступающего чонгуковой адской троице. Знал бы сейчас Чонгук, что Тэхен вышел гулять с Данте один, то очень разозлился бы. Омега надеется, что никто из охраны не доложит альфе об этой прогулке, потому что сам он не боится своего пса. Он Данте полностью доверяет. Тэхен садится у бассейна, пряча холодные уши под шарфом. Данте ложится рядом, уложив длинную коричневую морду на лапы и с необычайной для собаки задумчивостью наблюдая за парящими над океаном птицами. Водную гладь бассейна слегка нарушает легкий ветерок, создающий на поверхности воды красивые маленькие волны. Океан впереди тоже такой же спокойный и молчаливый. Тэхен за время пребывания здесь застал его бушующим лишь раз, и то глубокой ночью. Сквозь сон он слышал пугающий и завораживающий шум, прижимаясь к Чонгуку плотнее в подсознательном страхе. И все-таки этот звук он не забудет никогда. Тэхен вытаскивает из кармана куртки руку и чешет Данте за ушком. Теперь он смотрит на пса немного по-другому. С легким волнением. Не дает покоя осознание того, что теперь его маленький щенок приучен к человечине. Когда Тэхен это узнал, то вспыхнул, как спичка. Не зная, как яснее выразить свое недовольство, он ударил Чонгука кулаком в грудь. Хоть и бесполезно, зато показал, как рассержен этой новостью. А Чонгук на это сказал то, на что Тэхен так и не смог ничего ответить: — Он единственный меня понимал. Так же, как я, скучал по тебе. Было даже, скулил ночью. Не я. Он. Я забирал гнилые души, а тела, в которых они гнили, отдавал ему. Данте будто мое состояние почувствовал. Все понял и озлобился на всех, как и я. Тэхен промолчал. И до сих пор на это ничего сказать не может. Как много людей Чонгук убил, пока Тэхен находился у генерала? Предположить цифру страшно. У Мираи руки настолько погрязли в крови, что до конца жизни не отмыть. Тэхен не раз задумывался о том, как спится Чонгуку после всего того чудовищного, что он творит. Не видит ли он в кошмарах тех, чьи жизни оборвал? Не захлебывается ли в чувстве вины, когда никто ничего не подозревает? А потом Тэхен понял, что Чонгуку неведомо сожаление, неведомо чувство вины. Он считает правильным все, что творит, так о каком сожалении речь? А причина всему — наркотик, ежедневно поступающий в его организм. Он не только рушит нервную систему, но и избавляет от ненужного в сознании мусора, вырывает как исписанную страницу и сжигает, оставляя на ее месте абсолютно чистый лист. Ничего, кроме приятного опустошения. Тэхен старается об этом не задумываться. Прежде всего из-за ребенка. Тревог и так хватает. Чонгука опять нет рядом. Война снова и снова забирает его, навязчиво дыша ему в затылок смрадным холодом, напоминая о себе. Опять разлучает. Омега в этом доме уже больше недели. Из этих дней с Чонгуком он побыл лишь несколько. У Тэхена как будто дежавю. И снова рядом Данте, снова огромный дом, в котором еще меньше людей, чем в особняке, только сада и Юно не хватает. При всем этом, тут намного спокойнее. Продрогший Тэхен уже собирается вернуться в дом, когда Данте резко подскакивает, вставая в позу готовности к атаке, и грозно лает на птицу, сидящую на бетонной ограде, отдаляющей каменистый берег от территории дома. Пес рычит и срывается с места, как ошпаренный, рванув к своей добыче. Тэхен тихонько хихикает, проследив за Данте. Хорошо, что хоть к птицам интереса не утерял. Решив не мешать охоте, омега возвращается в дом. Он скидывает с себя куртку и шарф и заходит на кухню. Там уже, готовясь к обеду, орудует повар, которого зовут Джинен. Он что-то напевает себе под нос, а когда слышит шаги омеги, резко оборачивается и мило улыбается. — Садись, пока какао тебе налью, а то замерз весь, — говорит он, ставя на стол кружку. — Спасибо, Джинен, — благодарно улыбается Тэхен, упираясь локтями в стол и наблюдая за омегой. Джинен наливает вкусный горячий напиток и возвращается к готовке. Тэхен берет кружку и заходит в гостиную. Там всю стену заменили огромные окна в пол, создавшие панорамный вид на океан. На него не наглядеться. Он успокаивает, дарит умиротворение. И даже мысли упорядочиваются в голове, не мешая и не надоедая. Тэхену даже телевизор не нужен, чтобы найти отвлечение и расслабление. Недавно он нашел для себя новое занятие: рассказывать ребенку обо всем на свете. Обо всем хорошем, что в этом мире существует. Так омега и сам начинает понимать, что свет действительно есть, и его достаточно много. Даже в элементарных вещах наподобие вкусного какао или бегающего по двору Данте. Свет есть в каждой, даже самой незначительной и маленькой детали, и о нем забывать ни в коем случае нельзя. Тэхен делает глоточек какао и лижет губы. На столике лежит телефон, оставленный Чонгуком для связи. Только Тэхен сам никогда не звонит, лишь ждет, когда это сделает альфа. Чонгук звонит нечасто, потому что слишком занят. Еще не все свалившиеся на голову обязанности Первого Лидера разгреб, этим и занимается. Но когда он звонит, то первым делом спрашивает о том, как самочувствие Тэхена и малыша. Омега рассказывает о том, как проводит день и о том, что говорит врач о протекании беременности. Чонгук утешается положительными новостями, не пытаясь вникнуть в сложные термины, затем замолкает на минуту и просто слушает дыхание омеги в трубке, как будто до сих пор думает, что это может оказаться слишком хорошим сном. Тэхен с каждым днем узнает нового Чонгука. Человека, который готовится стать отцом. Чонгук ничего не понимает в этом, как и в том, что вообще бывает при беременности омег и в чем они нуждаются, но делает все, что необходимо. Стоит врачу открыть рот, как домой сразу же привозят все нужное. В основном это разные дорогостоящие препараты и витамины, укрепляющие развивающийся организм, которые Тэхен безоговорочно принимает. Допив какао, омега берет телефон и поднимается в спальню, решив немного поспать до обеда. Он, как и обычно в последние дни, ложится на стороне Чонгука и обнимает подушку, утыкаясь в нее носом. Она еще хранит на себе природный аромат альфы, что когда-то очень давно ассоциировался у Тэхена с чувством защищенности и безопасности. Вот только сейчас ничего не изменилось.***
Намджун тихо входит в квартиру, оставляет ключи от машины на тумбе и идет в гостиную, на ходу снимая пиджак. На часах уже десять вечера. Закончился еще один выматывающий день, но это далеко не его конец. Намджун вернулся домой спустя три дня отсутствия. Туда, где его ждет муж, оставшийся в одиночестве без всяких объяснений. Альфа чувствует укол вины, а еще безумно хочет прикоснуться к омеге, посмотреть в глаза и хоть немного наконец успокоиться. Намджун заходит в гостиную и обнаруживает Джина спящим на диване. Омега прижал колени к груди и обнял плечи. Замерз. Хватает одного взгляда на него, чтобы внутри что-то резко остановилось и пошло в обратную сторону. Все-таки три дня без него — чертовски долгий срок. Генерал приносит из спальни мягкий теплый плед, аккуратно накрывает им спящего мужа и садится перед ним на колени. В доме так тихо и спокойно, что даже непривычно. Слышно только ровное дыхание Джина. Намджуну хочется пройтись кончиками пальцев по его нежной щеке, но он сдерживается, чтобы не нарушать чужой сон. Подождет, поглядит молча, потом поедет на назначенную встречу. А пока насладится минутами спокойствия и любимым человеком. Истосковался. Заваленный делами войны, даже не ощущал, насколько сильно. А теперь понимает. Внутри что-то приятно покалывает от одного нахождения рядом с Джином. Вся бешеная злость, бурлящая в венах, вдруг замолкла и спряталась в уголке. Это так удивительно. Насколько сильны чувства, как много власти они над человеком имеют, что способны вмиг, как по щелчку сделать его покорным и безмятежным. И будто ничего не происходит за окнами. В этот сладостный момент все останавливается и смиренно ждет. Даже война. И пусть это чертовски эгоистично, пусть в какой-то мере неправильно, но даже генерал не может совладать с искрящейся внутри любовью, когда видит свой лучик света. Он не выдерживает пытку и поднимает руку, мягко и невесомо касаясь большим пальцем скулы омеги, аккуратно очерчивая и спускаясь к щеке. Ресницы Джина начинают мелко подрагивать, и спустя несколько секунд он уже смотрит Намджуну в глаза. И сколько там облегчения, сколько любви. И боли, увы, место есть. А страх прошел, потому что вот он, его муж, прямо перед ним. — Прости, — негромко говорит Намджун, но руку не убирает. Не может так просто оторваться. — Намджун… — шепчет Джин, подняв ладонь и накрыв ею руку альфы. — Я волновался. Я так переживал… — Знаю, прости меня за это, лучик, — виновато отвечает генерал, огладив подушечкой большого пальца нижнюю губу омеги и наклонившись. Их губы мягко соприкасаются и сливаются в медленном поцелуе. Рука Джина скользит по плечу Намджуна и останавливается на затылке. — Я просто не хотел на тебя срываться. Это были сумасшедшие дни, — устало объясняет альфа, шепча в пухлые губы. Джин приподнимается, скинув с плеч плед, а Намджун пересаживается на диван и сажает мужа к себе на колени. Тот сразу же прижимается к его груди и утыкается носом в шею, прикрывая еще сонные глаза. — Ты снова уйдешь? — с грустью спрашивает омега, водя пальцами по пуговицам рубашки альфы. — Ненадолго. Переговорю кое с кем и сразу вернусь, — Намджун касается губами виска мужа. — Что там… Что происходит? — тише спрашивает Джин, будто не до конца уверен, стоит ли. Намджун хмурит брови, некоторое время молчит, о чем-то задумавшись, затем отвечает: — Со стороны аспидов тишина. Мы пытаемся их прижать, хоть как-то связать руки и подготовиться. Там уже конец не за горами, времени уйдет немало. — Конец так манит и так пугает, — вздыхает Джин, подняв глаза на альфу. — Что ты задумал? Это опасно? — Пока не знаю, — честно говорит альфа, слегка покачав головой. — Сегодня я пойму, какой шаг мне делать следующим. Джин выпрямляется и кладет руки на плечи мужа, с серьезностью и уверенностью заглядывая ему в глаза. — Просто чтобы ты был хоть чуточку спокоен… Тэхен там в порядке. Ему никто не причинит вреда. Я в этом уверен. — Это мало утешает меня, Джин-и. Я заберу его сразу, как мы закончим, — отвечает генерал с нотками твердости в голосе. Джин вздыхает и кладет голову обратно на плечо мужа. Что он может ответить ему на это? Рот не откроется сказать, что Чонгук никогда не причинит вреда тому, кто носит под сердцем его ребенка. Омега даже представить не может, в какой ярости будет Намджун и как может вспылить, если узнает. Пока не время. — Ты не голоден? — спрашивает он вместо этого. — Если честно, то очень, — слегка улыбается альфа. — С этого и надо было начинать. Я накормлю тебя, — Джин оставляет на губах мужа поцелуй и слезает с колен, бодрой походкой двинувшись на кухню. Намджун полными любви глазами смотрит ему вслед и поднимается с дивана.***
Мазерати мягко притормаживает у уже знакомого отеля. В этот раз из его широких окон свет наружу не льется. На улице горят лишь два фонаря у самого входа, будто служат маяком во мраке, накрывшем некогда колоритный город. Тут же стоит неизменный черный лексус. Кроме него поблизости ни единой машины. Не видно охраны, но генерал уверен, внутри точно встретит кого-нибудь. Времена поменялись, и даже анонимность должна иметь подстраховку. У входа Намджуна встречает все тот же швейцар, что и в прошлый раз. Должно быть, Кагэ очень ценит человеческие ресурсы и не убивает без веской причины. Швейцар коротко кланяется и открывает перед генералом дверь, пропуская внутрь. В коридорах больше не звучит классическая музыка, но и охраны нигде не видно. Это место слишком одинокое и пустое для роскошного отеля. В такое темное время по-другому и быть не может. Богатые постояльцы наспех собрали чемоданы, окружили себя охраной и бросились прочь из города, который безопасным назвать больше не могут. Столкновение в центре всколыхнуло не только столицу, но и всю страну. Сомнений и страхов в народе все больше и больше. Швейцар оставляет генерала у дверей в ресторан и беззвучно исчезает, будто его и не было. Намджуну вся эта таинственность кажется сном. Или настоящим бредом в отчаянии. Уже второй раз он тут стоит, второй раз ищет поддержки у того, кто ему врагом должен быть. И все же ни одна из сторон открыто об этом не говорит. Намджун не приводит на хвосте вооруженную группу и в отеле не встречает того же. У генерала складывается ощущение, что они здесь вдвоем, не считая таинственного швейцара. Он без раздумий входит в ресторан. Внутри едва слышно и ненавязчиво звучит Шопен, а свет все так же приглушен. Человек в черной маске на голове сидит за дальним столиком и неторопливо разрезает стейк. Он явно слышит негромкие приближающиеся шаги, но ожидаемо никак не реагирует, продолжая трапезу. Намджун выдвигает стул и садится напротив, закинув ногу на ногу и следя за медленным движением ножика, режущего мясо, словно масло. — В городе стало очень тихо, — задумчиво заговаривает Кагэ, подняв взгляд на генерала. — Даже не знаю, нравится мне это или нет. — Если тебе нравится, как люди прячутся в своих домах, скованные страхом… — Вовсе нет, — змей останавливается и откладывает нож с вилкой, сцепляя пальцы, скрытые кожаными перчатками, в замок. — Мне не нравится шум перестрелок. Он наскучил. За столько-то лет… — Кагэ тихо хмыкает. Его голос негромкий и спокойный. Наверное, если бы генерал услышал его потом снова, но уже более громким, то ни за что не узнал. Даже в этом змей сохраняет анонимность. — Мы же хотим одного? — Уничтожить аспид? — Намджун сухо усмехается, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула. — Он забрал моего брата. Я думаю, тебе это хорошо известно. — Как же надоело слышать: «он забрал моего брата» то от одного, то от другого. Вы оба смешны, — утомленно произносит Кагэ, устало закрывая глаза. — Зато Мираи притих. Это должно быть тебе на руку. Но если ты снова собираешься просить меня вытащить твоего братика, то лучше даже рот не открывай. Помогать тебе в этом было ошибкой. — Ты всего лишь нуждался в некоторых ресурсах, так? — Намджун поджимает губы и наклоняется к столу. — В любом случае, теперь это не имеет значения. Прошлое в прошлом. А я хочу поговорить о будущем. В глазах Кагэ мелькает заинтересованность. Он молчит, позволяя генералу продолжить свою речь. — Твое отношение к Мираи и цель я уже понял. Я в курсе, как редеют ряды аспидов. Уничтожение целых отрядов разом. Это не раз вешали на армию, чтобы разгорались новые столкновения. Грубо говоря, это травля, и мы оба знаем, чьих это рук дело. — К чему эта прелюдия? — слегка щурится Кагэ, чуть склонив голову. Не отрицает, потому что так и есть. — Я знаю, что ты хочешь захватить власть. — Зачем мне ее захватывать? Я уже у руля. И всегда был, — издает сухой смешок Кагэ. — Выше меня никого нет. Я твой враг, я был им столько лет. Ты будешь воевать со мной? Но нет. Я знаю, что ты хочешь голову Чонгука больше всего остального. Это уже дело принципа, да? Генерал поджимает губы в тонкую линию и обратно прислоняется спиной к стулу, опуская глаза на тарелку. В идеале бы сейчас выхватить пистолет, спрятанный за спиной, и одним беззвучным выстрелом убрать красного змея. Тот прав. Ведь нет никого выше него, и именно с ним ведется борьба столько лет. Кагэ молчаливо наблюдает за всем из тени, позволяя лидерам играть в войну и к чему-то ее вести. Но то, что остался лишь один — провал для них всех. Убить легко. А что дальше? Не останется рычага давления, а задача с уничтожением группировки лишь усложнится и затянется еще на годы. Никто не сможет подступить к Чонгуку так, как это может сделать Кагэ. — Возможно, — соглашается генерал. — С ним нужно покончить прежде всего. Поэтому я хочу предложить временное перемирие. А когда все закончится, мы решим, что делать дальше. — Генерал, ты правда так наивен? — хмыкает красный змей. — Откуда уверенность, что я соглашусь на такое? — Я не уверен, но знаю, это нам обоим необходимо. Вместе мы ускорим конец войны и избавимся от помехи. После этого ты можешь выдвигать свои условия. Ты не похож ни на одного из прежних лидеров. И цели у тебя другие. Я хочу услышать их после окончания войны. Кагэ задумывается и складывает руки на груди. Намджун молча ждет ответа. Умолять и выдвигать сотни причин, почему им нужно объединиться, он не собирается. И так ясно, что Кагэ отказаться не может. У него много власти, и только он может помочь избавиться от Чонгука. А у генерала имеются неисчерпаемые ресурсы и связь с правительством. Это все блеф. Оба это знают. Оба уверены, что есть подвох, что после достижения цели кто-то из них двоих обязательно падет. Не могут враги, что вели войну не одно десятилетие, взять и примириться, решив на чем-то сойтись, найти компромисс. Быть такого не может, потому аспиды всегда стремились лишь к одному — к абсолютной власти. Каковы бы ни были цели Кагэ, хочет он тоже именно этого. Вместо рукопожатия по итогу будут ружья, направленные друг на друга. Но сейчас, в данный момент перемирие нужно обоим. Кагэ молчит некоторое время, явно раздумывая над предложением и размышляя о том, насколько это будет удачной идеей — объединиться с армией. Намджун же терпеливо ждет, даже бровью не ведет, потому что знает ответ заранее. Красный змей его наконец озвучивает: — Перемирие, так перемирие, — ухмыляется Кагэ, пожимая плечами, будто согласился на предложение выпить вместе как-нибудь вечерком. Намджун коротко кивает и хмурит брови. — Надеюсь, оно принесет нам успех. — Не сомневайся. Кагэ улыбается и снимает с головы маску.***
Сон только-только расслабил свои объятия, выпуская Юнги обратно в реальность. И даже не выпуская, а бесцеремонно выталкивая. Омега приподнимается на локтях и глядит на пустующую сторону кровати, затем переводит взгляд на электронные часы. Семь утра, а постель уже успела остыть. Значит, Хосок встал давно. Юнги бы так не торопился, повалялся еще, но вдруг жутко захотелось кофе. Желательно в комплекте с Хосоком. Но альфа наверняка уже во всеоружии. Он, в отличие от Юнги, по утрам похож на человека: аккуратно выбритый, душ принял, оделся, и выглядит с иголочки, в глазах ни капли сна, лишь ледяная сдержанность, которую грех не пошатнуть с утра пораньше. Юнги с мыслями о том, как сейчас побесит Хосока, поднимается с постели, надевает домашние штаны и длинную футболку альфы. Даже шторы в комнате распахивает и впускает внутрь холодный утренний свет, внезапно наполнившись необъяснимым позитивом. А на губах не то что бы улыбка, а хитрая ухмылка. Все как надо. Все так, как и подобает ядовитой змее. Он спускается вниз, сразу же распорядившись, чтобы ему сделали кофе. Прислугу Юнги больше не трогает. И без того хватает тех, на ком можно срывать злость и чьей кровью насыщаться. Это делалось для того, чтобы Хосока вывести из равновесия, но теперь в этом нужды нет. Хватает просто слов и взглядов, чтобы альфа сорвался и разложил его в порыве на ближайшей горизонтальной поверхности. Юнги обходит весь дом, но Хосока нигде нет. Настроение с каждой секундой все ниже. Его нет даже в оружейной комнате, которую альфа доверительно оставил открытой, чтобы Юнги мог зайти в любое время и найти себе занятие. Знает, как омега страстно любит автоматы и прочее оружие, вот и позволяет играться своими игрушками. Юнги давно никто не держит взаперти, но он так и остался жить в доме Хосока. Они об этом даже не говорили. Хосок не просил остаться. Такое даже не вписывается в его железный характер. Юнги просто остался, по глазам альфы поняв, что нужен здесь. Нужен всегда. Без лишних и бесполезных слов. Бета, приготовивший Юнги кофе, сообщает, что альфа уехал полчаса назад, но не сказал, куда. Тогда Мин решает позвонить, вот только Хосок и трубку не берет. Он просто выключил телефон. Сидеть на месте Юнги не собирается. Он быстро принимает душ, одевается и вливает в себя кофе. Прихватив ключи от порше, омега решает поехать в штаб и разузнать, какова обстановка. Возможно, и Хосок там будет. Вернув себе Тэхена впридачу с ребенком, Чонгук затих. Война как будто бы на паузе, вот только все понимают, что готовится новая волна с обеих сторон. Это лишь вопрос времени, когда рванет. Аспиды не прекращают подготовку. Сидеть сложа руки, значит, быть уязвимым. Поэтому торчать в квартире без дела Юнги не собирается.***
Черный порше кайен въезжает на территорию штаба и останавливается чуть ли не у самых ворот. До главного здания Юнги не доезжает, с любопытством выскочив из машины. На его лице отражаются непонимание и замешательство. Тут что-то происходит, но никто его не известил. А Хосок вообще бесследно исчез с утра пораньше. Во дворе выстроились ряды аспидов. Вокруг гробовая тишина. Ни единого звука. Над головой темное пепельное небо, периодически прорезаемое яркими вспышками молний. На холодную землю уже начинают падать первые капли наступающего ливня, но никто из солдат аспида не шевелится, хоть перед ними никто и не стоит. Юнги готов поклясться, что чувствует еле ощутимый в массе запахов аромат ореха. Он бегает взглядом по лицам, спрятанным под черными тканевыми масками, но родных глаз не видит. Слишком много людей. Пара сотен точно. Он быстро идет к зданию, у которого все выстроились, с вопросом на все лицо разглядывая застывших статуями змей. На него даже не обращают внимания. Глядят куда-то в пустоту, словно приняли удвоенную дозу наркотика. Юнги прищуривается. Может, что-то упускает или вообще ослеп, но никого во главе он не видит. Змеи так выстраиваются лишь перед лидерами, но где тогда Мираи? Где Первый Лидер? Еще большее удивление омега испытывает, когда видит в первых рядах практически всех важных для группировки людей, собранных вместе. И стоят они так же: с руками по швам, со стеклянными невидящими глазами, с поджатыми губами. Только на них масок нет. Они не безликие воины. — Какого… — негромко выдыхает Юнги, хмурясь и скользя по знакомым лицам непонимающим взглядом. — Мин Юнги, — вдруг зовет омегу кто-то из ряда. Юнги знает этого человека. Это один из приближенных к Мираи. Он управляет небольшой западной базой. — Становись в строй. — Где Мираи? — спрашивает омега, подходя к альфе. Все выглядит слишком серьезно. Если и Юнги самого заставляют в ряд встать, значит, Мираи очень зол и собирается отыгрываться на своих людях. — Его здесь нет, — разрушает альфа предположения Юнги и путает еще больше. Омега хмыкает и открывает рот, собираясь задать еще один вопрос, но его прерывает рев моторов со стороны ворот. Юнги оборачивается. В большой двор въезжает кортеж из четырех автомобилей. Юнги ни одну из машин не узнает. У Мираи таких точно нет. Автомобили плавно останавливаются один за другим прямо перед аспидами. Двигатели глохнут, и ледяная тишина вновь опускается на двор штаба. Еще ничего не произошло, но напряжение уже растет. Юнги буквально ощущает, как разряжается воздух. Он с прищуром глядит на машины, так и оставшись стоять возле знакомого альфы, заговорившего с ним. Напряжение достигает своего пика и лопается, как мыльный пузырь, когда из черного глянцевого мерса выходит… Юно. Юнги кажется, что он попал в какой-то глупый сон. То ли с алкоголем перебрал, то ли перекурил или словил галлюцинации от дозы. Но не одному ему так кажется судя по пролетевшим по рядам смешкам и вопросам. Какого черта? Какого черта перед ними стоит прислуга Мираи и выглядит далеко не как прислуга. На Юно кожаная куртка, под которой черная футболка и бронежилет. Неизменно черные карго, облегающие стройные ноги и внизу заправленные в берцы. Более того, на шее у него висит автомат. Юнги не сдерживается и громко хмыкает, отсканировав бету пристальным взглядом с ног до головы. А тот и виду не подает, ни на кого конкретно не смотрит и голову держит ровно. В темно-карих глазах непроницаемый слой, что-то непонятное и странное. Неужели Мираи послал вместо себя прислугу? Даже не Хосока, что служит ему правой рукой. Или снова решил пошутить? — Кагэ здесь, — внезапно для всех заговаривает Юно. В его от природы мягком голосе звучит неожиданная твердость. Юнги не перестает удивляться всему, что тут происходит. А особенно тому, что именно сказал Юно. По рядам снова пролетает шепот. Аспиды расслабились. Они не какого-то парнишку из прислуги ожидали перед собой увидеть. Все это напоминает какую-то шутку. — Кагэ — выдумка! — выкрикивает кто-то из толпы. — Что за черт происходит? Где Мираи? Почему вместо него перед нами стоит его уборщик? Юно слегка вскидывает брови. Его тонких губ касается тень ухмылки, а в глазах что-то вспыхивает. — Наш великий Первый Лидер довел нас до отчаяния, — заговаривает он снова, сцепив руки за спиной. — До того момента, когда необходима помощь. Свежий взгляд? Назовем это так. Война зашла в тупик, но ее надо к чему-то подвести. Необходим итог. Но что делает наш лидер? Слепо убивает всех, кто встает у него на пути, не различая своих от врагов. Будь он сейчас здесь, половины из вас бы не стало. Просто потому, что вы раздражающие его ублюдки, — Юнги поджимает губы и медленно тянется к пистолету на бедре. В рядах снова растет напряжение. Юно накаляет бешеных псов. Они его разорвут. Не один Юнги тянется к оружию. — Именно эта ситуация вынудила Кагэ, которого многие из вас считают вымыслом, выйти из тени и взять все в свои руки. Истинный лидер здесь. И он всегда был среди нас. Человек, все время стоявший в ряду с опущенной головой, наконец ее поднимает, являя алого змея, вышитого на лбу. Он молча выходит вперед, ни слова не говоря. Аспиды, что готовы были начать пальбу, так и не прикасаются к оружию. Они покорно расступаются в стороны и опускают головы. Каждый из них знает, кто это, каждый это чувствует. Вновь наступает тишина, в которой слышны лишь шаги красного змея, идущего к Юно. Юнги пытается разглядеть его, но из-за толпы аспидов ничего не видит. Он все еще насторожен и касается кончиками пальцев холодной рукояти пистолета. Все происходит будто в замедленной съемке. Юнги видит, как Кагэ выходит вперед и разворачивается к аспидам, окидывает толпу перед собой взглядом и задерживается на омеге в самом краю. Юнги словно прошибает ударом тока в эту секунду. Он неотрывно смотрит на Кагэ и не может понять, почему его до боли в груди родной аромат ореха вдруг усилился. Кагэ выпрямляется и поднимает руку, обхватывает пальцами края маски и тянет ее вверх. Юнги видит его острый подбородок, губы, что словно нарисованные, чуть вздернутый нос и глаза. Его карие глаза с их вечными льдами. Он слышит треск, но не тающих в этих глазах льдов, а своего сердца, вмиг покрывшегося множеством мельчайших трещинок. Перед Юнги стоит Кагэ. Перед Юнги стоит Чон Хосок. Никто не был к этому готов. Никто не может и рта раскрыть, слова вымолвить. А Юнги ломает напополам. Пальцы с рукояти пистолета безжизненно соскальзывают. У него в ушах звон, а в глазах взрываются планеты, раскалываются Вселенные, охваченные ледяными пожарами. Он глядит как будто бы в пустоту, как будто бы ничего не чувствует, а на деле трещит по швам. Он видит перед собой Хосока. Человека, с которым вчера в одной постели засыпал после долгой и сладкой ночи, с которым никак не мог разорвать животный поцелуй, с которым вел безумную, смертельную игру годы. Но это не Хосок. Не он, оказывается. Он — сам Сатана. Он правил балом все это время. Хосок что-то говорит. Тем же голосом, с той же хрипотцой в нем, ставшей уже родной. Но тон его голоса иной. В нем отчуждение. Холодная отстраненность ему всегда была присуща, но даже это звучит по-другому. Так звучат лидеры. Так звучит Чонгук, и теперь так звучит Хосок. Он словно всю жизнь был лидером; тем, кто за собой вести рожден. Словно он не был тем, кто мог исполнить любой, даже самый низкий приказ лидера. Он бы встал на колени и расцеловал носки чонгуковых ботинок, если бы тому вздумалось такое затребовать, но кто он? Кто стоит перед этими людьми? Кто стоит перед Юнги? Лидер. Всесильный Кагэ — спасение аспидов. Их истинно лучшее будущее. Юнги не верит, что это с ним происходит. Он не слышит, что говорит Хосок. Он не видит, как все его внимательно слушают, готовые встать на колени и именно ему расцеловать носки ботинок. А он… Он на Юнги даже не смотрит, хотя прекрасно видит, что он здесь присутствует. Как наблюдает его срыв маски и долгожданное раскрытие. Как сам уже готов сорваться и взорваться. Чека в кармане омеги выжигает ткань и плавит кожу. Юнги попадает в прострацию, а все вокруг как будто вымысел. Только бы глаза открыть и увидеть рядом Хосока с его глазами потеплевшими, а не… — У меня всего один приказ: подумайте как следует, чего вы хотите добиться по итогу этой войны, — слышит Юнги голос, режущий без ножа. Хосок не кричит, не расхаживает нервно, никаких эмоций на лице не изображает. Стоит неподвижно и говорит тоже спокойно, будто беседует с парочкой человек. И его слушают, будто самого Господа. Жадно впитывают каждое слово, им сказанное. Готовы молиться. Юнги разворачивается и протискивается через ряды аспидов, намереваясь вернуться в машину и уехать отсюда подальше. Может, тогда от кошмара получится очнуться. Может, тогда не будет так тяжело дышать. Но и этого не удается. Омегу крепко хватают за плечи и тащат назад. — Пустите, блять! — вскрикивает Юнги, когда его уже вовсю волочат обратно явно по приказу Высшего. Он извивается, пытается отбиваться от чужих рук, отчаянно тянется к пистолету, но тщетно. Зато замечает лицо Хосока. Его взгляда хватает, чтобы быть отброшенным на другой конец планеты. Настолько далеко, настолько сильно оттолкнул. И ничего, абсолютно ничего при этом не выражает. Ни грамма сожаления. Но это же Чон Хосок. Ледяная глыба. И с чего Юнги взял, что он стал причиной таяния? Он продолжает кричать, приказывая отпустить, сопротивляется, как может, но его никто не слышит. Омегу тащат к зданию. И вот он смотрит непоколебимому Кагэ в спину, надеясь прожечь в ней огромных размеров дыру, которая сказала бы все без слов, хотя у Юнги их в голове столько, что на всю жизнь хватит. Но даже слова не так сильны, как чувства, заполонившие омегу, въевшиеся буквально в каждую клеточку его тела. Злость и обида, какой никогда прежде не было. До сих пор Юнги не знал, каково это, а сейчас словно тысячи мелких ножей в спину вонзили разом. Именно так он это ощущает. Его бунт быстро подавляют. Заталкивают в один из множества кабинетов и предусмотрительно запирают, чтобы не выскользнул. Временная преграда. Все знают Юнги и на что он способен. Его эти двери не задержат надолго. Хосок четко слышит крики за спиной. Ясно ощущает взгляд, выжигающий лопатки. Знает, что Юнги его молча осуждает. Но стойко держится. Пресекает собственное желание обернуться и посмотреть на омегу, дать понять, что все в порядке. Сдерживается. Величественно стоит перед сотнями аспидов и виду не подает. — Аспиду нужна помощь. Из всего, что происходит сейчас, можно сделать один простой вывод: лучшего будущего не будет. Грядет смута. А мы с вами это изменим.***
Юнги оборачивается на звук открывшейся двери и сразу же подскакивает с диванчика, на котором торчал уже пятнадцать минут. Не пытался вырваться, хранил силы. И вот время пришло. В кабинет входит Хосок, прикрыв за собой дверь. — Сам Кагэ снизошел, — шипит омега, сжигая Чона ненавидящим взглядом. — Чем обязан? Или мне стоит преклониться для начала? — Прекрати это, — спокойно говорит Хосок. — С каких пор ты — Кагэ? — щурится Юнги. — Сколько себя знаю, — Хосок делает шаг в сторону омеги. — Казнишь меня? — За что мне тебя казнить? — сухо усмехается альфа, вскинув бровь. — Я хочу поговорить. — О чем тебе говорить со мной? — хмыкает Юнги. — Ты вообще не понимаешь, что происходит? Ты мне лгал. Все это время ты молча водил всех за нос. Меня, Хосок. — Я не мог тебе открыться. — Почему у Кагэ красный змей? — продолжает сыпать вопросы омега, пристально смотря на Хосока. Тот поджимает губы и глядит прямо в глаза. Молчит. Изводит своим молчанием, вводит в бешенство. Юнги открывает рот, но не может ничего произнести. Ком в горле слишком болезненный. А Хосок все молчит, только делает короткий шаг в сторону Юнги. Тот рефлекторно отходит и тянется к пистолету на бедре, прекрасно понимая, что Хосок это видит. Пусть. Пусть видит, до чего дошло. — Какова роль Кагэ в этой войне? — негромко спрашивает омега, четко произнося каждое слово и обхватывая пальцами рукоять пистолета. — Лучшее… — Будущее? — нервно усмехается Юнги. — Для кого? — Две стороны падут. Останется одна, — сдержанно отвечает Хосок, опустив взгляд на руку омеги. Чон терпеливо выжидает, когда произойдет взрыв. Он его не просто ждет, а жаждет. Уж лучше так, чем смотреть, как Юнги внутри себя ведет войну, которая не даст ни единого ответа, а лишь усугубит все. Разрушит его основательно. Пусть Юнги взорвется. Омега вдруг ослабляет хватку на рукояти пистолета. Уголки его губ будто бы насильно поднимают в подобии улыбки. Сломанной, разбитой вдребезги улыбке. — Предатель, — выдыхает он, внезапно налетая на альфу. Хосок позволяет ударить себя в лицо. Юнги не сдерживается, не щадит. Он вспыхивает, как спичка. — Ты не Кагэ, ты гребаный предатель! Ты всех нас предал! — рычит он сквозь стиснутые зубы, вырывая руку из хватки альфы и ударяя кулаком в грудь. В горле раздувается ком от тошнотворной обиды. — И называл себя аспидом! Уничтожить нас всех хочешь, да? В этом план великого Кагэ? Юнги не привык копить внутри гнев. Когда невмоготу становится, ему хватает кровь пустить, ощутить ее тепло на губах, чтобы успокоить душу, давно в этой крови утонувшую. Но сейчас бы ему не хватило даже тысячи отобранных жизней, чтобы унять то, что рождается внутри и стремительно сжирает заживо. А глаза Хосока, не отрицающие ни единого слова омеги, лишь ускоряют процесс разрушения. Чон хватает омегу и крепко прижимает к себе, лишая способности двигаться. Тот быстро догорел, подобно той же спичке. Выдохся, выпустив лишь часть злости, кипящей внутри. — Я закончу этот затянувшийся цирк, Юнги. Мы создадим новые правила жизни. Ни аспиды, ни армия ни черта не смыслят в том, что творят. Их правила не позволят народу процветать. — Почему же ты только сейчас проснулся? — шипит омега, дергая плечами, чтобы вырваться из захвата. Он не верит в то, что слышит. Эти уста никогда бы такого не произнесли. Видимо, мир в эту секунду перевернулся с ног на голову. — Ждал, — хмыкает Хосок. — Не пытайся мне мешать, Юнги. А лучше будь со мной. Будь на моей стороне. — Я аспид, Хосок, — Юнги вдруг перестает сопротивляться и поднимает голову, заглядывая альфе в глаза. Свою боль пряча на самое дно, чтобы никогда и ни за что. — Ты не изменишь этого.***
Юнги всю жизнь был аспидом. Он буквально родился с вытатуированным на сердце змеем и знал лишь жизнь, состоящую из жестокости и боли. О любви и речи нет. Ему ее изначально не дали. Ни родительского тепла, ни простого дружелюбия окружающих. Вокруг всегда были психи, убийцы и просто животные, следующие лишь за инстинктами. Среди этого сброда, что стал ему чертовой семьей, Юнги сам себя взрастил, сам себя сделал, исключив все, что может быть проявлением слабости. Только ненависть ко всему, жажда крови и животная жестокость. Ведь таковым и должен быть истинный аспид. Юнги сидит на кровати, прижав колени к груди, и смотрит на спящего рядом Хосока, не понимая, как так вышло. Почему альфа мирно спит после того, что произошло. Юнги проснулся десять минут назад. Глубокая ночь. На тумбе все те же электронные часы. А может, это правда было сном? Омега опускает взгляд на пистолет, лежащий в ладони уже десять минут. Юнги выхватил его из тумбы возле Хосока сразу же, как проснулся. А теперь смотрит и думает. Прокручивает всю свою жизнь в голове: первый раз, когда столкнулся с холодными глазами Хосока, первую провокацию и начало их сумасшедшей игры. Теперь Юнги понимает, почему Хосок все это время держался на дистанции и не мог себе позволить сблизиться с омегой. Но почему тогда рисковал собой ради какого-то безрассудного парнишки? Ведь он всегда был Кагэ. Разве высший лидер может так бездумно поступать и подставляться под пули, в то время как именно за него должны отдавать жизни? А потом Хосок не сдержался под напором собственной тяги к Юнги, и вот, что стало. Юнги сидит с разодранным в клочья сердцем в темной комнате, держа в руке пистолет и поглядывая на спящего Кагэ. Позволил себе открыться кому-то впервые за всю жизнь. Вручил душу, вручил тело, даже разум. О сердце и речи нет. Все потому, что Хосок наконец оттаял, забыв о своей высшей роли. Сделал шаг спустя многие годы на расстоянии. Юнги представляет, что случится, если он сейчас застрелит Хосока. Первый Лидер избавится от одной проблемы, так и не узнав, что Кагэ на своей собственной стороне. На третьей стороне в этой безумной войне. Все будет проще. Никаких лишних жертв и затрат ресурсов. Никакой боли. Мин тихо поднимается с постели, мягко ступая босыми ногами по ковру, и становится у изножья кровати. Рука не дрожит, когда поднимает пистолет и направляет его альфе в спину. Зато губа дрожит. Юнги мысленно приводит десятки и сотни причин, почему стоит убить Кагэ. А почему стоит убить Хосока? Потому что предал. Умолчал даже от того, кого считал… Любимым? Юнги стискивает зубы до скрежета, гладит подушечкой указательного пальца спусковой крючок и еле ощутимо на него давит. Внутренне сам на себя кричит, ведь никогда в жизни не колебался, будучи уверенным в своем намерении оборвать чью-то жизнь. А сейчас позорно медлит, сам перед собой опускается ниже некуда и себе же пытается придумать оправдания, как и Хосоку, что, ни о чем не подозревая, спит, словно не растоптал доверие и чувства Юнги. Омега даже знать не хочет, как снова оказался в этой постели. Надеется, что вкус ореха на губах ему мерещится, ведь он тут повсюду. Если Хосок эти губы целовал, если он гладил это тело… И так уверенно оставил на тумбе свой пистолет. Будто вызов бросил. Спровоцировал. И знал, все прекрасно знал. Юнги не удивится, если Хосок даже не спит сейчас, а лишь притворяется, чтобы насладиться терзаниями омеги, что стоит над ним с вытянутым пистолетом. Только слишком реалистично его ровное дыхание. Юнги знает, что Хосок спит. Неужели засыпал, предполагая, что может и не проснуться больше? Нет, просто на слабо взял. Юнги делает короткий шаг к кровати, будто бы сам себя подгоняет, торопит. Сжимает рукоять пистолета так крепко, что вот-вот, и сломает. Но что меняется? Юнги еще больше ненавидит себя. И Хосока тоже столько же. В такое предательство поверить невозможно. Лучше измена, чем вот так. В первом случае причину можно найти и убить с наслаждением, а здесь причина в самом альфе. Занесенный пистолет не ускоряет его смерть ни на секунду. Чем дольше Юнги так стоит, тем быстрее рассыпается. Ощущение, будто прошло несколько часов, дней, месяцев. А на деле — несколько мучительных минут, сделавших Юнги самым ничтожным человеком на свете. Юнги прокусывает губу и с ненавистью глотает свою же отвратную кровь вперемешку с соленым привкусом слезы, скатившейся по щеке. Рана жжет, но не так, как под ребрами. Юнги впервые в жизни опускает оружие, так и не произведя выстрел, не отобрав жизнь и не испив чужой крови. Пистолет с негромким глухим ударом падает на ковер, выскользнув из обессиленной руки. Юнги выходит из комнаты, мысленно прощаясь и крепко сжимая в ладони клинок с рубиновым камнем на рукояти до кровавых полос на белоснежной коже. Юнги аспидом рожден. Как жаль, что Хосок отнять этого не сумеет.***
Длинные холодные пальцы зарываются в смоляные волосы, мягко сжимая. Тихое тяжелое дыхание опаляет ухо, а губы покрывают кожу мурашками. С новым плавным толчком вместо вздоха вырывается низкий стон. Крепкие руки Чонгука бродят по медовой коже, гладят бедра, прихватывают за талию, облегчая движения сидящего сверху омеги. Тэхен прижимается к альфе и мягко целует змея на его шее, поднимается выше и с закрытыми в наслаждении глазами находит губы. Чонгук сразу же утягивает омегу в глубокий и долгий поцелуй. От вкуса его губ теряет здравомыслие, но не позволяет себе срываться, хотя охваченный желанием омега провоцирует и дразнит, не давая ни на миг расслабиться. С Тэхеном сейчас нужно быть аккуратнее, бережнее. Чонгук учится быть нежнее, держит себя на цепи, как дикого пса, которого пытаются приручить. Нельзя навредить Тэхену и тому, кто внутри него живет. Чонгук себе не простит. Тэхен медленно двигается на члене альфы, насаживаясь как можно глубже, и нарочно сжимает внутри себя, наслаждаясь утробным рычанием возле уха. Чонгук кусается, но не до алых отметин. Совсем мягко, не причиняя боли, но и свое желание удовлетворяя. Эти хрупкие красивые плечи так и напрашиваются. В этом Чонгук себе отказать не может. — Чонгук, я устал… — шепчет Тэхен в губы альфы, наматывая на палец прядь спавшей на его лицо челки. Постричь его надо. Омега делает себе мысленную пометку заняться этим завтра. — Хорошо, — Чонгук целует Тэхена в кончик носа и укладывает на простыни, раздвигая стройные ноги и садясь меж них. Омега сладко стонет и немного выгибается в спине, когда Чонгук входит снова, возобновляя толчки. Живот у Тэхена хоть и небольшой еще, но уже приносит физический дискомфорт, ограничивая в каких-то даже совсем простых действиях. Тэхен старается выровнять сбившееся дыхание и жмурит глаза, впиваясь пальцами в крепкие бедра плавно толкающегося альфы. Дыхание не выравнивается. Пока Чонгук доводит до сумасшествия, находясь сразу и внутри, и снаружи, так тесно и горячо, Тэхен не сможет нормально дышать, не задыхаясь от удовольствия. Чонгук нагибается и целует округлый животик омеги, на секунду замирает, как будто снова слышит что-то, чего никто другой не узнает. Даже сам Тэхен. Затем поднимается к зацелованным губам омеги и шепчет: — Открой глаза. Хочу видеть их. Тэхен поднимает веки и заглядывает в черный космос прямо напротив. И отчего-то испытывает небывалое прежде спокойствие. За окном шумит океан, но здесь так тихо. В душе тихо. Потому что змей нашел свой покой.***
Тэхен вздрагивает и быстро вытаскивает ногу из воды, сразу же пряча ее под мягким полотенцем. — Как ты можешь тут купаться? — с искренним удивлением спрашивает он, смотря на Чонгука, невозмутимо плавающего в бассейне. — Вода ледяная. — Мне в самый раз, — улыбается Чон, подплывая к бортику и расставляя ладони по бокам от ног Тэхена. — Когда-нибудь искупаемся вместе, — говорит он, кладя подбородок на колено омеги и смотря снизу вверх. — Только если тут вода будет комнатной температуры, — морщит нос Тэхен, покачав головой и зарываясь пальцами во влажные волосы Чонгука, которые утром сам же подстриг, вернув ему прежний привычный образ. — Как скажешь, — Чонгук подмигивает Тэхену, целует в коленку и отталкивается от стенки бассейна, уплывая обратно к середине. Омега с интересом следит за тем, как Чонгук плавает под водой. С любопытством вытягивает шею, пытаясь разглядеть лучше, и чуть не летит прямиком в бассейн, услышав за спиной голос одного из приближенных Чонгука. — Господин Чон. Чонгук выныривает и зачесывает мокрую челку назад, утерев капли с лица ладонью. — Что случилось? — спрашивает Чонгук, подплыв к лестнице и схватившись за перила. — Лучше поговорим об этом внутри, — предлагает альфа, указав взглядом на дом. Чонгук настороженно хмурится и выходит из воды. — Я сейчас, малыш, — говорит он, оставив на макушке ничего не понимающего Тэхена короткий поцелуй и идя со своим человеком в дом. За ним тянется мокрый след воды, стекающей по крепким ногам. Омега вопросительно смотрит вслед, уже хочет подскочить и пойти следом, узнать, что произошло, но остается на месте. Раз не хотят, чтобы он там присутствовал, значит, так нужно. Он обнимает себя за плечи и отворачивается, с прищуром глядя на слегка беспокойный океан и кусая губу. Спустя минуту из дома слышится голос Чонгука. Он орет так громко, что Тэхен дергается в страхе. Омега быстро поднимается на ноги и идет внутрь. Случилось что-то плохое. Чонгук тяжело дышит, глядя на разбитую в порыве вазу. Спокойствие, длившееся две недели, разбилось вдребезги. В глазах снова неконтролируемое бешенство, опасное для окружающих. — Повтори-ка, — рычит альфа, вгрызаясь пылающим взглядом аспиду, стоящему перед ним, в глаза. — Кагэ объявился? И он — Чон Хосок? Ты меня разыгрываешь? — он выхватывает из его кобуры пистолет и приставляет дуло к подбородку. — Это п-правда, господин. Он заключил перемирие с генералом, — тараторит альфа, со страхом глядя Мираи в глаза. — Чон Хосок. Моя, блять, правая рука — чертов Кагэ? — нервно усмехается Чонгук, вскинув брови. — Это шутка. — Господин, я кляну… — Это ебаная шутка! — орет Мираи, спуская курок. Гостиную сотрясает громкий выстрел. — Чонгук! — слышится за спиной испуганный голос Тэхена. Чонгук резко оборачивается, бросая пистолет на пол, и стирает брызнувшую на лицо кровь ладонью. — Что… Что ты сделал? Ч-что случилось? — омега переводит полный ужаса взгляд на рухнувшее на пол тело аспида. Чонгук быстро подходит к омеге и берет за плечи, загораживая спиной труп, лежащий позади. — Малыш, мне надо срочно уехать. Враги не дремлют. — О чем ты, Чонгук? — с дрожью в голосе спрашивает Тэхен. — Хосок… — альфа поджимает губы, вдруг выпускает омегу и уходит за телефоном. Тэхен аккуратно обходит осколки на полу и идет за Чонгуком. Наверное, так он и выглядел, когда Тэхена забрал Намджун. Он в ярости. Она буквально льется из него и отравляет все вокруг. Страшно. Такой Чонгук пугает. Он опасен и непредсказуем. Но Тэхен не за себя боится, а за него самого. Чонгук набирает Хосока и нервно ходит по спальне, сжимая и разжимая ладонь. Сначала в трубке абсолютная тишина, а после стандартное и раздражающее еще больше — «абонент недоступен». Чонгук отбрасывает телефон на кровать и сухо рассмеивается. Хосок недоступен уже третий день. Как бы Чонгуку ни хотелось это отрицать, но, видимо, слухи правдивы. — Чонгук, пожалуйста, скажи мне, что случилось, — просит вошедший в комнату Тэхен. Чонгук не слышит его. Он начинает спешно переодеваться. — Чонгук! — не унимается омега, вставая буквально перед альфой, чтобы обратить на себя внимание. — Хосок пошел против меня, и сил у него достаточно. Он объединился с генералом, — цедит Чонгук, натягивая черную футболку. Сам понимает, как это бредово звучит, но такова омерзительная правда. Сумасшествие реально. — Но… зачем? Зачем им объединяться? — спрашивает Тэхен, находясь в шоке от услышанного. — Хотят меня загасить, — рычит Чонгук, выходя из комнаты. — Надо поехать и разобраться. — Стой! — Тэхен быстро идет за альфой. — Нет, Чонгук, нельзя! Это может быть опасно для тебя! — Это всегда было опасно. Война же, — сухо усмехается Чонгук. Он продолжает собираться, игнорируя протесты омеги. Берет ключи от бмв, сует в кобуру пистолет и вешает на плечо автомат, пока Тэхен ходит за ним хвостиком и пытается остановить. Бестолку. У Чонгука тормоза отказали. Предательство — самая мерзкая на свете вещь. С ней Чонгук даже не разбирается. Сразу предателя на тот свет отправляет. И плевать, что Хосок — Кагэ. Пусть хоть Богом будет, но свое наказание получит. — Чонгук, пожалуйста, не езжай. Возможно, именно это им и нужно, — не успокаивается Тэхен. Глаза уже блестят от слез, а в груди образуется комок страха. — Послушай меня… — Я не могу тут остаться сейчас, Тэхен, — говорит альфа, покачав головой. — Ты можешь погибнуть! — Однажды я уже умирал, — Чонгук слегка улыбается и гладит Тэхена по щеке. — Еще раз захотелось? Они тебя не оставят так! Генерал ненавидит тебя. Тем более сейчас, — всхлипывает Тэхен, идя перед альфой и пытаясь преградить ему путь к выходу. Во дворе уже ждет бмв. — Он меня уже не удивит, — хмыкает Чонгук. — Малыш, уйди с дороги. Пока я не закончу с ними, война будет продолжаться. — Тебя казнят, — с дрожью выдыхает Тэхен, вспомнив свой кошмарный сон, приснившийся ему в клинике. — Тэхен… — Чонгук, я прошу тебя, — не сдается омега. Он быстро спускается по лестнице и встает перед дверью бмв с водительской стороны, прижимаясь к ней спиной. — Останься здесь. Чонгук встает перед ним и вздыхает. Тэхен мелко дрожит, быстро дышит, как будто вот-вот впадет в истерику, а по щекам катятся горячие слезы. Такой маленький и хрупкий. Он пытается остановить Чонгука буквально физически. Волнение в его больших блестящих глазах затапливает все. Он даже за свою жизнь так никогда не боялся, как за чонгукову в эту секунду. — Не езжай никуда, — шепчет Тэхен, смотря в глаза Чонгука с мольбой. — Останься с нами, Чонгук. Целая армия не смогла остановить Мираи. Сотни людей легли, не сумев сдержать его всепоглощающий гнев. Один маленький омега смог. Чонгук несколько секунд пристально смотрит на него, затем снимает автомат и кладет на капот бмв. Подходит к Тэхену и прижимает к себе, целуя в висок и поглаживая по затылку. — Останусь, — шепчет он, стерев пальцем слезинку с щеки омеги. Тэхен шмыгает носом и прижимается к нему, обвив руками торс и уткнувшись носом в его теплую широкую грудь. Не отпустит. Не даст погибнуть. Пусть хоть тысячи врагов попытаются отнять его жизнь.