***
Чонгук шумно выдыхает, прикрыв глаза, под которыми сразу же рождаются картинки, полные крови и предсмертных криков. Пальцы крепко сжимают рукоять катаны, по идеально наточенному лезвию которой лениво катится густая дорожка теплой крови, падая на холодный бетонный пол. Становится так тихо, что в помещении звук этой упавшей капли слышен отчетливо. Но еще Мираи четко слышит шум дыхания врага, смотрящего на него бесстрашно. Дразня, с вызовом и провокацией. Глупец. Берет на слабо, как будто совсем не знает, кто такой Мираи. — Цели Кагэ? — в последний раз спрашивает Чонгук слегка утомленным голосом, открыв глаза и устремив режущий холодный взгляд на врага с символикой красного змея на груди. — Неизвестны мне, — пожимает плечами тот, пристально глядя на Мираи в ответ. — Твои глаза говорят другое, — Чонгук поднимает катану лезвием вверх и медленно подходит, перешагивая через десятки тех, кто не пережил допрос до этого смельчака. И они все такие. Без капли страха перед тем, кого в стране называли ночным кошмаром. — Я слушаю. — Кагэ сделает все правильно. Больше мне нечего сказать, — хмыкает враг, покачав головой. Чонгук сухо усмехается и коротко кивает. Кончик лезвия катаны плавно входит в плоть между ребрами, пронзая до последнего не сбившееся с ровного ритма сердце. Мираи смотрит в затухающие глаза, из которых стремительно утекает жизнь, и давит глубже, наслаждаясь звуком разрывающихся под напором мышц. Пронзает вражеское тело насквозь. Кровь с лезвия капает на пол за спиной пронзенного. Мираи несколько затянувшихся секунд смотрит на чужое лицо и рывком вынимает катану из тела, толкнув его ногой в грудь и бросив на пол. Проходят недели бесконечного затишья. За это время Чонгук не узнал абсолютно ничего. Несмотря на предупреждение Кагэ не высовываться, аспиды по приказу Первого Лидера совершают нападения на небольшие вражеские территории, лишают ресурсов и приводят пленных для допросов, но все безрезультатно. Ни одна живая душа не знает, что задумали генерал и Кагэ. Чем дольше Мираи пребывает в неизвестности, тем сильнее становится его вновь растущее безумство. Уже десятки врагов вырезал, но в ответ не получил ничего. Даже по обычным новостям каждый раз сообщается одно и то же: армия усилила безопасность в стране и успешно держит оборону. На этом все. Народ вздыхает с облегчением, ведь на улицах стало тихо, а вдалеке больше не раздаются автоматные очереди. Это значит одно — скоро война закончится, и люди преисполнены искренним счастьем. Не радуется только Чонгук, не знающий, как ему действовать и в какую сторону направлять оружие, будучи затерянным в тумане. Он регулярно устраивает допросы и постепенно меняет местонахождение своих арсеналов и штабов, которые хорошо были известны Хосоку. Теперь о новых местах знают лишь истинные аспиды, коих осталось не так много. Война застыла на одном месте, а конец все так же непредсказуем. Чонгук злится еще больше. Как он может уберечь свою семью, не зная, откуда придет опасность и в какой момент это случится? Как он может что-то предпринимать, если понятия не имеет, куда наносить удар? Чонгук смотрит на остывающее тело, лежащее у его ног, затем поднимает голову и приказывает двум аспидам, стоящим в дверях: — Ведите другого.***
После долгого вечера безрезультатных допросов, перетекшего в глубокую ночь, Мираи наконец возвращается домой, сразу же отправившись в душ и несколько раз помыв руки, чтобы Тэхен не ощущал запах чужой крови так ярко. Омега хоть и в курсе, куда и зачем отлучается Чонгук, но лишнее расстройство в виде наглядного доказательства ему ни к чему. Ему нельзя огорчаться. Срок становится все больше, а растущий живот уже даже большие футболки не скрывают. У Тэхена четвертый месяц. Чем больше срок, тем тяжелее ему становится. Он быстро утомляется, поэтому, когда Чонгука не бывает дома, рядом с омегой постоянно находится бета из прислуги. Выйдя из ванной в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, Чонгук подходит к кровати, несколько минут внимательно разглядывает спящего Тэхена и, поцеловав в макушку, по привычке выходит на балкон покурить, после чего обратно в постель. Но уснуть не выходит. Чонгук до самого утра лежит, обнимая Тэхена со спины, пока тот обнимает подушку для удобства, и думает об их будущем. Если забыть о войне, все складывается идеальным образом. У Чонгука семья, о которой еще год назад он и мечтать не мог. Только лишь это — победа. Не хватает мирного неба над головой родных, заслуживших лучшее будущее, за которое борется Мираи. Он его принесет в собственных руках, к ногам Тэхена бросит, чего бы это ни стоило. Пусть хоть сто фронтов поднимутся против него. Чонгука ничто не остановит. Тэхен и ребенок теперь для него — самая мощная движущая сила. Стоит омеге в глаза взглянуть, его нежный аромат ощутить рядом, и все сомнения вмиг рассеиваются.***
Ощутив тепло за спиной, Тэхен начинает мягко улыбаться сквозь сон. Засыпал один, а проснулся в родных объятиях. Он начинает ерзать, медленно отгоняя остатки сна и разворачиваясь лицом к Чонгуку. Увидев сонное личико омеги, тот не выдерживает и тоже улыбается, вмиг заражаясь его спокойствием и теплом. Чонгук так и не сомкнул глаз, ловя и отпечатывая в памяти каждый момент рядом с Тэхеном. — Доброе утро, малыш, — шепчет он, погладив ладонью щеку омеги. Тот закрывает глаза в удовольствии, накрывая руку альфы своей. — Когда ты вернулся? — спрашивает он, взобравшись на Чонгука и седлая его бедра. — Часа в два, — Чонгук слегка хмурится и пожимает плечами. Его рука скользит под футболку Тэхена и ложится на круглый, как шарик, живот. — Он шевелился? — Немного. Я с трудом различаю, когда малыш толкается, — вздыхает Тэхен, очерчивая кончиком указательного пальца чернильные узоры на груди Чонгука. — Он еще маленький, поэтому не так ощутимо. — Как там доктор сказал? Размером с гранат? — улыбается Чонгук, подняв взгляд на надувшего губки омегу. Тот коротко кивает и хихикает, подняв руки к лицу и сделав из ладоней круг, подходящий по размеру гранату. — В моей ладони поместился бы, — довольно хмыкает Чонгук. — Точно, — Тэхен берет ладонь альфы и прикладывает к ней свою, кажущуюся чертовски маленькой на фоне. — Он сейчас даже меньше твоей ладони, — хмурит брови омега, с оценкой разглядывая разницу их с Чонгуком рук. Они так и лежат, наслаждаясь приятным совместным утром, лишенным проблем их чудовищной реальности. Это особенное время, когда о плохом думать и говорить запрещено. Негласное правило, которого оба придерживаются. Чонгук и не горит желанием рассказывать что-то, что происходит за пределами этого дома и даже этой комнаты. А Тэхену и не хочется знать. Утром огромное значение имеют простые незначительные разговоры, такие ценные сейчас, когда вокруг продолжается жестокая война. Как бесценно иметь возможность лениво валяться в постели, дарить друг другу улыбки и долгие поцелуи и прикосновения кожа к коже, взгляды, говорящие все без слов. У Тэхена снова появляется ощущение, что за окнами золотистое солнце, прокрадывающееся в их комнату теплыми лучиками. Только это солнце они создают сами. Другого и не надо. — И я думал о том, как будет хорошо, если во дворе будут стоять качели, на которых мы втроем сможем сидеть по вечерам и наблюдать за океаном, попивая какао, — говорит Тэхен с мечтательной улыбкой на губах. В его глазах при мыслях об их будущем появляется счастливый и неповторимый блеск. А Чонгук, завороженно смотрящий и внимательно его слушающий, уже думает о том, что установит эти качели завтра же. — Я знаю, что ты любишь какао, не отрицай, — хитро щурится Тэхен. — Вечно из моего стакана отпиваешь, хотя Джинену говоришь, что не будешь. — Потому что я хочу только твой какао, — с шутливой виноватой улыбкой говорит альфа, пожимая плечами. — Хорошо, я буду тебе готовить его. Уж лучше какао, чем твои виски и коньяк, — морщится Тэхен. Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, потому что в последнее время стал особенно разговорчивым, что сам себя заткнуть не может, но сейчас будто язык проглатывает, уставившись на пальцы Чонгука, держащие перед лицом омеги маленькое золотое колечко с небольшим овальным бриллиантом по центру. — Чонгук… — Выйдешь за меня, малыш? — спрашивает Чонгук, пристально смотря на остолбеневшего Тэхена, все еще сидящего на его бедрах. Тот, кажется, дышать перестал и слова вымолвить не может. Лишь смотрит Чонгуку в глаза растерянно, слегка напугано, как ребенок. — Наша связь нерушима, ты помнишь? — шепчет Чонгук, приподняв бровь. Тэхен коротко кивает и быстро закусывает дрогнувшую нижнюю губу. — Так было всегда. С той самой секунды, как я увидел тебя в той церкви. Тогда я и почувствовал эту прочную связь. А теперь не понимаю, как жил без тебя девять лет и как последние два года существовал, не чувствуя тебя рядом, — еле слышно выдыхает альфа, беря ладонь омеги и поглаживая большим пальцем ее тыльную сторону. Холод, все тот же неизменный холод, ставший необходимым и важным признаком, позволяющим верить в реальность их прошлого. Чонгук переплетает с омегой пальцы и мягко сжимает. — Я хочу с тобой бесконечно, Тэхен. Сердце омеги трепетно сжимается до щекочущей боли, а в горле растет комок. Глаза блестят и от счастья, и от боли. Жизнь не дала им другого шанса. После бесконечных пыток и терзаний она выбросила их на берегу этого океана, многое забрав. Только и взамен она дала не меньше. Огромный смысл, который не только в их сыне заложен, но и в них самих. После стольких лет и шокирующих открытий, которые должны были раскидать в разные стороны, вышло совершенно наоборот. Возможно, это и есть та самая нерушимая связь, в которой истинно и свято то, что Тэхен — Чонгука, а Чонгук — Тэхена. И это… действительно бесконечно. Тэхен медленно моргает, позволяя хрустальной капельке скатиться по своей щеке, и сжимает в ответ ладонь Чонгука, коротко кивая и шепча: — Да, Чонгук. Бесконечно. Улыбка на губах Чонгука, как солнце то самое, годами прячущееся за темными густыми тучами. В его глазах чистое счастье, какого никогда не было. Не кровью залитые, не жаждой мести, а бесконечностью, ждущей их с Тэхеном впереди. Омега отпечатывает этот момент в памяти, чтобы навечно. Чонгук укладывает Тэхена на постель и нависает сверху, целуя в медовые губы трепетно и осторожно. Берет ладонь омеги, собираясь надеть кольцо, но Тэхен вдруг поджимает пальцы, вызывая недоумение. — Давай… сделаем все правильно? — просит он, погладив Чонгука по груди. Альфа слегка хмурится, коротко о чем-то задумывается, после чего кивает и откладывает кольцо на прикроватную тумбу. Тэхен сразу же обнимает альфу за шею и притягивает ближе к себе, утопая в поцелуе с головой и утягивая за собой Чонгука. Они снова переплетают пальцы, лежа в объятиях друг друга. Теперь желание вылезать из кровати стало еще меньше. Тэхен с расслабленной улыбкой лежит на груди Чонгука, закинув на его бедра ногу и наматывая на палец цепочку на шее альфы. — Гук-и, — задумчиво хмурится омега, подняв голову и смотря на Чонгука. Тот приоткрывает глаза, вопросительно глядя в ответ. — А где твое кольцо? — Я был слишком увлечен поиском идеально подходящего тебе кольца, поэтому о своем забыл, — говорит альфа, приподнявшись на локтях и целуя Тэхена в щеку. — Так нельзя, Чонгук. Тебе тоже нужно кольцо, — качает головой омега, строя серьезное лицо. — Можно, я выберу его для тебя? — Так будет лучше всего, — соглашается Чонгук, огладив большим пальцем губы омеги и притягивая к себе за новым поцелуем. — Спасибо, что доверяешь моему вкусу, — Тэхен прижимается к альфе всем телом и утыкается лицом в шею. — Никогда не благодари за такие мелочи, малыш, — говорит Чонгук, поцеловав омегу в макушку и поглаживая по спине. — Ну что, встаем? — Еще нет, — бормочет Тэхен, вызывая негромкий смех альфы. — Рано. Можем поспать. Я знаю, что ты глаз не сомкнул за всю ночь. — От тебя ничего не ускользнет, Тэхен, — вздыхает Чонгук, зарываясь носом в волосы омеги и закрывая глаза. Усталость все-таки берет свое, поэтому альфа не против провести еще пару часов в обнимку. Лучшее время, которое хочется растянуть как можно сильнее.***
Джин сидит в мазерати, нервно барабаня пальцами по ручке дверцы и устремив взгляд на улицу. Намджун, пообещавший заскочить в штаб на пять секунд, отсутствует уже около двадцати минут. Омега в нетерпении ерзает и каждую секунду поглядывает на наручные часы. Чувство тревоги не дает о себе забыть и сразу же начинает надвигаться со всех сторон, выпуская свои острые когти. Может, снова возобновились атаки аспидов, или произошло что-то в разы хуже? Джин шумно вздыхает на весь салон и внимательно следит за движением во дворе штаба. Вокруг снуют военные, по лицам которых омега пытается считать какую-нибудь важную информацию, но те, как и обычно, сдержанны и никаких эмоций не выражают. По неторопливости некоторых Джин делает маленький вывод, что тревога ложная, ведь если что-то и произошло бы, то ситуация во дворе была бы другой. А сейчас не происходит ничего сверхъестественного, просто Джин слишком много себя накручивает. Война делает людей параноиками. Проходит полчаса, и Джин, растеряв всякое терпение, жмет на ручку, собираясь выйти, но облегченно выдыхает, замечая вышедшего из штаба Намджуна. Тот пока спускается по ступенькам, успевает переброситься парочкой фраз с какими-то знакомыми армейцами, а после того, как генералу отдают честь, тот с каменным выражением лица, свойственным ему в рабочей обстановке, подходит к машине и садится за руль, сразу же поворачиваясь к на удивление молчаливому Джину. И вот генерал уже не суровый и грозный руководитель армии, а просто любящий муж. Каменная маска дает трещины и лопается, являя нежную улыбку, адресованную омеге. — Что-то случилось? — спрашивает Джин после минутного молчания, пока Намджун заводит машину и выезжает из территории штаба. — Нет, все отлично, с чего ты взял? — Намджун вопросительно хмурит брови, глянув на мужа. — Тогда чего ты там делал полчаса? — хмыкает омега, сложив руки на груди. — Чаем угостили, не мог отказать, — пожимает плечами генерал, выезжая на дорогу и ускоряясь. Джин медленно поворачивает к нему голову, изогнув бровь и всем своим видом изображая удивление, смешанное с возмущением. — Серьезно? — спрашивает он опасно понизившимся голосом, въедаясь в мужа пристальным взглядом. Намджун издает веселый смешок и качает головой. — Конечно нет, лучик, — говорит он, бросив на омегу теплый любящий взгляд. — Я бы не стал попусту задерживаться и заставлять ждать тебя. Нужно было кое-какую путаницу с бумагами разгрести. — Я думал, бумажные дела генерала не касаются, — закатывает глаза Джин, но на душе все равно становится приятно. — Как только обстановка в стране поутихла, они воспользовались моментом и напали на меня, как акулы, — хмыкает Намджун недовольно. — Но это все ерунда, — отмахивается альфа. — У нас сейчас более важная миссия. Куда поедем? — Хочу просто погулять, — вздыхает Джин, откинув голову на спинку сиденья. Сегодня первый раз, когда омега покинул стены дома с тех самых пор, как вернулся туда без Тэхена. Как давно он не гулял просто так, ни о чем не переживая и просто смотря на окружающих людей, не связанных с войной и ее проблемами. К счастью, с затишьем в центр столицы начала возвращаться и жизнь. Военное положение все еще действительно, но ограничивается оно лишь повысившейся безопасностью и комендантским часом. Люди вернулись на свою работу и воскресили шумный ритм столичной жизни, по которому все успели соскучиться. На улицах снова сотни машин, тротуары заполнены куда-то спешащими людьми, и даже парки не пустуют. Кажется, будто все хорошо, будто уже нет никакой войны. А когда Джин спрашивает у мужа в очередной раз: «когда это все кончится?», в ответ слышит неизменное и твердое «скоро», в которое свято верит и которое с трепетом ждет. — Понял, — кивает Намджун. — Погуляем у реки. Они оставляют машину на парковке, покупают кофе в ближайшем кафе и неторопливо прогуливаются вдоль реки по набережной, которая тоже не пустует. Люди гуляют с детьми и собаками, со своими любимыми и друзьями. Все они просто наслаждаются моментом долгожданного спокойствия. — Когда ты так гулял в последний раз? — спрашивает Джин, отпивая капучино и прижимаясь своим плечом к плечу альфы. — Хм… Никогда, — задумчиво отвечает Намджун, покачав головой. — Это первый раз. Джин резко останавливается и в шоке смотрит на своего мужа, потеряв дар речи. — Ты серьезно никогда вот так просто не прогуливался? Я не верю, — удивленно выдыхает Джин, возобновив свой шаг. — Если редкие прогулки по двору базы считаются, то значит, я все-таки гулял, — усмехается Намджун, глотнув свой горячий напиток из стаканчика. — Не считаются, конечно! — возмущается омега, мотнув головой. — С этого дня мы будем делать это чаще. В нашем городе куча красивейших парков, и мы с тобой всех их обгуляем! — твердо заявляет Джин, нахмурив брови и показывая всю серьезность своих намерений. — Простите, генерал, но отказы не принимаются. — И не думал отказываться, — Намджун чуть наклоняется и оставляет на прохладной щечке своего мужа короткий поцелуй, от которого лицо омеги вмиг краснеет. — А потом будем гулять с маленьким генералом, когда он у нас появится. — Вот войну выиграешь, тогда и посмотрим, — щурится Джин, хитро улыбнувшись. — Это снова звучит, как вызов, Джин-и, — усмехается Намджун. — На мне, как на генерале, огромная ответственность, и ты этим отлично пользуешься. — Это все потому, что я верю в тебя. Всегда верил. Даже когда не был с тобой знаком лично, — пожимает плечами омега, мягко улыбнувшись. — Наверное, так же в тебя верят все эти люди, которые смогли выйти на улицу после вынужденного заточения в домах и вместо страха испытать облегчение, — омега бросает взгляд на прохожих, некоторые из которых тоже не обделяют своим мимолетным вниманием. В глазах мелькает узнавание, стоит им взглянуть на Намджуна. А вслед за этим — надежда на лучшее и вера в победу. Обстановка на данный момент действительно складывается положительным образом. Перемирие с Кагэ было верным решением. Объединение сил для того, чтобы положить конец войне, который уже дышит в затылок. Мираи, переживая потери, где-то затаился, но ненадолго. Последний удар будет болезненным, но именно он избавит людей от страха окончательно. От вечного врага. Намджуну приходится ломать голову и продумывать не один шаг наперед, а несколько. Перемирие хоть и действительно, но оно временно, и когда его срок истечет, необходим будет дополнительный план, который ждал своего выхода, как итога. После падения Мираи будет поставлена жирная точка на самом Кагэ, и сделано это будет рукой Намджуна. — Эта вера не пошатнется. Осталось немного, — уверенно говорит Намджун, смотря омеге в глаза. — Маленький генерал будет нам наградой, — улыбается Джин, ускоряя шаг и уходя вперед. — И все-таки ты отличный мотиватор, лучик, — смеется генерал, нагоняя мужа и обнимая одной рукой за талию. Он оттягивает пальцем ворот кофты Джина и целует оставленную метку на его плече, шепотом выдыхая на ухо: — С тобой хоть десять войн выиграю. — Даже не думай о них. Эту заверши, генерал, — хмурится Джин, прижимаясь к мужу. — Будет исполнено, — смеется Намджун, целуя мужа в висок.***
Где-то внизу, за окнами, шум ожившего города, бросившего вызов своим страхам. Жизнь вновь смело зашагала вперед, натянув улыбку и веру в лучшее, как линзы на едва видящие глаза. Для Юнги это всего лишь красивая постановка, устроенная правительством, убедившим народ в том, что скоро жизнь наладится. И ведь сам Кагэ к этому руку приложил. Сначала смыл с нее кровь аспидов, которым кислород перекрыл, затем этой же рукой пожал генеральскую. Два врага объединились ради падения третьего. И Юнги уже долго ломает голову, сидя на высоком стуле на светлой кухне и перебирая в пальцах подаренный Хосоком клинок, с лезвия которого на белоснежный стол падают рубиновые капли. Юнги очень долго думает о том, действительно ли Кагэ пойдет против родного брата, которого сам затащил в эту змеиную нору? С ума сводит незнание и бездействие. Мысли Хосока не прочесть, не вытянуть. Омега даже в его кабинет прошмыгнуть пытался, заранее зная, что это глупая затея, что совсем не в его стиле, и ничего полезного не даст. Перед кабинетом не стоял отряд красных змей. Даже больше: дверь оказалась не просто не заперта, но и приглашающе приоткрыта, словно нарочно. Хосок не охладел к играм с Юнги, и это должно радовать, но лишь из себя выводит. Юнги в кабинет так и не вошел, пропустив ход в этой новой и непонятной игре. Ему так играть надоело. Поэтому он снова затеял игру по своим собственным правилам. Где-то внизу кипит жизнь восставшего из пепла города, а на кухне в квартире Хосока сжимающая стенки мозга тишина, которая Юнги вовсе не бесит. Он наоборот ею наслаждается, устав после долгих криков и истошных воплей. Входная дверь наконец открывается. Слышны шаги, приближающиеся к кухне и освещающие себе путь включающимся в доме светом. Юнги все это время сидел в полумраке, забыв, что за окнами давно уже тьма сгустилась и прокралась в пустую холодную квартиру. — Ничего не меняется, — утомленным голосом говорит Хосок, вошедший на кухню. Свет резко включается и режет привыкшие к темноте глаза. Юнги быстро моргает и поворачивает голову к Хосоку, одарив его натянутой и горькой улыбкой. Клинок он звонко прижимает к столу, прижав сверху ладонью. — Сюрприз по традиции, — сухо усмехается Юнги, не без удовольствия наблюдая за вспышками злости, рождающимися на дне черных глаз Хосока, который осматривает некогда белый пол, окрашенный кровью его верных красных змей. Дорожка из тел встретила Хосока с самого порога и протянулась до самой кухни. Альфа насчитал десятерых уложенных омегой альф. И как он мог забыть, кого держит взаперти? Под ногами у Юнги валяется окровавленный пистолет и несколько патронов, как завершающий штрих. — Я хотел выйти погулять, но твои амбалы не позволили мне. Ты им приказал, конечно же, — хмыкает Юнги, отвернувшись и подцепив пальцем ушко чашки с остывшим кофе. — Я почти вышел, избавившись от этих, а внизу меня с десятками стволов встретили и вернули сюда, — бурчит омега, с наигранной обидой закатывая глаза. — Мне доложили, — стараясь звучать сдержаннее, говорит Хосок, смотря на омегу ничего хорошего не предвещающим взглядом. Но когда Юнги это пугало? — Я очень расстроился из-за этого. Но все-таки хорошо, что я вспомнил о твоем подарке, — омега отпивает кофе и поднимает в пальцах клинок, помахав им перед лицом. — Они меня обсмеяли. Не знают, кто я такой, да? Ты не сказал им? — ядовито ухмыляется Юнги, лизнув кончиком языка губу. — Обидно, Хосок… Альфа подходит к нему и, выхватив клинок из пальцев, вгоняет острый конец в стол прямо возле локтя омеги, грубо хватает пальцами его за щеки и заставляет смотреть на себя. — Хоть всех моих людей вырежи. Этим ты ничего не добьешься, — чеканит Хосок, смотря Юнги в глаза. — И вырежу, вот увидишь. Твоим же клинком, — шипит Юнги, ударив альфу по руке и бросив стакан под ноги. Кофе смешивается с кровью, распространяя по кухне приятный аромат. — А тебя напоследок оставлю, — омега цепляется за плечо Хосока и давит большим пальцем на еще не зажившую рану, которую сам ему и оставил. Альфа сдавленно рычит и хватает Юнги, перекинув через плечо и неся прочь из кухни. Омега успевает выдернуть из стола вонзенный Хосоком клинок и царапает им татуированную спину альфы, задрав кофту. Эта острая боль бьет в голову похлеще алкоголя или дури. От руки Юнги она становится чем-то крышесносным и до смерти опасным, но оттого дико привлекательным и желанным. Хосок вваливается с сопротивляющейся ношей на плечах в их спальню и бросает Юнги на кровать. — Какого черта тебе нужно от меня?! — кричит Мин, тяжело дыша из-за перекрывающей кислород злости. Хосок, ничего не отвечая, снимает с себя кобуру, отбросив на пол, и оказывается над омегой. Ему слова не нужны. Он действиями все скажет ярко и красочно. Изголодавшиеся губы находят свое насыщение в губах с привкусом холодного кофе. Юнги с рыком нападает в ответ и вонзается в губы альфы зубами, пуская самую вкусную на свете кровь и попутно разрывая лезвием клинка кофту Хосока. К этому все шло. К взрыву, что превратит в пепел двусмысленные взгляды, где так раздражающе сплелись в один тугой узел десятки чувств, за которыми не видно того, что сейчас наконец себя обнажило во взаимном терзании. Юнги кусается в поцелуях, спускаясь к шее, на которой так любит оставлять алые засосы, пока Хосок врывается в горячее и влажное нутро омеги, в ответ действуя ничуть не мягче, и даже более болезненно. Он груб как никогда и зол не меньше. Уже и непонятно, на что. Очередные павшие от руки маленькой мрази Хосоку вмиг позабылись. Его сводит с ума то, что руки связаны. Он касается Юнги, делает с ним, что хочется, но это все не то. Невидимая стена, образовавшаяся между ними, не дает ощутить омегу в полной мере, как прежде. Юнги прямо здесь, он царапает на груди, прямо на сердце альфы, его же клинком свое имя, и сломлено смеется, прижимая ногами и руками Хосока к себе. Его кровь из выцарапанных букв размазывается и по груди омеги. Мало, ничтожно мало, чтобы друг друга ощутить, как было раньше. Как преодолеть расстояние? Юнги громко стонет и двигается навстречу, изгибаясь и сжимая огненные волосы альфы в кулаке. Он жмурит глаза до боли и белых пятен, образующихся под сжатыми веками, чтобы полностью утонуть в ощущениях, почувствовать Хосока каждой клеточкой тела. Душой, что яростно отторгает альфу, как чужеродный предмет. Но Юнги через кровь и жгучую боль идет против себя же. Крови как будто бы больше становится, — она пачкает светлые простыни, окрашивая их в насыщенно-алый, отпечатывая борьбу двоих друг с другом и внутри, в самых глубинах прогнивших душ, стремящихся к революции. — Сам Кагэ мне принадлежит, — с ядом пропитанным удовольствием выдыхает Юнги, отбросив клинок на край постели и полосуя спину альфы ногтями. С каждым новым толчком они впиваются в его кожу все глубже и больнее. В ответ — сухая издевательская усмешка. Хосок хватает волосы омеги, сжимая в кулаке, и грубо оттягивает назад, открывая себе вид на усыпанную алыми розами шею и молочные ключицы. Облизнувшись диким голодным зверем, альфа вгрызается в левую ключицу Юнги зубами, прокусывая тонкую нежную кожу. Омега вскрикивает и дергается под альфой. В ужасе распахнув глаза, он невидяще глядит в потолок, осознавая происходящее. Глаза мгновенно наполняются слезами, скатывающимся горячими дорожками по вискам. — Хосок… — с дрожью выдыхает Юнги, судорожно впившись ногтями в плечи альфы. Хосок отрывается от омеги и глядит, словно обезумевший, впервые в жизни напугав Юнги. Его приоткрытые губы блестят от крови, оставшейся на них после укуса. Тяжелое дыхание обжигает и провоцирует мурашки по всему телу. — Что ты сделал… — шепчет Юнги обреченно, смотря альфе в его горящие синим пламенем глаза и не находя в них ни капли сожаления. — Помог определиться в выборе, — хмыкает Хосок, с наслаждением слизав с губ кровь омеги. — Теперь ты знаешь свое место. — Ненавижу тебя, — шипит Юнги, схватив альфу за горло. — Пометив меня, ты вырыл себе могилу. — Меня могила давно ждет, — рычит Хосок, до хруста сжав запястье омеги и убрав его руку от своей шеи. — Теперь рядом с ней твоя будет, — не давая Юнги ответить, он затыкает его жгучим поцелуем и возобновляет толчки, полностью беря под свой контроль желанное тело, теперь целиком и полностью принадлежащее ему. Юнги глухо стонет в поцелуй и нащупывает пальцами рукоять клинка, крепко схватив и собираясь занести над Хосоком, но тот оказывается быстрее и выдирает клинок, вонзая его в бедро Юнги. Омега хрипло и сдавленно кричит, жмуря глаза, из которых непрекращающимся потоком льют горькие слезы. — Я тебя ненавижу, — рычит он сквозь крепко стиснутые зубы. Боль в бедре похожа на сгорание заживо. Такая же и на месте метки Хосока. Юнги уже не различает, горит и плавится внутри или снаружи. Хосок оставляет от него лишь пепел. — Это взаимно, — недобро ухмыляется альфа, любовно погладив щеку омеги окровавленными пальцами. Юнги себе теперь не принадлежит.***
Внизу, под высоким обрывом расстелился бескрайний океан, пугающий своими недружелюбными волнами и темными глубинами. Белоснежная пена омывает черный как уголь песок на длинном берегу. Свинцовые тучи, угрожающие расправиться с помощью молний, сверкающих где-то вдалеке, дополняют общую картину. На горизонте они сталкиваются с океаном в вечном противостоянии, пробуждающем холодные колючие ветра. Вокруг пустошь, а дорога где-то очень далеко, даже не увидеть. Здесь лишь нетронутая человеком и его войной природа. Суровая, опасная и завораживающая своей дикой красотой. Неподалеку стоит бмв и еще три черных джипа. Аспиды рассредоточились по всей пустынной территории, взяв обрыв в полукруг и готовясь охранять до последнего вздоха. Тэхен, бережно удерживаемый под руку Чонгуком, с замиранием сердца смотрит на раскинувшийся у обрыва пейзаж, от которого по спине бегут мурашки, а дыхание спирает. Холодный ветер треплет волосы и полы белой широкой книзу рубашки, под которой прячется круглый живот. От заполнившего голову восторга Тэхен даже слова произнести не может. Его большие восхищенные глаза все сами за него говорят. Чонгук подводит Тэхена к алтарю — к краю обрыва, у которого они обручатся. Альфа останавливается и поворачивается лицом к омеге, беря его ладонь в свою. Он нежно оглаживает ее тыльную сторону большим пальцем, обводя каждую выпирающую венку под бархатной кожей вечно ледяных ладоней. В другой руке Чонгука мелькает маленькое колечко, которое вот-вот окажется на пальце Тэхена. Тот мгновенно забывает о пугающих и завораживающих видах вокруг, видя перед собой лишь лицо Чонгука. Белый альфе к лицу. Омега слегка заметно улыбается этой мысли, смотря на Чонгука, который сменил вечно черную военную одежду на белоснежную рубашку, брюки и пиджак. — Нам не нужно благословение Бога, чтобы связать жизни отныне и до самой смерти. После нее, — говорит Чонгук, смотря Тэхену в глаза. — Это небо нас благословит, и, может, когда-нибудь выглянет солнце, — альфа опускает взгляд на живот омеги. Его губ касается мягкая улыбка, похожая на маленький лучик, пробившийся сквозь черные тучи. Тэхен отвечает улыбкой и коротким кивком. Сердце под ребрами трепетно сжимается. Чонгук, не отрывая взгляда от омеги, медленно и осторожно надевает на его безымянный палец кольцо, поднимает холодную ладонь и оставляет на ней поцелуй, словно печать. — Ты — мой. Моим был и будешь, — хрипло шепчет он, опустив взгляд на кольцо на пальце теперь уже своего мужа. — Вечно, — еле слышно выдыхает Тэхен. Он делает короткий шаг к Чонгуку и берет его руку. Теперь его очередь связать альфу с собой окончательно. Чонгук молча наблюдает за омегой. В его ладони поблескивает массивный золотой перстень со вставкой квадратного оникса по центру. Тэхен поднимает глаза на альфу и мысленно выдыхает, по его лицу поняв, что с выбором не ошибся. Он сглатывает комок в горле и заговаривает с волнением: — Наверное, то, к чему мы пришли после всех тягот — единственно верный путь. Так было нужно, чтобы в итоге мы обрели то, что имеем сейчас. Я выбрал сторону давно. Это всегда будешь ты. Только ты один. — Вечно, — шепчет Чонгук, позволяя Тэхену надеть на свой палец кольцо. Только они вдвоем на краю света, поражаемом молниями разгневанного космоса. В мире, где все противившиеся скалят окровавленные зубы и жаждут разлучить запретное, вопреки всему друг к другу тянущееся и тесно сплетающееся. Так есть и будет. Даже после. Вечно. Чонгук берет лицо Тэхена в ладони и припадает к его нежным губам поцелуем. Длинный путь завершен. Все действительно к этому шло. Чонгук спасен. Он спасается каждый раз, стоит увидеть лицо самого родного. Свет его укрытой мраком жизни. Неугасаемый маячок в бескрайнем океане в безумный шторм, который не даст пропасть и затеряться среди высоких смертельных скал. Чонгук смотрит ему прямо в глаза и освобождается. Благодаря ему, благодаря его теплу и безграничному свету… Мираи освободился.***
— Какой пиджак лучше? — спрашивает Джин, смотря на надевающего запонки Намджуна со всей серьезностью. Сам он стоит в одной рубашке, держа в обеих руках два пиджака на вешалках. В правой — нежно-розовый, а в левой — светло-серый в едва заметную мелкую клеточку. Намджун отвлекается от своих рукавов и вместо того, чтобы оценить вещи, между которыми разрывается его муж, бросает взгляд на обнаженные стройные ноги, так и подбивающие альфу все бросить и никуда не ехать. — К таким ногам… что угодно подойдет, — говорит он, медленно скользя взглядом вверх. — Ну Намджун! — прикрикивает всерьез озабоченный выбором омега, недовольно косясь на мужа. Поняв, чем заинтересовался Намджун, он прикрывает ноги одним из пиджаков и повторяет: — Какой мне подойдет больше? Альфа вздыхает, удержавшись от закатывания глаз, и складывает руки на груди, хмуря брови и переводя взгляд с одного пиджака на другой. Джин терпеливо ждет, покусывая губу. — Этот, — спустя полминуты размышлений решает альфа, кивнув на нежно-розовый пиджак. — К твоим розовым щечкам, — улыбается Намджун, подходя к мужу и обвивая руками его тонкую стройную талию. — Одевайся быстрее, а то мы никуда не поедем, я же не смогу держаться так долго, — выдыхает на губы Джина. Он прихватывает нижнюю и слегка засасывает, мягко куснув зубами и втянув в полноценный поцелуй, пока руки ловко соскальзывают вниз, к упругим ягодицам под рубашкой. — Ты уже теряешь контроль, дорогой, — с трудом отстранившись от альфы, шепчет Джин, погладив мужа пальцами по затылку и мягко выбираясь из его манящего плена. — Генералу армии некрасиво будет не появиться на приеме, — вздыхает он, бросив оба пиджака на кровать и натягивая брюки. — Да, ты прав, — сдается Намджун, продолжив заниматься запонками. — Но после ты не сможешь найти причину, по которой я не смогу тебя распробовать, — с предвкушением говорит альфа, бросая взгляд на одевающегося Джина. Тот смущенно отворачивает голову, как будто впервые слышит такие вещи. Его невинность и чистота души никуда не девались, и это заставляет Намджуна влюбляться в Джина все больше и больше. У этой любви нет границ. — Пойду за ремнем, — бросает омега, уходя в гардеробную комнату под пристальным взглядом своего мужа. Оставшись наедине с собой, Джин позволяет себе улыбнуться. Хоть и супруги, но ведут себя, как школьники в начале отношений. Чтобы не растечься лужицей от переполняющего душу счастья, омега быстро берет себя в руки и бегает взглядом по полкам, ища подходящий к образу ремень. Из спальни доносится голос Намджуна, говорящего с кем-то по телефону. Омега быстро берет самый обычный кожаный ремень и возвращается в комнату. Альфа расхаживает перед кроватью, сосредоточенный на разговоре. Его голос снова твердый и решительный, без намека на тепло, что так согревает Джина. — Я следую только своему плану. То, что мы разрабатываем с Кагэ — всего лишь отвлекающий маневр. Я доберусь до Мираи раньше, чем кто-либо успеет сообразить, — с ноткой раздражения в голосе говорит Намджун кому-то. Наверняка это кто-то не последний в армии. Джин, как и всегда, реагирует на произнесенное мужем имя с напряжением и мурашками по коже. Особенно сейчас, когда тесно связанное с Тэхеном, оно стало еще более волнительным и важным. — Да, кое-какие мысли у меня уже есть, — чуть спокойнее продолжает генерал, подойдя к окну в пол и разглядывая верхушки небоскребов, потонувших в вечере со вновь вспыхнувшими огнями. — Цель проста: уничтожить Мираи в ближайшие два месяца. Да, на приеме я обговорю кое с кем… Джин вмиг мрачнеет и смотрит в спину мужа стеклянным взглядом. Безвольной куклой опустившись на край кровати на изножье, он сидит с обеспокоенным видом до тех пор, пока Намджун не завершает свой разговор по телефону. Омегу охватывает небывалое волнение и пробирающий до костей страх. Не за Мираи. За Тэхена и его ребенка. Ситуация с гибелью Чимина показала, каковы могут быть риски. А если погибнет Чонгук, — отец его сына — то что с ним будет тогда? Как он справится с этим? Сможет ли пережить? Настроение, минутами ранее делавшее Джина самым счастливым, мгновенно испарилось, ничего хорошего после себя не оставив. Сунув телефон в карман брюк, Намджун оборачивается и хмурится. — Лучик, что случилось? — с беспокойством спрашивает он, подойдя к омеге и беря пальцами за подбородок. — Тебе плохо? — Намджун… — шепчет Джин, подняв на альфу взгляд с застывшей в нем мольбой. Намджун все больше волнуется, не понимая, что могло произойти за пару минут. — Намджун, пожалуйста… повремени с убийством Чонгука, — чуть ли не одними губами шепчет омега, сразу замечая, как меняется взгляд мужа. Намджун поджимает губы и выпускает подбородок Джина из своих пальцев, вновь приобретая маску жесткого генерала. — Ты о чем говоришь вообще? — хмыкает он, испытующе смотря на омегу. — Слышишь себя? — Нельзя убивать его сейчас, — продолжает Джин, чувствуя, как воздух в спальне начинает накаляться. Скоро дышать нечем станет. Но в этот раз омега не собирается молчать. Сказать это надо было уже давно. — Это плохо скажется на Тэхене. — Каким образом? — нервно усмехается Намджун, вскинув бровь. — Это война. Чувствам приходится принимать на себя удары, этим никто не обделен. Мой брат тоже потерпит. Я сделаю то, что задумал. — Ты забыл, что Тэхен беременный? — в легком шоке спрашивает Джин, вставая с кровати. Как Намджун мог за несколько минут превратиться в жестокого человека, лишенного понимания даже к собственному брату? — Какое это имеет отношение к убийству Мираи? — раздраженно спрашивает Намджун. — То, что они были ненастоящими братьями… — Тэхен ждет ребенка от Мираи, — на одном дыхании выговаривает Джин, застыв столбом и ожидая взрыва. Намджун, кажется, на мгновение лишается дара речи и выглядит растерянным, но это состояние быстро пропадает за слоем назревающего бешенства, разом его охватившего. Глаза наливаются кровью, а руки сжимаются в кулаки до такой степени, что кожа на костяшках едва не разрывается. Джин боится даже моргнуть. Любое движение может стать спусковым крючком. Поэтому он неподвижно стоит, ожидая худшего. Но Намджун переживает волну внутри себя. В его глазах отражается все, что там происходит. Он не переспрашивает, не думает, что ослышался, потому что такое послышаться не может, а так шутить омега не стал бы. Сдавливающая стенами тишина начинает лишать остатков кислорода. Молчание затягивается, ничего хорошего не предвещая. Намджун наконец выходит из прострации и медленно моргает, внезапно приобретя сомнительно спокойное выражение лица. — Это ускорит мои планы, — говорит он так же сдержанно, накинув на плечи черный пиджак. Вместо него взрывается Джин. — С ума сошел?! — выдыхает он возмущенно, вытаращив шокировано-недовольные глаза на мужа. — Тэхен не сможет перенести смерть Чонгука! Это повлияет на ребенка! Он может умереть… — Отродье террориста не должно быть рождено. Тем более, что носит его мой брат, — рычит Намджун. — Как ты себе это представляешь? Это чистая измена, и коснется она не только его, но и меня. Тебя. Одна только мысль, что Вихен с ним… — до скрежета стиснув челюсти, рычит генерал, выжигаемый изнутри волной ослепляющего гнева. — Намджун, ребенок ни в чем не виноват. Позволь ему спокойно родиться, а потом делай с Чонгуком, что хочешь. Сын Тэхена никакого отношения к этой войне не имеет, — повысив голос, нервно говорит Джин, надеясь воздействовать на мужа. — Имеет, и самое прямое, Джин! — орет Намджун, нависнув над омегой непроходимой скалой, которая вот-вот обрушится на него и причинит немалую боль. — И его, и отца его не должно существовать. Пусть Тэхену будет больно, пусть он лишится окружившего его зла. У него есть мы с тобой. Он еще сам ребенок, ослепленный эмоциями и чувствами. Так я его отрезвлю. — Ты совершишь огромную ошибку. Ты сам ослеплен эмоциями, — качает головой омега, готовый расплакаться от злости. Его сжимает разочарование к мужу, которого он считал справедливым и мудрым человеком. — Думаешь, Тэхен простит тебе это? Убей Чонгука, но если ты лишишь его этим и ребенка, от Тэхена не останется ничего! Ты сломаешь его и никогда больше не починишь! — Пока живо, все можно починить и восстановить. Пора привыкнуть к тому, что война отбирает то, что дорого, — ледяным голосом говорит Намджун, ясно давая понять, что не изменит своих взглядов и решений. — Я отберу у Вихена корень зла и дам шанс на новую жизнь, в которой не будет войны и боли. — Намджун, я прошу тебя, не поступай так, — Джин вцепляется в плечо альфы и смотрит в глаза. У самого слезы наворачиваются, хочется дать Намджуну отрезвляющую пощечину, но такого человека ничто не сломит, ничто не собьет с намеченной цели. — Если любишь брата, не отбирай у него хотя бы ребенка. А что, если маленький генерал… — Не сравнивай нашего ребенка с тем, в ком будет течь кровь чудовища, — рычит Намджун. — Эта тема закрыта, даже не пытайся, — отмахивается альфа, бросив взгляд на наручные часы. — Мы опаздываем. Собирайся быстрее. — Ты думаешь, я еще хочу куда-то ехать после этого? — бросает Джин сухую усмешку, качая головой и отходя назад, подальше от мужа. — Сам сказал, что некрасиво не явиться туда. Мы оба приглашены. Не устраивай сцен, хватило, — раздраженно говорит генерал, подойдя к кровати и схватив пиджак мужа, затем грубо берет омегу за локоть и ведет прочь из комнаты. Джин плотно смыкает дрожащие губы, не позволяя себе плакать, и покорно идет, ведомый Намджуном. Как теперь заставлять себя улыбаться на приеме после всего, что произошло, и того, что сказал альфа? Джин не хочет верить, что все это услышал от своего мужа, от человека, которого считал самым справедливым на всем свете. Куда он делся теперь? Что им движет? Абсолютная жажда власти, победа в бесконечной войне, месть? Не похоже это на Намджуна. А может, Джин не знал его до конца? Все, что случилось в комнате за последние полчаса, омрачается и горчит на кончике языка, самую душу испепеляет. Ни радости, ни счастья. Только боль и всепоглощающая обида на самого любимого человека. На незнакомца?***
В машине, по дороге к ресторану Джин так и не заговаривает с Намджуном. Его сейчас слышать вообще не хочется, даже смотреть на его каменное и непреклонное выражение лица. Этот человек, оказывается, слышит только себя, так какой смысл что-то ему еще говорить? Джин всю дорогу глядит в окно, незаинтересованно скользя взглядом по вечерним улицам и мечтая о скором конце этого уже испорченного дня. Разве сможет еще что-то изменить вынужденное взаимодействие с вышками из правительства и спонсорами, снабжающими армию? Джин чужак в этом кругу. Всего лишь красивое дополнение к великому генералу. Лучше бы дома сидел. Только сейчас омега осознает, что действительно не знает, что будет делать на этом приеме и о чем сможет поговорить с этими высокопоставленными лицами. Так обрадовался возможности выбраться куда-то с Намджуном, как нормальная семейная пара, совсем забыв, в чем вся суть. Ведь это прием в честь скорого окончания войны. В ресторане все по высшему разряду. Одна только его атмосфера так и кричит о своей роскоши, недосягаемой для простого человека. Практически каждый из гостей в компании своей пары. Не один Намджун здесь с привлекательным приложением, только Джин благодаря все тому же великому генералу притягивает особенно много внимания, чему совершенно не рад. Омега нацепляет на лицо улыбку, кивает и принимает сыплющиеся со всех сторон комплименты. Намджун смотрит на это с гордой улыбкой и притягивает мужа плотнее к себе, демонстрируя, кому всецело принадлежит этот омега. По просторному залу рассыпаны круглые столики, некоторые из которых уже заняты. Джин замечает одного из лучших врачей столицы, и это немного успокаивает. Хоть кто-то близкий по духу. Именно с этим человеком и хотелось бы побеседовать не без удовольствия. Джин надеется, что позже у коллеги будет минутка на знакомство. Также омега замечает нового мэра города и каких-то чиновников, но они совершенно неинтересны. Каждый приветствует Намджуна, хваля красивого мужа. Помимо этого от незнакомцев сыплется масса лицемерия, свойственного высшему обществу. От этого скоро начинает тошнить, но Джин всеми силами держит маску. Как бы то ни было, Намджун — любимый муж, и его совершенно не хочется подводить, несмотря на то, что сам он часом ранее сделал это самым жестоким образом. Любовь к нему не стала меньше, но возросла обида. Омега все еще надеется, что Намджун одумается. Возможно, повторный разговор об этом даст какой-то толчок в пользу Тэхена и его ребенка. Надежда не умирает, и Джин за нее отчаянно цепляется. Миновав всех важных шишек, Намджун с Джином останавливаются у одного из столиков. — Добрый вечер, — улыбнувшись уголками губ, говорит генерал рыжеволосому альфе в классическом костюме, с черной рубашкой под пиджаком. Альфа поднимается со своего места и незаметно для окружающих щипает своего спутника за предплечье, заставляя встать. Тот выглядит очень недружелюбным и, кажется, как и Джин, меньше всего хочет здесь находиться. Только он этого скрыть не пытается. — О, Хосок, кто это с тобой? — спрашивает генерал, переведя взгляд на беловолосого с оттенком голубого омегу. — Это мой омега — Мин Юнги, — представляет Хосок, едва заметно улыбнувшись. Джин на секунду впадает в ступор. Он прекрасно знает, кто такой Хосок, и наслышан о его союзе с генералом. Эта новость никогда не казалась омеге хорошей, тем более, что Намджун ведет двойную игру, что наверняка делает и этот альфа. Скрытое взаимное уничтожение, которое прячется под масками дружелюбия. Мин Юнги, кажется, в этой игре не заинтересован. А может, вообще против нее точно так же, как и Джин, только и это он скрыть не пытается. Он с самой фальшивой улыбкой протягивает генералу руку и как ядом, бросает: «очень приятно познакомиться». От него исходит такой колючий холод, что физически больно становится. От него пахнет ненавистью и опасностью. Ни капли света в душе убийцы. И это в нем выдают хладнокровные глаза. Представившись, они все рассаживаются за один столик и приступают к изысканному ужину. Юнги до сих пор не верит, что позволил Хосоку себя затащить в логово врага. Омега каждого здесь жаждет уничтожить. Стоит немного напрячься, как Хосок, из-за поставленной метки начавший лучше чувствовать своего омегу, сразу же сжимает руку Юнги под столом так сильно, что едва не ломает. Юнги от этой адской боли только кайф ловит. Ее ведь Хосок приносит. Все, что он делает, всегда было для омеги особенным. Особенно болезненным, жгучим и приятным одновременно. Когда Хосок ослабляет хватку, поняв, что немного утихомирил омегу, Юнги сам тянется в ответ и переплетает с ним пальцы, с приторной нежностью поглаживая татуированную кожу на тыльной стороне большим пальцем. Знает, как Хосока эта притворная нежность с ума сводит. После приема наверняка будет горячо. Юнги это уже предвкушает. — Все они, — говорит генерал, отпив из высокого бокала шампанское и окинув зал взглядом, — видят в нашем с тобой союзе надежду. — Верно видят, — соглашается Хосок, коротко кивнув. — Уже очень давно следовало к этому прийти во имя мира. Я — не угроза. У меня всегда были другие намерения. — Конечно, ведь цель у нас другая, — соглашается Намджун, усмехнувшись. Джин чувствует напряжение, сконцентрированное за их столом. Такое ощущение, что только он его и замечает. Остальные ловко закрывают на это глаза. В каждом слове двойное дно, и каждый о своем, о своих целях, касающихся итогов этой ужасной войны. Джин буквально минуты считает, мечтая скорее оказаться дома, подальше от непрекращающихся пристальных взглядов со всех сторон. Но один его тяготит особенно. Юнги, сидящий напротив, как будто хищник, смотрящий в глаза своей добыче перед броском. Его взгляд сеет вокруг мрак, в котором Джин не может разглядеть хоть каплю света. Успокаивает только рука Намджуна, бережно накрывающая его собственную. Только это как-то помогает укрыться, протиснуться лучикам света, идущего изнутри. Вечер, кажется, течет бесконечным потоком, которому не видно края. На деле прошло чуть меньше часа. За это время генерал и Кагэ обсудили все, что только можно, кратко касаясь даже неудавшегося детства у обоих. Каждому пришлось вырасти рано. Потери, боль и жажда мести, расправы над врагом. Каждым это двигало и движет до сих пор. Только вслух об этом никто не говорит. В какой-то момент и Джин, уставший от напряжения, подключается к разговору, немного расслабляясь. Беседы на нейтральные темы, не затрагивающие войну и политику, разбавляют обстановку. Единственным неизменным остается Юнги, который лишь пару раз вставлял свои короткие сухие реплики в общее обсуждение, после чего снова замолкал, продолжая сеять вокруг мрак. — Однажды на работе был момент, когда приходилось бегать из одной операционной в другую. Медиков всегда не хватает, — вздыхает Джин, покачав головой. А мысленно хочется рассмеяться истерически. Говорить о таком с главой террористов и генералом армии — настоящее безумие. Ведь они и становились причиной хаоса в больницах во время очередных бомбежек и столкновений. Но речь зашла о медицине, и выбора у Джина не осталось. Да и пусть знают, как тяжело бывает простым людям, которые несут на себе последствия их войны, как неподъемный груз. Хосок понимающе кивает, а Намджун, чувствуя взволнованность своего мужа, меняет тему, заговорив о еде. Это действенно всегда и везде. Он мягко сжимает ладонь Джина, лежащую у него на колене, мысленно давая понять, что все хорошо. Пока он рядом — все в порядке. Джин бы хотел к нему прижаться ближе, уткнуться лицом в его теплую шею, только жаль, при посторонних такое поведение будет лишним. И снова подсчет минут до конца этого удушающего приема. Ссора, произошедшая дома, тоже не окончательно улеглась. Осадок на сердце все еще лежит, хоть все и хорошо, кажется… Только… Долгожданный конец наступает, когда Джин и думать о нем забывает. Гости начинают подниматься из-за своих столов, подходить друг к другу, просто общаться и пить вино и шампанское, которое на подносах разносят официанты. Джин надеется, что задерживаться больше не придется. Хосок поднимается первым и жмет руку вставшему следом Намджуну. Снова взаимные улыбки и бессмысленная лесть. Джин встает со стула и берется пальцами за предплечье мужа, с уставшей улыбкой смотря на Кагэ. Только… Единственный, кто еще не поднялся — Юнги. Он опускает руку под стол и, резко встав, поднимает M4. Все происходит за короткое мгновение, за которое никто ничего понять не успевает. Первый раз за весь вечер губы Юнги растягиваются в ядовитой, но довольной улыбке, а дуло его автомата направлено на растерявшегося Джина. Инстинктивно в поисках защиты омега крепче вцепляется в предплечье своего мужа, смотря в глаза аспиду. Секунда. — Освобождайтесь и возноситесь, — змеем шипит Юнги и спускает курок. По залу разносится выстрел.