***
Кресло президента пустует. Безграничному терпению людей приходит конец, и в стране наступает настоящий хаос, не подвластный никакому контролю. Бесконечные попытки перестроить систему и сменить власть сбили народ с толку. Бессмысленные смерти героев, у которых преждевременно отобрала жизнь пуля. Бывший генерал, слепо и обозленно бросивший юных бойцов на растерзание врагу, как кусок сырого мяса зверю. Чьи-то дети на поле боя погибают каждый день, оставаясь безликими солдатами в бесконечном потоке. Кагэ, что готовился сделать шаг к президентскому креслу, так и не дошел до него. Огромная сложная система замедлила свой ход. Великими умами, сидящими на верхушках, завладела растерянность. Ситуация никогда не была настолько запутанной и непонятной. Кагэ сам себе расчистил путь, оставалось только подойти и сесть, но он снова скрылся в тени, утонувший в своей глубочайшей скорби. Причиной остановки политического механизма стал маленький вражеский омега, о котором никому не было известно. Никто и ничто больше не способно взять разъяренный народ под контроль и затушить новое зло, рождающееся в самых низах. То зло, которое, казалось, было искоренено высшим, более сильным. Аспид уничтожил все мелкие группировки, но единицы выживших и тех, кто прятался в тени долгое время, ожидая своего часа, с гордо поднятыми головами вышли на поглощенные хаосом улицы, как гиены, выползшие из своих нор. Новые группировки, формирующиеся и растущие не по дням, а по часам, создали безграничную анархию, как по щелчку повысив в стране преступность и смертность до максимальной отметки. Одна половина людей страдает от рук нового беспощадного врага, а другая примыкает к нему ради выживания, пополняя ряды и поступая самыми мерзкими способами. Участились грабежи, насилие и убийства мирного населения, которое не в состоянии себя защитить должным образом. Берутся под жесткий контроль не только улицы и районы, но и целые города, захватываемые новыми, ранее встречавшимися группировками. Люди остаются ни с чем. Война, которая многие годы происходила совсем рядом, не так пугала, как потеря контроля. Потеря всего. Люди лишаются не только домов и имущества, но и самых близких, которых развлечения ради отстреливают новые враги. Монстры, прогрызшие себе путь на поверхность земли и окунувшие ее в настоящий мрак. Смута наступила сейчас. Отчаяние размером со вселенную вскоре охватывает истерзанных чертями людей с такой силой, что это почти граничит с безумством. Те, кто до смерти боялись, вышли на повергнутые в разруху улицы, не страшась быть убитыми, а за ними потянулись и остальные, уставшие от бесконечного ада. Начались митинги. Крик о помощи. Со слезами на пылающих яростью глазах люди бесконечным потоком десятков тысяч от мала до велика пошли по улицам, усыпанным телами незаслуженно убитых. Отчаявшиеся и готовые на все, на любые условия, лишь бы прекратила литься кровь невинных и чтобы очередному кошмару пришел конец. Скрипя зубами и сжимая дрожащие от боли и злости челюсти, люди устремили полные мольбы взгляды к небу, крича лишь одно: «Мы хотим освобождения! Мы хотим вознесения!»***
Спустя день после звонка премьер-министра Чонгук приезжает на встречу, на которую соглашается без колебаний. Встреча эта происходит на нейтральной, безопасной для обеих сторон территории. О том, куда и для чего уезжает, Чонгук Тэхену не говорит, чтобы лишний раз не волновать. Альфа знает, что вернется. Если бы Им Джебом хотел его убить, то поступил совсем по-другому. Причина в другом, и Мираи о ней догадывается. Когда Чонгук подъезжает к небольшому жилому домику с кортежем из пяти джипов, оказывается, что Им уже ждет там со своими людьми. Чон выходит из машины, демонстративно прихватив с собой свой компактный узи. Знает, что каждое его движение сейчас отслеживают снайперы министра, и собственные уже давно на позициях. Чонгук поправляет ворот куртки и, оглянувшись по сторонам, поднимается на крыльцо, беспрепятственно открывая входную дверь. Следом идут аспиды, готовые в любую секунду дать отпор и защитить своего лидера. Дом внутри простенький, но уютный. Будто бы в нем жили пожилые люди, ценящие старость и те мелочи, которые у них есть. Мебель, хоть и потрепанная, но аккуратная, а под дверью расстелен коврик с ярким рисунком и дружелюбным «добро пожаловать». Общий вид этого домика портят все в нем присутствующие люди, вооруженные до зубов. Армеец, встретившийся в коридоре, молча провожает лидера аспидов и нескольких его людей до небольшой кухоньки, за круглым столом которой уже сидит премьер-министр. Встретившись взглядом с вошедшим гостем, Им Джебом поднимается со своего стула, поправив полы пиджака под черным расстегнутым плащом. — Здравствуй, Чонгук. Как ни странно, но я рад нашей встрече, — говорит он серьезным, но мелодичным голосом, протягивая руку Мираи. Его взгляд падает на оружие, которое держит Чонгук, но он сразу же фокусируется на глазах Первого Лидера. Безопасность, да и только. — О, а как я рад, господин министр, — Чонгук сует узи за пояс и пожимает руку министра, коротко ухмыльнувшись. Тот чуть заметно улыбается, кивком указывая, чтобы Чонгук присел, и сам опускается обратно на стул, принимая расслабленную, но в то же время сосредоточенную позу. Чонгук со все еще недоверчивым взглядом оглядывает кухню и стоящих позади Джебома военных. Если вдруг между двумя сторонами вспыхнет искра, то стены этой маленькой милой кухоньки вмиг окрасятся в алый. Отогнав неуместные мысли, Чонгук садится напротив министра, положив одну руку на стол, а другую на колено. Джебом некоторое время молчит, не торопясь начинать разговор, из-за которого и была назначена встреча, и разглядывает Чонгука, словно не верит, что перед ним сидит именно он. Человек, в котором вдруг начала нуждаться страна. Мираи, теряя терпение, начинает барабанить пальцами по столу. — Ты стольких важных политиков казнил, — усмехается Им, наконец подав голос, что звучит спокойно и непринужденно. От этого альфы не веет ни страхом, ни враждебностью. Редкий случай. Но Чонгук все еще не позволяет себе расслабляться перед ним. — Было же, за что, — пожимает он плечами. — Только не всех, кстати, убрал. Пока. — Знаю, — кивает Джебом, приподняв темные брови, скрытые темно-каштановой челкой, спадающей на лоб. — Как и то, в кого еще ты целишься. — Серьезно? — ухмыляется Чонгук. — Думаю, тогда ты знаешь и то, что тебя в моем списке нет. — Как нет и причин, по которым бы я туда попал, — согласно кивает Им, подняв стоящий в центре столика чайник. Чуть подавшись вперед, он наливает чаю в чашку перед Чонгуком, а затем и в свою. — Их действительно нет. Ты, Им Джебом, к счастью для себя же, не согрешил по отношению к стране. Редчайший случай, — хмыкает Чонгук, глянув на свою чашку с горячим чаем, пар от которого лениво тянется к потолку. Премьер-министр — один из немногих в вышке страны, кто не промышляет грязными делами и не использует свое высокое положение в корыстных целях. — Мы мыслим одинаково, не так ли? — щурится альфа. — Откуда ты знаешь, что Мираи — это я? — спрашивает он, хмуря брови. — Хотя, могу предположить. Ты с моим братом подружился? — Да, незадолго до того, как он открылся, — спокойно отвечает Джебом, держа свою чашку за ушко и поднося к губам. Сделав короткий глоток чая, под пристальным взглядом Чонгука он продолжает: — Анонимность помогла ему подобраться ко мне максимально близко, но не с целью убить, а найти поддержку. И я поддержал его, только не все так легко в нашей системе устроено. Я полностью разделяю его взгляды и цели на будущее, но на осуществление нужно время и огромное влияние. — Так вот, кто помог ему расчистить путь к верхушке, — поняв, кивает Мираи, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. — Мне удалось заткнуть рты некоторым. Тем, кто, я не сомневаюсь, тоже есть в твоем списке. А с Главой Кагэ разбирался лично, — говорит Им, ставя чашку на стол и сцепляя руки в замок. — Я бы устроил Главе самую красивую казнь, — улыбается Чонгук. — Хосок мне все обломал. — У вас с ним одинаковый взгляд на вещи, — отмечает Джебом, прищуривая глаза. — Не во всем. Он витает в облаках. И ты, видимо, тоже, раз поддерживаешь его. Слишком красивая картинка у Хосока в голове складывается. До невозможного красивая, — хмыкает Чонгук. — У меня свои планы на эту страну. То, что происходит сейчас, выходит за рамки даже для нас, аспидов. Маленькие крысы решили выползти из своей помойки, как только хватка ослабла. Грязная игра. Славу она им не принесет. — Поэтому я и решил встретиться с тобой… — В правительстве так отчаялись, что готовы своему главному врагу добровольно отдать кресло? — сухо смеется Чонгук, прервав альфу. — Смахивает на очень привлекательную ложь, — тон его голоса становится твердым, а глаза чернеют, заполняясь пробуждающимся гневом. — Ты же каждого человека в правительстве насквозь видишь. Скажи мне, кого из них ты посадил бы в кресло президента? — серьезно спрашивает Джебом, даже бровью не поведя, не реагируя на возникшее у Чонгука сомнение. Тот поджимает губы и отводит задумчивый взгляд в сторону. Никого. Никого из этих прогнивших в верхах он не посадил бы в президентское кресло. В планах аспида было каждого из них убрать и заменить более честными людьми. Никто там не достоин править страной. В таком случае, война лишь сильнее разгорится и растянется еще на годы. Хмыкнув на ответное молчание Чонгука, Джебом продолжает свою речь: — Засиделся ты в своем укромном уголке. За новостями вообще следишь? Отчаялось не правительство, Чонгук, а люди, которым почему-то понадобился именно ты, — министр поднимает руку и демонстративно тычет в сторону Чона указательным пальцем. — Им нужен Мираи с его жестким режимом, который каждого в этой проклятой стране наконец поставит на место. Никогда разом не происходило столько чудовищных событий, ты и сам это видишь. Худшие представители нашего народа сорвались с цепи и плюнули на и так всеми давно забытые законы. Их растоптали окончательно, — Джебом устало вздыхает. Делает короткую паузу, после чего говорит уже тише. И даже в его голосе отчетливо виднеется отчаяние: — Меня народ не слышит. Говорить из нас некому. Только тебе, Мираи. Чонгук опускает тяжелый взгляд на стол, укрытый скатертью с рисунком множества мелких цветов. О том, что происходит в стране, он знает, как никто, получая информацию не только через СМИ, но и через свои личные источники. Кого аспид когда-то не добил, восстали и озлобились, полностью лишившись человеческого. Настоящие твари из ада поднялись на землю и выедают чистые людские души ради удовольствия. Никогда, даже во время жестоких стычек армии и змей, воздух не был до удушья пропитанным смрадом и кровью. Идет истребление без цели, лишь ради животного желания. Инстинкты ослепили, а разум атрофировался. Таким название еще не придумали. Чонгук все эти дни поглощения смутой молчал и наблюдал за попытками армии сдержать хаос, но с теми, у кого нет никаких ценностей и простейших правил, бой заранее проигран. Невинные люди, до этого искавшие безопасность и надежду в солдатах великой армии, потеряли даже это. Вера разбилась и превратилась в пыль под подошвой монстров, оккупировавших города. А потом на улицу вышел один слабый человек, потерявший все. За ним потянулись остальные потерянные и лишенные смысла. Люди подняли плакаты с мольбой и ненавистью, с обидой и отчаянием, чтобы весь мир видел их боль и страдания, которым нет конца. Среди тысяч преобладали кровью написанные на бумаге слова, что видели все: «Мираи на вас нет». Чонгук запомнил это на всю жизнь. В кухоньке повисает долгое молчание. Джебом в волнительном ожидании смотрит на Чонгука, пока тот находится в глубоких размышлениях, терзающих его сознание. Он хмурит брови и подвигается к столу, сложив на нем руки и смотря министру в глаза. — До определенного момента все, чем я был одержим — захват власти аспидами, — начинает Чонгук негромко, медленно, как скорлупу, раскрывая свою правду, никогда прежде не озвученную вслух. — И мне было неважно, лидер я, правая рука лидера или рядовой солдат. Я хотел, чтобы мы стояли у руля. Хочу этого и сейчас. Я жаждал казнить генерала Кима, своего бывшего друга. Буквально спал и видел, как совершаю это. Я жаждал уничтожить Главу и всех, кто помешает аспидам взять власть над страной. Но теперь для меня все это не в приоритете, — отмахивается Чонгук, поведя плечом и скривив губы, словно речь идет о глупых детских мечтах. Брови Джебома в недоумении ползут вверх. — Семья и ее безопасность. Вот, что действительно первостепенно. Министр понимающе кивает и сводит брови на переносице. — Семья, несомненно, святое. У меня она тоже есть, и я тоже ставлю ее превыше всего, но… — Им откидывается на спинку стула и с легким прищуром глядит на Первого Лидера. — Почему сказанное тобой звучит так, как будто ты собираешься отказаться? То, к чему аспиды шли годами, наконец перед вами, осталось лишь руку протянуть и взять. Сам народ кричит о помощи и зовет Мираи. Вы сражались за свободу народа, а теперь что? — Я не отказываюсь от президентского кресла. Я просто не могу, — качает головой Чонгук. — Свобода и лучшее будущее — главная цель аспидов уже многие годы. Сейчас ничего не изменилось. Ради кресла президента погиб мой лучший боец, а люди оказались в плену реальной тирании. Их надежды пали на меня, да? Я их оправдаю, и даже больше, — уверенно говорит Мираи, глядя министру в глаза. — Я никогда не разделял взгляды аспидов, но многие ваши законы действительно могут помочь стране встать на ноги, — говорит Джебом, заметно расслабляясь. Сомнений больше не остается. — Твой метод борьбы жестокий, но это именно то, что нужно для того, чтобы истребить терроризирующие население группировки. Это важно не только для спасения жизней нашего народа, но и наших дорогих семей. Ты должен занять кресло как можно скорее. Помолчав некоторое время, Чонгук вскидывает брови и издает довольную усмешку, в черноте своих глаз сохраняя холодную уверенность и твердость. — Начнем создавать лучшее будущее с этой секунды? — слегка улыбается он, скользнув кончиком языка по нижней губе. — Именно так, — соглашается Им, приподняв уголки губ и через стол протягивая руку альфе: — За лучшее будущее. — Что уже так близко, — говорит Мираи, крепко пожимая ладонь премьер-министра. Чудовищ только чудовище усмирит.***
Происходит неожиданное. Тэхен вперился шокированным взглядом в большой экран телевизора, затаив дыхание. От удивления он и слова вымолвить не может, остолбенев, парализованный внезапно пробудившимся страхом. Показывают прошлое, которое все еще заставляет внутри что-то болезненно сжаться и всю жизнь до последней минуты пройти перед глазами. Омега открывает рот, но вместо слов лишь тихо выдыхает, неотрывно глядя на фото Чонгука. Того самого Чонгука, что был национальным героем. Капитана. Эту фотографию омега знает, как никто, и прекрасно помнит ее историю, которую когда-то давно рассказал Чимин. Тэхен, растерянный из-за непонимания происходящего, пропускает мимо ушей то, что говорит ведущий новостей. Рядом с фотографией капитана Чона появляется кадр одной из публичных казней, устраиваемых Мираи. Тэхен отводит тяжелый взгляд в сторону. Видеть эти две личности одного человека рядом все еще тяжело. Дико и безумно странно. Позади, нависнув над Тэхеном, сидящим на диване, стоит Чонгук, сложив руки на груди и сверля экран немигающим потемневшим взглядом. Губы сами собой поджимаются. Что он точно не ожидал увидеть, так это свое лицо, транслируемое всеми каналами страны. Но к этому он был готов с тех пор, как договорился с министром о том, чтобы стать главой. В реальном времени происходит разоблачение самого опасного террориста, которым оказался герой войны, вдохновлявший армию, борющуюся с лидерами и аспидом. Теперь он преступник, в котором люди нашли своего спасителя. — Это сделал министр? — выйдя из оцепенения, наконец спрашивает Тэхен, оторвав взгляд от экрана и повернув голову к Чонгуку. У того в глазах ни грамма ярости или удивления. Лишь легкое раздражение. Теперь ничего не будет как прежде. Личность раскрыта. — Да, его рук дело, — кивает альфа. — Это было необходимо. Люди все равно узнают, кто я, когда страна будет в моих руках, — хмыкает Чонгук. Раньше он и не задумывался об этом. Куда важнее было захватить власть. Лицо играло второстепенную роль. Но теперь вместо разочарования и еще большей ненависти в людях наверняка проснется что-то другое. Более сильное. Тэхен это озвучивает. — Людям нужен Мираи, — говорит он, хмуря брови и бегая задумчивым взглядом по ковру. — А Мираи — это всеми любимый капитан Чон. В таком случае их надежды возрастут, Чонгук. Никто… Почти никто не воспротивится, я в этом уверен, — омега поднимает глаза на Чонгука. — Все складывается хорошим образом, вот только ты станешь более уязвимым, — голос Тэхена, в котором страх проскальзывает, становится тише. Чонгук это замечает. Вздохнув, он расслабляется и, обойдя диван, садится рядом с Тэхеном. Теплая ладонь нежно оглаживает щеку омеги, отчего тот прикрывает глаза, забываясь в приятных ощущениях, пробуждающихся в душе от прикосновения. — Боишься за меня? — хрипло спрашивает альфа, проведя большим пальцем по мягким губам Тэхена и слегка оттянув нижнюю. Тот коротко кивает, сводя брови на переносице, словно сейчас заплачет. А я каждую секунду боюсь за вас. Это остается неозвученным. — Могли бы мы просто уехать подальше от всего этого… — тихим дрожащим голосом выдыхает омега, открыв глаза и накрыв ладонь Чонгука своей. — Но это просто мои глупые мечты. Людям там так плохо и страшно, так больно, как не было никогда. Это представить невозможно, — вздыхает Тэхен. — Когда-то я хорошо их чувствовал, я брал часть чужой боли на себя, чтобы облегчить страдания. Я ненавидел аспид вместе со всеми, ведь он и у меня отнял важное, — омега заглядывает Чонгуку в глаза. — А теперь я понятия не имею, что еще от людских истерзанных душ оставили эти животные, и если бы я мог сейчас народу как-то помочь, я не сидел бы здесь. Их нужно спасать. И как бы мне не было страшно отпускать тебя и смотреть на то, как ты становишься во главе, я знаю, что так надо, знаю, что кроме тебя никто не сможет этот кошмар остановить. — Когда все закончится, мы уедем, куда скажешь, малыш. Нельзя рисковать нам обоим. Нельзя, чтобы Каин остался один, если вдруг что-то произойдет. Да о чем тут говорить? Я тебе ни в коем случае не позволю подвергать себя даже малейшей опасности. Будь с нашим сыном, пока я буду помогать стране встать на ноги, — Чонгук берет лицо Тэхена в ладони и мягко касается приоткрытых губ, ловя теплое дыхание, вырвавшееся из них. Тэхен шмыгает носом и кивает, позволяя альфе утянуть его в непродолжительный поцелуй. — Ты нужен. Всем нужен, — шепчет Тэхен, жмуря глаза и утыкаясь лбом в шею альфы. С тех пор, как Чонгук встретился с премьер-министром и согласился на президентское кресло, Тэхена ни на секунду не покидает тревожное состояние, а теперь, когда Мираи все знают в лицо, становится только сильнее, несмотря на то, что теперь альфа обретет двойную силу и сможет расправиться с новым врагом страны по щелчку. Пока все до единого не сложат оружие, Тэхена страх не покинет. — Запах смерти стал сильнее. У зверей, которые выдвигают свои непригодные для жизни законы, нет никакой чести. Их борьба ни за что. Всего лишь убийства ради убийств, — Чонгук чуть отстраняется, отведя тяжелый взгляд в сторону и играя желваками на лице. — В этом моя вина. — Что? Почему ты так думаешь? — спрашивает Тэхен. — Не добил выродков, и вот, во что это превратилось. Остатки великих мафиозных кланов опустились до безрассудного зверства, — хмыкает альфа. — Даже немного смешно. — Нельзя убить всех до единого. Это невозможно физически или требует в разы больше времени. В этом никто не виноват, Чонгук, — омега качает головой. — В любом случае, разбираться с этим действительно мне, — пожимает плечами альфа. — Когда-то я, как и все, думал, что аспид — худшее зло, которое только может быть, — безрадостно усмехается Тэхен. — Способ борьбы змей пугающий, но невинные жизни… — Никогда не были нашей целью, — договаривает за омегу Чонгук. — Тому, что творят эти отбросы, нет объяснения, и вряд ли найдется. А мы всегда действовали в интересах народа. Даже если бы мы тогда захватили власть так, как и планировалось, рано или поздно люди приняли бы нас. Когда страха не осталось бы совсем. — Избавь народ от чудовищ, Мираи, — шепчет Тэхен, прижавшись к альфе и положив голову на его плечо. — Уже скоро, малыш, — Чонгук обнимает омегу и зарывается пальцами в его пшеничные волосы, мягко поглаживая и целуя в макушку. Из спальни начинает доноситься звонкий плач, на который оба мгновенно реагируют, отстранившись и заглянув друг другу в глаза. — Каин проснулся, — с улыбкой говорит Тэхен, вставая с дивана вместе с Чонгуком. — Неужели. Я уже соскучиться успел, пока он спал, — издает смешок альфа, обняв Тэхена и идя с ним в комнату к проснувшемуся младенцу. Только Каин способен в миг отогнать все тревоги и поселить в познавших боль душах тепло.***
Очередной окурок летит на замерзшую землю, отбросив в сторону мелкие искры. В воздухе парят редкие мелкие снежинки, путающиеся в рыжих волосах альфы, склонившего голову. Они беззвучно оседают на белоснежный мрамор и сливаются с ним и с завядшим букетом лютиков, которые все еще лежат у надгробия. Хосок окидывает их ничего не выражающим взглядом и наклоняется, чтобы взять и по пути выбросить. Альфа на все теперь так смотрит. Его глаза покрылись сотнями слоев крепкого льда, о который сколько ни бейся, уже не расколоть, даже трещинку не пустить. За многочисленными холодными стенами остается один-единственный огонек, который там разжег один омега с волосами цвета безоблачного неба. Другого там быть не может, не будет. Хосок на все теперь так смотрит. Кроме имени родного, выведенного черным по белому. Когда начинает темнеть, Хосок нехотя покидает кладбище, сжимая в руке завядший букет, когда-то принесенный Чонгуком, и мысленно обещает Юнги, что завтра же вернется с новыми и свежими цветами. Хосок не знал, какие он любил цветы и любил ли их вообще. Скорее, не любил. Такие мелочи никогда не волновали омегу, они просто не существовали для него, потому что были чужды. Хосок вообще многое не знал, но хотел бы узнать, только времени все не было. Война его лишает жестоким образом. Их отношения строились на опасной игре, в которой не было места глупостям. Хосок представляет, как реагировал бы Юнги, если бы он спросил его о любимом цвете, когда за окном война не утихает. А до мирных времен он не дожил, поэтому Хосок никогда не узнает. Он возвращается в маленькую квартирку, на которую променял свой огромный пентхаус, целиком и полностью пропитанный воспоминаниями о Юнги. Горечь и так затапливает, а в большом и пустом доме ей есть, где разгуляться. Каждый уцелевший кусок души бы отравила, не оставив от Хосока ничего. Легче там, где тесно, где чистый лист для новых воспоминаний, заполненных однообразными днями в полнейшем молчании и одиночестве. Сигарета и крепкий горячий кофе, обжигающий глотку. Но так даже лучше. Признаки жизни есть. Хосок не спивается, не топит горе в алкоголе. Он молча и задумчиво смотрит на кружку с кофе, ведь такого же цвета были глаза Юнги. Как будто в его собственные смотреть и себя, разбитого, в их отражении видеть. Жизнь не оборвалась, не стала хуже, Хосок не ушел на дно, он остался там, где и был до выстрела. Жизнь теперь просто на паузе, и неизвестно, как долго она продлится. Возможно, всю жизнь. Из комнаты с оружием Хосок забрал только М4. На остальное смотреть тошно. Возможно, когда-нибудь, когда к дыре в груди наконец можно будет привыкнуть, он вернется и взглянет на все по-новому, наберется сил и шагнет вперед, но сейчас любое движение кажется невозможным. Непосильным. Как двигаться, когда кто-то важный навеки застыл? Хосок откидывает голову на спинку кресла и выпускает густой дым к потолку. Во всей квартире выключен свет и гуляет приятная тишина до тех пор, пока не отворяется входная дверь. На приближающиеся шаги вошедшего Хосок даже не реагирует. Как курил молча и задумчиво, так и курит, периодически отпивая кофе. — В холодильнике еда хоть есть? — спрашивает Юно, встав в дверном проеме и прислонившись плечом к косяку. Хосок прикрывает глаза, отвыкшие от яркого света включившейся над головой лампочки. Юно внимательно смотрит на него не без боли и сочувствия. Хосок забыл обо всем, даже о том, что нужно иногда питаться, поэтому Юно взял на себя обязанность поддерживать его жизнь и терпеливо ждать, когда тот продолжит свое движение вперед. — Знаешь, что происходит на улицах? — не услышав ответа на первый вопрос, бета задает второй. — Чонгук возьмет все в свои руки, — хриплым и бесцветным, чужим голосом отвечает Хосок, перебирая в пальцах сигарету и разглядывая дым. — Разве это было хорошей идеей? Что будет, когда он разберется с группировками? — не прекращает атаковать вопросами Юно. Несмотря на природную хладнокровность и сдержанность, он растерян и ждет, когда его лидер предпримет меры, потому что ситуация в стране становится все хуже и хуже. Юно одержим сомнениями в том, верным ли решением было позволять Чонгуку обрести абсолютную власть. Он завершит войну, а что будет делать потом? — Пусть пока разберется, — отвечает Хосок, туша сигарету в пепельнице и отпивая кофе. — Он взглянет на ситуацию по-другому. Я хочу верить, что вещества не весь его мозг выжрали, — Хосок замолкает и лижет нижнюю губу, смотря в окно, за которым из-за накрывшей местность темноты ничего не видно. Впервые за долгое время альфа сказал так много слов сразу, чтобы наконец ответить на мучающие Юно вопросы. — Пусть борется с реальными врагами. Ничего не ответив, Юно стоит в проеме несколько минут, сверля ни на что не реагирующего Хосока пристальным взглядом, после чего сдается и, цокнув, машет рукой, входя в комнату и плюхаясь на кресло рядом. Это внезапное действие беты Хосок не может оставить без внимания, поэтому оборачивается, изогнув бровь. — Что? — спрашивает Юно, беря пульт. — Ты прав. Я в постоянном напряжении, хотя дело не касается нас в данный момент. Главная фигура в игре — Чонгук. Вот пусть и вершит суд над настоящими тварями, — пожимает плечами Юно, нажав на красную кнопку на пульте и включая телевизор. — Сейчас кофе сделаю, и посмотрим какой-нибудь идиотский фильм, и даже не смей сбегать, красный змей, — строго говорит бета, но в его темных глазах поблескивает несвойственное ему озорство, заставляющее Хосока хмыкнуть. — Юнги вряд ли был бы в восторге от того, что ты совсем опустил руки и даже обычной жизнью жить отказываешься. Пора возвращаться, Хосок. Альфа вздыхает и поворачивает голову к прислоненному к стене под подоконником автомату. Юнги действительно осудил бы его и облил грязью, если бы узнал, что Хосок потерял вкус к жизни. Как будто Смерть была Юнги врагом и забрала его насильно. Как будто бы он ее боялся. Хосок ненавидит тешиться надеждами, поэтому хочет верить в то, что Юнги там в порядке и счастлив, что не прекратил борьбу, которую ведет с самого рождения. В этом всегда была его суть, только Хосок об этом порой забывал. Одно только имя омеги, вырвавшееся из чужих уст, как ледяная вода из ведра прямо на голову. Наверное, так и надо было. Услышать его от кого-то помимо самого себя. Уйдя на дно своей скорби, Хосок о многом забыл. Он и правда забыл о том, кто такой Мин Юнги.***
Не Намджун обезумел. Все они сошли с ума. Все, увидевшие надежду на светлое будущее в Мираи. Альфа тщательно следит за новостями и с каждой новой все больше и больше теряет надежду на людское здравомыслие и положительный исход. В стране не осталось места, которое не было бы в руинах. Все оглохли и ослепли, истину больше не видят, не желают видеть. Того, кто таких же, как в правительстве сидящие, казнил, хотят сделать чертовым президентом чертовой страны, катящейся прямиком в ад. Образовавшиеся группировки лишь ускорили этот процесс. Одно радует: отобравший у Джина жизнь уже в этом аду горит. Скоро за ним последуют все остальные черти. Намджун пытался докричаться, когда увидел хаос на земле, но никто так и не услышал. Уши закрыли и отдают глупые приказы, и если хоть один Намджун не исполнит — лишится даже того низкого статуса, в котором находится сейчас. Люди свихнулись. Страну охватило всеобщее безумие, которому не видно конца. Скоро его возглавит тот, безумнее кого на свете нет и никогда не будет. Виной всему страх ошибки. Если бы глупцы, трясущиеся за ресурсы, позволили генералу продолжать его работу, очередные твари не посмели бы выползти на поверхность и взять под свой контроль простых людей, нуждающихся в защите. Обезумели и они. От страха и отчаяния, от безысходности. Сошли с ума и потянулись к врагу, который мешал им спокойно жить многие годы. Боясь натворить ошибок, они сотворили еще больше. Как дошло до того, что кошмар людской теперь — спасение? Намджун нервно усмехается и качает головой. Горечь коньяка приятно обжигает горло и щиплет губы. Альфа утирает их рукавом камуфляжной куртки и оборачивается на стук, отвлекаясь от разглядывания двора главной базы. А внизу аллея, в которой они с Джином когда-то впервые открылись друг другу. Еще одно греющее душу воспоминание. — Войдите, — холодно бросает Намджун, повернувшись к двери в небольшом кабинете, который уже давно никому не принадлежит. Присев на стул, альфа складывает руки на груди и молча смотрит на пятерых вошедших в кабинет рядовых. Совсем юные альфы, прошедшие лишь пару боев и чудом в них уцелевшие. В руках у двоих из них средних размеров картонные коробки. Намджун коротко кивает, сделав одобрительный жест. Альфы с глухим стуком ставят коробки на пыльный пол. — Но для чего нам это? — спрашивает один из парнишек, кивнув на принесенное. Ким тянет уголок губ вверх и довольно хмыкает. — Скоро узнаете.***
Вокруг тысячи сломленных и отчаявшихся. Поднявших глаза, в которых остались одни осколки. Народ пришел на главную площадь в надежде собрать их, склеить. Услышать то, что посеет в погибающих душах зерно для новой жизни с чистого листа. Тысячи затаили дыхание не в страхе. В ожидании. Никто не говорит ни слова, замерев в предвкушении. Некоторые до сих пор не верят, что это происходит. Спасение пришло. Солдаты в камуфляжном и черном объединились во имя защиты мирного населения, пришедшего увидеть свою надежду на лучшее будущее. Меж неподвижных людей гуляет ледяной ветер, разносящий легкие хлопья мелкого снега под ногами, а тучи охватывают небо неизменным куполом, без которого никто уже жизни не представляет. Перед величественным белоснежным зданием парламента на подъеме стоит трибуна. Позади два флага: принадлежащий стране и аспидам. На стульях по бокам от трибуны восседают высшие, готовые слушать нового президента. По всей округе разносится лишь негромкое завывание беспощадного ветра. Глаза людей расширяются, а рты раскрываются сами собой. У кого-то восторг, у кого-то слезы молчаливо текут, а кто-то беззвучно шепчет имя его, которого прежде страшились, как огня. Поправив полы пиджака, Чонгук коротко касается своего кольца на пальце и молча поднимается к трибуне, возле которой уже стоит премьер-министр. На него устремились сотни и тысячи пар глаз. Альфе кажется, что он в эту секунду чувствует мольбы каждого, в этих глазах читающиеся. Никогда не было так тихо в огромной толпе людей, которую, казалось бы, контролировать невозможно. Но стоит Чонгуку повернуть голову к людям и встать у трибуны, и контроль оказывается в его руках, немало крови впитавших. Какое-то время молчание продолжается. В этот момент происходит важнейшее событие за последние десятилетия. Враг государства взял его в свои руки, чтобы помочь людям в тот момент, когда никто другой не в состоянии. Чонгук неторопливо скользит взглядом по людям, стараясь каждому заглянуть в глаза и на себе их боль прочувствовать, после чего слегка поправляет микрофон и упирается руками в края трибуны, чуть наклонив голову. — Я вас услышал, — твердо и уверенно начинает президент. Его голос четко слышится со всех сторон и провоцирует у народа мурашки по телу. В толпе происходит какое-то движение, после чего люди вновь замирают. Все, абсолютно все готовы внимать. — И слышу уже давно. С тех самых пор, как оказался в аспиде. Свобода — вот, что нужно всем нам. Свобода от ущемления, разделения, от вечной бедноты, пока они, — Чонгук указывает пальцем себе за спину, имея в виду людей из правительства, восседающих перед простым народом, — задыхаются, обжираясь тем, что принадлежит вам, — альфа чувствует, как напряжение среди вышек начинает взлетать к небесам, а Джебом, находящийся поблизости, заметно лишь для Чонгука, одобрительно хмыкает. Многие в толпе начинают кивать и тихо соглашаться. Чонгук продолжает: — Когда-то очень давно аспид пошел против власти именно по этой причине. Но я не для того здесь, чтобы рассказывать вам историю о том, что вы и так прекрасно знаете. Все мы знаем. Нет смысла копаться в прошлом. Куда важнее будущее, которое мы должны построить своими руками, — Чонгук поднимает ладони. — Я не стану кормить вас пустыми обещаниями, как это делали наши великие президенты и главы до меня. Вы сами все увидите сразу же после того, как разойдетесь по домам, а в скором времени мы избавим нашу страну от паразитов, потерявших страх и посмевших показаться мне на глаза снова, — коротко хмыкает Мираи. — Не хочу толкать длинные речи, напичканные красивыми словами, которые, я точно знаю, нигде вам не сдались, так же, как и мне. Вы прекрасно знаете, кто я такой и на что способен, — ухмыляется альфа, разведя руки в стороны. Люди снова кивают и пускают по толпе гул голосов. — Мы вместе изменим этот мир. Будем строить его, стоя плечом к плечу, а не порознь. Скоро все изменится. Да здравствует наше лучшее будущее, — громче и тверже говорит Чонгук, снова скользя загоревшимся взглядом по толпе людей, наполнившихся надеждой и силами для дальнейшей борьбы. Все зашумели, смешав взрывную ненависть с радостью и предвкушением. Мираи растягивает губы в улыбке и говорит свои последние слова: — Освобождайтесь и возноситесь. Толпа начинает шуметь, пестря различными контрастными и живыми эмоциями. На глазах блестят слезы, вспыхивают новые огни и взрываются фейерверки. Происходит то, чего Чонгук совершенно не ожидал, восходя на трибуну. В эту секунду люди страны, за власть над которой он боролся не один год, наконец приняли его окончательно. Приняли и поверили. Бесстрашно вручили свои хрупкие души на хранение новому президенту, в чьих словах нет ни капли лукавства. Их чистота и истина живительной вакциной попадает под кожу и вытягивает из плена вечного страха. Мираи уже спас словом, в котором народ так нуждался. С улыбкой покинув трибуну, Чонгук отворачивается, сверкнув недобрым взглядом в тех, возле чьих имен еще не поставил галочку в своем списке. Теплая улыбка, предназначенная народу, вмиг превращается в животный оскал, а глаза приобретают алый оттенок. Мираи чуть наклоняет голову к премьер-министру и коротко говорит ему на ухо: — Но для начала я почищу верхушку за моей спиной. Джебом поворачивает к нему голову и, заглянув в глаза, кивает.***
Обещания президента начинают осуществляться сразу же. За полчаса он разрабатывает эффективный план по ликвидации врага, который приходит в исполнение уже через час. Происходят спасательные операции и обеспечение кровом и всем необходимым людей, лишившихся всего. Враг, не ожидавший такого скорого наступления, не успевает подготовиться и обороняться. Сотни из различных вражеских группировок истреблены уже в первый день. Мираи успевает чистить мир от грешных, действующих против народа, еще и внутри правительства. Он, как Смерть, сам лично приходит за каждым по отдельности и совершает расправу, сразу же сажая в освобождающееся кресло лучших кандидатов. За всем этим с полным одобрением наблюдает премьер-министр, все еще не верящий в реальность происходящего. На президентском кресле главный террорист страны, которому они сами позволили взять власть в крепкие руки. Но Джебом ни о чем не жалеет. За первую неделю ситуация в стране становится заметно спокойнее. Некоторые группировки вновь попрятались по своим норам, но в этот раз Мираи не намерен оставлять их в живых, поэтому он организует специальные отряды для поиска залегшего на дно врага, в которые входят люди и из аспида, и из армии. Поначалу Чонгук осторожничал, предполагая, что две некогда враждовавшие стороны не сработаются и, более того, перестреляют друг друга, но результат удивил. И военные, и змеи смиренны и готовы принять любой приказ президента, временно взявшего на себя еще и генеральские обязанности. Порой Чонгук с тоской думает о том, что назначил бы генералом Юнги. В этом было его призвание — вести за собой тысячи таких же бесстрашных воинов, перед которыми не остается ни единой преграды. Но его нет, и поиск такого же достойного для Чонгука усложняется. Коротко постучав в дверь, министр входит в просторный кабинет президента, не дождавшись разрешения войти. То, что он видит, заставляет его коротко хмыкнуть. Он подходит к массивному столу, поправив полы своего темно-серого пиджака. — Президент Чон выше деловых костюмов? — спрашивает он, вскинув бровь и садясь на черное кожаное кресло. Чонгук усмехается и убирает ноги, обутые в берцы, со стола. — Не привык к неудобным шмоткам. Я думаю, президенту простят такой внешний вид, — говорит он, поднявшись с кресла. — В кабинете зависать я тоже не особо привыкший. Так делают трусы, отдающие приказы с безопасного расстояния, лишь бы своих жалких жизней не лишиться. Таким был и Глава, целиком и полностью возложивший свои обязанности на бывшего генерала Кима, — Чонгук сует в зубы сигарету, прикуривая себе и жестом предлагая министру. Тот коротко мотает головой, отказываясь. — Если бы Хосок не встрял, я давно бы захватил власть. — Путем большей крови, — Джебом наблюдает за расхаживающим по кабинету Чонгуком, закинув ногу на ногу и барабаня пальцами по своему колену. — Не говори, что тебя не устраивает то, как сложились обстоятельства. — А как они сложились? — Чонгук останавливается и поворачивается к министру, подняв бровь. — Это худший вариант из всех. Потому что погибло намного больше невинных людей. Не говори при мне таких вещей, Джебом, я тебя быстро могу в свой список занести, — сухо усмехается Чонгук, предупреждающе покачав головой. — Ситуация чудовищная, я это и не думал отрицать, — спокойно отвечает Им. — Я имел в виду, что насильственный путь захвата власти не сделал бы тебя лучше в глазах народа. — Никогда я не пытался понравиться людям. И сейчас не пытаюсь. Они сами решат, как ко мне относиться. Но кое-что мы уже видели, когда я выступал на трибуне, так что, — пожимает плечами Чонгук, выпуская дым и подходя к столу, чтобы стряхнуть пепел. — Лучшего решения в своей жизни я не принимал, — коротко улыбается Джебом. — Я рад, что ты так думаешь, — кивает Мираи. — Мы будем строить реальный, а не радужный мир с воздушными замками. Такой, в котором комфортно будет каждому гражданину. — Слишком много свободы, Чонгук… — вздыхает Джебом, покачав головой. — Ну ладно, к законам потом вернемся. Сейчас важнее нормализовать обстановку. — Север полностью расчищен, — Чонгук опускается в кресло и откидывается на спинку. — В скором времени там начнется строительство и восстановление. — А когда-то север был самым страшным местом в стране, — издает безрадостный смешок министр. — Мне греют душу такие перемены. Да, я звучу сентиментально, но после стольких лет войны по-другому реагировать не получается. — Север был моим любимым местом. Личное поле боя, в котором я отпускал себя на полную катушку, — усмехается Мираи. — Как там, я нигде так не купался в крови. По трупам военных ступал, хотел больше. Это не просто наслаждение. Я знал, что поступаю правильно, расправляясь с врагом. А теперь «камуфляжные» под моим руководством ходят. В любом случае, север заслуживает второго шанса. Я сделаю это место процветающим. — Все к этому идет. Скоро вся страна будет процветать, — улыбается Джебом, соглашаясь, и тут же хмурится, будто что-то вспомнил. — Кстати, я, вообще-то, зашел сказать, что наши люди выхватили на границе уважаемого господина Чхве. Он целиком твой. Чонгук вскидывает брови и тушит сигарету, поднимаясь и смотря на Джебома с упреком. — С этого и надо было начинать. Пойду, займусь нашим министром. — Чонгук, — вдруг зовет Джебом, встав с кресла. Чон останавливается у двери и поворачивает к министру голову. — Ты помнишь, как казнил беременного омегу министра здравоохранения? — спрашивает он, заглянув Мираи в помрачневшие глаза. Становится и без ответа ясно, что помнит. — Он был невинным человеком. Таким же, как и те, на чью защиту ты встал сейчас. Тогда твои взгляды были другие? — Ты сам говорил, что мои методы борьбы жестоки, — сдержанно отвечает Чонгук. На его напрягшемся лице заиграли желваки, что не ускользает от премьер-министра. — Министр здравоохранения ограничивал нуждающихся людей в медикаментах, тратя деньги на всякое дорогостоящее дерьмо для своей капризной шлюхи, которая вскоре забеременела от него. Я думаю, ты и сам это прекрасно знаешь. Я не мелочусь и не осторожничаю, чтобы убрать цель. Все, кто хоть как-то с ней связан, будут уничтожены, — холодно отчеканивает Мираи. — До встречи, господин министр, меня ждет еще один ублюдок, решивший, что имеет право воровать у людей. Чонгук отворачивается и покидает кабинет.***
— Смотри, сыночек, это твой отец, — мягко говорит Тэхен с нежной улыбкой на губах, чуть повернув лежащего у него на руках Каина к экрану, на котором в очередной раз показывают президента страны — его Чонгука, избавившегося от пугающей маски, с которой связано немало боли. Каин, заинтересованный яркой картинкой, медленно хлопает большими глазами, становящимися с каждым днем все чернее и все больше похожими на чонгуковы. Малыш открывает ротик и издает короткий звук, заставляющий Тэхена улыбнуться шире. — Ты уже узнаешь его, солнышко. Ты такой умница, — омега мягко прижимает ребенка к себе и целует в темную макушку, слегка покачивая. Трудности с уходом за Каином остаются позади. Он стойко пережил адаптацию к миру, в котором решил появиться раньше времени. Его организм крепнет, а органы продолжают активно развиваться. Тэхен постоянно находится рядом и делает все, что назначил доктор, который теперь за ненадобностью появляется в доме лишь пару раз в неделю, чтобы провести осмотр и дать новые наставления по уходу и лечению Каина. Тэхен и Чонгук решили перенести кроватку сына в свою спальню, чтобы быть ближе в случае чего и сразу реагировать на плач. Врач рекомендовал вовремя кормить и купать ребенка, не оставлять в одиночестве на долгое время, что может вызвать у него стресс, а впоследствии и плач, который будет отражаться на недоразвитой нервной системе негативным образом и только сильнее ее разрушать. Поэтому Тэхен целиком и полностью погружен в сына, его здоровье и покой. — Будем спать, Каин? Тебе уже пора, — шепчет омега, поднявшись с дивана и идя в спальню. На экране телевизора все еще мелькает Чонгук. Ведущие рассказывают о том, что происходит в стране с его становлением президентом. Прошла не одна неделя с тех пор, как это случилось, но Тэхен все еще не знает, как реагировать. Его разрывает на две части. Одна безгранично гордится и радуется. Тэхен счастлив за народ, который после стольких бед получил шанс на спокойную жизнь. По всей стране ведутся работы и перехват территорий, которые были оккупированы вражескими группировками. Тэхен глядит на совместную работу аспидов и военных с шоком и неверием. О таком бы никто и никогда не подумал. Если бы год назад Тэхену рассказали, как сложится его жизнь и жизнь страны в целом, он ни на миг бы не поверил в сказанный бред. Вот только все это происходит в действительности. Чонгук любим народом, который он спасает, враг уничтожается, а на руинах выстраивается новая жизнь. Только Тэхену страх не дает покоя. Он стал меньше, затаился в уголке и притих, как будто момента выжидая. Его почти не видно, из-за чего омега порой о нем начинает забывать. Но как только Тэхен видит по новостям лицо своего альфы, волнение пробуждается. Он верит в Чонгука и в его силу, он хорошо знает, на что этот альфа способен, и что теперь, когда он взял под контроль всю страну, против него мало кто решится пойти, но с грызущим чувством иногда не совладать. Чонгук — важнейший человек в стране, и нет никого, кто не знал бы его. И так не только в стране, но и во всем мире. В большом и непредсказуемом мире, который годами не вмешивался в их войну. Тэхен надеется, что не вмешается и в будущем. В маленьком потаенном уголке сердца зарождается страх новой войны, куда более страшной и разрушительной. У Чонгука много сторонников, но это не значит, что не осталось противников, которые в один прекрасный день могут восстать и окрасить землю алым вновь. И, каждый раз, начиная об этом задумываться при виде Чонгука, который не рядом бывает, а по ту сторону экрана, барьер в голове Тэхена рушится и впускает в сознание неприятные мысли. Когда это происходит снова, омега просто отворачивается и смотрит на своего ребенка, что принес ему немыслимое количество счастья. Улыбка пробивается сквозь поток темных мыслей, как лучи солнца сквозь тучи. Тэхен расхаживает по комнате и напевает тихую и красивую мелодию, под которую Каин научился засыпать без слез. Глазки сами собой начинают закрываться, а ротик приоткрывается в беззвучном зеве, который так умиляет Тэхена. Омега не может насмотреться, каждый раз находя в чертах младенческого личика очередную схожесть с Чонгуком, что не может не поражать. Зато губы такие же пухловатые, с аккуратным четким контуром, как у самого Тэхена. Эту деталь в сыне любит Чонгук, мечтающий, чтобы Каин вобрал в себя больше папиных черт. Омега подходит к окнам и поглядывает на умиротворенный океан, поглощаемый наступающим мраком. Вздохнув, Тэхен продолжает напевать колыбельную, тихонько покачивая маленького и хрупкого сына на руках. Повернувшись и собираясь подойти к кроватке, чтобы уложить уснувшего Каина, Тэхен застывает, прекращая петь, и чуть инфаркт не схватывает, в полумраке спальни заметив сидящего на краю постели Чонгука. — Боже, ты напугал… — тихо говорит омега, облегченно выдохнув. На душе вмиг так спокойно становится, так легко и приятно. Все главные люди его жизни рядом. — Не хотел отвлекать, заслушался, — так же негромко отвечает Чонгук, подняв голову и встав с кровати. Он медленно подходит к Тэхену и касается губами его виска, оставляя на нем легкий поцелуй, а после наклоняется к Каину и мягко улыбается. Как же он скучает по своей семье и как начинает ненавидеть свою работу, вынуждающую его задерживаться и отлучаться каждый день. Чонгук порой задумывается о том, что жалеет, что стал президентом. Мог поставить на свое место кого-то доверенного и помогал бы руководить на расстоянии. Только бы оставили его в покое, только бы с семьей. Никого больше не надо. Каин слегка морщит свой носик и начинает тихонько хныкать, не раскрывая глаз. — Я разбудил его, — шепчет Чонгук, виновато взглянув на Тэхена. — Нет, не в этом дело, — качает головой омега. — Он реагирует на тебя, Чонгук. Уложи его ты, — улыбается Тэхен, аккуратно перекладывая сына на руки альфы. — Скучал по отцу, маленький воин? — нежно спрашивает Чонгук, с улыбкой глядя на сына и покачивая так же, как делал это Тэхен минутами ранее. — Отец тоже очень скучал по вам с папочкой, — Чонгук наклоняет голову и оставляет на лбу Каина невесомый поцелуй. Малыш начинает успокаиваться и погружаться в прерванный сон по новой, защищенный теплом обоих родителей, которые дарят ему безграничную любовь и заботу. Чонгук негромко говорит с Каином обо всем на свете и рассказывает о своем полном работы дне до тех пор, пока ребенок не засыпает. — Сладких снов, мой сын, — шепчет Чонгук, коснувшись кончиком носа маленького кулачка малыша, лежащего на груди, а потом тихо и медленно подходит к кроватке, аккуратно укладывая в нее Каина и накрывая теплым и мягким одеяльцем. Выпрямившись, Чонгук оборачивается, но Тэхена в комнате больше нет. Во всем доме стоит приятный глазу полумрак и успокаивающая тишина, которой Чонгук особенно наслаждается после шумных и суетливых дней своей новой жизни с еще большей ответственностью и силой. Чонгук выходит на улицу. Спокойная вода в бассейне переливается в свете единственного во дворе фонаря, а перед ним стоит Тэхен, отвернувшись лицом к океану и обнимая себя за плечи. Его стройный темный силуэт сразу притягивает взгляд и манит к себе. Молчание нарушает лишь шум прибоя где-то внизу. Волны не бьются о скалы, разбиваясь на тысячи брызг, а ластятся, прижимаются к ним с какой-то нежностью и трепетом, но тепла все равно не чувствуют. Отчаянные. Чонгук бесшумно подходит к омеге сзади и обнимает одной рукой за живот, притягивая ближе к себе, а пальцами зарывается в мягкие волосы, которые ветер слегка треплет. Омега прикрывает глаза и расслабляется в крепких руках. Чонгук чуть склоняет его голову вбок и наклоняется к открытой шее, покрывая ее ленивыми и нежными поцелуями, заставляющими Тэхена выдохнуть в удовольствии. Кожа сразу же покрывается мурашками, а ноги едва не подкашиваются. Но Чонгук упасть не позволит. — О чем думает первый омега страны? — шепотом спрашивает он, обдавая ухо Тэхена своим теплым дыханием. — Все еще не верю в происходящее, — тихо отвечает омега, откинув голову на плечо Чонгука и переплетая с ним пальцы. Взгляд устало скользит по горизонту, где из-за мрака не видно, где заканчивается небо и начинается океан. — Ты — президент страны. Думал ли ты в прошлом, что такое станет возможным? — Никогда не думал. Даже не фантазировал о таком, — Чонгук кладет подбородок на плечо Тэхена и обвивает обеими руками, слегка покачиваясь из стороны в сторону, будто на мягких теплых волнах. — Я хоть и в какой-то мере желал власти, став аспидом, но ни разу не представлял себя на троне. Не это ведь важно было. — Ты уже так много сделал для людей за эти несколько недель, — с искренним восхищением в голосе говорит омега. — Это и есть то, за что боролся Мираи? — Не совсем. Я кое в чем пересмотрел свои взгляды. Я запрещу то, что губительно для людей. Мы хотели разрешить свободный доступ к наркотикам и оружию, но посмотри на меня, — с горечью усмехается Чонгук. — Я порабощен до конца своих дней. Тэхен вздыхает и накрывает руки альфы своими ладонями, мягко поглаживая подушечками пальцев татуированную кожу. Порой ему кажется, что шанс на избавление есть. Когда Чонгук, забыв обо всем на свете, видит перед собой только их с Каином, когда спасает народ от тирании, когда просто сидит за столом и дарит улыбку, полную тепла. Но все это вдребезги разбивается, когда альфа в стороне с жадностью и голодом в глазах кладет на язык спасительно-уничтожающую овальную таблетку и вздыхает с облегчением. Тэхену все-таки удалось изучить одну такую таблетку, но это ни к каким утешительным выводам не привело. Вещества в ней губительные, но организм они разрушают не так скоро, как обычные наркотики. На это должно уйти немало лет. Их главная цель — изменение сознания, искажение прошлого и избавление от негативных факторов при очередном приеме. Именно это все повлияло и на Каина, которому в наследство досталась уже искалеченная нервная система, хрупкая, как медленно разваливающийся стеклянный замок, держащийся благодаря постоянному сохранению спокойствия. — Чонгук… — выдыхает Тэхен, сжимая руки альфы. Тот вопросительно мычит, ожидая продолжения, но Тэхен поджимает губы и жмурится, не в силах что-то сказать. Ему хочется вечность купаться в этом тепле, чувствовать дыхание, ласкающее шею, крепкие руки, которые не позволят выскользнуть, и жар широкой груди за спиной. Всегда, всегда, всегда. Вот только утром Чонгук снова уедет. — Каин скучает по тебе, — тихо говорит омега после затянувшегося молчания. — Я знаю… работы очень-очень много, и тебе нужно быть там, но, пожалуйста… Губы Чонгука приподнимаются в легкой улыбке. — Я тоже по тебе скучаю, Тэхен, — шепчет на ухо альфа и оставляет мягкий и долгий поцелуй на шее омеги, всем телом ощущая, как тот затаил дыхание и весь отдался моменту, забыв, как нужно моргать. Чонгук разворачивает его лицом к себе и, смотря прямо в глаза, переплетает с ним пальцы, другой рукой обнимая за талию и начиная утягивать в медленный и тихий танец. Тэхен льнет к своему альфе и кладет руку на его плечо, а щекой прижимается к теплой груди, позволяя вести себя в неторопливом движении. Под ухом ровное убаюкивающее сердцебиение. Признак жизни и человечности. Сердце чудовища не превратилось в пепел, не стало каменным. Оно живое и теплое, и теплом своим согревает родных, делится с теми, за кого борется, открыв миру истинный свой облик, себя самого. А душу, разодранную в клочья, только своему омеге вверяет и видеть позволяет. Тому, кто даже в кромешном мраке не прекращал видеть крупицы света в потухших глазах, залитых кровью и жаждой убийств. Тому, кого бесконечно, и кто бесконечно в ответ. Чонгук склоняет голову и шепчет на ухо Тэхену, ведя его в медленном безмолвном танце в свете одного-единственного фонаря: — Мне кажется, тучи скоро рассеются. Тэхен поднимает голову и в очередной раз шагает в черноту бездны опасно-притягательных глаз. Они в нем нашли покой, а он — в них. — Это сделаешь ты своими руками, — Тэхен притягивает к себе их руки с переплетенными пальцами и касается губами тыльной стороны чонгуковой ладони. — Я эти тучи разгоню, и ты увидишь радугу, которую в детстве рисовал, — Чонгук оставляет на мягких, сладостью помазанных губах, поцелуй. Прохлада постели вызывает по телу мурашки, соревнуясь с будоражащими горячими поцелуями. Тэхен глушит стоны в ладони, прижатой к губам, чтобы спящий за стеной сын не проснулся, пока Чонгук насыщается его душой и телом, которое вызывает в нем животное желание и сумасшедшую страсть, искрящуюся в космически черных глазах. Чонгук заполняет целиком, рассыпает по его телу свои следы, как путеводители, до самого сердца, что бешено бьется от каждого прикосновения и поцелуя, с которым ничто не сравнится. Души нараспашку, сердца в одном ритме, а столкновение губ, словно столкновение нейтронных звезд, — яркая, заряжающая и ослепляющая удовольствием вспышка, пускающая по разгоряченным телам приятные вибрации, что пробуждают еще большее желание. Руки держат свое бесценное, святое, хрупкое и бесконечное, бродят по золотистой коже, а губы целуют везде, беспорядочно и одержимо, пока Тэхен задыхается в удовольствии, глотая слезы, отчаянно даря свои поцелуи в ответ и очерчивая каждую татуировку кончиками ледяных пальцев. И все узоры чернильные, рассыпанные по телу Чонгука, Тэхен нарисовал бы с закрытыми глазами. Он льнет как можно ближе и выгибается в спине кошкой, подставляясь под ласки местами несдержанно грубые, а где-то до дрожи волнительные и нежные, приправленные трепетными нотками и приглушенными стонами. В одном мире, с одной сумасшедшей тягой, одним воздухом связанные, словно упругими и прочными нитями, которым никакое расстояние не страшно, и боль любую они перенесут неразрывно. Вместе. — Я бесконечно тебя, Тэхен, бесконечно… — с дрожью шепчет Чонгук, нежно огладив костяшками пальцев щеку омеги. — Больше не брат, но неизменно родная частичка, заполняющая мою душу целиком. — Я тоже… тоже, Чонгук, — Тэхен берет в ладони лицо альфы и слабо улыбается, крича о чувствах большими и блестящими глазами. Нет и не будет «люблю», и «любви» не будет. Потому что есть и будет «бесконечно».***
Мираи прикрывает глаза и с наслаждением, играющим на губах, тянет носом спертый воздух, пропитанный чужим страхом. Запах, по которому он особенно скучал. Дрожь чужого тела ощущается на расстоянии, а кончики пальцев любовно поглаживают рукоять поблескивающей в свете единственной лампочки в небольшой комнате катаны. В ее тишине внезапно раздается хриплый и холодный, слегка безумный смех, не обещающий ничего хорошего. Мираи открывает глаза и, продолжая смеяться, стягивает с головы маску, бросив в сторону и вгрызаясь цепким глубоким взглядом опасно горящих глаз в пленного, сидящего на стуле связанным. — Еще раз здравствуйте, министр Он, — прекратив смеяться, ледяным тоном, разрезающим воздух, говорит Чонгук. — Человек, уважаемый народом. В скобках — самая последняя коррупционная крыса, которую я отправлю на тот свет, — усмехается Чонгук, подходя к мужчине. — А на совещании только что вы такие речи толкали, такие планы строили. Я бы даже поверил, не знай ваши методы. С каждым шагом Мираи мужчина начинает напрягаться все сильнее. Его глаза заблестели от еще большего страха, что стал ощутимее и в воздухе. Из-за этого Деймос, Фобос и Рой, удерживаемые тремя аспидами, рычат, истекая слюной и обнажая свои белоснежные большие клыки, готовые рвать. В помещении нет больше никого, а снаружи в охране стоят двое армейских. Чонгук наметил последнюю цель в своем списке на нудном, но довольно важном совещании, в котором решался вопрос финансирования строительства новых жилых домов для граждан. Все это время президент то и дело поглядывал на министра, предвкушая, как после заглянет ему в глаза уже под другим углом. И теперь тот сидит, подняв голову и в позорном страхе смотря на президента страны. Отойдя к небольшому столику, Чонгук кладет на него катану, снимает черный пиджак, оставляя там же, и возвращается к министру, на ходу расстегивая запонки и подворачивая рукава белоснежной рубашки до локтей. Министр Он неотрывно следит за ним, затаив дыхание и подрагивая в коленях. С каждой секундой паника начинает захватывать мужчину все больше и больше. Стремительно приходит осознание происходящего. Он и подумать не мог, что когда-то окажется в лапах самого опасного в стране зверя. — П-президент… — запинающимся голосом на грани истерики заговаривает министр, не понимая, почему Мираи отложил катану. Появился проблеск надежды на положительный исход. — Зато ты с моими методами не знаком, — как ни в чем не бывало, продолжает Чонгук, закончив со вторым рукавом и с улыбкой взглянув на мужчину. — Но ничего. Сейчас познакомишься. — Президент не смеет т-так расправляться с людьми! — едва не крича, истерично выдает Он, начав ерзать на стуле и отчаянно пытаясь выпутаться из прочных и натирающих кожу до крови веревок. Зато это еще больше раззадоривает изголодавшихся доберманов. — А как же суд?! — Ты забываешь, кто президент, — ухмыляется Мираи, нависнув над министром и схватив его за идеально уложенные волосы. Тот издает испуганный звук, резко выдохнув, и смотрит блестящими от накатывающих слез глазами в глаза президента. Чонгук резко дергает его волосы назад, заставляя откинуть голову, и рычит в лицо: — Я и есть суд, министр. — П-пожалуйста, президент Чон, позвольте мне объясниться! — едва не плача, тараторит до предела перепуганный министр, умоляя глазами. — Давайте поговорим! Я… Я сделаю все, что вы скажете, я п-прошу вас… — Говорить не о чем, Он, — с притворным сочувствием говорит Чонгук, поджав губы и покачав головой с выражением полнейшей безнадежности ситуации на лице. — Если бы мне пришлось разговаривать со всеми ублюдками вроде тебя, ничего не изменилось бы, — пожимает плечами альфа, кивком головы подозвав одного из аспидов. Змей подходит и встает за спиной министра, взяв его голову обеими руками и крепко держа, чтобы не двигался. — Поэтому лучше избавиться от проблемы целиком и полностью. Да и псы мои проголодались, — усмехается Чонгук, накрыв ладонями виски министра и начав давить большими пальцами на уголки его глаз. Тот начинает орать и дергать ногами. Зажмуриться больше не получается. Мираи уже погрузил в его глазницы пальцы, выдавливая глазные яблоки наружу. Министр Он начинает кричать еще больше, судорожно дергаясь всем телом, что мало ему помогает. Аспид крепко держит голову, не позволяя отвернуться, а Чонгук с блестящими от удовольствия глазами наблюдает искаженное в болезненной гримасе лицо пленника. Теряя терпение, он резко давит наверх и вынимает глаза из глазниц, игнорируя истошные вопли, которые только ласкают слух. Скользнув кончиком языка по нижней губе, Чонгук обхватывает глаза пальцами и резко выдирает. — Вот и все. А ты боялся, — смеется он, развернувшись к своим доберманам и бросив застывшие глаза мужчины к их когтистым лапам. — Начнем с десерта, не против? Сделаем это быстро, — Чонгук поворачивается к министру, который теперь даже орать не способен. Чонгук дает ему крепкую пощечину, чтобы не смел терять сознание. — Не заставляй возиться с тобой долго. Меня семья ждет. Министр подает признаки жизни и издает нечленораздельные хриплые звуки, слабо дергая плечами и потерянно вертя головой. Из его пустых глазниц по щекам текут струи густой крови. Чонгук снова подходит к нему, прихватив катану, и проводит большим пальцем по его щеке, размазывая кровь, после чего подносит палец к своему лицу и тянет носом резкий запах железа, растягивая губы в ядовитой ухмылке. — Радуйся, Он. Ты не увидишь свою страшную смерть. Считай это маленькой пощадой. Ощутив у горла холод лезвия, министр начинает паниковать по новой, задыхаясь и пытаясь отстраниться от пугающего ощущения. Чонгук на это лишь коротко смеется. — Всех неугодных я буду судить сам лично, как делал всегда. Но ты не сдохнешь бесславно, — Мираи прижимает острие катаны плотнее к горлу мужчины. Тот одними губами на повторе шепчет «пожалуйста», но Чонгук этим лишь забавляется. — Завтра утром вся страна увидит новости о том, какая интересная жизнь была у казненного министра-коррупционера, и о том, куда и на что уходили деньги народа, — Чонгук чуть наклоняется к уху мужчины и говорит тише: — Как думаешь, им стоит знать и о твоем больном интересе к детям? — Н-нет, п-пожал… — едва различимо хрипит министр, коротко качая головой. — Отлично. Это они узнают в первую очередь, — рычит Чонгук, резко выпрямляясь. — А сейчас план такой: я вырезаю тебя и ухожу, а ты медленно сдыхаешь, в то время как мои псы сжирают тебя заживо. Будешь ощущать это, пока из тебя не вытечет последняя капля крови. — Умоляю, Мираи… — Передай там всем от меня пламенный привет, — ухмыляется Чонгук, крепче сжимая рукоять готовой катаны. — Потому что ты не вознесешься.***
Чонгук поглядывает на наручные часы и давит на газ. В кожаном салоне бмв, несмотря на спущенные спереди окна, витает легкий, но навязчивый запах крови министра, сохранившийся на руках. Альфа барабанит пальцами по рулю, предвкушая скорейшую встречу с семьей, по которой скучал весь день. Расправа с министром Он заняла действительно немного времени. Прежде Чонгук получал от этого особое удовольствие, которое был готов растянуть на полдня, а то и на весь день, но не теперь, когда дом больше не пустынный и холодный, а полный тепла самых важных. Только представляя личико своего сына, Чонгук не может контролировать свое выражение лица и начинает улыбаться, жаждая коснуться его, взять на руки и рассказать обо всем, что произошло за день, пока Тэхен сидит рядом, положив подбородок на плечо альфы и так же внимательно слушая с расслабленной улыбкой на нежно-розовых губах, которые Чонгук сейчас так хочет расцеловать, извиняясь за очередное, хоть и заслуженное, кровопролитие. И Тэхен тоже согласится — министр заслужил. Все, возле чьих имен в списке теперь стоят галочки, заслужили. Важные места очищены от грязных обманщиков и лицемеров, поэтому теперь Чонгук начинает размышлять над тем, кого туда посадить. И среди аспидов, и среди оставшихся в правительстве имеются достойные кандидаты, только даже в таком случае думать нужно лучше. Будущее, к которому альфа так стремился, в быстром темпе приближается, а любая ошибка может разжечь войну вновь. Единицы оставшихся группировок затихли, вернув контроль армии и аспидам, и единственной главной целью остается их полное уничтожение, которое успешно проводится в данную секунду, пока Чонгук, раздав указания и разобравшись с важными делами, с чистой совестью возвращается домой, где ждет семья. После окончательной чистки среди политиков настроение у Чонгука приподнятое, как не было уже давно. Он чувствует, что теперь действительно продвигается вперед, а на душе становится легко. Никто больше не испытывает боль. Только горстка врагов, с которой Мираи будет разбираться лично. От шанса взглянуть ублюдкам в глаза и наказать своими руками он точно не откажется. Ведь каждый должен знать свое место. Монстрам больше нет места в их восстающей из пепла стране. Уже на подъезде к дому Чонгук начинает замечать охраняющих территорию аспидов, которых стало в разы больше. Несмотря на то, что теперь армия находится под властью альфы, подпускать к своему дому он их не спешит. Единственные, к кому у Чонгука всегда будет полное доверие — аспиды. Свои люди, которые не раз жертвовали собственными жизнями ради группировки, ее взглядов и возглавлявших ее лидеров. В их верности никогда не будет сомнения. Один такой поступок навсегда останется в памяти. Этот поступок совершил Мин Юнги, верности у которого многим следовало бы поучиться. Когда-нибудь Чонгук расскажет о ней всем. Высокие черные ворота медленно расходятся в стороны перед подъехавшей бмв. Чонгук плавно въезжает во двор и поднимает взгляд на дом, замечая горящий в гостиной свет. На губы невольно ложится улыбка. Тэхен и Каин наверняка снова смотрят на него по телевизору. Тэхен любит сыну показывать отца, боясь, что с такими частыми задержками на работе ребенок будет менее привыкший к нему, но Чонгук, возвращаясь каждый раз, компенсирует свое отсутствие в полной мере. Плавно притормозив у лестницы, Чонгук глушит двигатель и берется пальцами за дверную ручку, сразу же замирая и не торопясь выходить. На самой нижней ступеньке ведущей в дом лестницы лежит игрушка Каина — небольшой белоснежный кролик с длинными ушками. Мираи до скрежета стискивает зубы, вмиг зверея без всякого осознания. Мысли вдруг становятся сплошной путаницей. В районе груди начинает разливаться раскаленная лава, вливающаяся в вены. Чонгук дергает ручку, но выйти из машины не успевает. В нее прилетает внезапный выстрел. Со всех сторон к бмв начинают подходить аспиды с поднятыми и направленными на автомобиль автоматами, как змеи, выползшие из своего темного уголка. — Что за дерьмо… — с растерянностью выдыхает Чонгук, вертя головой и уже ощупывая рукой свой узи, лежащий в бардачке. Не успевает альфа схватиться за рукоять своего оружия, как со всех сторон одновременно начинается непрерывная пальба. Броня бмв сдерживает врезающиеся в металл пули. Чонгук чувствует, как внутри него что-то разрывается. Он, не веря, смотрит на своих людей, которые беспрерывно стреляют отовсюду, превращая джип в продырявленную со всех сторон консервную банку. Предали. Свои же, кому свою жизнь и жизнь своей семьи вверил. Задние окна бмв начинают покрываться трещинами, расходящимися от мест, куда врезались пули. Еще через секунду они лопаются, а откуда-то сзади начинает разноситься вонь бензина и гари. Чонгук закрывает глаза, откинувшись на сиденье, и выпускает узи из руки. Тот с глухим стуком падает на пол, под ноги альфы. Он в ловушке. Если попытается выбраться — смерть. Чонгук издает усталый сухой смешок и тянется к карману пиджака за телефоном. Как только высовывает его, слышит звук второго разбивающегося сзади стекла. Передние тоже норовят лопнуть под давлением града непрекращающихся пуль. Чонгук нагибается, чтобы не схватить в висок или лоб, когда окна окончательно раскрошатся. Оглушающий грохот и свист пуль слышится отовсюду, а резкий удушающий запах становится все сильнее. Но Чонгук словно не в центре разыгравшейся безумной сцены, а где-то там, с Тэхеном и Каином, где бы они ни были в эту секунду. Глаза слепит теплое золотистое солнце, прочно ассоциирующееся с улыбкой Тэхена и его пшеничными волосами, а на руках у него маленький комочек их бесконечного, глядящий своими необычайно большими глазами, в которых Чонгук с каждым днем все больше видит свои собственные. Где они сейчас? В голове мягкий голос Тэхена, дающий согласие стать мужем. В ушах стоит плач, но не Каина, а того же Тэхена. Брошенного в церквушке ребенка. Вся жизнь вдруг всплывает в сознании случайными фрагментами, как ножом по сердцу. Хорошее чередуется с плохим. Но боль от воспоминаний ранит куда больше, чем прилетевшая в плечо пуля. В разы сильнее, чем еще одна, врезавшаяся в бедренную кость. Как там Каин? Что с Тэхеном? Эти вопросы альфа не прекращает себе повторять в голове, впервые за долгое время ощущая боль от физических повреждений, заставляющих крепко стиснуть челюсти. Стрельба не прекращается ни на миг. Бмв, верно служившая долгое время, стойко держит удары, но кое-где уже сдает позиции. А Чонгук все там. Лишь бренным телом здесь. Под пиджаком на белой рубашке начинают расплываться кровавые розы, а Мираи видит перед собой семью, к которой так спешил. Руки умывал тысячу раз, чтобы к сыну кровью пропахшим не возвращаться, а теперь не может отвязаться от запаха собственной крови, заполняющей салон бмв. Жмуря глаза, Чонгук сдавленно рычит из-за очередной пули, влетевшей в его тело, и, с последними силами нажав на кнопку, расслабляет руку, выпуская телефон из ослабших пальцев. Голова клонится вбок. Черные густые ресницы перестают подрагивать, а морщины на лбу под смоляной челкой разглаживаются. Семья. Где моя семья? Мягкий голос Тэхена, незримой силой пробравшись в затухающее сознание, нежно шепчет: — Никто не вознесется. Когда бензобак бмв начинает разгораться, один из аспидов прекращает пальбу и вскидывает руку вверх, приказывая остальным прекратить стрелять. Во дворе воцаряется звенящая тишина, а огонь начинает захватывать автомобиль, окрашивая серость вокруг золотисто-кровавым. Аспид, остановивший обстрел, делает шаг вперед и стягивает с лица маску, бросая ее под ноги. Губы бывшего генерала искривляются в оскале, а в глазах пылает усиливающееся пламя, забирающее его вечного врага.