«И мигом все обрушилось.
Порой мы стараемся сохранить то,
что давно потеряло смысл».
Я не смею сказать и слова, пока машина несётся на огромной скорости по магистрали. Зеленая обивка сидений слишком гладкая, чтобы спасать меня от неожиданных поворотов. Я вцепляюсь в ручку двери, попутно пристегиваясь. Эрик даже не смотрит в мою сторону. Его руки слишком агрессивно сжимают руль, отчего костяшки приобретают белый цвет. Я пытаюсь казаться спокойной, несмотря на внутреннюю тревогу, с которой я отчаянно борюсь. — Так значит ты развлекаешься? — Что? — я нервно сглатываю от высокого тона голоса. — Стоит мне оставить тебя хоть на минуту, и ты тут же трешься о какого-то парня. Последние слова он выделяет особенно громко. Кровь закипает в моих венах. Если пару мгновений назад я ощущала себя виноватой в чем-то, то сейчас испытываю непреодолимое возмущение от всего услышанного. Да, мать привила мне терпением, но буйный нрав иногда прорывается наружу. Я бы хотела гордо сказать, что это от отца, только вот гордиться нечем. Оба мои родителя — не пример для подражания. Последнее, чего бы мне хотелось — быть похожей на кого-то из них. И все же, оставаясь с Эриком, я повторяю судьбу мамы. Описать, как мне тошно от самой себя не выйдет. — Хоть на минуту? Эрик, я простояла на холоде полчаса, ожидая тебя! — я начинаю кричать, повернувшись к нему. Взгляд парня все еще сосредоточен на чем угодно, но не на мне и не на дороге. На первое решительно наплевать: я не мечтаю о его внимании в данный момент; а второе беспокоит. Эрика нельзя назвать хорошим водителем. Он получил права полгода назад, и за шесть месяцев новая машина превратилась в груду метала. Царапины и вмятины тут и там. Я замечаю, как вены на его шеи набухли. Жди беды, Бо. Каждый раз, когда так происходило, это имело предельно неприятные последствия в виде синяков. Курт Уилсон стоил того? Абсолютно, черт возьми, нет. Я охвачу за свою глупость. — Тебя никто не просил там стоять. Ты вечно строишь из себя жертву, обвиняя меня во всех смертных грехах! — Я не могла больше оставаться там, как ты не можешь понять! Мне не приносит счастья смотреть на то, как люди избивают друг-друга! — слезы начинают катиться по щекам. Мне хочется скорее выйти из автомобиля, — Ты поставил ставки, хотя сказал мне, что завязал с этим! Он игнорирует мои слова. Иначе и быть не могло. Я сама виновата. Знаю ведь, во что лезу — и лезть продолжаю. Всему виной обостренное чувство несправедливости. Надо бы засунуть его куда поглубже, пока все не привело к чему-то, что заставит меня плакать отчаяннее. — Какого черта ты делала там с ним, Бо? Тебе не приносит счастья смотреть на бои, но кокетливо строить глазки одному из бойцов ты предельно рада? Эрик не успокаивается и давит, прекрасно зная, как тяжело мне дается справиться с таким напором. Я ударяюсь головой, когда машина чуть было не вписывается в нужный поворот. Но парень делает вид, что не замечает этого и продолжает кричать: — Только посмотри на себя, мне противно даже сидеть с тобой рядом! Надо было оставить тебя там, ты явно рассчитывала на что-то большее. Такого оскорбления я никак не могла ожидать. Все тело задрожало. Нервный смех, вперемешку со слезами одолевает меня за считанные секунды. Я всхлипываю, вытирая мокрые щеки трясущимися руками. — Ты сам понимаешь, что говоришь мне сейчас, Эрик? — Я прекрасно понимаю, Бо. На тебе его гребаная кофта, в которой ты даже не постыдилась сесть в мою машину! Только сейчас замечаю, что теплая ткань до сих пор накинута на мои плечи. Я совсем забыла вернуть ее Курту. Запах терпкого мужского одеколона неожиданно пробирается в ноздри, и сердце подпрыгивает. Суета не позволила отвлечься на этот нюанс. Теперь мне кажется, будто Курт все еще рядом, и я тут же отвешиваю себе подзатыльник. Неужели боец оставил ее специально? Он куда внимательнее меня. Почему не забрал? Чтобы поиздеваться над Эриком, которого омыл презрением от макушки до пяток? — Твою мать… — выплевывает он, яростно глядя на предмет одежды. Пытаясь спасти себя, я стягиваю вещь и уже было собираюсь выкинуть ее на задние места, но…нет. Что-то останавливает меня, поэтому лишь комкаю ее в руках и прячу в расстояние между бедром и дверью. Блондин нервно дергается и выпускает гневную усмешку. — Эрик, я просто ждала тебя на улице. Он сам подошёл ко мне. Я оправдываюсь. Злостное дыхание парня безумно пугает. Его грудная клетка тяжело поднимается каждый раз, стоит мне что-нибудь сказать. Мысленно я начинаю молиться тому, чтобы он не последовал за мной, когда я буду заходить домой. Эрик больше не открывает рот, вплоть до самого конца поездки. Я отворачиваюсь к окну, тихо плача. Беспомощность — вот, что я ощущаю всем нутром. Рядом с ним мне всегда незащищенно. Это жалко — превращаться в плаксивую девчонку, которой так остро необходима опора; я в курсе. К 17 годам пора бы привыкнуть к внутреннему одиночеству. И я привыкла, пусть и не полностью, честно. Но…изредка, все, о чем я мечтаю, — прижаться к сильному плечу и иметь возможность выдохнуть. Чтобы кто-то подарил мне немного времени на слабость, чтобы кто-то сказал: — Я рядом, ты в безопасности. За подобные фантазии я моментально себя стыжу. Так бывает в фильмах и книгах, а ты в жизни, Бо. В несправедливой, жестокой жизни, где нет места теплу. Горечь подступает к горлу с пущим энтузиазмом. Краем глаза вижу неугомонный гнев Эрика и судорожно вбираю «несвежий» кислород. Мои безуспешные попытки скрыться не увенчиваются успехом. Я отодвигаюсь к двери, несчастно создавая между нами дистанцию в крошечной машине. Кофта Курта мягко «убаюкивает» ногу, и я вспоминаю его дерзкое высказывание: — Тебе следует больше заботиться о своей безопасности, если рядом нет того человека, который был бы в состоянии проследить за этим. Он это серьезно? О каком таком «если» шла речь? Нагло издевался, указывая на мою неутешительную ситуацию. Еще и подложил такой подарочек в виде своей вещи! Прекрасно понимал, что это создаст мне проблемы. Зачем я согласилась пойти на бои? А, точно! Один из аргументов стал чрезмерно весомым. — Я не буду лузером, у которого нет подружки. Если не поедешь, то я подцеплю там девушку. Потом не ной. В голове настоящая каша. К счастью, вскоре я замечаю знакомые места в запотевшем окне — спасибо Эрику и бутылке пива, которую он нагло опрокинул перед боем, заявив: — Да успеет выветриться! Мы почти приехали. Это успокаивает, хоть и совсем немного. Эрик проезжает мимо книжного магазина, и через три минуты я вижу свой дом. Гнетущая тишина висит в воздухе, когда машина останавливается. Парень опускает руки с руля, шумно выдыхая. Он потирает глаза и наконец поднимает взгляд. Мои губы предательски подрагивают, как бы я не пыталась прийти в себя. — Детка… — устало произносит он уже более спокойным голосом. Я робко поднимаю голову и понимаю, что вспышка злости кончилась. — Я говорил тебе грубые вещи, но видеть тебя в руках какого-то помойного бойца… Это рассердило меня. Надо же как. Они, вдруг, оказались помойными? Недавно ты буквально восхищался и трепетал над их именами. Почему-то я перебираю те наши диалоги на подкорках памяти, ища словосочетание Курт Уилсон. Ничего не приходит на ум. Вероятно, Курт не симпатизирует Эрику, как спортсмен? Ну, отныне точно. Поразмыслив пару секунд, я решаю покорно пойти на примирение. — Знаю, — тихо отвечаю, разглядывая грязный коврик авто, — Я правда не сделала ничего плохого. Эрик протягивает руку к моему лицу и поправляет растрепавшийся темный локон волос. Его большой палец аккуратно исследует засохшие соленые дорожки на щеках. — Хорошо, поверю, — снисходительно улыбается он, делая одолжение, от которого я смыкаю зубы, — Ты же любишь меня? — Да, — по привычке киваю, — Конечно. — Вот и правильно. Мы друг для друга, не забывай. — Эрик… — мямлю и ежусь, — Все в порядке, ладно? — Ну, сначала поцелуй меня, — ухмыляется с задоринкой, — Давай, детка, докажи мне свою любовь. Я хлопаю ресницами и неуверенно поворачиваюсь к самодовольному лицу. Мы вместе два года. Что со мной не так? Почему меня скрючивает от нашей близости, даже в теории? Обычно он сам целует меня, я действительно проявляла инициативу разве что в начале отношений — когда носила розовые очки. Эрик наклоняется через панель и тянет меня к себе за шею. Я не хочу целоваться, не после всех оскорблений, не так, не хочу доказывать какую-то преданность, но…парень соединяет наши губы, и я послушно отвечаю взаимностью. Его рот небрежно обходится с моим, движения принимают развязность, и я упираюсь в обделенное мышцами тело, прекращая назревающую бурю. На губах есть избыток его слюны. Я не могу судить о технике поцелуев — мы оба друг у друга первые партнеры. — Все еще боишься? — раздосадовано проговаривает он, не убирая ладонь от задней части моей шеи. — Я пока не готова, Эрик, — скомкано шепчу, — Прости, мне жаль. Он тяжело вздыхает, покачивая головой. — Ну, ты никогда не будешь готова в полной мере, Бо. Надо начать, а там уже само все как-то пойдет. Сколько еще то ждать? Удушье и паника — привычное состояние, преследующее меня в такие моменты с ним. — Еще…чуть-чуть, — даю себе сотую отсрочку, — Извини. На удивление, в этот раз он усмехается и треплет меня по волосам, а не скандалит, как обычно. — Вот кто тебя будет такую терпеть? — улыбается с некой добротой, — Я один терплю и люблю. А ты, как там называется?…Хранишь целомудрие? — Мм, — невнятно бормочу и выныриваю из захвата, тупясь в пол. — Когда сдашься, то целиком тобой завладею. Вся моя будешь. Я краснею, расширив глаза. — Эрик, я пошла спать, время ночь. — Хорошо, стесняшка, — смеется он, — Постарайся не бояться к следующей встрече, окей? Я перекидываю сумку через плечо, беру кофту Курта и открываю дверь, чуть ли не в истерике. Это не впервой, но я постоянно пугаюсь, как идиотка. Его терпение на исходе, то, чего он добивается, действительно произойдет в ближайшее время и, порой я думаю, против моей воли. — Представляй меня во снах! — кричит в догонку, когда я выхожу на улицу. Не знаю, увидел ли он, что я забрала вещь Курта. По крайней мере не придал значение. Попадая в дом, я вцепляюсь в кофту до побелевших пальцев и прячу ее в закромах шкафа. Ноги почти не держат. Каким же тяжелым выдался этот вечер.