Столкновение

От лица Курта

      Я подхватываю девушку в самый последний момент — перед тем, как ее голова ударится об угол комода. Еще чуть-чуть и я мог бы ее потерять.       — Бо, — легонько трясу.       Она не откликается, и я оседаю вместе с ней на пол. Руки дрожат, несмотря на крепкую хватку. Я прижимаю ее к своей груди и стараюсь придти в норму.       — Девочка, — пробую снова.       Это обморок. Она вот-вот очнется. Так и происходит: мирное лицо приобретает живость, нежные губы приоткрываются и испускают выдох.       — Что такое? — неразборчиво произносит, морща лоб.       — Все хорошо, — вру, чтобы успокоить, — Ты просто упала в обморок.       Она не открывает глаза и неожиданно льнет ко мне всем телом.       — Я ударилась? — шепчет.       — Нет, ты в безопасности.       Она кивает, словно забывшись, и утыкается носом в сгиб моего локтя. Я глажу ее по волосам, которые успели отрасти чуть ниже плеч, и не могу поверить: она засыпает. Черт. Я осознаю, как плохо хотеть, чтобы она находилась в таком расслабленном состоянии еще некоторое время, но я правда хочу. Когда она очнется, то уйдет, не обещая вернуться. Возможно это последний раз, когда я могу к ней прикоснуться. И от этой мысли внутри начинает скрести.       Нет, мы будем вместе. Я сделаю все, чтобы вернуть ее.       Я сдвигаюсь, чтобы облокотиться спиной о комод, и подтягиваю девушку за собой. Кости ноют так, что из меня почти вырывается стон. Врачи сказали, что если бы пытки продолжались дольше, то я бы умер. Все ребра в трещинах, а одно нижнее сломано. Оно поцарапало внутренние органы, поэтому я блевал кровью несколько дней. Ударь эти твари меня снова, то кость воткнулась бы в печень. Мэт отвез меня к Пресли, и надо мной трудилось сразу несколько человек. Они вымывали ржавчину из ран в скором порядке, пока не случилось заражение крови. Делали рентген и зашивали порезы. Я помню только нескончаемую боль, а потом, по-видимому, мне вкололи обезболивающее, и я вырубился. Очнулся спустя сутки и весь горел температурой. Ничего не соображал первые 72 часа. Каждое движение было невыносимым. Я не мог спать, а когда все же получалось пристроиться в менее болезненное положение, вскакивал от кошмаров. Мне постоянно снилось, что они сделали то же самое с Бо. И, спустя неделю, я понял, какую совершил ошибку. Она занимала мои мысли, заполняла каждый пустой участок улыбкой и смехом. Я помню мало. Обрывки фраз. «Если я сейчас уйду, то никогда тебя не прощу». И я ответил: «Уходи». Что еще я ей наговорил? Перед глазами пелена ее слез и всхлипы. Тогда мне было совсем не до этого. Я чувствовал, как тело отогревается и застывшие раны начинают снова кровоточить. Болевой шок оставлял немного сил на разговор. Мне нужно было, чтобы она ушла. А теперь мне необходимо ее вернуть. Я не могу без нее.       Девушка цепляется за край футболки, и я не сдерживаюсь, наклоняясь и невесомо целуя ее в щеку. Уголки ее губ слабо приподнимаются, как будто между нами все хорошо. И я, на мгновение, верю в это. Представляю, как несу ее в свою кровать и засыпаю, точно зная, что на утро она будет рядом. Зуд в костях трескает прекрасную картинку. Мне следует переложить ее на диван, но я не смогу, что невероятно злит. Когда я сажал ее на столешницу, то кое-как держался, в попытке не выдать свое истинное состояние. Мне необходимо восстановиться как можно быстрее. Предстать слабым в ее глазах - отвратительно. К тому же на конец января назначен бой. У меня есть месяц на полную реабилитацию. Денег пока достаточно: их хватит до конца зимы. Но поездка отняла львиную долю отложенного. Я не могу жить до момента голого кошелька. Ко всему прочему, я обязан купить Бо новый телефон — и явно не хуже нынешнего.       Девушка вздрагивает. Я задерживаю дыхание и чертыхаюсь про себя. Лишь бы она не проснулась прямо сейчас. Мне мало нашего затишья. Мало ее.       К счастью, она обвивает мое предплечье и расслабляется. Я аккуратно кладу руку ей на спину, чтобы умножить контакт. Она сворачивается в клубочек, и я запрокидываю голову, переполненный чувствами. Я не встречал никого, кто вызывал бы во мне столько эмоций. Я никому не признавался в любви. Никому, кроме родителей и сестер, но теперь…я думаю, что близок к произнесению этой фразы. Мне все еще трудно понимать чувства. Я жил без них полтора года, хотя и до этого был на них скуп. После нашей близости, в Дервинге, я снова залез в Гугл, чтобы узнать, что со мной происходит. Одним из ответов было слово "любовь". Это напугало меня, честно. Мне искренне хотелось верить, что я не привязан к ней таким образом. Но я привязан.       Я даже не знаю за что именно люблю ее. За нежный голос, от которого бурлит кровь? За невинный взгляд, что вызывает трепет в груди? За то, как она мелодично смеется? Или за то, как краснеют ее щеки в смущении? Может быть я люблю, потому что она так забавно фыркает, когда мы спорим? Потому что по-утрам она мило морщится и кутается в одеяло до ушей? Кажется, что бы она не делала — я люблю в ней это.       Поначалу я думал отпустить — ради ее же блага. Но эта хрень для идиотов. Людям нужны люди. Мне нужна она. А я…тоже нужен ей.       Нам было хорошо вместе. Там, на пляже, она была счастлива. В отеле ей хотелось быть только моей. Это не изменилось. Не могло измениться так быстро. Я не опоздал. Не потерял ее.       «Я знаю лишь то, что для меня ничего не значишь ты». Это не так. Она врет. Почему она так сказала? Из-за нового дружка? Одна только мысль…Если он нравится ей? Это бред. Он? Бо? Да не в жизнь!       Я мотаю головой, отгоняя эту ересь. Как только расскажу ей о случившемся, все наладится. А получится ли? Я не уверен. У меня ком в горле. Воспоминания мучают каждую ночь. Я боюсь сорваться, когда покажу ей шрамы. Кем она станет считать меня, если увидит слезы? Мне от самого себя будет тошно. Нужно подождать, отойти от случившегося в полной мере.       Чего я точно не расскажу — убийство. Она ни за что не останется со мной. Терзает ли меня совесть, как говорил Рей Крегли? Нет. Ни капли. Выбора не было. Я ни о чем не жалею. Джейк пока не знает о смерти брата: говорят, что они сильно повздорили и не общались с месяц. Когда Джейк выведает кто это сделал и придет ко мне, я все ему объясню. Он слаб духом, чтобы убить меня. Вероятно уйдет в запой и дело с концом. План Рея обломался.       — Что ты делаешь?! — вскакивает Бо.       Черт. Она поднимается на ноги и тепло медленно исчезает. Я сглатываю, пытаясь свыкнуться с тем, что больше не обниму ее в ближайшее время.       — Ты упала в обморок и…       — И ты решил воспользоваться ситуацией? — разводит руками, — Знаешь, другого ожидать и не стоило!       Она резко направляется в сторону коридора. Я поспешно встаю, через боль, и следую за ней.       — Да, воспользовался, — признаюсь.       Девушка оборачивается в удивлении. Каре-зеленые глаза широко распахнуты, на щеке до сих пор виднеется красненькое пятнышко от плотного соприкосновения с моей кожей.       — Что? — часто моргает.       — А что мне оставалось? Я ведь так скучаю по тебе, Бо. Неужели я мог разбудить тебя? Разорвать близость, которая нескоро повторится?       — Она никогда больше не повторится, — холодно прыскает.       — Не говори так, — вырывается из меня.       — Ага, — насмехается.       Внутри кавардак. Я просто хочу прижать ее к себе и не отпускать. Но у нее совершенно другие планы.       — Курт! — кричит, когда я не даю ей снять пуховик с вешалки.       Она впервые зовет меня по имени за этот вечер. Я сейчас отдам все на свете, лишь бы она повторила его, но с нежностью.       — Мы договорились. Ты останешься на ночь, — напоминаю и держу куртку, боясь, что она совершит новую попытку сбежать.       — Нет. Это уже слишком. Ты не имеешь права меня касаться!       — Я не буду. Только не уезжай, — сглатываю, — Куда ты поедешь в три ночи?       Она затихает, раздумывая пару секунд.       — Пообещай, — выдвигает условие.       Я прикрываю глаза. Она серьезно?       — Обещаю, — отвечаю за неимением другого выбора.       Теперь еще и держать в голове это паршивое обещание.       — Если не сдержишь слово, я больше не заговорю с тобой, — говорит и уходит на кухню.       — Ты шутишь? — иду за ней.       — А похоже? — шарит по полке в поисках чистого стакана.       Он поставлен вглубь, поэтому помогаю ей, доставая предмет. Бо тут же наливает себе воду и облокачивается спиной о холодильник.       — Я ничего глупее не слышал, — говорю правду.       Она хмыкает и отводит взгляд в сторону. На полу, около раковины, засохли капли ее крови. Представляю сколько возмущений выслушаю с утра, когда поведу девушку на перевязку.       — Обещаю в ответ: если еще раз коснешься меня, то не услышишь и слова. Чего бы тебе там не хотелось. Держи себя в руках.       Холод тона злит и крушит самообладание. Тот урод обнимал ее, а я даже притронуться не могу? Какого черта?       — Это нечестно, — сдерживаюсь.       — Нечестно было изменять мне, — делает глоток.       — Да не изменял я тебе! Сколько раз повторить?! — нервы сдают.       — В том то и дело, что ты постоянно повторяешь лишь это. Почему я должна тебе верить? Ты до сих пор не нашел оправдание.       — У меня оно есть.       — М? И какое же?       Она так груба, что меня аж режет. Но, по правде, я это заслужил.       — Я не могу рассказать, — выдыхаю.       — Вернее: «Я не придумал, что рассказать».       — Завязывай с этим, — предупреждаю, — Кто я по-твоему? Не мужчина? Мальчик-сказочник? Впрочем, с таким ты знакома.       Она усмехается и поджимает губы, по-видимому предпочитая игнорировать высказывание о своем дружке.       —Ты мужчина, Курт. Мужчина, который обращается с девушками ужаснейшим образом, — в ее голосе сквозит обида, — Тебе с этим жить.       — Я ранил тебя, но у меня были на то причины, — она собирается перебить, но я не позволяю, — Ты не заслужила всего этого. Мне очень жаль. Я виню себя ежедневно. Ты права: мне жить с этой виной. Но, пожалуйста, перестань угнетать меня напоминаниями. Я и без того все знаю и, по-моему, получаю наказание в полном объеме.       Она мельком смотрит на меня и снова упирается глазами в стакан. На красивом лице немного спадает былой гнев.       — Наказание? — переспрашивает.       Я провожу по волосам. Ощущение безысходности не отпускает.       — Ты почти не зовешь меня по имени. Смотришь на меня, как на самого отвратительного человека во всем мире. Сейчас запретила даже на секунду почувствовать твое тепло, — неосознанно нервно моргаю, — Это невыносимо, Бо.       Девушка молчит, и я теряю надежду на что-то хорошее между нами сегодня. Может быть завтра она будет менее категоричной?       — У тебя есть еда? — переводит тему.       Ладно. Это лучше, чем спорить.       — Ты голодная? Прости, я должен был побеспокоиться об этом раньше, — вздыхаю.       — Ничего страшного, — устало отнекивается.       Бо отходит в сторону, я залезаю в холодильник и вижу там одни яйца. В полке, над столешницей, стоят консервы и крупы. Вот дерьмо.       — Эм, будешь гречку с тунцом?       Мне ужасно неловко.       — Просто тунец, — произносит как-то успокаивающе, — Спасибо.       Я открываю железную банку и вываливаю содержимое в глубокую тарелку. Серо-розовая масса совсем неаппетитна.       — Ты не против, если я пожарю яичницу?       — Конечно нет. Но ты же не любишь яйца? — поворачиваюсь.       Она улыбается. Не мне, а ситуации, но я все равно счастлив — на мгновение. Пожалуй, единственные понятные мне чувства: злость, боль, одиночество, ненависть, радость и, с недавнего времени, любовь. Я люблю своих родителей и сестер, но это другое. Любовь к ним идет по умолчанию, и я ни в коем случае не принижаю эту теплоту. Но любовь к постороннему человеку…такого со мной не случалось. Поначалу я раздражался, потому что не мог контролировать свои мысли, не мог прекратить то, что проживаю и переживаю. Но теперь, когда мы расстались на две недели, я больше не испытываю злости. Противостоять ей я не в силах. Поэтому, хоть она того и не просит, склоняюсь и отдаюсь без остатка.       — Я не любою белок, — стесняется, — Так что съем желток. Поэтому…можно сразу три?       Скрежет внутри уходит на второй план.       — Можно четыре. Я сделаю, — невольно улыбаюсь.       Бо кивает и собирается идти к дивану.       — Нет, — окликаю, — Побудь со мной.       — Курт…       — Пожалуйста. Я не стану докучать. Поболтаем ни о чем. Или помолчим. Как ты захочешь.       Она медлит, но соглашается, чему я безумно рад. Через считанные часы мы расстанемся, и мне придется ездить за ней и выцеплять, хотя бы на пару фраз. Такого рода одиночество я, пожалуй, не испытывал никогда.       — Помочь? — показываю на столешницу.       Бо коротко испепеляет взглядом и залазит сама: неуклюже, а оттого мило. Она садится поближе к раковине, а я, в свою очередь, ставлю сковородку на дальнюю от девушки комфорку, чтобы масло не брызнуло. Краем глаза наблюдаю за поникшим лицом.       — Нельзя так питаться, — нерешительно произносит.       — Знаю, — разбиваю скорлупу.       — Умеешь готовить?       — Разумеется. Мужчина не должен быть бытовым инвалидом, — посмеиваюсь, и она делает то же самое в ответ.       — Тогда готовь себе что-нибудь. Пусть и элементарное.       Это похоже на...заботу. Я читал про заботу. Я сам хочу о ней заботиться, и ее слова тоже подходят под описание этого термина. Я бы переспросил, но она не ответит.       — Например?       — Ну…запеченное мясо, пюре, пасту, салаты.       Белок белеет, и я проклинаю его. Мне нужно больше времени.       — Какие салаты?       Она заправляет волосы за уши и пожимает плечами.       — Разные. Мой любимый — Дамский.       — Дамский? - улыбаюсь.       — Тупое название, но он вкусный, — оправдывается и добавляет, — Самый вкусный.       — Что входит?       — Отвариваешь курицу. Нужно именно белое мясо: без прожилок и кожи. Добавляешь ананасы, много тертого вкусного сыра, чеснок и, по желанию, огурец.       Я пытаюсь представить вкус. Звучит, если честно, паршиво. И я ненавижу ананасы. Всем нутром ненавижу.       — Соль? — показываю на сковороду.       — Чуть-чуть.       — Перец?       — Нет, я его не люблю, — фыркает, — А…думаешь, что невкусно?       Она расстраивается. Я тут же мотаю головой.       — Нет, нет, я просто не пробовал такое…необычное сочетание ингредиентов.       — Зря, — вздыхает, — Я бы могла приготовить…       Бо резко одергивает себя и замолкает. На ней вырисовывается недовольство: самой собой. Я притворяюсь, что ничего не произошло, хотя внутри все сжимается. Съел бы тарелку этого отвратительного ананасово-майонезного месива, лишь бы она никуда от меня не уходила.       — Прости. Я не хочу давать тебе ложную надежду, — вдруг говорит, — Ты играешься со мной, и я забываюсь. Но…я правда тебя не прощу. Возможно, у тебя и есть оправдание, но оно ничего не изменит. Ты оттолкнул меня, а я пообещала, что не вернусь. Мне стоило это озвучить, потому что…это наша последняя встреча.       Я отворачиваюсь и стискиваю зубы от столь внезапного выпада.       — Ты приехала сюда. Раз так говоришь, то почему решила сказать, что между тобой и тем смазливым ублюдком ничего нет? — выключаю плиту, все еще не смотря на девушку.       — Потому что испытала на себе весь спектр боли от твоего предательства и не хотела мстить, хотя…это даже близко не сравнимо. И все равно: никто не заслуживает такого. Даже ты. То, что я до сих пор здесь — глупое решение. Я думала, что мы разойдемся по разным углам, но ты постоянно трогал меня и давил. Это эгоистично. Я продолжаю делать вид, что мы все забыли, лишь для того, чтобы пощадить себя и абстрагироваться. Завтра я перестану тебе подыгрывать и больше не пойду на контакт, — уверенность в ее голосе разбивает меня.       — Будешь игнорировать и избегать?       — Если потребуется.       Я смотрю на девушку. Она, в свою очередь, прячет глаза.       — Не приезжать к тебе? Об этом ты просишь? — кое-как держусь.       — Да. Именно.       — Я все равно приеду.       Она прикусывает губу и мотает головой.       — Зачем?       — Чтобы вернуть тебя. Мы связаны нитью, как в твоей недописанной книге. Ты и сама это знаешь.       — Да, — говорит обреченно, — Но я хочу ее разорвать.       Я достаю тарелку и перекладываю в нее яичницу. Среди бури и хаоса меня успокаивает лишь то, что она тоже чувствует эту нить.       — Поешь. Завтра поговорим.       Это бессмысленно. Она устала, поэтому так резка.       — Спасибо, — уклончиво благодарит.       Я достаю ей ложку для желтка и подхожу ближе, чтобы соединить наши глаза. Она противится, но все же поддается. Ее красивое лицо выражает тоску, и я надеюсь, что эта тоска по мне, как бы ужасно это не было.       Мы смотрит друг на друга несколько секунд в абсолютном молчании. Я борюсь с собой, чтобы сдержать слово и не коснуться мягкой щеки.       — Прости меня за эту ночь, — выдыхаю, и она тоже, — Подожди немного. Я соберусь и все тебе расскажу, а потом ты решишь что делать дальше. Только тогда я отстану, Бо. После того, как ты узнаешь правду.       Девушка склоняется, почти касаясь макушкой моей груди. Я очень хочу утешить ее. Поцеловать. Но если сделаю это, то все станет хуже некуда.       — Ты мне нужна, — вновь признаюсь.       — Неправда, — ее голос надтреснут.       — Правда. Когда ты узнаешь, то убедишься в этом, — сглатываю и, немного погодя, продолжаю, — Прошу, позволь тебя обнять. Один раз. Только один.       Бо сжимается и возвращает взгляд ко мне. Она вот-вот заплачет.       — Нет. Прости. Я не могу, — шепчет.       Я отхожу на два шага и киваю. Мне необходимо ее дотронуться. Я не верю, что она не чувствует того же. Убеждает себя, что так правильно? Скорее всего.       — Ложись в мою постель.       — Я лягу на диване, — ковыряется в тарелке, — И не спорь - иначе уйду.       Черт бы ее побрал. Теперь всегда будет этим пользоваться? Я спускаю со второго этажа одеяло и подушку, кладу на диван и, не дожидаясь просьбы поскорее свалить, поднимаюсь обратно в спальню. Сон приходит быстро — вероятно из-за перенапряжения за последние часы. Кошмар нагоняет под утро, но я не кричу, как обычно, что приходится кстати. Засыпаю вновь и успокаиваюсь мыслью, что Бо совсем рядом. «Рядом, но далеко, Курт. Очень далеко» - отдается в подсознании.